Читать книгу Сезон медуз - Лев Рябчиков - Страница 3

Всю первую половину дня Курбов томился: пробовал читать роман Кортасара – показался скучным, взял другую книгу и тоже отложил.

После обеда он позвонил в санаторий и попросил пропуск на лечебный пляж.

– Это мы устроим, – сказал главный врач. – Я скажу шофёру, чтобы он вам завтра завёз. Только скажите, куда и в какое время?

– Зачем же, – возразил Курбов. – Я сам к вам забегу. Время у меня теперь есть – я в отпуске.

– Как вам угодно, – почему-то обиделся главный. – Я буду на месте часа два, потом уеду…

Спускаясь по лестнице, Курбов вынул из почтового ящика письмо, узнал почерк Алика и, не вскрывая, сунул конверт в карман. Сложноподчинённые предложения с многочисленными причастными и деепричастными оборотами, в которые друг любовно пеленал свои мысли, нужно было не читать, а расшифровывать. В каждой фразе только два-три слова имели смысл. Вокруг них толпились, загораживая к ним все подходы и подступы, слова-призраки, а то и театральный реквизит, сваленный в угол после спектакля. Курбов как-то сказал об этом Алику. Тот хмыкнул: «Из того, что ты сказал, можно сделать глубокомысленный вывод: суди не выше сапога. Если бы ты писал книги, ты бы знал, что после того, как приведёшь в порядок одну из них, остаётся чёрт знает сколько слов. А выбрасывать жалко. От щедрости душевной я рассылаю их по всем известным мне адресам».

Курбов не стал спорить – он уже писал книгу о Мастерах Времени и страдал от недостатка слов, коротких, как сама жизнь, и бесконечных, как мечта людей о бессмертии.

Трамваи везли к морю курортников. От них пахло прелой плотью и кокосовым маслом.

Курбов пошёл через парк. В нём было не так жарко. В запутанных аллеях блуждали ветерки. Суета дня осталась за оградой.

Раньше, когда Курбов жил в Москве, он на лето снимал дачу. В сельце под Угличем пребывал безвыездно, мало спал и читал, а днём бродил по лесу. Натыкаясь на ветви елей и стволы осин, время замедляло там свой бег. Лёжа на траве, он следил за секундной стрелкой на часах – пока она переползала от одной чёрточки к другой, успевал досчитать до десяти…

«Надо бы пожить в лесу хотя бы годик», – подумал Курбов. Он вспомнил, как однажды по командировке газеты ездил в лесничество, где его уговорили снять ботинки, дали взамен валенки и отвезли на кордон. Курбов думал управиться за день, но ночью поднялась метель, повалил густой снег, и трое суток за окном рос сугроб, пока не загородил белый свет. Лесник, устав развлекать гостя, занялся хозяйством. А Курбов ходил из угла в угол, выискивал подрасшатавшиеся половицы и слушал, как они похрустывают и поскрипывают под ногами. Время почти остановилось, и ночью, когда тишина закладывала уши, Курбов чувствовал, как тело наливается тяжестью и нет сил пошевелить рукой или ногой. Такие перегрузки он испытывал дважды, при взлёте и посадке бомбардировщика, об экипаже которого писал очерк к Дню авиации. Разглядывая себя в потрескавшемся зеркальце, Курбов нашёл, что глаза у него потускнели, а нос заострился. «Верно говорят: ждать да догонять – хуже некуда, – сказал лесник, застав его за этим занятием. – Столько снегу – сам леший сейчас к нам не доберётся. Слышь-ка, наст сегодня пробовал – крепкий…. Дойдём до станции на лыжах. Не так уж и далеко – километров двадцать, часа за три добежим». Весь путь прошли молча. На прощание лесник сказал: «Извини, Андрюша, ежели что было не так. В молодости от такой жизни и я бы засох, а в моём возрасте и тебя в лес потянет. Помяни моё слово…»

Неожиданно Курбов оказался перед оградой, за которой был всё тот же парк, но более ухоженный, с аккуратно постриженными деревьями. Кто-то, обладавший богатырской силой, согнул толстый металлический прут, и теперь лазом пользовались, по-видимому, все, кому это позволяли габариты тела. Чуть поколебавшись, Курбов тоже воспользовался им.

Двенадцатиэтажный главный корпус санатория был расцвечен, как корабль на параде флагами, купальными принадлежностями всех цветов и оттенков. В вестибюле было безлюдно и прохладно. Курбов немного поблуждал, отыскивая кабинет главного врача.

– Не возражаете? – спросил он, заглядывая в приоткрытую дверь.

– Заходите.

Лицо человека, сидящего за столом, было красно, как при высоком артериальном давлении. Перед ним стоял вентилятор, и когда Курбов вошёл, он нажал кнопку. Вентилятор, недолго покрутившись, остановился.

– Чем могу быть полезен? – спросил хозяин кабинета и снова включил вентилятор.

– Моя фамилия – Курбов.

– Андрей Владимирович? А я и не догадался. Извините. Плотцев Леонид Сергеевич, главный врач этого заведения, к вашим услугам. Не торопитесь?

– Отпускник.

Плотцев усмехнулся, прикрыв ладонью рот. «Зажал улыбку в кулаке», – определил его действие Курбов.

Кабинет был обставлен мягкой мебелью зелёной расцветки, но возле двери стоял стул, обитый жёлтой материей. Андрей Владимирович соблазнился и сел на него. Глаза, наблюдавшие за манёврами посетителя, засмеялись.

– Вы, по-видимому, весёлый человек, – сказал Плотцев. – Я и статьи ваши читал. Хорошо пишите. Основательно!.. Как говорится, руки бы надо раскрыть для объятий: гость-то какой пожаловал, но не могу…

– Почему?

– Подумайте. Моя фамилия вам должна быть знакома.

– Я осведомился, прежде чем позвонить. А раньше не слышал.

– Ну как хотите.

Андрею Владимировичу стало скучно.

– Я упоминал вас в какой-нибудь публикации? Нет? И в чём же тогда вы меня обвиняете?

– Не притворяйтесь.

– Ну, знаете! Я ведь к вам не разгадывать загадки пришёл.

– И правда. Извините. Пропуск готов. Возьмите.

– Подождите. Я привык докапываться до первопричин. И мне не понятно, зачем вы согласились оказать мне услугу, если я вам так неприятен?

– Я не сразу сообразил, что вы – это вы…

– В таком случае нам лучше сыграть маленькую сценку. Я вхожу к вам в кабинет и говорю: «Извините, что побеспокоил вас. Я передумал, так как понял, что лечебный пляж существует для тех, кто приехал к вам оздоравливаться. Так что ещё раз извините за беспокойство». Ваша реплика, полагаю, будет короткой.

– Актёр из меня некудышный. Да и вы, по-видимому, не актёр. Но поймите же и меня. У меня одна единственная дочь. Умница. Очень симпатичная девушка. Школу закончила с золотой медалью, университет с красным дипломом. Поступила в аспирантуру… Уже думали сыграть свадьбу. Жених – коренной москвич, обаятельный, добрый. И вдруг… пару лет… назад… всё расстроилось. Появился некий Курбов, в которого она влюбилась, как бы сказали в девятнадцатом веке, без памяти. Жениху была дана отставка. Работа по теме диссертации отошла на второй план. Устроилась в газету, очевидно, чтобы оказаться в среде, которой принадлежит этот самый Курбов. Журналистка, на мой взгляд, из неё не получилась. И она сама это поняла, извинилась перед руководителем и снова села за работу. И вот я услышал, что в нашем городе открылся корреспондентский пункт высокоавторитетной газеты. И вскоре прочёл в ней статью на нашу местную тему за подписью «Андрей Курбов, собкор». И в тот же день увидел на улице, как мне показалось, свою дочь, но не смог догнать – она зашла в какой-то дом в каком-то переулке. Тут со мной произошло что-то странное. Когда я опомнился, то не смог отыскать тот дом, да и переулок тоже. Я решил, что она зашла в ваш дом. Вы в каком переулке живёте?

– Мне выделили квартиру в новом доме на улице Некрасова. На первом этаже помещается корпункт.

– Нет, она скрылась в особнячке старой постройки…

Андрей Владимирович поднялся со стула и подошёл к окну.

По выцветшему небу полз самолёт, оставляя за собой рыхлый след. Курбов взглянул на часы – половина четвёртого.

– Как зовут вашу дочь?

– Надя… Надежда…

– Нет, – помолчав, сказал Курбов. – Что-то здесь не так.

– Попробую выяснить, – тихо отозвался Плотцев. – А пропуск всё-таки возьмите. На пляже сейчас хорошо. Отправляйтесь-ка на пляж.