Читать книгу Утопи свои обиды. Современный израильский триллер - Лев Альтмарк - Страница 4

Россия Ноябрь 1993

Серый сумрак за окном постепенно сгущался. Если раньше ещё были видны фонари, выхватывающие из мутной снежной круговерти куски дороги с редкими автомобилями, то теперь рыхлые снежинки, которых становилось всё больше, сливались в мутную пелену, заслоняя дальние силуэты дымящихся заводских труб и улицу, ведущую неизвестно куда. Именно – неизвестно куда, потому что раньше Дмитрий глядел на мир весело и с оптимизмом, и выбранная им дорога наверняка вела к обещанному светлому будущему, а теперь всё куда-то в одночасье исчезло. Не было ни этой улицы с вечно спешащими автомобилями, ни этих дальних заводов, запах гари от которых каждое утро заносило ветерком в открытую форточку, ни будущей благополучной и счастливой старости.

Свет в комнате включать не хотелось. Дмитрий сидел за столом, перед ним стояла откупоренная бутылка водки, и её в самый бы раз сейчас опорожнить, чтобы забыться и завалиться спать с глупой вечной присказкой про утро, которое вечера мудренее. Утро ничего хорошего не сулило, а гадкие мысли о том, что всё рухнуло, и не осталось больше ничего, к чему когда-то стремился и чего так упорно добивался, встали бы ещё острее в этой пустой и уже не нужной ему квартире.

В сотый раз Дмитрий прокручивал в голове вчерашний разговор с начальством, и хоть это не было для него неожиданностью и назревало давно, где-то в глубине души таилась надежда, что всё сложится как-то иначе и такой печальной и скорой развязки не случится.

Утром он, как обычно, пришёл в бюро, несколько минут до начала работы поболтал с коллегами в курилке, а потом отправился за свой стол. План на сегодня был обычный – очередная серия лабораторных замеров, впрочем, график утвержден начальством в начале квартала. Ему всегда удавалось сделать чуть больше, чем запланировано, и это начальству нравилось. Кто же против того, чтобы работа выполнялась досрочно, – это премии, благодарность от заказчика, а главное, приятное ощущение собственной значимости и нужности.

Идеи, которые Дмитрий вынашивал уже добрый десяток лет, наконец, дошли до самых верхов, и начальство – особенно военные, для которых разработка предназначалась, – на удивление быстро отреагировало. Дмитрия, попавшего после института на работу в этот почтовый ящик, заприметили сразу, дали лабораторию, средства и пару очень важных телефонных номеров, по которым он мог звонить в любое время дня и ночи в случае необходимости. Но только если ситуация безвыходная, и без вмешательства сверху выпутаться из неё нельзя.

Едва Дмитрий вытащил папку с бумагами из сейфа, зазвонил внутренний телефон.

– Зайди ко мне, – коротко приказал ему, даже не поздоровавшись, заместитель директора института Коновалов. – Оставь все дела и зайди. Я жду.

В самом начале рабочего дня начальство редко тревожит подчинённых. Уж если ему что-то требуется, то оно само снисходит со своих кабинетных высот до рабочих мест. Когда же вызывает к себе, наверняка ничего доброго ожидать не следует.

Вернув папку в сейф, Дмитрий отправился к Коновалову. По дороге он пытался раздумывать о причинах срочного вызова, но в голову никаких мыслей не приходило.

– Сядь, – сказал Коновалов, не отрываясь от бумаги, которую просматривал. – Нужно поговорить.

Некоторое время стояла тишина, и Дмитрий вдруг понял, что сейчас должно произойти что-то неприятное и непоправимое.

– Как твой проект? – спросил Коновалов.

– Нормально, – пожал плечами Дмитрий, – опережаем график…

И опять наступила тишина. Наконец, Коновалов отложил бумагу, встал из-за стола и несколько раз прошёлся по кабинету, что-то напряжённо раздумывая.

– Понимаешь, Дмитрий Ефимович, – глухим голосом сказал он, остановившись у окна, – наше руководство ценит тебя и уважает, но… видишь, какой бардак творится вокруг? Всё летит в тартарары, заводы закрываются, оборонка трещит по швам. Короче, солдафоны твой проект решили прикрыть.

– Денег на него нет? – предположил Дмитрий.

– Не только денег, – отмахнулся Коновалов, – не до проектов им сейчас. Самим бы в креслах усидеть…

– Хотят приостановить или вообще закрыть?

– Не знаю. Знаю лишь, что с завтрашнего дня твоя лаборатория закрывается. – Коновалов вернулся к столу, взял бумагу, которую читал, и протянул Дмитрию. – Вот приказ по институту, распишись.

– Что же мне теперь делать? – Дмитрий вертел в руках приказ, не решаясь в него заглянуть.

– Мы тебя вынуждены уволить. Других вариантов нет. И твоих сотрудников… Посиди дома, отдохни. Рыбалка, грибы – что ещё могу посоветовать? А там, глядишь, что-то изменится, солдафоны одумаются и решат возобновить разработки… Мы ведь не только тебя увольняем, ещё пара лабораторий закрывается, а это добрых полсотни человек.

– С завтрашнего дня не работаю?

– Уже с сегодняшнего. Сходи, возьми в кадрах обходной лист… До свиданья. И не обижайся на нас…

До обеда Дмитрий просидел за своим столом, разбирая бумаги и тайком от начальства копируя их. Девчонка, работающая на ксероксе, ещё не знала о его увольнении и охотно копировала документы, которые он складывал в свою сумку так, чтобы на них не обратил внимания охранник на входе. Хотя вряд ли его будут проверять, но всё может быть – человек увольняется и больше сюда не вернётся, а объект всё-таки режимный и каждая вторая бумага здесь с грифом «секретно»…

Но его не задержали на выходе. Охранника, имени которого Дмитрий не знал, интересовало другое. В сумке не было того, что чаще всего выносят сотрудники, – спирта или дефицитных радиодеталей, – а какие-то бумажки с резким запахом нашатыря – да кому они сегодня нужны?

Самое неприятное ожидало дома. Людмила, с которой он и так жил в последнее время, как кошка с собакой, узнав об увольнении мужа, ни слова не говоря, собрала вещи и уехала к матери. Такое случалось и раньше, но всегда сопровождалось скандалами и битьём посуды. Сегодня же всё прошло тихо, и это было совсем паршиво. Так уходят, когда не собираются возвращаться.

– Я подаю на развод, – сказала она напоследок, – не хочу жить с лузером. Тебе уже сорок, а чего ты в жизни добился? Каждый день работаешь по двенадцать часов, а зарплата – копейки. Говоришь, что делаешь что-то важное для оборонки, и начальство тебя ценит? Всё это полная ерунда! Ты сам себя обманываешь! Если бы тебя ценили, ты бы получал не эти жалкие гроши. Мы бы смогли купить машину, каждый год ездить на юг к морю, а что мы имеем?.. Я сейчас с тобой говорю, а ты меня хоть слышишь-то? Вот и оставайся один…

Весь вечер Дмитрий просидел дома, тупо глядя в одну точку. Никакие мысли в голову не шли, и на душе было тоскливо, но почему-то спокойно. Настолько спокойно, что по спине время от времени прокатывался озноб ожидания чего-то неизвестного. Лишь сейчас он понял, что жизнь расставила какие-то свои точки. Всё, что происходило с ним раньше, уже казалось искусственным и неправдоподобным. Работа, которая всегда была смыслом жизни, теперь отходила на задний план, а что оставалось взамен? Что у него было за душой? Какие у него интересы помимо решения всевозможных технических задач, возникавших на работе? Книги, кино, музыка? Он и не помнит, когда что-то читал или смотрел по телевизору… Семья? Теперь выяснялось, что и семьи-то у него по-настоящему не было. Они жили с Людмилой бок о бок, но близкими и родными людьми так и не стали. Может, дети сблизили бы их, но детей не было.

Дмитрий спустился к круглосуточному ларьку в квартале от дома, купил бутылку водки и вернулся в опустевшую квартиру. Но и водка не помогла. Пить он так и не научился. Мужики с работы, изредка затаскивающие его в свои компании, всегда говорили:

– Не настоящий ты еврей, Дмитрий! Настоящие-то нашему русскому человеку по питейной части не уступают. Ещё и фору дают. Не то, что ты. Не обижайся, конечно, что мы тебя так, но…

А Дмитрий ни от кого и не скрывал, что он еврей, хотя такое в их уральских краях не принято афишировать. Никто ему в укор еврейское происхождение не ставил, тем не менее, изредка всё-таки проскакивало, что он не совсем свой, а к чужакам, ясное дело, отношение настороженное.

– Что ты здесь делаешь? – иногда говорил кто-нибудь из друзей в порыве откровенности. – Посмотри, сейчас границы открылись, и все, кто мог, подались в Израиль, Америку, Германию. Ты же мужик с головой, найдёшь себе там применение. Здесь-то тебе терять нечего. Даже твоя Людка на тебя волком смотрит и уже поговаривает, мол, живу с ним, пока кто-нибудь интересней подвернётся. Тебя такая ситуация устраивает? Любой нормальный человек на твоём месте уже давно ноги сделал бы! А то наши вожди передумают, закроют границы, как было раньше, и останешься ты у разбитого корыта.

– Кто меня ждёт за границей? – усмехался Дмитрий, но ничего весёлого в этой усмешке не было.

– Никто никого не ждёт, – отвечали ему более просвещённые по этой части товарищи, – но когда выпадает шанс начать всё с чистого листа, грех этим не воспользоваться. Самим бы отыскать какую-нибудь еврейскую прабабушку да ломануться отсюда…

Дмитрию искать никого не надо было. И звали-то на самом деле его не Дмитрием, а Давидом, но так уж повелось со школы, чтобы окружающие не дразнили. И все вокруг привыкли к этому имени. Он помнил семейную историю про то, как его мать вместе с родными попала в эти уральские края во время эвакуации в сорок первом году, вышла замуж за комиссованного по ранению бравого офицера-танкиста и осталась жить на новой родине. Всё равно возвращаться после войны было некуда – еврейское местечко в Белоруссии, откуда она родом, сожжено немцами дотла со всеми его обитателями. Как и местечко, родом из которого отец Давида…

И в самом деле, пора уезжать, вдруг подумалось ему. На дворе девяносто третий год, перестройка в разгаре, но с каждым годом становится не лучше, а только хуже. Пока была работа, были какие-то средства к существованию, а теперь ни работы, ни семьи. Что в перспективе – идти побираться?

Дмитрий покосился на сумку с бумагами, вынесенными из института, и ему, наконец, стало ясно, для чего он это сделал. В этих бумагах вся его жизнь, вернее, годы, которые он посвятил оборонке. А она так жестоко поступила с ним – вышвырнула на улицу, оставив, по сути дела, без будущего! Нет, к такому раскладу он не готов. Он имеет право воспользоваться этими секретными материалами, ведь в них всё – и бессонные ночи, проведённые за книгами, и исписанные формулами блокноты, и горячие споры с коллегами, в которых истина если и рождалась, то далеко не сразу, и его изворотливость, когда необходимо было раз за разом разъяснять твердолобым генералам преимущества его изобретений над тем, что уже существует в мировой практике…

В лаборатории он даже успел создать опытные экземпляры некоторых своих изобретений и кое-кому продемонстрировал их в действии, но даже это, как выходило, сегодня не нужно. Однажды, когда он, отчаявшись, посетовал кому-то из начальства на то, что глупо разбрасываться такими новинками, которые сделают любую армию самой неуязвимой и самой-самой-самой, ему ответили, что никто о войне не помышляет, новые виды вооружения, конечно, актуальны, но не сегодня, и так далее. Обидно, когда вокруг тебя безразличие и непробиваемые стены, а ведь любой творческий человек тщеславен. Тщеславие – это стимул к творчеству, и без него ничего нельзя сделать действительно нового.

– Меня здесь ничего не держит, – проговорил он вслух, и сам удивился своему голосу, твёрдому и уверенному, каковым, наверное, должен быть голос человека, ответившего на главный вопрос в жизни. – И никому я ничего здесь не должен. Пора собираться…

После этих слов ему стало легче. Презрительно глянув на бутылку, он пересел в кресло у окна и стал раздумывать, как завтра отправится за заграничным паспортом, и, когда тот будет готов, не откладывая ни на минуту, поедет в Москву в израильское посольство. Там он добьётся встречи с человеком – как его называют? – военным атташе и расскажет о своих изобретениях. Дмитрий ясно представлял, что везти с собой через границу пачку бумаг, на каждой из которых гриф «секретно», это прямой путь к тому, что его притормозит первый же пограничник, и тогда уже он отправится совсем в другом направлении – противоположном.

С другой стороны, он не настолько наивен, чтобы сразу выкладывать свои секреты какому-то незнакомому израильтянину. Вполне вероятно, что доверься он работнику посольства – и его разработки попадут туда, куда надо, а он, как и здесь, окажется в итоге ненужным и лишним. На порядочность и честность полагаться не стоит, нужно всегда придержать туза в рукаве. Но как это сделать?

Ответ пришёл сам собой. До отъезда в Москву он составит описание изобретений с подробными пояснениями, а также приложит имеющиеся фотографии и акты испытаний. Этого будет достаточно, чтобы его не сочли очередным безумным изобретателем вечного двигателя. Сам же принцип работы и отработанные на опытных образцах схемы он не доверит никому, а повезёт в багаже лично. Без описаний они вряд ли привлекут чьё-то внимание.

С отъездом не будет никаких препятствий. Его увольняли в такой спешке, что никто в институте даже не задумался, что он носитель секретной информации, и какое-то время его вообще не следует выпускать заграницу. Может, компетентные органы, барахтаясь в той неразберихе, что творится вокруг, не обратят на него внимания и отпустят с миром… В Израиле-то его примут в любом случае, хоть с секретными документами, хоть без, но хочется сделать какой-то задел для будущей благополучной жизни. В том, что Дмитрий продолжит заниматься любимым делом, сомнений не было. А на первых порах, пока он худо-бедно обживётся на новом месте, ему любая работа сгодится. Он не белоручка, может и лопатой поработать…

Теперь уже спокойно сидеть в кресле и смотреть в окно на сгущающийся сумрак и усиливающийся снегопад Дмитрий не мог. Он вскочил и стал нервно расхаживать по комнате. Взгляд снова наткнулся на бутылку с водкой. Такое решение не мешало бы обмыть, но… нет, некогда. Нужно прямо сейчас начать сортировку документов. Работы наверняка будет много, но и время пока есть.

Дмитрий зажёг свет и раскрыл сумку. Сдвинув на край стола водку, он вытащил всё ещё пахнувшие нашатырём листки ксерокопий и положил перед собой чистый лист бумаги. Перед тем, как начать писать, он зажмурился и пробормотал:

– Хоть бы всё прошло так, как я задумал, – потом погрозил кулаком кому-то невидимому в окне и прибавил, – вы ещё пожалеете, что так поступили со мной! Дмитрий… нет, Давид Бланк всем покажет, на что способен!