Читать книгу Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856–1869 гг. Зараженное семейство - Лев Толстой - Страница 6

Няня вяжетъ чулокъ, разливаетъ чай стоя; Марья Васильевна сидитъ у стола, пьетъ чай.

Няня.

Давайте чашку то, налью. А то что, право, пить не пьете, только балуетесь. (Беретъ чашку.)

Марья Васильевна (обиженно).

Постой, няня, я не допила еще. И что кричишь, точно съ ребенкомъ, право. Вотъ теперь налей. (Подаетъ чашку.)

Няня.

Стоишь, стоишь, стоишь, стоишь. Одиннадцатый часъ, небось, а еще половину господъ не перепоила. Вы откушаете – тутъ старый баринъ, тутъ стюдентъ съ Петрушей прійдутъ.

Марья Васильевна.

Какой стюдентъ? Студентъ говорится.[7]

Няня.

Не люблю я его, неакуратный человѣкъ, за то онъ у меня стюдентъ. Пустой человѣкъ.

Марья Васильевна.

A мнѣ онъ жалокъ, няня.[8]

Няня.

Есть чего жалѣть. Сказалъ ли онъ доброе слово кому, вотъ 2-й мѣсяцъ въ домѣ – только зубы скалитъ (передразнивая). Всѣхъ, кажется, пересмѣялъ <съ племянницей съ вашей; да дѣвкамъ отъ него прохода нѣтъ.> Нечесанный, а туда же липнетъ. Я ужъ Дуняшу научила: какъ онъ къ тебѣ станетъ приставать, ты его по лицу, чтобъ съ синякомъ къ обѣду пришелъ. Пускай спросятъ – отчего? – Да опять – что жъ это? Одевать мы его взялись – что-ли? Все постельное бѣлье наше.

Марья Васильевна.

Ахъ, няня, – какая ты! Ты подумай – вѣдь онъ одинъ, молодой человѣкъ, бѣдный. Я удивляюсь, право, отчего онъ худой такой?

 Няня.

Отъѣстся, небось![9] Придутъ теперь съ Петрушей, напьются; тутъ Катерина Матвѣевна, золото то наше, съ книжкой придетъ..... Отпоишь, – ну, слава Богу. Только снимешь, опять: [няня], кофею! завтракать! тонконогой[10] пріѣдетъ!

Марья Васильевна.

Какія ты все прозванья даешь, няня! Это кто жъ тонконогой?

Няня.

A Анатолій Дмитричъ, женихъ-то Любочкинъ…[11]

Марья Васильевна.

Какъ ты глупо говоришь. Отчего жъ – женихъ? Такъ ѣздитъ молодой человѣкъ въ домъ.[12]

Няня.

Такъ вы и думаете, что глупѣе Марьи, няни, нѣтъ никого на свѣтѣ. Кажется, тридцать лѣтъ вверху жимши, пора понимать. Чтожъ онъ вашего кофею не видалъ – что изъ города то за 17 верстъ каждый божій день ѣздитъ. Нѣтъ-съ, матушка, Любочкино-то приданое все сосчиталъ, небось, такъ и ѣздитъ.

Марья Васильевна.

Вотъ какъ ты судишь. Первое дѣло онъ не женихъ, а второе – ужъ вотъ кто на деньги не польстится. Анатолій Дмитріевичъ совсѣмъ не такой человѣкъ.[13]

Няня.

[14]Безъ денегъ, матушка, въ нынѣшнемъ вѣкѣ никто не возьметъ, какая красавица ни будь. Только въ женихѣ корысти немного. Такъ какой то немудрененькій, по винной части служитъ, не Богъ знаетъ что. Да и у людей спрашивала, не хвалятъ. Первое дѣло – скупъ, другое – бахвалъ.

Марья Васильевна.

Это еще какое слово? Какъ ты сказала?

Няня.

Бахвалъ, матушка. Это по нашему значитъ: я, молъ, всѣхъ прикраснѣй, всѣхъ умнѣй и окромя меня всѣ дураки.

Марья Васильевна.

Вотъ и неправда. Онъ ученый, писатель. Да что ты понимаешь!

Няня.

Только Любочку мнѣ жалко, совсѣмъ то ей голову вскружили.

Марья Васильевна.

Можетъ быть, онъ вовсе не за Любочкой, а за Катенькой ухаживаетъ. Вотъ какъ ты!

Няня.

Какже, дуру нашли, такъ я и повѣрила.[15] Съ Катериной то Матвѣвной побаловаться – это такъ. Еще она какъ въ Петербург въ гувернеркахъ жила, такъ къ нему бѣгала, а жениться-то, небось, онъ знаетъ, за кѣмъ деньги дадутъ, а за кѣмъ ничего.

Марья Васильевна.

Катинька знакома была съ нимъ въ Петербургѣ. Ты во всемъ дурное видишь.

Няня.

Да ужъ такъ, матушка, какъ въ гувернерки пойдутъ, такъ и догувернерются. Это вѣрно. Такъ то и Катерина Матвѣвна.

Марья Васильевна (смѣется и махаетъ руками).

Полно, глупости.

Няня.

И то мы примѣчаемъ, что[16] во всемъ домѣ другіе порядки пошли <И баринъ другой сталъ, посмирнѣлъ совсѣмъ, и учителя стюдента взяли за мѣсто нѣмца, и Катеринѣ то Матвѣвнѣ волю дали, и дѣтей всѣхъ распустили. Все другое стало, все по новому пошло!>

Марья Васильевна.

Чтожъ, и я другая стала? Вотъ глупа.[17]

Няня.

Вы чтò, вы такъ, по добротѣ своей. А вотъ на барина, такъ часто дивлюсь..... (Молчитъ, качаетъ головой и равводитъ руками.) Что сдѣлалось? Совсѣмъ другой человѣкъ. Какъ вспомнишь прежнее то: былъ ли день, чтобъ Сашка камердинъ безъ битья одѣлъ;[18] былъ ли староста, чтобы въ станъ не свозили.....

Марья Васильевна.

Ну, ужъ ты разскажешь… Развѣ очень хорошо было? Совсѣмъ не очень хорошо.

Няня.

Да и не хвалю и не корю. Господа были,[19] ужъ безъ этаго нельзя. А то́ удивительно – какъ можно въ 50 лѣтъ свой карахтеръ перемѣнить… Какъ эта самая царская бумага..... ну тамъ,[20] что на первой недѣлѣ то вышла…

Марья Васильевна.

Ну да,[21] манифестъ, – какъ ты смѣшна!

Няня (озлобленно).

Ну да, та самая, чтобъ дворовыхъ за службу подъ мостъ со двора согнать, какъ вамъ не знать! Ну, да Богъ съ ними! – что, бишь, я говорила. Съ той поры и перемѣна пошла. Пуще всего какъ при Анатоліи Дмитріевичѣ, – послушала я намедни – даже мерзко. Ужъ вы извините меня, матушка, я правду всегда скажу. Въ 50 лѣтъ карахтеръ нельзя перемѣнить. А только важности своей потеряли. Вѣдь только показать себя хочетъ, а карахтеръ все тотъ же. Намедни, кого жъ, – Кирюшку Дѣева, мужика, сталъ при Анатоліи Дмитричѣ ублажать: «вы», говоритъ, – это Кирюшкѣ-то, – «хотите работать, такъ приходите». Послушала я: что такое? Точно прынцу какому нибудь. Плюнула даже.