Читать книгу Святость над пропастью - Лейла Элораби Салем - Страница 2

Тяжелые деревянные двери со скрипом отворились, пуска внутрь входящих – мужчин и женщин, а затем также со скрипом закрылись. В длинных полутемных коридорах было пусто, если не считать двоих в форме, не пропускающих посторонних, да пожилой уборщицы с уставшим пустым лицом.

На массивной дубовой двери черным на белой табличке было на двух языках – русском и украинском написано «зал суда» и тут же – но уже от руки «идет судебное заседание, просим соблюдать тишину». И тишина эта окутала коридор неуловимым, зловещим напряжением.

В судебном зале стояла духота не смотря на мартовскую промозглую погоду. Присутствующие вперили любопытные-ожидающие последнего решения взоры туда, где за высокой столом-трибуной восседали с важным непроникновенным взглядом трое: судь и двое выборных народных заседателей, имеющих с судьей равное право голоса. Каждое молчание, длящееся пару секунд, казалось вечностью, ибо решалась судьба человека – не на день-два, а, может статься, навсегда.

Судья выпрямился в кресле, поправил складки на своей черной – всегда лишь черной мантии, ударил молотком по подставке, проговорил скороговоркой:

– Оглашается решение суда, – метнул взор на стоящих в ожидании людей, усмехнулся про себя, – по постановлению Военного трибунала войск НКВД Львовской области осужденный – гражданин Дионисий Каетанович 1878 года рождения, осуждается по статье 54—1 «а» и по статье 54—11 УК УССР, и приговаривается к 10 годам в исправительно-трудовом лагере, конфискации имущества, а также к 5 годам лишения прав на публичную деятельность.

Не успел судья второй раз стукнуть молотком, как со скамьи поднялся адвокат подсудимого, громко воскликнул, пытаясь перекричать недовольный гул участников заседания:

– Протестую, Ваша честь! Обвинения против моего подзащитного необоснованы и не подтверждены ничем, кроме слухов и доносов.

Судья напрягся, вперил холодные глаза на адвоката, в душе ненавидя и его, и обвиняемого, и всех присутствующих, из-за которых дело вот уже долгое время не сходит с мертвой точки. В среде восседающих напротив трибуны началось оживление: со стула поднялась немолодая женщина в сером вязаном платье, на ее полные плечи был накинут красный широкий платок, короткие темные локоны были просто собраны на макушке и заколоты шпильками. На тяжелых, одеревенелых ногах она добралась до места дл свидетелей, с мольбой в голосе испросила разрешения молвить слово. Судья дал ей шанс – может, то исправит вынесенный приговор?

– Ваша честь, меня зовут Сабина Ромашкан, 1880 года рождения. Я являюсь родной сестрой обвинемого гражданина Дионисия Каетановича. Мой брат всегда, всем сердцем был и остается преданным Республике, и он ни словом, ни делом не шел против царящей власти, никогда не поддерживал врагов.

– Суду понятны ваши терзания и готовность заступиться, оправдать вашего родственника, но вы, гражданка Ромашкан, должны знать, за что обвиняется гражданин Каетанович, а именно: за отказ об уходе из католицизма и за попытку к отделению Армении от СССР.

– Но это все ложь, Ваша честь! Мой брат не мог даже в мыслях такое сотворить, – Сабина молитвенно прижала ладони к груди, немного поддалась вперед, готовая вот-вот встать на колени и так ползти перед судьей, дабы вымолвить о помиловании; по ее щекам текли слезы отчаяния, а тело налилось бессилием в неспособности повлиять на исход событий.

Судья надел очки, исподлобья посмотрел на несчастную женщину, казалось, он так изучал ее какое-то время, затем проговорил:

– Вам не желательно произносить все это в слух, гражданка Ромашкан, иначе вы можете попасть под статью за умышленное укрывательство преступника. И поэтому я не думаю, что вы готовы разделить участь с гражданином Каетановичем.

– Готова, Ваша честь, готова! Хоть на край света за братом, хоть в тартары, ибо я в своей жизни не видела от него ничего, кроме хорошего и доброго.

– Стоит отдать вам должное: вы смелая женщина, но за подсудимым записано немало – и это не мелкое хулиганство, а тяжкое преступление. И решение суда окончательное.

– Протестую, Ваша честь! – вновь поднялся адвокат. – Все якобы обвинения против моего подзащитного не имеют никаких явных оснований или доказательств, так как записаны были со слов тайных клеветников и доносчиков, которых никто нигде не видел и которые не явились на сегодняшнее судебное заседание для дачи показаний.

По залу прокатилась волна одобрения и легкая, теплеющаяся вдалеке надежда вновь поселилась в душе Сабины и тех, кто тайно или явно не одобрял вынесенного решения. Гул донесся за дверями, отдельно вырванные слова и фразы четко донеслись в коридоре. Проходящая мимо уборщица наклонилась над ведром якобы для того только, чтобы сполоснуть тряпку, а на самом деле в любопытстве своем навострила уши, прислушалась: какова судьба ожидает подсудимого?

Стороннему наблюдателю, тому, кто не видел, не знал суть происходящего, представлется, будто судят особо опасного преступника – негодяя, душегубца, подстрекател к раздору, высокого, сильного человека, способного на всякие злодеяния: и как бы удивился неведающий, когда увидел бы, что отдельно ото всех, за решеткой, под охраной стражи порядка, сидел одинокий осунувшийся человек с болезненным лицом. Поначалу ему можно было дать лет пятьдесят-пятьдесят пять, но, внимательно приглядевшись, замечаешь морщины, прорезавшие высокий лоб, и глубокие тени вокруг глаз, превращающие это лицо в личину дряхлого старика, хот ему не было еще и семидесяти. Обвиняемый, все еще одетый в сутану, на которой отчетливо бросалась в глаза белая колоратка, оказался никто иной как отец Дионисий Каетанович – кафедральный викарий, перед взором коего когда-то маячила слава высокого епископа, нынче все то хорошее-светлое осталось за спиной – как насмешка над мечтами.

Отец Дионисий больше не прислушивался к словам спорящих, даже не пытался вникнуть к приговору, оглашенного судьей; его огромные с поволокой угольно-черные глаза под широкими бровями глядели, пристально всматриваясь поверх голов, за кирпичными серыми стенами к потернным временам счастливой свободы. Он то и дело набирал в легкие побольше воздуха, силсь притупить нахлынувшую дрожь, глухой стук сердца свидетельствовал о волнении, что испытал он еще ранним утром – перед зданием суда, а сейчас это неприятное-злое чувство вновь захватило его целиком.

Из оцепенения святого отца вывел резкий стук судебного молотка, он вздрогнул, но тут же взял себя в руки и, подчиняясь общему порядку, привстал со скамьи, опустив глаза к полу, дабы больше не видеть насмешливые лица тех, кто в тайне рад его злоключению. Судья встал, громко прочитал решение суда, в конце объявив о продлении срока рассмотрения дела на некоторое время. Сабина одна из всех, единственная в этой суете, обрадовалась сказанным словам: это давало время и долгожданную надежду предотвратить жестокую неизбежность, вывести клеветников и злых доносчиков на чистую воду, покарать их за все то зло, что причинили святому человеку, чье «злодеяние» заключалось лишь в отказе об уходе из религии – вопреки новым правилам и законам, творимых безбожниками.

Отца Дионисия под конвоем секретными коридорами вывели из здания, не позволив переброситься даже парой слов с сестрой, а затем, явно опасаясь ярости верующих, что костями готовы лечь за Слово Божье, увезли в закрытом автомобиле в изолтор временного содержания.