Читать книгу Подземная тюрьма - Лев Пучков - Страница 4

Верхняя полосочка… Нижняя… Косые штрихи слева… Косые справа…

Я работаю без линейки и трафарета – «на глазок». Получается вполне сносно. Заканчиваем косые штрихи справа, и…

«Косые» – в смысле, под углом 45 градусов, и никаких других аспектов. В нашей части в течение этих суток никто не употребляет – под страхом немедленного расстрела на месте.

– Вацетис, ровно?

– Так точно, товарищ лейтенант!

Да кто бы сомневался. Я – мастер. На «гражданке» этим можно зарабатывать на хлеб. Вот доживем до «гражданки», и сразу пойдем зарабатывать. А пока: бесплатно, без страха и упрека, как говорится, не щадя своей крови и самой жизни.

Так. Теперь самое ответственное.

«ГРАНИЦА ПОСТА» – звездень – «NO TRESPASSING».

О, да! Вот это последнее очень актуально. Импортные шпионы, что будут шляться по тоннелю № 22 (именуемому среди связистов либо как «VIP-Труба», либо «Парадная Труба»), напоровшись на эту надпись, дисциплинированно уберутся восвояси. И, понятное дело, не узнают никаких секретов. Ибо здесь их (секретов) никогда не было. Сюда наше командование водит высокое начальство, пожелавшее ознакомиться с устройством таинственных коммуникаций, находящихся в ведомстве Полка Правительственной Связи.

С моей точки зрения, смотреть тут не на что: сто пятьдесят метров «трубы» диаметром 5 м, забранной в бетонные тюбинги и изогнутой буквой «U» (получаются две симметричные секции), аккуратные пучки кабеля на кронштейнах, яркие лампы в решетчатых кожухах и девять свежевыкрашенных гермодверей без единой царапины. Все стерильно, как в морге. «Гермы»[6] ведут в: караульное помещение, действующий узел связи, образцовый бункер и кабельные коллекторы (сюрприз, да? Полк связи, однако…) и еще кое-куда, потом скажу. Там, куда ведут «гермы», тоже все стерильно и образцово. А в коллекторах, помимо всего прочего, специально для особо дотошных посетителей установлены линейные инфракрасные датчики. Панели сигнализации выведены рядышком. В коллекторе тесно, гулять неудобно: нормальный человек, как мне думается, добровольно лезть туда не должен. Но наши «випы» почти все почему-то лезут. Видать, не хватает им этого: паркетно-лимузинная жизнь кажется пресной и скучной. А может, очень хочется испытать новенькие каски с налобниками – в общем, я не знаю, но – лезут, и все тут.

Ну так вот, посетитель идет по коллектору, пересекает луч, происходит «сработка» – все очень наглядно. Посетителю нравится. Ух ты, у вас тут все работает!

И никто ни разу не задал вопроса, зачем панели развешали в коллекторах, а не в караульном помещении или хотя бы у стационарного поста в «трубе». Посетители верят, что у нас все под контролем и враг нигде не просочится. Ну и на здоровье. Он ведь и в самом деле не просочится, ибо наша «парадная труба» никому не нужна: тут нет ровным счетом ничего, что могло бы заинтересовать «потенциального противника».

Так… Звезда, «NO TRES…»

Что бы эти бездари без меня делали? За ночь я обновил всю наглядную агитацию в карауле, перечертил набело три схемы на узле связи и намалевал знаки на периметре. Премии, однако, не будет: более того, даже спасибо никто не скажет – проверено по опыту предыдущих авралов. Вот за это я и не люблю армию. И на вопрос кадровиков, какие у меня планы после окончания первичного контракта, я всегда твердо отвечаю: уйти в народное хозяйство. Не задерживаясь ни на минуту…

– Товарищ лейтенант, а вы в курсе, что у караула патроны собирают?

– Ага.

– Ну и как вам?

– Да мне как-то… Но в общем – ничего так, нормальное решение.

– А по мне – так это полный дебилизм и перестраховка.

– Почему?

– А представьте: собрали патроны, и вдруг – нападение на объект. А?

– Нет, это вряд ли. Это будет совпадение, которое случается раз в столетие. А вот представь себе: если мы с тобой – простой лейтенант и такой же простой рядовой – и заговорщики? Заступили мы в караул, я – начальником, ты, как обычно – на Седьмой…

– И договорились грохнуть Самого? – Вацетис – толковый парень, схватывает все на лету. – То есть если мы заговорщики, то…

– Верно мыслишь! Не факт, что у нас получится – охрана мощная и все такое прочее, но риск ведь такой есть, верно? А когда у всех отнимут патроны: риск падает почти до нуля. Так что, дорогой френд Вацетис: это, конечно, может и перестраховка. Но – ни разу не дебилизм.

– Ну, в общем… Да, пожалуй, вы правы.

За приоткрытой дверью, ведущей из «трубы» на узел связи, послышались шаги.

– Стой, кто идет! – во весь голос рявкнул часовой.

Я поморщился: вот это совсем необязательно, чужих здесь не может быть по определению.

Дверь беззвучно распахнулась (а тут вообще ничего не скрипит, все регулярно смазывают) и впустила в тоннель особиста[7] и начкара.

Начкаром у нас сегодня работает Окоп-два. Это командир взвода связи лейтенант Ашот Акопов – мой ровесник, балагур и весельчак. Вот тут подсказывают, что по логике, если есть Окоп-два, значит, должен быть и Окоп-раз. Верно, есть у нас и такое «инженерное сооружение» – это начальник штаба части, подполковник Акопов, родной дядя Ашота, а по совместительству редкостный зануда и отъявленный мозго… эмм… пожалуй, вот так: мозгоклюй. Любит он это дело, особенно перед приездом высокого начальства. Он, кстати, сейчас здесь, в караульном помещении, потому наш развеселый Окоп-два выглядит несчастным и опустошенным: с утра сегодня уже выклевали буквально все, что можно.

– Вацетис, ты тоже решил надо мной поиздеваться?

– Положено же, товарищ лейтенант, – менторским тоном пояснил часовой. – Эн-ша[8] сказал – сегодня все по уставу.

– В уставе написано, что надо орать, как сирена на «запретке»? – Окоп-два снял с плеча тяжелый вещмешок и поставил его на пол. – Сдать боеприпасы.

– Эээ… не положено, товарищ лейтенант, – замялся часовой. – Пока на посту – не имею права.

– Вацетис…

– Ну не положено же!

– Рядовой Вацетис!

– Я!

– Сдать пост лейтенанту Дорохову!

– С чего бы это вдруг? – удивился я.

– Да подмени эту упертую чухонь на минуту, я патроны заберу, – устало попросил Окоп-два. – Вацетис, ты команду слышал?

– Не имею права, – сокрушенно покачал головой часовой. – Товарищ лейтенант не записан в ведомости!

– Вацетис, спасибо, я оценил: ты правильный солдат, – вмешался особист. – А теперь по-быстрому отпусти нас. Мы спешим, в любую минуту могут гости нагрянуть. Рядовой Вацетис?

– Я!

– Сдать боеприпасы.

– Есть. – Часовой покорно развернулся к стене, снял автомат с плеча и уточнил: – Сам?

– Сам, – кивнул Окоп-два, развязывая горловину вещмешка.

Часовой самостоятельно разрядил оружие (в норме это делается по команде старшего – НК, ПНК[9] и проч., и в специально отведенном для этого месте) и сдал боеприпасы. Особист быстро проверил оружие, экипировку, затем велел оставить автомат у стены, отвел часового в сторонку и «прозвонил» металлодетектором.

– «Чисто». Продолжай службу.

– Есть, – часовой вскинул автомат на плечо и занял свое место.

Вот такая, сугубо прибалтийская избирательность в чинопочитании. Хотя, может быть, избирательность здесь ни при чем: просто особист у нас суров, с ним особо не забалуешь.

Окоп-два забрал вещмешок, и они с особистом убыли в караульное помещение.

И оставили за собой две цепочки следов на свежевымытом полу: на периметре грязно, накануне моросил дождик.

– Бардак! – ухмыльнулся часовой, снимая трубку телефона. – Часовой седьмого поста рядовой Ва… Никак нет, без происшествий! Товарищ подполковник, тут начкар только что прошел кое с кем: притащили с периметра грязи, наследили по всей «трубе»…

Определенно, ближе к дембелю человек становится сволочью. У пульта сейчас лично сидит злобный Окоп-раз, весь на взводе: ждет звонка о прибытии высокого гостя.

Дверь, ведущая в караульное помещение, тоже приоткрыта: и хотя до пульта – тамбур, два коридора и столовая – яростный вопль Окопа-раз я услышал отчетливо и со всеми интонационными оттенками. Помните, как в «Одиссее» Кончаловского кричал раненый циклоп? Уверяю вас, по сравнению с воплем нашего эн-ша это был просто комариный писк.

– Вацетис…

– Да, товарищ лейтенант?

– Ты, случайно, не ксенофоб?

– Как можно, товарищ лейтенант? Я же нерусский.

– И что?

– Ксенофобия – чисто русская прерогатива. А для всех остальных это – всего лишь проявление национального самосознания.

– То есть к армянам ты равнодушен?

– Абсолютно.

– Понятно. Ну тогда, значит, просто за «чухонь» мстишь? Мелочно так, исподтишка, да?

– Обижаете, товарищ лейтенант! Поставьте себя на мое место. У меня на посту грязь. Я часовой. Вы офицер. Кто будет убирать? Как бы вы поступили в этой ситуации на моем месте?

– Я бы крикнул им вслед: ребята, наследили, пришлите человека с тряпкой.

– Тоже верно. Видите, вы быстро соображаете. А я – нет. Говорят же про нас, что прибалты тормоза, долго думают. Вот я и не сообразил.

– Ну и жук ты, Вацетис! Вернее, так: жукис.

– Да, есть маленько. Но знаете, тут все зависит от человека. Есть офицеры, которые к солдату по-человечьи относятся. Вот как вы, например. А есть – которые свысока, как к быдлу. Ну и принцип бумеранга никто не отменял. Вот вам бы, например, я такую «подлянку» никогда бы не кинул.

– Ну, спасибо на добром слове.

– Всегда пожалуйста. Как вы к нам – так и мы к вам…

Из караулки пришел вконец убитый Окоп-два и привел двух бойцов. Бойцы принесли тазик с водой и тряпки, а Окоп-два – безразмерную злобу ко всему человечеству, которое породило таких тварей, как прибалтийский часовой седьмого поста, и… о, да, я вижу в этом мятущемся взоре: эн-ша безоговорочно причислен к разряду тех же самых тварей. И черт с ним, что это родной дядя. Говорят же, что родных мы не выбираем. Я вижу в этом взгляде, наполненном жаждой убийства, что, будь воля Окопа-два, он непременно выбрал бы себе другого дядю! Более того, я подозреваю, что наш парень с огромным наслаждением остался бы круглым сиротой.

Бойцы принялись наводить порядок, а Окоп-два, стараясь не смотреть в сторону часового, обратился ко мне:

– Эн-ша сказал, что у тебя осталось от силы пять минут. Успеешь?

– Ну, не знаю, это уж как получится…

– Что значит «как получится»?! Он сказал – кровь из носу! Сказал, чтобы я тебе помог, если надо. Тебе помочь?

– А чем ты можешь мне помочь? – Я пожал плечами. – Вот смотри: в одной руке у меня кисть. Видишь?

– Вижу.

– В другой банка с краской. Видишь?

– Да.

– Я макаю кисть в краску и рисую. Вот гляди: сейчас мы рисуем букву «пи». Видишь?

– Эмм…

– А теперь скажи: как ты видишь себя в этом процессе? Что ты можешь сделать, чтобы ускорить его, не потеряв при этом в качестве?

– Ну, я не знаю… Но сказано было: помочь!

– Хорошо, если хочешь – помогай.

– А чего делать?

– Ну, например, подними мне настроение.

– Вот, блин… Как тебе настроение поднять? Сплясать голышом?

– О нет, только не это! Мне потом три дня йети будет сниться… Ты лучше вот что: спой армянскую народную песню.

– Сань, ты тоже решил надо мной поиздеваться?

– Ну почему сразу «поиздеваться»? Просто больно на тебя смотреть: ты весь издерганный и мрачный, как туча, что для тебя совсем нехарактерно.

– Да будешь тут мрачный! Ты же знаешь его – кого угодно доведет…

– Ну вот, хотел, чтобы ты слегка приободрился. Армянская песня – в «парадной трубе» – за пять минут до прибытия такой персоны: это как минимум прикольно, согласен? Вот и поржали бы на пару.

– Ну, в общем – да… Но я не знаю ни одной армянской песни.

– Ну тогда сыграй на дудуке. Ашот, у тебя есть с собой дудук?[10] – Хе-хе… Мой дудук всегда со мной! Но играют на нем обычно лица противоположного пола, так что…

– Вообще-то это совсем не то, о чем вы подумали, – не удержался грамотный Вацетис. – Это такая дудочка.

– Блин, во все дыры лезет, – сокрушенно вздохнул Окоп-два. – Вот стоит оно на посту, по уставу должно молчать, как рыба об лед, нет – оно все знает, всех поучает… И откуда у нас такое умное чмо завелось?

– Сам чмо, – очень тихо сказал Вацетис.

Упс… Вот это было последней каплей из серии «Акелла промахнулся». Только не в формате «большой белый волк неловко прыгнул», а скорее вот так: «умный Тузик тявкнул не в ту сторону».

Разгладившееся было лицо Окопа-два мгновенно собралось в маску гнева, он развернулся на каблуках, издал боевой клич и бросился на Вацетиса.

– Убью, тварь!!!

И что характерно: бросился безо всяких предисловий и дискуссий по существу вопроса.

Через секунду они катались по полу, яростно вереща и старательно уничтожая друг друга.

Я аккуратно поставил свои аксессуары поближе к стене (для полного счастья осталось разлить и размазать по всей «трубе» краску), свистнул бойцов, мывших пол, и мы попробовали выступить в роли миротворцев.

Получилось это из рук вон. Не пробовали разнимать двух сцепившихся питбулей? На мой взгляд, это было примерно то же самое. Окоп-два – хоть и не особо крупный экземпляр, зато знатный борец, а Вацетис – здоровенный раскормленный бугай, ничего не умеет, но последние полгода не вылезает из «качалки»: и оба в этот момент так ненавидели друг друга, что расцепить их, пожалуй, могла только пуля в голову, или совокупные усилия всего личного состава караула.

Впрочем, бесчинствовали наши ратоборцы недолго: на шум из караулки прибежали эн-ша с особистом, а за ними вся бодрствующая смена, и общими усилиями нам таки удалось развязать этот замысловатый армяно-прибалтийский узел. При этом Окоп-раз так отчаянно и пронзительно вопил – где-то на границе ультразвука – что у меня буквально заложило уши. Думаю, во многом успех нашего миротворческого мероприятия был обусловлен именно вот этим специфическим звуковым сопровождением: все присутствующие выглядели оглушенными, а местами едва ли ни контуженными.

– Расстреляю обоих!!! Гарнизонная «губа» – ваш дом!!! На Таймыр сошлю, скоты!!!

Недолгая баталия, увы, имела весьма плачевные последствия. Когда ратоборствующих перевели в вертикальное положение, выяснилось, что у Вацетиса качественно и обширно изодрана правая щека, – возможно, придется зашивать. То есть если даже поменять окровавленное обмундирование, то стоять на посту в «парадной трубе» человек с такой щекой не может в любом случае, и его срочно надо менять.

Но это, в общем, не очень большая проблема, поскольку поменять часового на посту, расположенном в шаговой доступности от караульного помещения, можно быстро и без проблем.

А вот с Окопом-два была беда. Вредный Вацетис умудрился расквасить ему нос и оцарапать когтями лицо: совершенно очевидно, что вся эта благодать будет хорошо заметна даже спустя декаду. О том же, что начальник караула с такой физиономией может встречать Первое Лицо Страны, думаю, даже и говорить не стоит.

– О господи… – хрипло прошептал Окоп-раз, полюбовавшись на личико племянника. – Что же ты со мной делаешь, сволочь… Как же ты мог, а?

Огромные карие глаза нашего эн-ша тотчас же наполнились многовековой общеараратской скорбью. Казалось бы, ничего страшного, верно? Оба живы и не покалечены, а остальное неважно: тут в шаговой доступности (в нашем случае – в трехшаговой, я в трех шагах стоял) имеется точно такой же лейтенант, но целый и невредимый, производи замену, и вся недолга.

– Ты же убил меня, сволочь! Без ножа зарезал!!!

А я вам скажу, в чем тут дело.

Дело в том, что к нам сегодня приезжает Президент. Впервые за все время существования части. Улавливаете историческую важность момента? Именно по этой причине трое суток у нас был аврал и всеобщая мобилизация (праздношатающуюся публику посадили «на казарму»): все выкрасили, вымыли, вычистили до зеркального блеска, обновили, поменяли и так далее. А у нас ведь и так был не зверинец: все-таки регулярно наезжают разные «випы», приходится постоянно поддерживать порядок. Так что можете себе представить, до каких высот был поднят уровень тотальной стерильности и показательной образцовости в нашем и без того парадном полку.

Ну так вот, как мне видится, Окоп-два был назначен начкаром именно на сегодня с большим стратегическим прицелом. Дело в том, что по прибытии Президента на объект начальник караула кратко докладывает о результатах несения службы и представляется. С точки зрения высокой персоны, это, конечно, мелочь, проходной момент. А с точки зрения Окопа-раз – это шанс. Кто его знает, чем и как Судьба играет в такие моменты: вдруг Президенту запомнится ладный симпатичный парень, и он проявит к нему благосклонность? Как именно проявит – это уже другой вопрос, но готов поспорить на получку, что Окоп-раз воткнул племянника в эту смену намеренно: по утвержденному на месяц вперед графику начкаром должен был заступать другой офицер.

И вот Окоп-два стоит в «парадной трубе» с расквашенным носом и свежеизодранным личиком, а Президент может заявиться буквально через…

– Приехали! – заполошно крикнул ПНК[11], высовываясь из-за караульной двери. – С КПП позвонили, командир уже докладывает!

Все, Президент приехал. И с минуту на минуту будет здесь. Светлые «окопные» мечты надежно умерли, реанимация не предусмотрена. Какая жалость.

– Заступаешь начкаром, – со слезой в голосе выдавил Окоп-раз, больно ткнув меня пальцем в грудь. – Прямо сейчас. Прячь краску, повторяй доклад, забери кобуру у этого…

Тут он молча кивнул в сторону Окопа-два, не в силах подобрать достойное наименование для своего племянника.

– Есть.

– Так, а вы оба – бегом отсюда, чтоб духу вашего здесь не было!

– Куда именно? – подсказал особист.

– Гхм-кхм… – Окоп-раз досадливо крякнул и принялся чесать затылок.

Да, это правильный вопрос. Какими тропами командир части поведет Президента в «парадную трубу» – нам неведомо. Тут есть аж два варианта: через узел связи и через караульный дворик. Оба равновероятны. Будет здорово, если сейчас Окоп-раз не угадает и наши побитые приятели попадутся навстречу Президенту.

– Давайте в «кладовку», – определился наконец эн-ша. – Пересидите, как уйдут, я вас выпущу.

– Там темно, – напомнил Вацетис. – Свет нам включат?

– Ага, и шашлык с водкой принесут, – ядовито пробурчал эн-ша. – Ни хрена с вами не случится, пересидите в темноте. Васильев, заступаешь на пост номер семь: прими оружие у Вацетиса.

– Есть.

– Гхм-кхм… – намекнул особист.

– В смысле, не стоит оставлять их вместе? – живо отреагировал эн-ша (а он, вообще, толковый тип, даром что сволочь). – Да пусть хоть поубивают там друг друга, плакать никто не станет. Все, пошли вон! Данилов, иди с ними, дверь закроешь. Так, а вы двое – бегом схватили тазик и замойте кровь по-быстрому. Бегом, я сказал!!!

* * *

– Товарищ Главнокомандующий! За время несения службы в карауле номер один по охране комплекса правительственных коммуникаций происшествий не случилось. Начальник караула лейтенант Дорохов.

– Здорово, лейтенант.

– Здравия желаю!

Ладошка у Президента крепкая, теплая и сухая. Жмет коротко, но энергично, уверенное такое рукопожатие.

Неужели это никем не фиксируется? Вот это пробел. Потом ведь никто не поверит, что я здоровался за руку с первым человеком страны. Как-то я упустил этот вопрос в суматохе, даже не додумался мобилу дать кому-то из караула, чтоб запечатлели исторический момент. Хотя не знаю, позволили бы снимать, – тут такие волкодавы, что не задумываясь убьют за любое неловкое движение. Недаром же особист инструктировал: всем стоять ровно, дышать через раз, и вообще, пока не пройдет мимо, лучше совсем не шевелиться.

Как я и предполагал, Президента привели через узел связи. Хотел, кстати, подсказать, да сдержался: все равно Окоп-раз меня ни во что не ставит, прислушиваться не будет. Дело в том, что на узле интереснее: много аппаратуры, если специально все включить, есть на что посмотреть. А в карауле смотреть не на что: столы, стулья, кровати, стенды и заспанные рожи.

Вообще, я теряюсь в догадках, зачем Президенту понадобилось осчастливливать нас своим присутствием: у него, по слухам, есть личный бункер и даже собственное секретное метро. Но причуды иерархов Верховной Власти так же неисповедимы, как и пути Господни, так что я даже не буду рассуждать на данную тему – это бессмысленное и неблагодарное занятие. Зачем-то ведь они спускаются на батискафах, летают за штурвалом самолетов, катаются на затрапезных моделях отечественного автопрома и даже собственноручно корюшку в поселковых магазинах покупают – и, очевидно, для всего этого есть какое-то разумное объяснение, недоступное пониманию простых смертных.

Такой толпы в «парадной трубе» я никогда не видел. «Випы» – они ведь разные бывают, у одних экскурсоводом лично командир работает, других эн-ша водит – но все до единого оставляют охрану на КПП.

– Я головой отвечаю за вашу безопасность на моей территории, – вот так обычно говорит командир: – На территории моего полка с вами по определению не может случиться ровным счетом ничего. Ну, разве что есть риск переесть на обеде – шеф-повар у меня готовит лучше, чем в «Праге»…

Судя по всему, руководство ФСО привычную командирскую присказку проигнорировало: свиты было всего ничего, а сопутствующих богатырей в пиджаках – десятка полтора (это только те, что в «трубу» зашли, сколько там осталось снаружи, я не знаю), и выглядели они так, что верилось: при необходимости любой из них голыми руками передушит весь наш полк, и даже не в день получки. Нет, понятно, что у меня была эйфория ввиду близкого присутствия Президента, но от этих людей веяло такой непоколебимой мощью и уверенностью в себе, что невольно возникала мысль: да, эти могут. С такими не забалуешь.

В кабельники Президент не полез и тем самым резко заработал авторитет в моих глазах. Вот это голова! Сразу видно, что человек мыслящий: все «випы» до него лазили, а этот – нет, понимает, что ничего хорошего там нету.

В караул он тоже не пошел, только указал на караульную дверь и уточнил:

– Там у нас что?

– Караульное помещение.

– А, ну «караулки»-то мы всякие повидали, так что не надо… А бункер где?

– Дальше, за поворотом.

– Ну так вперед – в бункер! – Тут Президент обратился к одному типу из свиты: камраду лет тридцати с небольшим, высокому, стильно одетому, симпатичному, но отчего-то чрезвычайно мрачному. – Пошли, посмотришь, чем тебе предстоит заниматься. Вообще, осваивайся, вникай, привыкай к новой рабочей обстановке.

Ага, стало быть, мрачного за какие-то провинности хотят загнать на коммуникации, а ему это, видимо, совсем не улыбается. Что ж, и у небожителей бывают трудности, и теперь вполне понятно, почему камрад такой недовольный. Это ведь примерно то же самое, что какого-нибудь проштрафившегося Прометея скинуть с Олимпа и заставить ходить на работу в Аид – и при этом потребовать, чтобы не смел опаздывать и, вообще, всячески привыкал к обстановке.

По дороге в бункер мы закономерно влипли.

– Букв не хватает. – Президент компетентно кивнул на мою незавершенную работу. – Непорядок.

– Есть, понял! – командир части одарил Окопа-раз испепеляющим взором. – Сейчас же исправим.

Несчастный эн-ша втянул голову в плечи и закатил глаза: такое ощущение, что еще пара ласковых слов – и сей же момент грохнется в обморок.

Ну вот, все вышло, как я и предполагал. Мне с самого начала показалось, что это крайне идиотская затея. Какой-то негодяй подсказал Окопу-раз, что Президент, дескать, крепко шарит в караульном регламенте. И Окоп-раз, помимо всего прочего, приказал мне намалевать вот эти надписи. А я-то, бедолага, думал: чем бы таким заняться на досуге, между схемами на узле и знаками на периметре? Спасибо, не дали со скуки умереть.

Вскоре мы с Президентом добрались до гермодвери, ведущей в бункер, и встали.

«Мы с Президентом»… Звучит, да? Представьте, как это будет в компании:

– Где тебя носило эти трое суток?! Ты чем там занимался?

– Да так, ничем особенным: мы с Президентом гуляли по нашему бункеру…

Итак, Президент со свитой и охраной (ну и ваш покорный слуга позади всех) остановились у бункерной двери.

– Это оно самое, да? – уточнил Президент.

– Так точно, – подтвердил командир.

А перепутать, скажу я вам, весьма сложно: в отличие от всех стандартных дверей в «трубе», эта – широченная и массивная, с двумя симметричными цифровыми замками по бокам; сервоприводом и рельсовой «дорожкой» понизу; оранжевой мигалкой, динамиком и двумя камерами поверху; по окоему крашенная в перемежающиеся черные и желтые полосы, и уж совсем для непонятливых ровно посередке вляпан здоровенный значок радиационной опасности. Я его собственноручно обновлял трое суток назад: это была первая затея эн-ша в рамках подготовки к Посещению, и жаль что не единственная.

– Ну что, приступим? – командир потер ручищи и искательно уставился на Президента.

– А чего тут приступать? – не понял Президент. – Открывайте да пойдем.

– Понимаете, тут не все так просто, как кажется, – с интригующей таинственностью заявил командир. – Это целая процедура, так что…

– Ну так и за чем дело стало?! – нетерпеливо подбодрил заинтересовавшийся Президент. – Давайте живее, запускайте эту вашу процедуру!

– Есть!

Командир с эн-ша тотчас же встали каждый к своему замку, бойко отстучали код по мелодично пикающим кнопкам и синхронно уставились на динамик в ожидании подтверждения доступа.

Динамик что-то неразборчиво хрюкнул – и тишина. То ли оператор заснул, то ли какой-то любопытный крыс провод перекусил, но в общем: пи… нет, культурнее так: упс!

Все замерли, ждут что будет дальше – командир стремительно багровеет, эн-ша, наоборот, тихо бледнеет…

И вдруг… в этой трехсекундной тишине раздается отчетливый стук.

Судя по звуку, кто-то долбит кулаком по крайней в «трубе» двери – причем, что характерно, с обратной стороны.

От бункерной «генеральной» двери до той, откуда доносится вот этот провокационный стук, – двадцать метров, так что на акустические галлюцинации не спишешь.

Меня, в принципе, это вообще никак не задевает, но от неловкости ситуации и сострадания командиру я невольно втянул голову в плечи.

Эх ты, как нехорошо получается… Вот это эн-ша припрятал племянничка. А племянничек как удачно в паузу попал, скотина! Еще бы десять секунд, и тут вовсю выла бы сирена, так что хоть обдолбись там, с той стороны, или даже стреляй длинными очередями – никто бы не услышал.

– Так, а это что за стук? – Президент с любопытством ткнул пальцем в сторону крайней двери. – Я не понял, вы нажали кнопки, и сразу застучало? Это так задумано или как?

– Эт-та… ымм… оумм… – Командир не просто побагровел, а уже пошел пятнами. – Кхм-кхм… Видимо, аа…

– Акустический эффект? – подсказал Президент.

Стук повторился: на этот раз молотили еще сильнее, я бы даже сказал – с каким-то непонятным остервенением или отчаянием.

– Интересные у вас тут эффекты. – Президент хмыкнул и решительно направился в конец «трубы». – А ну-ка, пошли, посмотрим, кто это нам подает сигналы.

– Там дверь заварена, – замороженным голосом выдавил эн-ша. – Неиспользуемый отсек…

– Да ничего, разварим, какие проблемы? – Президент явно был расположен немного похулиганить. – Вы лучше скажите, кто это у вас там стучит, если отсек – неиспользуемый?

У злополучной двери развернулась дискуссия: короткая, но эмоциональная.

Во-первых, очень быстро выяснилось, что эн-ша соврал. Швы от сварки присутствовали, это факт. Но заваривали дверь, по рассказам старожилов, в далеком девяносто третьем, ввиду известного катаклизма, а через неделю традиционно открыли кувалдой. И хотя швы регулярно подкрашивают, чтобы издали создавалось впечатление надежного запечатывания, здесь ежедневно ходят люди, так что вблизи сразу видно: дверь рабочая.

Во-вторых, обнаружив факт такого вранья, Президент почему-то развеселился и, не спрашивая никого, стоит ли это делать, сам схватился за винтовую задвижку и начал раскручивать, загадочно улыбаясь и бормоча под нос:

– Ну что, мерзавцы… заглянем в закрома Родины?

Тут его вежливо, но решительно перехватил главный крепыш в штатском (остальные крепыши его слушались) и начал возражать.

– В протоколе это не оговаривалось… Непроверенное помещение… Большой риск…

– Да какой риск! – весело возражал Президент. – Командир, признавайся, что там у тебя?

– Склад там, – обреченно сдался командир. – Нет никакого риска, это я гарантирую на сто процентов, но… Бардак там, все как попало валяется, так что, наверное, не стоит…

– А кто стучит?

– Да мало ли… Заперли какого-нибудь кладовщика перед вашим обходом, а он и не в курсе…

– Я настаиваю… – продолжал канючить главный крепыш. – Позвольте мы откроем, осмотрим сначала…

А эн-ша трусливо молчал, хотя, на мой взгляд, сейчас самое время было признаться: у Президента хорошее настроение, наверняка бы все понял и простил.

В итоге сошлись на том, что осмотр все-таки нужен. Крикнули часовому, чтобы позвонил на узел, дождались, когда включат свет, Президент позволил охране открыть дверь и пропустил вперед четверых крепышей для осмотра помещения.

Краткая историческая справка о том гадюшнике, который нам с вами сейчас предстоит посетить. До девяносто третьего года это был РПБТ (резервный парк боевой техники). Не знаю, что было тому причиной, но в приснопамятном девяносто третьем парк «выключили» из общего плана и заварили ворота – основные и вспомогательные, – а также дверь, ведущую в «парадную трубу». Чуть позже, когда отгремели все катаклизмы, дверь открыли указанным выше нанопродуктивным способом, но прежний статус парку почему-то не вернули, а стали использовать его в качестве склада. Или, что вернее, в качестве этакой безразмерной кладовки как для полезных в хозяйстве вещей, так и для всякого хлама, который уже вроде бы никому не нужен, но выбрасывать жалко.

Не дождавшись завершения осмотра, Президент отпихнул главного крепыша, вошел в «кладовку» и по-хозяйски пригласил присутствующих:

– Заходите, не стесняйтесь!

Дополнительных приглашений никто не ждал: все торопливо просочились через тамбур и сосредоточились на сравнительно небольшом «маневровом пятачке», где ничего не лежало. Все остальное пространство бывшего РПБТ (и немалое, скажу я вам, пространство) можно было условно разделить на три зоны: залежи, штабеля и проходы. И еще разукомплектованная техника на дальнем плане – в районе смотровых ям.

В кладовке был бардак: какой-то негодяй прямо перед входом разбросал старые стенды и плакаты, которые годами складывали слева у стены. А еще тут воняло дерьмом. Вот новости! Никогда не воняло, а вот именно сегодня – нате вам во все карманы, специально к приезду Президента. Причем не просто воняло, а этак душевно, с оттяжкой, как будто кто-то нарочно наложил квадратно-гнездовым на полу (и, подозреваю, именно это и было закрыто плакатами). Одним словом, слегка прикрытый саботаж и чуть ли не диверсия.

– Ну вот, полюбуйся, – с каким-то непонятным удовлетворением провозгласил президент, адресуясь к хмурому камраду. – Будь готов, что тебе придется столкнуться именно с таким положением дел. У нас вот так повсеместно: «парадная труба», шоу-экскурсия для высокопоставленных придурков, и тут же, за стенкой – бардачная кладовка, с залежами всякого хлама непонятного назначения и страшной вонью. И вот так по всей стране. Верно я говорю, командир?

– Эмм… – Командир тоскливо вздохнул и подтвердил: – Так точно…

– «Так точно»… – проворчал Президент. – Ну, пошли, посмотрим, что у вас тут есть. Может, найдем что-нибудь хорошее да конфискуем. Слушай, а чего так воняет-то? У вас тут что, еще и сральня по совместительству?!

– Нет-нет, что вы! Просто… гхм-кхм…

– Чужой! – рявкнул вдруг кто-то из осматривавших помещение крепышей.

– Эвакуация!!! – мгновенно среагировал главный крепыш, бесцеремонно хватая Президента под руку и волоча к двери. – Работаем!

Тут все крепыши присели кто где и принялись дружно палить по штабелю с досками, из-за которого кто-то огрызался короткими очередями.

Все наши, кто был на пятачке, дружно упали на пол и прикрыли головы руками, а я на несколько мгновений впал в ступор и просто присел – и тоже прикрыл голову, как будто это могло защитить меня от пуль.

Соображалось в тот момент крайне скверно – честно говоря, я не сразу понял, что происходит, и просто сидел, пытаясь взять себя в руки, и лихорадочно решал, что же нужно делать (но я помнил, что пистолет у меня на поясе – пустой, без патронов и даже не пытался его достать). Мыслительному процессу здорово мешала стрельба и надсадный крик сзади.

– Падай! – орали крепыши, засевшие в тамбуре. – Падай, б…!!!

Это они кричали хмурому камраду: он один не упал, застыл на месте, с открытым ртом и стоял, как последний идиот, даже не попытавшись присесть. А поскольку он стоял прямо передо мной, я, несколько придя в себя, подбил его под коленки, уронил на пол и укрылся за ним, как за бруствером: теперь я был защищен от пуль невидимых врагов, засевших за штабелем. Нет, я это сделал не намеренно, а скорее инстинктивно: думать в тот момент было некогда, мое тело действовало как бы самостоятельно, повинуясь лишь инстинкту выживания, но ни в коем случае не голосу разума.

Очень скоро все кончилось.

Стрельба стихла, к запаху дерьма примешался освежающий аромат жженного пороха – вполне такой стрельбищный ароматец, хорошо мне знакомый по специфике моей работы.

Кого-то из наших ранило – я слышал стоны и всхлипы, по-моему, кто-то даже плакал.

Отстрелявшись, крепыши дружно пошли к штабелю, очевидно, посмотреть результаты своей «работы» – кто-то из них, проходя мимо, похлопал меня по плечу и совершенно искренне, безо всякой иронии, сказал:

– Спасибо, малыш, – помог…