Читать книгу Никто, кроме президента - Лев Гурский - Страница 16

«Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья!» Бьюсь об заклад, эту белиберду тоже придумал Маяковский. Ни рифмы, ни смысла. Подлость одна. Нам, уличным торговцам с рук, даже солнце не в радость, если его слишком много. Воздух, если он ветер, – уже вредитель, а вода – просто враг, хуже ментов. Когда дождик, клиент реже подходит за газетами. И чаще ругается, что они мятые. А пока ругается, они становятся заодно и мокрыми. Бррр!..

В это утро, однако, погода была ясной и теплой. Облака висели реденькие, ветерок дул пристойный, и вообще все складывалось удачно. Я быстро распродал первую закладку прессы, а всю вторую перепасовал молодому Диме. Обычный бизнес парня – торговля театральными билетами – последний месяц шел еле-еле; пусть же он подзаработает на газетах. А у меня нынче дела поважнее, на кону – миллион. Спустившись в метро, я доехал до Крылатского и прямо по Осеннему бульвару вышел к Рублевскому шоссе. Где довольно легко и сравнительно дешево поймал машину до Усково.

Тут мое везение кончилось: водитель попался разговорчивый – из тех, кому любой пассажир мечтает заклеить рот липким пластырем или урезать язык в случае отказа на час добровольно онеметь.

– А про спецасфальт вы знаете? Между пятнадцатым и двадцатым километром, нет? – первым делом спросил он у меня. – Экологически чистый, японский, сам себя очищает и к тому же атмосферу восстанавливает! Я когда там проезжаю, нарочно замедляю ход – атмосферу понюхать. Она, само собой, чуть-чуть воняет, но ведь с пользой воняет, не какая-нибудь там бестолковая рашен-помойка!..

Может, водитель надеялся, что я доплачу ему за рассказ о красотах Рублевки? Тогда он ненаблюдательный дурак: Виктор Ноевич Морозов похож на праздного богатого туриста в такой же степени, в какой и на Нельсона Манделу, Джулию Робертс или корабельную сосну. Впрочем, мысленно признал я, заподозрить во мне бывшего главного редактора влиятельной российской газеты тоже трудновато. Если закрыть глаза на мой галстук, который мне подарил модельер Ярик Цайц, то я больше смахиваю на рядового коммивояжера. То есть на человека, который недорого продает гражданам упакованный воздух. Собственно, я и являюсь таким человеком – только прошу за воздух сразу миллион долларов.

– …А про дачи на Рублевке вы слыхали? – доносился до меня голос шофера. – Здесь столько собралось сливок общества, что если вдруг американцы кинут сюда ядерную бомбу, страна останется без элиты! В Ромашково весь рокопопс живет: группа «Доктор Моро» – ну то есть бывшая «Доктор Айболит», потом группа «Хандра» в полном составе, группа «Кофе-в-постель», Кали Барабасов со своей «Дай-дай-бандой», мальчики из «Полиции Майами» и чуть ли не сама Кристина Орбакайте! Представляете? А скоро вот Ильинское проедем, мимо дач знаменитых писателей – для которых Переделкино недостаточно круто. Ближе к шоссе бунгало Савла Труханова, ну который ужасы пишет, про ходячие саваны, про «Аврору», про Красную Руку. У него там, говорят, целый кабинет со всякими штуками – хлыстами, наручниками, кожаным бельем. От баб отбою нет… А подальше, вглубь поселка, фазенда классика Долгопрудникова, а рядом – детективщица Агафья Бубенцова и фантаст Никита Ечаев, который, ну вы в курсе, конечно, на самом деле Айвазян, из армян. Недалеко от них еще усадьба Кати фон Гробски, которая про миллионерских жен пишет: какая из них что ест, что носит и что почем. А еще глубже, где болото, этой весной трое видели Пелевина, живого, чтоб я сдох! Его вроде как позвали по имени, а он обернулся выпью и прыг в печную трубу, а у тех троих еще целую неделю были понос и чесотка, потому что нельзя таких по имени, никак нельзя…

Эх-ма, думал я, а неплохо бы в самом деле, чтобы кто-нибудь случайно уронил на эти места ма-а-аленькую ядерную бомбочку – конечно, уже после того, как Сусанна даст мне миллион на газету. России, я понимаю, очень трудно будет смириться с потерей Кали Барабасова, Агафьи Бубенцовой и группы «Хандра», но Россия – страна, привычная к потерям своего золотого запаса. Она мужественно стиснет зубы и понесет дальше знамя высокой духовности, по ежегодному производству которой мы, как известно, опережаем Францию, Италию и страны Бенилюкс вместе взятые.

– А про здешние леса вам рассказывали? – между тем гнул свое водитель-краевед. – Спорить могу, таких лесов больше не сыщешь. Здесь всегда водились серая белка, серая цесарка, серая выдра, а про зайца с волком и базара нет. Эти леса признавали заповедными целых пять раз: указами Алексея Михайловича, Петра Первого, Екатерины Второй, товарища Сталина и президента Волина…

– Зачем же пять? – не выдержал я. – Разве одного мало?

– Дык нарушают же, – простодушно объяснил водитель. – Говно народец. Сколько им ни указывай, все они сознательные только до первой пьянки. А как нажрутся, сразу начинают палить в кого ни попадя. И уж не разбирают, кто в «Красной книге», кто в кулинарной, а кто и в Книге почета Московской области. Два Героя России чуть друг друга насмерть не укокошили, а уж ног-рук прострелено – без счета. Один тут был непьющий – олигарх Каховский, в Жуковке, так его за это и посадили: пей, как все, не выеживайся! Правда, я слышал, недавно вроде бы выпустили…

Я постарался абстрагироваться от болтуна и думать о приятном – о миллионе долларов. Один раз я видел этот миллион наличными, в телепрограмме «Щедрость». На помост выкатывали здоровенную платформу с огромным зеленоватым кубом, и ты физически чувствовал: это – Большие Деньги. Естественно, куб складывали из однодолларовых купюр, потому что миллион сотенными не так захватывает, раз его можно унести в одном чемоданчике. Умом я понимал, что едва ли Сусанна хранит семейную наличность на даче, в подвале или где. Но как здорово пофантазировать и представить, как я получаю сразу в руки гору денег и немедля начинаю их тратить – на аренду офиса, на верстальные компьютеры и прочую оргтехнику, на бумагу, на типографию, на рекламу. За каждый цент отчитаюсь. Что называется, виртус нобилитат – честность облагораживает. Уж мадам Звягинцева может быть уверена: на кабаки и на девочек ни цента не уйдет, не такой я человек.

– А в здешних кабаках ни разу не бывали? – Водителю все еще хотелось потрясти мое воображение. – Тут большие люди так отрываются, что любо-дорого. В «Царской охоте», к примеру, балерина Васильчикова хрустальные туфельки в благотворительную лотерею выиграла. Натягивала их, натягивала – не лезут. Ну и, разозлившись, грохнула об пол. Туфли, понятно, вдребезги, но и квадратный метр паркета пришлось потом перестилать. Но это еще что! По соседству, в «Славных парнях», продюсер Пеклеванов четыреста тысяч зелеными в блэк-джек продул. И решил отыграться. Ему все: не надо, дурак, сегодня не твой день, а он никого не послушал, съездил к себе на дачу, достал из тумбочки еще триста штук и вернулся. Думаете, не сумел отыграться? Вот и да – сумел! На последней сотне. Все свое вернул и еще кобелька хозяйского, ризеншнауцера, себе оттяпал… А в «Подсолнухе», это километрах в шести от Звенигорода, Глаше Колчак, наоборот, фарт фигу показал. Она ради смеха поставила свои брюлики на кон в бильярд, шесть штук, бой-френда подарок, а ей попался профессионал, ну и забрал все за одну партию…

Слышать в очередной раз о камушках, израсходованных зазря, было выше моих сил. Такая соль на раны старого газетчика! Проклятый обалдуй Шкурович. Проклятая стерва. Проклятые все, кто тратит газетный фонд не по назначению.

– Скоро мы приедем? – невежливо прервал я обзор злачных мест.

Оказалось, мы уже приехали. Болтовня здорово сократила время в пути. Финал душераздирающей истории про Глашу и «Подсолнух» совпал с табличкой «Усково» на обочине.

– Вон оно, видите? – Шофер ткнул пальцем в боковое стекло. – Сейчас за поворотом будет КПП «Усково-3», там и сойдите.

Как только я расплатился с водителем и вышел, погода моментально испортилась. Серая небесная ладонь затолкала солнце глубоко в тучи. Ветер из прохладного сделался ледяным. Сверху закапало – сперва неуверенно, потом все наглей и наглей. Стихия воды словно бы знала, что ее враг, Виктор Ноевич Морозов, явился сюда без плаща, без зонта и без предупреждения. Чертова аква вита! Никакой жизни от тебя нет!

Я бросился к будке КПП у ворот и барабанил минут пять подряд, пока не обнаружил под ногами тетрадный листок с каракулями «Санитарный час» – должно быть, его оторвало ветром. Когда этот час начался? Когда закончится? Нет ответа. Прикрываясь локтями от ветра с дождем, я вытащил мобильник и набрал номер из «Московского листка». Ни длинных, ни коротких гудков. Просто глухая тишина. У меня оставался последний шанс: номер мобильника, по которому я договаривался о встрече тогда, в прошлый раз. Ну вот, пожалуйста, очередная подлость: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сотовой связи». Что значит – «вне зоны»? Сусанна должна быть дома, господа усковцы так рано не выезжают. Наверняка не выезжают, иначе на КПП не рискнули бы сачковать. Ну-ка, наберем еще раз. Та же песня: «…или находится вне зоны…» Кому понадобилось выводить Рублевку из зоны? Да здесь мобильников больше, чем людей! Попробую третий и последний разок. «Аппарат…»

О-о-о, какой же я идиот! Это же номер Звягинцева! Те, кто его похитили, не станут держать этот мобильник включенным.

Дождавшись моего фиаско, ливень торжествующе вдарил по мне в полную силу. Гонимый ветром, я кинулся вдоль глухого забора в надежде отыскать хоть какое укрытие от двух злобных стихий. Беседку. Деревянный нужник. Дерево. Кустик. Что-нибудь!

Ни беседки, ни даже скворечника не попалось, но кустики нашлись – с другой стороны забора. Я не был уверен, что помещусь в них, однако влез легко. И сразу же почувствовал кормой нишу в стене. Глубокую. Да, пожалуй, чуть ли не сквозную… даже не «чуть ли», а и вправду сквозную… Можете поздравить, господа: я нашел потайной ход! Теперь сачки на КПП пусть санитарствуют сколько влезет. Мы пойдем другим путем.

Дождь с ветром попытались меня достать и за стеной, но прежней прыти у них не было. Бравой походкой следопыта я отправился разыскивать дом Звягинцевых и нашел его там же, где оставил в прошлый раз, – во втором ряду от главных ворот «Ускова-3», за легким декоративным внутренним заборчиком. Здесь уже не требовалось искать лазейку: даже человек с моей нелюбовью к физкультуре может через такой перелезть.

Что я и сделал. Окна двухэтажного особняка презервативного магната были плотно забраны шторами, поэтому я не мог разобрать, включен за ними свет или нет. Впрочем, разницы нет – отступать поздно. Я проверил, не выпала ли из кармана свернутая полиэтиленовая папочка с бизнес-планом, поправил мокрые лацканы, подкрутил усы, ладонью кое-как загладил патлы и поднялся по лестнице к двери…

Вернее, собрался подняться. Даже занес ногу над ступенькой. Но вдруг заметил на газоне нечто маленькое и темное. Браслет? Я сделал два шага назад, два вправо, воровато огляделся и ступил на скользкую от влаги траву, которая тут же сделала мокрые полуботинки еще более мокрыми.

Оказалось, не браслет, а четки. И не штампованная ерунда, а явно штучная вещь. Примерно такими же крутил у меня перед носом Звягинцев, когда пел мне издевательскую песенку про Морозова и канатоходицу. А может, четки и были теми же. Интересно знать, как они очутились на газоне. Из окна, что ли, выпали? Тогда бы они легли подальше. Ладно, это неважно. По крайней мере смогу появиться перед Сусанной с находкой. Вроде как шел мимо, увидел, подобрал, нате. Вдруг эти четки дороги ей как память о муже? А я тут как тут – с памятью в руках, с соболезнованиями на роже, с бизнес-планом новой газеты в папочке. Своевременная находка.

Выбираясь с газона на асфальт, я даже забыл про дождь и ветер. А они про меня не забыли! Ждали, пока я расслаблюсь. И когда это случилось, обе стихии дружно подтолкнули меня в спину; я едва не потерял равновесие, ругнулся, схватился за воздух, удержался, но в результате мне пришлось искать полоску асфальта не там, откуда я вышел на газон, а с другого бока. Что за гадство! Вместо того, чтобы возвратиться к дверям, я фактически обхожу особняк с противоположной стороны. Колумбова кругосветка какая-то!

Я сделал еще несколько шагов и внезапно заметил, что на участке Звягинцева особняк – не единственное строение. За двухэтажным домом скрывался еще полутораэтажный каменный флигель, весь обсаженный деревьями. Мне пришла в голову дурная мысль, что, будь я магнатом, я мог бы устроить тут хранилище. Не обязательно для денег… хотя почему, собственно, и не для них? Эту большую металлическую, наверняка бронированную дверь просто так, для защиты садового инвентаря, не вешают. Чушь, конечно, при чем тут деньги? Ты ведь не спятил, Виктор Ноевич Морозов. Ты же не думаешь, что Звягинцев именно здесь держал миллионы на черный день. Ты же понимаешь, что деньги у таких хранятся в швейцарских банках, в особых ячейках отдельных сейфов, на депозитных счетах с номерными кодами. Ты же не поверил дурацкой шоферской байке о продюсере Пеклеванове и деньгах в тумбочке.

Удивительное дело: я совершенно себя уговорил, что мне тут нечего делать и надо вернуться к особняку, однако почему-то все стоял, задрав голову, ловил носом дождевые капли и глазел вверх.

Хотя три окна первого этажа были беспросветно забраны тяжелыми ставнями, одно, чердачное, выглядело ничем не закрытым. В него даже можно заглянуть, если подняться по этой пожарной лестнице, для страховки держась еще за клен; тем более, что в такую погоду никто не увидит… Честное слово старого газетчика: я и не собирался касаться лестницы. И уж тем более по ней взбираться. Ну разве что попробовать из интереса, как в «Форте Байярд»…

Ступеньки наверняка ржавые и меня не выдержат. Нет, как будто ничего, крепкие. И клен прочный. Тогда, пожалуй, я еще на одну поднимусь – и тут же слезаю обратно…

Короче, я долез до самого верха.

И раз уж я имел глупость залезть, то было бы двойной глупостью не заглянуть в окно. Скиентиа эст потентиа. Знание – та же потенция, как говорил Бэкон. Я ведь по специальности кто? Газетчик, между прочим. У меня основной инстинкт – любопытство. Конечно, никакой горы денег я не увижу, но все-таки… Я обозвал себя идиотом и прислонил мокрый лоб к холодному стеклу. За ним обнаружились внутренние жалюзи, однако не сплошные. Полуоткрытые. Обзор есть.

Сперва я вообще ничего не увидел. Потом что-то увидел, но не понял, что. А когда мне показалось, что я понял…

Небесная вода вместе с воздухом только и ждали моего крайнего замешательства: пока я балансировал на верхотуре и собирал мысли в кучку, эти друзья Маяковского коварно напали с тылу, пытаясь сдуть и смыть меня вниз. Ветер вновь толкнул меня в поясницу, дождь бойко хлестнул в правое ухо. Удайся их подлая затея на сто процентов, я бы сейчас валялся на мокрой земле со сломанной ногой или вывихнутой шеей. А так я сумел достойно сползти вниз почти без потерь, навернувшись только с предпоследней ступеньки. И отделался всего одним разбитым коленом – мелочь.

Земля, впрочем, была действительно мокрой, а еще вдобавок грязной. Склизкой. Колено болело. Я хотел встать, но передумал.

Потому что прямо над ухом у меня вдруг кто-то задышал – злобно, шумно и не по-человечески глубоко, а в шею уперлось нечто твердое. Кажется, железное. И голос надо мной поинтересовался:

– А чего это вы тут делаете?

Даже если это был голос хозяйки, в моем положении о миллионе пока лучше не заикаться. Могут неправильно понять.