Читать книгу Джек Ричер, или Выстрел - Ли Чайлд - Страница 3

Пятница. Пять часов пополудни. Наверное, самое неподходящее время для незаметного передвижения по городу или, напротив, самое удобное. Потому что в пятницу, в пять часов, никто ни на что не обращает внимания. Только на дорогу перед собой.

Мужчина с винтовкой ехал на север. Не слишком быстро, но и не медленно. Не выделяясь среди прочих водителей. Ехал на светлом минивэне, знавшем лучшие времена. Ехал один.

Он был в кремовом плаще и круглой шапочке с козырьком, какие носят пожилые любители гольфа, когда слишком ярко светит солнце или идет дождь. Шапочку украшала красно-розовая лента. Человек натянул шапочку на лоб, плащ застегнул на все пуговицы и нацепил темные очки, хотя стекла в машине были тонированные, а на небе сгустились черные тучи. До зимы оставалось три месяца, холода еще не наступили, но он уже надел перчатки.

Там, где Первая улица поднимается в гору, движение транспорта замедлилось, машины поползли вверх, как улитки. В месте слияния двух полос шоссе они и вовсе остановились, потому что асфальтовое покрытие одной из них было вскрыто: шел какой-то ремонт. Впрочем, строительные работы велись по всему городу. И вот уже год, как езда по нему сделалась настоящим кошмаром: на дорогах всюду ямы, самосвалы с гравием, грузовики с бетоном, асфальтоукладчики. Мужчина с винтовкой оттянул рукав и посмотрел на часы.

«Одиннадцать минут.

Терпение».

Он снял ногу с тормоза, и минивэн медленно двинулся вперед. Затем машина снова остановилась. Проезжая часть дороги стала совсем узкой, а тротуары расширились: начался район центральных магазинов. Справа и слева от шоссе располагались громадные универмаги. По мере того как улица взбиралась на холм, каждый следующий магазин слегка возвышался над предыдущим. На широких тротуарах вольготно разгуливали посетители этих супермаркетов. Флагштоки и фонари из литого железа стояли точно часовые, защищающие людей от машин. Движение транспорта практически замерло. Человек снова взглянул на часы.

«Восемь минут.

Терпение».

Примерно через сто ярдов великолепие улицы заметно поблекло. Затор на дороге рассосался. Первая улица снова расширилась и обрела более обыденный вид. Появились дешевые магазинчики и бары. Затем слева показалось здание парковки и рядом – строительная площадка: видимо, парковку решили увеличить. Далее улицу перегораживала низкая стена, за которой раскинулась открытая всем ветрам площадь с декоративным прудом с фонтаном посредине. Слева от нее – городская библиотека, справа – новое офисное здание, за которым высилась башня из черного стекла. Перед площадью Первая улица резко сворачивала вправо и уходила на запад, мимо неприглядных черных входов и погрузочных платформ, и ныряла под автостраду, поднятую над уровнем улицы.

Однако мужчина в минивэне, сбросив скорость у поворота, свернул перед площадью налево и въехал на парковку. Он направился прямо к пандусу. Входного шлагбаума там не было, так же как сторожей, смотрителей, талонов и квитанций: на каждом арендуемом месте здесь установили отдельный счетчик. Мужчина все это знал. Он въехал на второй этаж и подогнал машину к самому дальнему углу парковки. Оставил мотор включенным, вылез из кабины, сдвинул с арендуемого им места знак запрета – оранжевый дорожный конус – и поставил свой фургон на свободное место. Последнее незанятое место в старой части здания, где велись работы по расширению гаража.

Потом он вернулся в кабину, выключил двигатель и несколько мгновений сидел неподвижно. В гараже царила тишина. Он весь был заполнен машинами. Человек знал, что здесь все всегда занято. Поэтому и решили расширить парковку в два раза. Для посетителей магазинов.

Итак, сейчас здесь было тихо. Никто, будучи в здравом уме, не станет пытаться уехать отсюда в пять часов, в час пик, да еще когда из-за строительных работ на городских улицах постоянно возникают пробки. Все либо убираются домой в четыре, либо ждут до шести.

Мужчина, приехавший в минивэне, взглянул на часы.

«Четыре минуты.

Спокойнее».

Он снова открыл водительскую дверцу и выбрался наружу. Достал из кармана четвертак и бросил в счетчик. Резко нажал на ручку и услышал, как монета, звякнув, провалилась внутрь. На счетчике появилась надпись, сообщавшая, что человек оплатил час стоянки. И больше никаких звуков. Ни звуков, ни запахов, кроме запаха припаркованных машин: бензина, резины и газа из выхлопных труб.

Мужчина словно замер около своего фургона. На ногах у него были старые ботинки «Дезерт бутс» английской фирмы «Кларкс», которые так любят солдаты отрядов особого назначения: замшевые, цвета хаки, на шнуровке, белая ребристая подошва – стандартный дизайн, не менявшийся, наверное, лет шестьдесят.

Человек с винтовкой взглянул на счетчик. Оставалось пятьдесят девять оплаченных минут. Ему столько не потребуется. Он открыл заднюю раздвижную дверь минивэна, наклонился над сиденьем, развернул одеяло и достал автоматическую винтовку «Спрингфилд М-1А суперматч». Приклад из орехового дерева, тяжелый; высококлассный ствол, магазин на десять патронов калибра 0,308. Точная гражданская копия снайперской винтовки М-14, бывшей на вооружении американской армии в давние времена его службы.

Очень хорошее оружие, подумал человек. При первом выстреле оно, возможно, дает не столь точное попадание, как самое современное, но ему подойдет и такое. Просто отлично подойдет. Ведь стрелять придется не издалека. Винтовка заряжена его любимыми, сделанными на заказ патронами М852s, изготовленными на заводе боеприпасов в Лейк-Сити. Особый металл, федеральный порох «Сьерра мэтчкинг», экспансивные пули[1] весом в 168 гран.

Мужчина вслушался в тишину, взял винтовку с заднего сиденья и пошел с ней туда, где заканчивалась парковка и начиналась пристройка. Старый и новый бетоны были здесь разделены, словно демаркационной линией, пазом в пол-ярда шириной. Предвидя летнюю жару, строители заполнят этот паз – «температурный шов» – горячей смолой. Прямо над ним, между двумя столбами, была натянута черно-желтая лента с надписью: «Осторожно, опасная зона!» Мужчина опустился на одно колено и проскользнул под лентой. Снова выпрямился и зашагал по стройке.

Бетонный пол в новой части гаража кое-где был уже выровнен, в других местах еще дожидался окончательной отделки. Тут и там лежали деревянные доски, чтобы удобнее было ходить. Повсюду валялись бумажные мешки для цемента, опорожненные и полные. Было еще несколько незаделанных щелей температурных швов, с потолка свисали голые лампочки, все до одной выключенные. Пустые тачки, раздавленные банки из-под содовой, мотки проволоки, доски непонятного назначения, груды гравия, замершие бетономешалки. И везде – цементная пыль, тонкая, точно тальк, а еще – царящий запах сырой извести.

Мужчина с винтовкой продолжал идти в темноте, пока не добрался до северо-восточного угла здания, где остановился, прижался спиной к еще не обработанному бетонному столбу и замер. Слегка повернув голову направо, изучил место, где находился, – он стоял в восьми футах от новой наружной стены парковки и смотрел прямо на север. Стена доходила ему до пояса. Ее еще не достроили. В нее были вделаны болты, предназначенные для металлического барьера, который помешает машинам врезаться в бетонную стену. В полу пробиты отверстия для установки новых автоматических счетчиков.

Стрелок слегка подался вперед, сместился вбок, и бетонный столб пришелся ему между лопатками. Он снова повернул голову и теперь смотрел на северо-восток, прямо на площадь. Декоративный пруд – вытянутый узкий прямоугольник, примерно восемьдесят на двадцать футов – был прямо перед ним и напоминал огромный чан с водой, кем-то поставленный на площади, или громадную поилку с невысоким кирпичным ограждением. Вода в пруду плескалась и ударялась о внутреннюю сторону барьера.

Глубина пруда не достигала и трех футов. Фонтан в его центре действовал. Мужчина с винтовкой слышал журчание воды, шум проезжавших авто и шарканье ног пешеходов на улице. Ближний край пруда находился в трех футах от той стены, которая отгораживала площадь от улицы. Две низких стены шли параллельно друг другу примерно двадцать футов, с запада на восток, а между ними виднелась узкая пешеходная дорожка.

Человек находился на втором уровне парковки. Отсюда было хорошо видно, как Первая улица уходила вверх на холм. От площади человека отделяло расстояние меньше высоты одного этажа. В правом углу площади он видел дверь нового крупного офисного здания, довольно непривлекательного вида. После завершения строительства этого здания никто не захотел арендовать в нем помещения. Поэтому при формировании нового городского центра дом заполнили правительственными учреждениями. В нем разместились Отдел транспортных средств, Объединенный отдел комплектования личного состава армии, военно-морских и военно-воздушных сил, Отдел социального обеспечения, а также Налоговая служба. Мужчина с винтовкой имел слабое представление обо всех этих службах. И вообще сейчас ему было не до них.

Он опустился на колени, а затем лег на живот. Передвижение ползком – обычный способ передвижения снайпера в боевой обстановке. За время армейской службы он прополз, наверное, миллион миль. Колени, локти, живот… Распространенный тактический прием сводился к тому, что снайпер и его наводчик должны опередить основной отряд на тысячу ярдов и незаметно занять свою позицию. Во время тренировок снайперу иногда приходилось ползать несколько часов и стараться не привлечь внимание вражеского наблюдателя, просматривающего местность в бинокль. Сейчас же снайперу требовалось проползти всего восемь футов, чтобы добраться до своей позиции. И он знал, что у наблюдателя бинокля нет.

Человек дополз до основания стены и прижался к шершавому бетону. Затем осторожно приподнялся и сел. Встал на колени. Аккуратно подсунул под себя правую ногу. Поставил левую на пол, так что голень заняла вертикальное положение. Положил левый локоть на левое колено. Поднял винтовку, пристроил конец ствола на верхнюю кромку низкой бетонной стены. Осторожно подвигал ствол вперед и назад, пока тот не лег удобно и надежно. В учебниках такое положение называется «стойка на коленях с опорой». Хороший прием. Стрелок считал, что лучше только положение «лежа с сошкой», и сделал вдох, потом – выдох. «Один выстрел – одна смерть» – вот кредо снайперов. Чтобы добиться успеха, требуются контроль над собой, неподвижность и спокойствие. Человек вдохнул, выдохнул, расслабился и проникся уверенностью, что благополучно вернется домой.

«Готов.

Проникновение завершено успешно.

Теперь не пропусти подходящего момента!»

Он ждал примерно семь минут, не шевелясь, стараясь дышать как можно тише и успокоиться. Слева он видел здание библиотеки. Рядом с ней и дальше изгибалась опирающаяся на прочные опоры автострада. Она словно обнимала это старое здание из известняка, защищая его от всех бед и напастей. Затем автострада немного распрямлялась и мчалась мимо башни из черного стекла, достигнув здесь уровня ее четвертого этажа. Около главного входа в башню стоял монолит с выбитым на нем изображением павлина – знак Эн-би-си.

Но мужчина с винтовкой знал, что небольшой филиал громадной корпорации занимает не все это здание. Скорее всего, один этаж. А остальные этажи либо пустуют, либо сданы в аренду крошечным юридическим консультациям, где часто работает всего один человек, бухгалтерским фирмам и конторам компаний, занимающихся недвижимостью, страховками и инвестициями.

Из подъезда нового офисного здания, расположенного справа, постоянно выходили люди, которые получали там водительские права, сдавали старые номерные знаки или записывались на службу в армию. Короче говоря, вступили в какие-то отношения с федеральным чиновничеством. Народу было много. Начали закрываться правительственные учреждения. Пять часов, пятница. Люди выходили из дверей и двигались справа налево, прямо перед ним, вытягиваясь в цепочку. Они проходили вдоль короткой стороны декоративного пруда и оказывались на узкой дорожке между двумя стенами. Словно утки в тире: друг за другом. Прекрасные мишени. Расстояние для стрельбы примерно сто футов. Примерно. Точнее – меньше тридцати пяти ярдов. Очень близко.

Он ждал.

Некоторые прохожие, минуя пруд, опускали в воду пальцы, потому что высота его стенки как раз это позволяла. Мужчина с винтовкой видел со своего места блестящие медные монетки на черных плитках дна. Там, где фонтан нарушал покой воды, монетки шевелились.

Он ждал и наблюдал.

Поток людей стал гуще. Их было так много, что им приходилось останавливаться, они толпились, нетерпеливо переступали с ноги на ногу, ожидая, когда можно будет вклиниться в очередь, чтобы пройти по дорожке между двумя низкими стенами. На Первой улице громко сигналили машины: «Узкое место. После вас. Нет, после вас!» Толчея заставляла людей идти медленно, и сейчас они еще больше напоминали уток в тире.

Человек с винтовкой снова сделал вдох-выдох, продолжая ждать.

А потом ожидание закончилось.

Он нажал на спусковой крючок.

Прозвучал громкий хлопок. Шедший впереди мужчина был сражен мгновенно. Его голову словно окутал розовый туман, и убитый рухнул на землю, точно марионетка, у которой перерезали все веревочки. Цель была поражена первым выстрелом. «Великолепно!» – подумал снайпер. Он быстро повел ствол винтовки слева направо.

Вторая пуля угодила в следующего мужчину: результат получился такой же, как в первом случае. Третья – в голову женщины. Три мишени – три попадания. На дорожке – сначала общее удивление. Доля секунды – никакой реакции. Затем возникли хаос, ад, паника! В узком проходе между стеной площади и стенкой пруда находились двенадцать человек. Трое из них уже были мертвы. Оставшиеся девять побежали: четверо – вперед, а пятеро, отпрянув от лежащих тел, метнулись назад и столкнулись с толпой, двигавшейся навстречу. Послышались громкие крики. Прямо перед мужчиной с винтовкой образовалась застывшая масса людей. Расстояние до нее – очень небольшое, меньше тридцати пяти ярдов.

Четвертый выстрел свалил мужчину в костюме. Пятая пуля со свистом пролетела мимо плеча какой-то женщины и упала в пруд. Снайпер не обратил на неудачу внимания и слегка сместил дуло винтовки: шестая пуля угодила в переносицу еще одному мужчине, разнеся ему голову.

Человек с винтовкой перестал стрелять.

Он пригнулся и, спрятавшись за стеной парковки, отполз назад на три фута, ощущая запах пороха. В ушах у него звенело, слышались женские крики, топот ног и скрежет машин внизу. «Успокойтесь, людишки, – усмехнулся снайпер. – Все закончилось. Я ухожу». Он лег на живот и сгреб в кучку гильзы – сверкающую блестящую медь из Лейк-Сити. В перчатке оказались пять гильз, а шестая свалилась в незаделанный температурный шов – щель глубиной в девять дюймов и шириной в полдюйма – и с тихим металлическим звуком ударилась о его дно.

«Что делать?

Естественно, оставим.

Доставать нет времени».

Стрелок сунул пять гильз в карман плаща и пополз назад, упираясь в пол носками ботинок. Несколько мгновений он лежал не шевелясь и прислушиваясь к крикам снаружи. Затем встал на колени и поднялся на ноги. Потом двинулся обратно тем же путем, каким сюда пришел, поспешно, но вполне владея собой. Он шел по необработанному бетону, по доскам, сквозь темноту и пыль, пролез под черно-желтой лентой и добрался до минивэна.

Задняя дверца автомашины была открыта. Он завернул в одеяло еще теплую винтовку и закрыл дверцу. Сел на водительское место и включил двигатель. Посмотрел сквозь ветровое стекло на парковку. В его распоряжении осталось сорок четыре минуты. Он дал задний ход и направился к пандусу. Съехал по нему, миновал никем не охраняемый вход, свернул направо, потом еще раз направо – в переплетение улиц за большими универмагами. Он ехал уже под автострадой, когда услышал первые сирены полицейских машин, и с облегчением вздохнул. Сирены смещались на восток, а он – на запад. «Хорошая работа, – подумалось ему. – Не замеченное никем проникновение на позицию, шесть выстрелов, пять мишеней поражено, успешный уход. Все сделано спокойно и уверенно».

И тут стрелок неожиданно улыбнулся. Военная статистика свидетельствует, что в современной армии пехота тратит пятнадцать тысяч боевых патронов, чтобы убить одного врага. Результаты снайперов лучше. Значительно лучше. Фактически в двенадцать с половиной тысяч раз лучше. Снайперы убивают одного врага, расходуя 1,2 патрона. А один на 1,2 – это все равно что шесть патронов на пять человек. Совершенно то же самое. Простая арифметика. Так что даже после многолетнего перерыва тренированный снайпер сделал то, чего ожидали бы от него его прежние инструкторы. Они были бы очень им довольны.

Однако армейские инструкторы готовили снайперов для действий в боевой обстановке, а не в мирных городах. При стрельбе на гражданке очень часто возникают факторы, отсутствующие на фронте. И эти факторы могут изменить понятие «успешный уход с огневой позиции». Вот и сейчас, наверное, уже среагировали средства массовой информации. И в этом нет ничего удивительного, поскольку все случилось прямо перед офисом филиала Эн-би-си.

Действительно, прежде чем перепуганные прохожие начали дружно набирать 911 на своих мобильных телефонах, в офисе Эн-би-си заработали мини-кинокамеры. Их включили и выставили в окна. А обозреватель телевизионных новостей по имени Энн Янни начала готовить свой репортаж, который – и в этом она не сомневалась – станет ее первой головокружительной победой. Журналистка была потрясена убийством на площади, ее тошнило, оно взволновало ее до глубины души. Но Янни поняла и сенсационность события. Поэтому она сразу начала сочинять сценарий своего телерепортажа. Она знала, что именно первые пришедшие в голову слова часто определяют идею передачи, а у нее это были «снайпер» и «бессмысленный расстрел». Аллитерация возникла чисто инстинктивно, да и слова показались банальными. Но картина, только что представшая глазам Энн Янни, виделась ей именно как расстрел. А это все же потрясающее слово. От него веет дикостью, жестокостью и внезапностью. Самое подходящее слово для статьи. Однако журналистка знала, что оно не годится для подписей под фотографиями. Здесь лучше использовать слово «бойня». «Бойня в пятницу вечером»? «Бойня в час пик»? Она поспешила к редакционному художнику, рассчитывая, что тот сумеет придумать что-нибудь стоящее.

На поле боя также нет правоохранительных органов. От дюжины одновременных звонков с мобильников на номер 911 коммутатор засверкал, точно рождественская елка, а представители местного полицейского участка и пожарные сразу помчались на место преступления. Все до одной машины с включенными мигалками и сиренами. Все черно-белые автомобили, все свободные от работы детективы, все эксперты и пожарные, все парамедики и кареты «Скорой помощи». Иными словами, возник настоящий хаос. Взволнованные люди, звонившие в 911, не могли внятно объяснить, что произошло.

Но было ясно, что совершено чрезвычайное преступление, а потому временное командование операцией доверили старшему детективу из убойного отдела. Полицейский с двадцатилетним стажем, он поднялся по служебной лестнице, начав свою карьеру с патрулирования улиц. Его звали Эмерсон. Его машина ползла под вой сирены среди медленно едущих автомобилей, объезжая строительные площадки. Эмерсон все сильнее ощущал растерянность, поскольку не знал, что именно случилось. Ограбление, наркотики, разборка между бандами, террористический акт? У него не было никакой информации, совсем никакой. Однако он сохранял спокойствие, хотя и относительное. Пульс Эмерсона насчитывал примерно сто пятьдесят ударов в минуту. В надежде услышать хоть что-нибудь новое старший детектив держал открытым канал связи с диспетчером 911.

– Нам звонит с мобильного телефона еще один мужчина, – сказал диспетчер.

– Кто? – крикнул в ответ Эмерсон.

– Морской пехотинец, из офиса по набору новобранцев.

– Он видел, что произошло?

– Нет, находился внутри здания. Но сейчас он снаружи.

Эмерсон сжал зубы. Он знал, что ему придется оказаться на месте преступления не первым. Далеко не первым. Придется командовать из арьергарда. Поэтому ему требовались глаза. Так. Морской пехотинец? Подойдет.

– Хорошо, – распорядился он. – Переведите на меня его звонок.

Раздались громкие щелчки, шипение, потом акустика изменилась. Послышались звуки улицы, далекие крики, плеск воды. «Фонтан!» – догадался детектив.

– Кто говорит? – спросил он и услышал сильный, спокойный, но приглушенный голос: человек старался говорить как можно быстрее, прижимая трубку к губам.

– Келли. Первый сержант, морская пехота США. С кем я разговариваю?

– Эмерсон, полицейский департамент. Я в пробке, мне ехать еще минут десять. Что у нас там?

– Пять жертв, – ответил Келли.

– Пять трупов?

– Так точно.

Черт возьми!

– Раненые?

– Я не вижу.

– Пять трупов и ни одного раненого?

– Так точно, – повторил морской пехотинец.

Эмерсон замолчал. Он много раз видел результаты стрельбы в общественных местах. Видел мертвецов. Но чтобы были только убитые – с таким он не сталкивался. В подобных случаях всегда есть мертвые и раненые. Как правило, по меньшей мере один к одному.

– Вы уверены, что раненых нет? – переспросил он.

– Абсолютно уверен, сэр, – сказал пехотинец.

– Кто жертвы?

– Гражданские лица. Четверо мужчин и одна женщина.

– Дело – табак!

– Согласен с вами, сэр.

– Где вы находились?

– В офисе по набору новобранцев.

– Что видели?

– Ничего.

– Что слышали?

– Стрельбу, шесть выстрелов.

– Ручное оружие?

– Думаю, винтовка.

– Какая?

– Кажется, автоматическая. Она стреляла очень быстро, но не в автоматическом режиме. Все жертвы убиты выстрелами в голову.

«Снайпер, – подумал Эмерсон. – Дерьмо. Сумасшедший с боевым оружием».

– Он ушел? – спросил он.

– Больше не стреляет, сэр.

– Вполне возможно, что он еще там.

– Возможно, сэр. Люди попрятались. Большинство сейчас находятся в библиотеке.

– А вы где?

– Прячусь за стеной на площади. Со мной еще несколько человек.

– А он где был?

– Не могу сказать наверняка. Может быть, в гараже. В новой части парковки. Люди показывали туда. Возможно, видели вспышки. Кроме того, гараж – единственное здание возле места, где лежат тела.

«Эта парковка похожа на муравейник, – подумал Эмерсон. – Проклятый крысятник».

– Здесь телевизионщики, – сообщил пехотинец.

«Проклятье!»

– Вы в какой форме? – спросил Эмерсон.

– В парадной, сэр. Как положено в офисе.

– Хорошо, постарайтесь следить за порядком, пока не подъедут мои парни.

– Вас понял, сэр.

Затем собеседник отключился, и Эмерсон снова услышал дыхание диспетчера. «Телевизионщики и сумасшедший с винтовкой, – подумал он. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Давление, особое внимание и масса предположений, как бывает всякий раз, когда имеешь дело с телевизионщиками и безумцем с винтовкой». Он нажал на кнопку связи со всеми машинами.

– Все подразделения, внимание! – сказал старший детектив. – Мы имеем дело с сумасшедшим-одиночкой, вооруженным винтовкой, наверное, автоматической. Беспорядочная стрельба в общественном месте. Возможно, из новой части парковочного гаража: либо убийца еще там, либо давно убрался. Если второе, то он сделал это пешком или в машине. Все группы, находящиеся в пределах десяти кварталов от места преступления, остановитесь и окружите район. Никого не впускать и не выпускать, понятно? Ни машин, ни пешеходов – ни при каких обстоятельствах. Все, кто находится ближе десяти кварталов, продолжайте движение к площади, но соблюдайте максимальную осторожность. Он не должен уйти. Не упустите его. Мы обязаны его взять, ребята. Он нужен нам сегодня до того, как до нас доберется Си-эн-эн.

Подкатив к своему дому, мужчина в минивэне нажал на кнопку дистанционного управления, и дверь гаража с грохотом начала подниматься. Он въехал внутрь, снова нажал на кнопку, дверь опустилась у него за спиной. Он выключил двигатель и несколько мгновений сидел не шевелясь. Затем вылез из машины и прошел через прихожую на кухню. Погладил собаку и включил телевизор.

Парамедики в бронежилетах проникли в библиотеку через задний вход. Двое остались внутри здания, чтобы проверить, нет ли среди скопившихся там людей раненых. Четверо вышли через главный вход и, пригнувшись, пробежали через площадь, а затем нырнули за стену. Они ползком добрались до лежавших на площади людей и убедились, что все они мертвы. А затем медики залегли, прижавшись к земле около трупов и стараясь не шевелиться. «Не двигаться! Пока мы не обыщем парковку самым тщательным образом», – крикнул им Эмерсон.

Старший детектив поставил свою машину во второй ряд, в двух кварталах от площади, и приказал сержанту полиции, чтобы тот руководил осмотром гаража сверху донизу, начиная с юго-западного угла. Парни в форме прочесали четвертый этаж, потом третий. Затем второй и первый. Старая часть парковки доставила им массу проблем. Она была слабо освещена и вся заполнена машинами, каждая из которых представляла собой возможное укрытие. Преступник мог прятаться внутри машины, под ней или за ней. Но полицейские никого не обнаружили. На строительной площадке действовать оказалось значительно проще. Она была совсем не освещена, но зато автомобилей здесь не было. Полицейские спустились по лестнице и осмотрели каждый уровень с помощью фонариков. Внизу тоже никого не оказалось.

Сержант расслабился и сообщил Эмерсону о результатах осмотра.

– Хорошая работа, – похвалил тот.

И это действительно была хорошая работа. Парни в форме осмотрели парковку от юго-западного угла здания до выхода, и только северо-восточный угол был обследован ими не полностью. Что ж, это не предмет для беспокойства. В целом же благодаря удаче или правильным действиям полицейский департамент идеально провел первую фазу расследования. В дальнейшем оно будет считаться безупречным – от самого начала и до самого конца.

К семи часам вечера начало темнеть, а Энн Янни уже одиннадцать раз выходила в эфир. Три – в сетевых выпусках новостей и восемь – в местных, но была несколько разочарована даже этим результатом. Она чувствовала, что в центральной редакции к ее репортажу отнеслись с известной долей скепсиса. «Кровь привлекает внимание» – такого кредо придерживались и там, в отделе новостей, но сегодняшняя трагедия произошла далеко от Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Не в вылизанном, чистеньком пригороде Вашингтона. Иными словами, преступление отчасти воспринималось как дело рук «психа из глубинки». И было маловероятно, что в этой истории окажется замешан кто-то по-настоящему важный. В общем, не то событие, о котором стоит трубить в прайм-тайм. И, по правде говоря, Энн мало что могла им предложить. Ни одну из жертв еще не идентифицировали.

Местная полиция не выдавала никакой информации до тех пор, пока семьям погибших лично не сообщат о случившемся. Поэтому журналистка не могла поведать телезрителям трогательных историй из жизни погибших. Она не знала, кто из мужчин был женат. Или ходил в церковь. Не знала, являлась ли убитая женщина матерью или женой. Да и трогательных сцен с места происшествия у Энн тоже не было. Она могла показывать только толпу зевак, собравшуюся у полицейского оцепления, выставленного за пять кварталов до места преступления, снимок Первой улицы да пару случайных изображений парковки, где, по предположениям, находился снайпер.

К восьми часам Эмерсон значительно продвинулся вперед в расследовании этого страшного преступления. Его подчиненные записали сотни показаний. Морской пехотинец Келли продолжал упрямо твердить, что слышал шесть выстрелов, и Эмерсон ему поверил. В подобных вопросах пехотинцам можно полностью доверять. Затем какой-то мужчина сказал, что его мобильный телефон был все время открыт, потому что он подсоединился к голосовой почте своего знакомого. Компания мобильной связи восстановила запись, на которой Эмерсон услышал шесть выстрелов – правда, едва различимых. Однако медики насчитали на телах жертв только пять входных пулевых отверстий. Таким образом, получалось, что одной не хватает. Трое других свидетелей не слишком уверенно сообщили, что, как им показалось, они видели всплеск воды в пруду.

Эмерсон приказал осушить пруд.

Этим занялись пожарные. Они установили прожектора и выключили фонтан, а затем с помощью насоса принялись выкачивать воду в канализационную сеть города. По их подсчетам, в пруду было около восьмидесяти тысяч галлонов, и они сказали, что работа займет у них около часа.

Тем временем эксперты-криминалисты с помощью соломок для коктейлей и лазерных приборов определили траектории смертоносных пуль. Они рассчитывали получить самые надежные данные, изучив положение первого трупа. Очевидно, что мужчина шел через площадь справа налево, когда прозвучал первый выстрел. После этого следующие жертвы, вероятно, начали поворачиваться или двигаться самым непредсказуемым образом. Поэтому криминалисты основывали свои заключения исключительно на изучении первого трупа. Голова погибшего превратилась в кровавое месиво, но они не сомневались, что пуля летела сверху и слева направо. Один из экспертов встал на то место, где, по их представлениям, стоял убитый, а другой приложил к его голове соломку для коктейлей под рассчитанным ими углом и замер. Затем первый эксперт отошел в сторону, а третий выстрелил в соломку из лазерной указки. Они получили крошечный красный кружок в северо-восточном углу строительной площадки парковки, на втором уровне. Свидетели утверждали, что видели вспышки именно там. Эксперимент подтвердил их слова.

Эмерсон отправил своих людей на осмотр гаража. Он не стал ограничивать их во времени, но велел не возвращаться с пустыми руками.

Энн Янни покинула башню из черного стекла в восемь часов и отправилась вместе со съемочной группой к заграждению в пяти кварталах от места преступления. Она решила, что, вероятно, сможет узнать имена некоторых жертв методом простого исключения других вариантов. Люди, чьи родные не пришли домой к ужину, наверняка собрались там в надежде хоть что-нибудь узнать о своих близких. Журналистка отсняла двадцать минут пленки. И не почерпнула никакой интересной информации. Только двадцать минут слез, криков и непонимания случившегося. Весь город был потрясен и охвачен болью. Она начала работать, гордясь тем, что оказалась в центре событий, а закончила со слезами на глазах и тошнотворным ощущением в желудке.

Именно на парковке полицейским удалось сдвинуть расследование с места. На них свалилась настоящая удача. Патрульный в трех кварталах от места происшествия нашел свидетеля, который рассказал, что регулярно пользуется этим гаражом и что въезд на последнее место на втором этаже был перегорожен оранжевым дорожным конусом. Именно из-за него свидетелю пришлось уехать из гаража и искать место на другой парковке. Он был в ярости. Представитель городских властей заявил, что запретительного конуса там никто не ставил. Его там просто не могло быть, потому что в нем не было никакой необходимости. Поэтому конус положили в специальный мешок для улик и увезли.

Тот же чиновник напомнил, что на въезде и выезде из гаража установлены малозаметные камеры наблюдения. Они подсоединены к записывающему устройству, находящемуся в технической комнате. Пленку детективы извлекли и тоже унесли. Далее чиновник сказал, что работы на новом участке парковки вот уже две недели приостановлены из-за отсутствия финансирования. Поэтому все, что там появилось за эти две недели, не имеет к ним никакого отношения.

Криминалисты начали обследование от черно-желтой ленты с надписью: «Осторожно, опасная зона!» Первое, что они нашли, была крошечная нитка голубой хлопчатобумажной ткани, лежавшая на бугристом бетонном покрытии прямо под этой лентой. Похоже, преступник опустился здесь на колено и оставил на полу нитку от своих джинсов. Эксперты ее сфотографировали, а затем подобрали посредством прозрачной липучки. Потом они принесли прожекторы и направили их на пол, покрытый слоем цементной пыли двухнедельной давности. И обнаружили четкие следы подошв, просто идеальные. Старший эксперт сразу позвонил по своей «Мотороле» Эмерсону.

– Преступник был в необычной обуви, – сообщил он.

– В каком смысле?

– Вы когда-нибудь слышали о ребристой резине? Она довольно грубая. Почти не обработанная. Очень липкая. К ней все пристает. Если мы найдем преступника, то непременно обнаружим на его ботинках цементную пыль. А еще в его доме есть собака.

– Собака?

– Мы тут нашли собачью шерсть, которая прилипла к подошве его ботинок. Когда преступник прошел по шершавому цементу, шерсть отвалилась. А еще нами найдены нитки с ковра, возможно имеющегося у него дома или в машине.

– Ищите еще, – распорядился старший детектив.

Без десяти девять Эмерсон доложил о ходе расследования начальнику городской полиции, который намеревался провести пресс-конференцию. Он сообщил все, что знал, и предоставил шефу решать, что скрыть, а о чем рассказать журналистам.

– Шесть выстрелов, пять трупов, – сказал Эмерсон. – Все попадания – в голову. Могу побиться об заклад, что мы имеем дело со стрелком, прошедшим соответствующую подготовку. Возможно, он служил в армии.

– Или он охотник, – предположил шеф.

– Стрелять в оленей и в людей – огромная разница. Техника может быть одинаковой, но чувства другие.

– Мы правильно сделали, что не стали вмешивать ФБР?

– Терроризм тут совершенно ни при чем. Здесь мы имеем дело с психом-одиночкой. Мы таких повидали.

– Я хочу, чтобы мои слова о том, что мы его поймаем, прозвучали уверенно.

– Я знаю, – ответил Эмерсон.

– Насколько уверенно я могу говорить?

– Нам удалось найти хорошие улики, но не первоклассные.

Шеф кивнул и ничего не сказал.

Ровно в девять часов Эмерсону позвонил патологоанатом. Его группа сделала рентгеновские снимки голов всех пяти жертв. Обширные повреждения тканей, входные и выходные отверстия, пуль нет.

– Они прошли навылет, – сообщил патологоанатом.

Эмерсон повернулся и посмотрел на пруд. «Там лежат все шесть пуль», – подумал он. Пять, попавшие в цель, и одна, пролетевшая мимо. К девяти пятнадцати пруд наконец осушили. Шланги пожарных качали воздух. Оставалось только четверть дюйма жидкой грязи и слой мусора. Эмерсон приказал осветить дно прожекторами и послал очищать пруд двенадцать новичков из полицейской академии: шестерых в один конец пруда и шестерых – в другой.

Эксперты в гараже насчитали сорок восемь отпечатков ног, которые вели внутрь, и сорок четыре – обратно. К месту, откуда производилась стрельба, преступник двигался уверенно, но осторожно, а обратно шел более широкими шагами – видимо, торопился. Судя по следам, он носил обувь одиннадцатого размера. На последнем столбе в северо-восточном углу парковки следователи нашли крошечные кусочки волокна. Мерсеризованный хлопок[2], судя по всему, от светлого плаща, на уровне лопаток.

Видимо, преступник стоял, прислонившись к шероховатому бетону, а потом повернулся, чтобы посмотреть на площадь. Сыщики нашли в пыли между столбом и стеной множество следов. Плюс еще несколько голубых ворсинок с джинсов и плаща, а также микроскопические частицы резины с подошв, старых, светлого цвета.

– Туда он полз вперед на коленях и локтях, а возвращался, опираясь на колени, локти и пальцы ног, – сделал вывод старший эксперт. – Если нам удастся найти его ботинки, то их носки будут заметно поцарапаны.

Следователи нашли место, где преступник, по всей видимости, сел, а потом встал на колени. Они также разглядели царапину на окрашенной стене близ того места, где стрелок занял боевую позицию.

– Вот здесь он положил винтовку, – сказал старший эксперт. – И подвигал ее из стороны в сторону, чтобы она легла надежнее.

Он встал перед окрашенной стеной и посмотрел наружу, словно прицеливаясь. Прямо перед собой, меньше чем в тридцати пяти ярдах, он увидел Эмерсона, который нетерпеливо расхаживал около пруда.

Парни из полицейской академии потрудились в пустом пруду полчаса и сгребли кучу всякого хлама, а также множество монет – почти восемь долларов по одному пенни – и шесть пуль. Пять из них представляли собой бесформенные кусочки свинца, а шестая выглядела совершенно новенькой, ее калибр не вызвал сомнений – 0,308. Эмерсон сразу позвонил старшему эксперту в гараж.

– Вы нужны мне здесь, – сказал он.

– Нет, это вы идите ко мне, – ответил эксперт.

Эмерсон поднялся на второй уровень и увидел, что эксперты все до одного столпились около узкой щели в бетоне, на которую были направлены их фонарики.

– Температурный шов, – пояснил старший эксперт. – И смотрите, что туда упало.

Эмерсон протолкнулся вперед, посмотрел вниз и увидел поблескивание металла.

– Гильза, – сказал он.

– Остальные он унес с собой. Но эта укатилась.

– Отпечатки пальцев? – спросил Эмерсон.

– Надеюсь, есть, – ответил эксперт. – Мало кто заряжает винтовку в перчатках.

– А как достать оттуда гильзу?

Эксперт выпрямился и, посветив фонариком, заметил на потолке новую электрическую распределительную коробку. Она оказалась совсем рядом, из нее, точно веточки, торчали неподсоединенные провода. Эксперт посмотрел на пол под коробкой и увидел множество обрезков проводов, выбрал восьмидюймовый кусок, очистил его и согнул, придав форму буквы L. Провод был жесткий и плотный. Наверное, он не подошел для флуоресцентных потолочных светильников, которые собирались установить в гараже, но ход работ замедлился из-за нехватки средств на электрооборудование. Скорее всего, город потратил эти деньги не по назначению.

Эксперт сунул кусок проволоки в щель и аккуратно подцепил гильзу. Затем, стараясь не поцарапать ее, осторожно вытащил и спокойно положил в полиэтиленовый мешок для вещественных доказательств.

– Встретимся в участке, – сказал Эмерсон. – Через час. А я к прокурору.

Он зашагал назад, параллельно следам, оставленным преступником. Затем остановился около места, где парковал свою машину снайпер.

– Откройте счетчик, – велел Эмерсон. – Достаньте все четвертаки.

– Зачем? – спросил эксперт. – Вы думаете, он заплатил за стоянку?

– Я хочу все проверить.

– Нужно быть не в своем уме, чтобы заплатить за парковку перед тем, как уложить пятерых.

– Тот, кто в своем уме, не станет убивать.

Эксперт пожал плечами. Открыть счетчик? Он полагал, что это одно из озарений, которые случаются у детективов. В конце концов, им за них платят деньги. Он достал мобильный телефон и позвонил в городскую администрацию, чтобы его снова соединили со служащим, отвечавшим за гараж.

На определенном этапе расследования к нему всегда привлекают кого-нибудь из офиса окружного прокурора, потому что ответственность за предъявление обвинения целиком и полностью лежит на его плечах. Не полицейский департамент побеждает или проигрывает в суде, а окружной прокурор. Поэтому в его офисе провели свой анализ улик. Есть ли основания для возбуждения дела? Насколько надежны доказательства? Это что-то вроде предварительного слушания. Суд перед судом. Из-за масштабности преступления Эмерсон сам докладывал о ходе расследования не только своему шефу, но и окружному прокурору. А тот согласился участвовать во встрече с прессой. Важной персоне вскоре предстояли выборы и перевыборы.

Пресс-конференцию устроили в кабинете Эмерсона. В ней участвовали шеф полиции, Эмерсон и окружной прокурор. Прокурора звали Родин. Его имя представляло собой сокращение русской фамилии, которая была значительно длиннее, когда предки прокурора приехали в Америку.

Родину пятьдесят лет, он в хорошей физической форме, поджарый и очень осторожный. Славится чрезвычайно высоким процентом побед в суде, но одержал их лишь благодаря тому, что брался только за абсолютно надежные дела. В противном случае Родин практически сразу отказывался участвовать в судебном процессе и взваливал всю вину на полицейских. По крайней мере, так казалось Эмерсону.

– Мне нужны по-настоящему веские улики, – сказал Родин. – Весь город стоит на ушах.

– Нам совершенно ясно, как все происходило, – ответил Эмерсон. – Известен каждый шаг преступника.

– Вы знаете его имя? – спросил Родин.

– Еще нет. Личность пока не установлена.

– Тогда расскажите мне все, что вам удалось выяснить.

– У нас есть черно-белая видеозапись, на которой светлый минивэн въезжает в гараж за одиннадцать минут до происшествия. Номера не видны, замазаны грязью, а угол съемки не слишком удачный. Но вероятно, это «додж-караван», не новый, с тонированными стеклами, установленными уже после покупки. Кроме того, наш человек прямо сейчас просматривает другие пленки. Очевидно, что преступник предварительно побывал в гараже и поставил перед одним из парковочных мест дорожный конус. Этот конус украден с какой-нибудь строительной площадки.

– Мы можем доказать, что он украден?

– Хорошо, взят, – согласился Эмерсон.

– Преступник, видимо, работает в отделе городского строительства.

– Не исключено.

– Вы допускаете, что этот конус прежде находился на Первой улице. Там сейчас ведутся строительные работы?

– Они идут по всему городу.

– Первая улица ближе всего.

– Мне совершенно все равно, откуда он его взял.

– Значит, преступник таким способом обеспечил себе место парковки, – кивнув, продолжил Родин.

– Рядом с тем местом, где идет расширение гаража и где конус смотрелся вполне обычно и ни у кого не вызвал подозрений. У нас есть свидетель, который видел там этот конус примерно за час до стрельбы. На нем остались отпечатки пальцев. Их много. Правый указательный и большой пальцы совпадают с отпечатками на монете, которую мы вынули из счетчика.

– Он заплатил за парковку?

– Это установлено.

Родин помолчал немного.

– Ничего не выйдет, – заключил он. – Защита заявит, что подозреваемый мог поставить конус без злого умысла, что эгоистично, но ненаказуемо. А четвертак мог пролежать в счетчике несколько дней.

Эмерсон усмехнулся, вспомнив полицейскую присказку: «Копы думают как копы, а юристы – как юристы».

– Это не все, – проговорил он. – Убийца припарковался, а затем прошел через строительную площадку. В разных местах он оставил следы обуви и одежды. Они сохранились на цементной пыли. Судя по всему, их много.

– Значит, он мог появиться на месте преступления в любое время, в течение двух недель. А стрелял в избранный им день, – покачал головой прокурор.

– У нас имеется три улики, касающиеся его оружия, – продолжил Эмерсон.

Это сообщение обострило внимание Родина.

– Один раз он промахнулся, – пояснял Эмерсон. – Пуля ушла в пруд. А вам известно, что именно так баллистики проверяют оружие? Они стреляют в резервуар с водой, которая замедляет и останавливает пулю, не причиняя ей ни малейшего вреда. У нас имеется целехонькая пуля со всеми характерными особенностями, и мы можем привязать ее к конкретной винтовке.

– А как найти винтовку?

– Есть частицы краски, которые мы соскребли со стены в том месте, где он положил винтовку.

– Хорошо.

– Конечно, хорошо. Найдем винтовку и сверим краску и царапины. Это не хуже, чем ДНК.

– А вы ее найдете?

– Мы нашли гильзу. На ней – следы выталкивающего механизма. У нас есть и пуля. Вместе они помогут нам опознать оружие, которым совершено преступление. Царапины докажут, что винтовка лежала у стены в парковке. Местоположение гаража также свидетельствует, что убийства совершил тип, оставивший там улики.

Родин промолчал. Эмерсон понимал, что прокурор думает о предстоящем процессе. Возможно, о том, что в суде технические доказательства часто не производят должного впечатления, потому что они сухи и бесстрастны. Но улики необходимы.

– На гильзе мы обнаружили отпечатки пальцев, – продолжал старший детектив. – Преступник оставил их, когда заряжал винтовку. Те же самые большой и указательный пальцы, что на четвертаке из счетчика и дорожном конусе. Можно привязать преступление к оружию, оружие – к гильзе, а гильзу – к типу, стрелявшему из винтовки. Понимаете? Все сходится. Убийца – оружие – преступление.

– На пленке видно, как минивэн уезжает?

– Заснято через девяносто секунд после первого звонка в девять-один-один.

– Кто преступник?

– Узнаем, как только получим ответ из базы данных – по отпечаткам пальцев.

– Если они там есть.

– Я думаю, он был армейским стрелком, – сказал Эмерсон. – А все военные занесены в базу данных. Так что найти его – лишь вопрос времени.

На поиск понадобилось всего сорок девять минут. В кабинет постучал и вошел дежурный, который держал в руках пачку бумаг. В них – имя, адрес и биография подозреваемого. Плюс дополнительная информация, имеющаяся в компьютерной базе данных, включая фотографию с водительских прав. Эмерсон взял бумаги и быстро их просмотрел. Потом еще раз. И улыбнулся. Ровно через шесть часов после первого выстрела он и его люди разрулили сложнейшую ситуацию. Одержали победу, которую обязаны были одержать.

– Его зовут Джеймс Барр, – сказал Эмерсон.

В кабинете все молча слушали.

– Ему сорок один год. Живет в двадцати минутах езды отсюда. Служил в армии США. Четырнадцать лет назад ушел в почетную отставку. Специальность – пехотинец. Мне представляется, снайпер. Отдел транспортных средств сообщает, что у него есть шестилетний «додж-караван» бежевого цвета.

Эмерсон подтолкнул бумаги Родину. Тот взял их и просмотрел раз, потом – второй, очень внимательно. Старший детектив наблюдал за глазами прокурора, словно прослеживая ход его мысли: «Убийца – оружие – преступление». У детектива возникло ощущение, будто он смотрит на игровой автомат в Вегасе, который выстраивает в линию три вишенки: «Бинг, бинг, бинг!» – и полная уверенность.

– Джеймс Барр, – произнес Родин, словно пробуя это имя на вкус, достал фотографию, переснятую с прав, и принялся ее разглядывать. – Джеймс Барр, добро пожаловать, мы устроим вам огромную кучу неприятностей, сэр.

– Аминь, – сказал Эмерсон, ожидая, что прокурор похвалит работу экспертов.

– Я получу ордера на арест преступника и обыск в его доме и машине, – заключил прокурор. – Судьи встанут в очередь, чтобы их подписать.

Родин ушел, а Эмерсон позвонил начальнику полиции и сообщил тому хорошие новости. Шеф сказал, что назначит на завтра, на восемь утра, пресс-конференцию и что Эмерсон должен там быть в качестве главного действующего лица. Старший детектив решил, что это неплохая оценка его работы. Он согласился выступить перед журналистами, хотя недолюбливал прессу.

Постановления были готовы через час, но на организацию ареста ушло часа три. Первым делом полицейские в машине без опознавательных знаков поехали по нужному адресу и подтвердили, что Джеймс Барр дома. Он жил в обычном одноэтажном фермерском доме, не слишком добротном, но и не разваливающемся. Старая краска на стенах, но свежее покрытие на подъездной дорожке. В доме был включен свет, что-то бормотал телевизор – судя по всему, в гостиной. Самого Барра удалось лишь мельком заметить в одном из светящихся окон. Складывалось впечатление, что он в доме один. Затем, похоже, Барр улегся спать. Свет погас, и стало тихо.

После чего наступила пауза. Захват вооруженного преступника в помещении всегда планируется очень тщательно. За операцию отвечали сотрудники группы специального назначения. Они воспользовались картами местности, полученными в городской администрации, и занялись обычной подготовкой.

Предстояло незаметно окружить жилище Барра, выставить по усиленной группе у переднего и заднего входов и одновременно ворваться в дом с двух сторон. Произвести арест должен был Эмерсон, который надел бронежилет и взятый напрокат шлем. Помощник прокурора будет находиться рядом с ним, чтобы проследить за соблюдением закона. Никто не хотел давать защите повод придраться к какой-нибудь мелочи. Команда медиков расположилась поблизости на случай непредвиденных обстоятельств. Кроме того, полиции придали двух офицеров из К9[3], потому что эксперты, изучавшие место преступления, предположили, что в доме есть собака.

Планировалось задействовать в операции тридцать восемь человек, которые к этому времени изрядно устали. Большинство из них работали уже девятнадцать часов: обычный рабочий день плюс сверхурочные часы. Нервы у всех были на пределе. Никто не сомневался, что у преступника не одна винтовка, а несколько. Возможно, у него есть автоматы с полными обоймами, а может, даже гранаты.

Но получилось так, что арест прошел не труднее прогулки в парке. Джеймс Барр даже полностью не проснулся. Они ворвались в его дом в три часа утра и обнаружили, что преступник спит в собственной кровати, один. Он продолжал спать и тогда, когда пятнадцать вооруженных спецназовцев направили на него пятнадцать автоматов и пятнадцать лучей фонариков. Убийца немного пошевелился только тогда, когда командир отряда спецназа сбросил одеяло и подушки на пол, проверяя, не спрятано ли под ними оружие, но ничего не обнаружил. Барр открыл глаза, пробормотал что-то похожее на «что?» и снова заснул, свернувшись калачиком на плоском матрасе и стараясь согреться.

Он оказался крупным мужчиной с белой кожей и седеющими черными волосами по всему телу. Пижама была ему коротка. Он выглядел слабым и каким-то вялым для своих сорока лет.

Его собака – старая дворняжка – тоже проснулась неохотно и, покинув кухню, покачиваясь, вошла в комнату. Парни из К9 тут же схватили ее и отвели в свой грузовик. Эмерсон снял шлем и пробрался через толпу, собравшуюся в крошечной спальне. Он увидел на прикроватной тумбочке три четверти пинты «Джека Дэниелса» и оранжевую склянку с какими-то таблетками. Он наклонился посмотреть, что это такое. Это было снотворное, вполне законное, с рекомендацией врача: «Розмари Барр. Принимать по одной таблетке – от бессонницы».

– Кто такая Розмари Барр? – спросил помощник окружного прокурора. – Он что, женат?

Эмерсон окинул взглядом комнату.

– Не похоже.

– Попытка самоубийства? – спросил командир спецназа.

Эмерсон отрицательно покачал головой.

– Тогда он принял бы все. И запил пинтой виски. Думаю, у мистера Барра возникли проблемы со сном сегодня вечером; видимо, он не мог уснуть. После очень трудного и «продуктивного» дня.

Воздух в комнате был застоявшимся, пахло грязными простынями и немытым телом.

– Нам нужно соблюдать осторожность, – проговорил помощник окружного прокурора. – В настоящий момент Барр не способен полностью отвечать за свои поступки. Его адвокат скажет, что он был не в состоянии до конца осознать права Миранды[4]. Поэтому мы не можем позволить ему что-нибудь говорить. А если что-то скажет – не должны его слушать.

Эмерсон пригласил врачей и попросил их осмотреть Барра, чтобы убедиться, что тот не притворяется и сейчас. Они суетились вокруг него минут пять, послушали сердце, проверили пульс, прочитали этикетку на бутылочке с таблетками. Затем объявили, что арестованный вполне здоров, только крепко спит.

– Психопат, – сказал командир спецназа. – Полное отсутствие угрызений совести.

– А это точно тот самый тип? – усомнился помощник окружного прокурора.

Эмерсон подошел к стулу, на котором висели сложенные брюки, и проверил карманы. Вытащил маленький бумажник, где лежали водительские права. Имя на них было правильным, адрес тоже. И фотография.

– Тот самый, – подтвердил он.

– Мы не можем позволить ему говорить, – повторил помощник окружного прокурора. – Нужно проделать все так, чтобы никто ни к чему не придрался.

– Я все равно объясню ему его права, – заявил Эмерсон. – Будьте внимательны, ребята.

Он потряс Барра за плечо, и тот слегка приоткрыл глаза. Затем Эмерсон произнес «предупреждение Миранды». Напомнил о его праве хранить молчание, праве на адвоката. Барр пытался понять, что происходит, но не смог и снова заснул.

– Ладно, забирайте его, – велел Эмерсон.

Барра завернули в одеяло, два полицейских вынесли его из дома и засунули в машину. Вместе с ними поехали врач и помощник окружного прокурора. Эмерсон остался в доме и занялся обыском. В спальне, в шкафу, он нашел потрепанные голубые джинсы. Под ними аккуратно стояли ботинки на ребристой резиновой подошве. Пыльные. Плащ висел в шкафу в прихожей. Бежевый «додж-караван» стоял в гараже. Поцарапанная винтовка нашлась в подвале рядом с еще несколькими – в специальной стойке, приделанной к стене. На столе под стойкой было разложено пять девятимиллиметровых пистолетов. И коробки с патронами, включая полупустую коробку с экспансивными пулями М852, весом 168 гран, калибра 0,308, изготовленными на заводе в Лейк-Сити. Рядом – стеклянные банки с пустыми гильзами. Приготовленные для переработки, решил Эмерсон. В банке на краю стола лежали еще пять гильз производства Лейк-Сити. Крышка была не закрыта, как будто эти пять гильз бросили в банку недавно и в спешке. Эмерсон наклонился и принюхался. Из банки тянуло порохом. Холодным и старым, но не слишком.

Старший детектив ушел из дома Барра в четыре часа утра, его сменили эксперты-криминалисты, чтобы тщательно проверить весь дом. Он позвонил дежурному сержанту, и тот сказал, что Барр мирно спит в одиночной камере под постоянным присмотром медиков. Затем старший детектив отправился домой, два часа поспал, принял душ и оделся для пресс-конференции.

Пресс-конференция разочаровала представителей СМИ. Казалось, в душе они хотели, чтобы злодей еще какое-то время оставался на свободе и, словно черная тень, блуждал по городу: злобный, прячущийся от всех, угрожающий благополучию обывателей. И чтобы каждодневная, привычная жизнь – поход в магазин и церковь или поездка на автозаправку – была сопряжена с риском и опасностью. Поэтому, когда Энн Янни узнала, что преступника нашли и арестовали до того, как в эфир вышел второй цикл новостей, стало ясно, что для нее это настоящая катастрофа. Она знала, что скажут теперь в центральной редакции: «Ничего сверхъестественного, дело закрыто. Вчерашний день. Возможно, и не было ничего особенного. Какой-то местный псих, такой тупой, что даже не смог продержаться на свободе ночь. Наверное, спит со своей двоюродной сестрой и пьет пиво «Кольт-45». Ничего зловещего и пугающего». Энн получит только возможность еще раз сообщить о преступлении и аресте убийцы. И снова – в неизвестность.

Янни была разочарована, но умело это скрывала. На встрече с Эмерсоном она задавала вопросы и старательно изображала восторг. Примерно в середине пресс-конференции журналистка начала обдумывать новую тему и новую идею. Зрителям придется признать, что полиция проделала впечатляющую работу. А преступник совсем не обязательно псих. Получалось, что у них в глубинке по-настоящему плохого парня поймали очень серьезные и умелые сотрудники полицейского департамента. Парни, служащие в нем, исключительно быстро и ловко справились с делом, в то время как на побережьях похожие убийства расследуются довольно долго. Сможет ли она продать такую историю? Энн принялась обдумывать заголовки вроде: «Самые быстрые в Америке?» или «Самые лучшие?»

Шеф полиции говорил десять минут и потом предоставил слово Эмерсону, который сухо и кратко рассказал о преступнике и случившемся. «Только факты, мэм…» Описал, как проходило расследование, и не бахвалился. Ответил на вопросы. Слушая его, Янни сделала вывод, что копам просто повезло. И что улик у них оказалось больше, чем обычно.

Затем слово взял Родин. Слушая его, можно было прийти к выводу, что полиция сделала лишь малую толику необходимого, а настоящая работа только начинается. Его офис изучит все материалы и сделает необходимые выводы. И поскольку он считает, что совершено серьезное преступление, то будет требовать для мистера Барра смертного приговора.

Джеймс Барр проснулся в камере в девять часов утра в субботу, с сильной головной болью после снотворного. У него тут же сняли отпечатки пальцев и сообщили «права Миранды», один раз, потом второй. Право хранить молчание, право на адвоката. Он решил хранить молчание. Не многие так поступают. Потому что не многие на это способны. Обычно арестованных переполняет сильное желание говорить. Но Джеймс Барр с ним справился. Он просто закрыл рот и не открывал его. С ним пытались разговаривать, но он никому не отвечал. Никому. Ни единого слова.

Эмерсона это нисколько не волновало. По правде говоря, ему не требовалось, чтобы Барр говорил. Старший детектив предпочитал собрать все улики, изучить их и обосновать вынесение приговора и без признания подсудимого. Защита часто заявляла, что признание сделано под давлением или что преступник не понимал, что говорит, и Эмерсон научился обходиться без признания. Оно было чем-то вроде глазури на торте, последнее, что он хотел услышать в зале суда, а не первое, в отличие от тех телевизионных полицейских шоу, где упорные допросы превращались в настоящее представление. Поэтому Эмерсон держался в стороне, предоставив экспертам медленно и терпеливо делать свою работу.

Сестра Джеймса Барра была младше его, не замужем и жила в съемной квартире в центре города. Ее звали Розмари. Как и всех остальных жителей, случившееся привело ее в ужас и потрясло. Она видела телевизионные новости в пятницу вечером и еще раз в субботу утром, слышала, как полицейский детектив назвал имя ее брата. Сначала она решила, что это ошибка, что ей показалось. Но полицейский продолжал повторять: «Джеймс Барр, Джеймс Барр, Джеймс Барр…» Она разрыдалась. Сначала от удивления, потом от страха и ярости.

Но Розмари заставила себя успокоиться и занялась делом.

Она работала секретарем в юридической конторе со штатом всего в восемь человек. Как и большинство маленьких фирм в глубинке, их контора занималась всем понемногу. И в ней прилично обращались со служащими. Зарплата была не заоблачной, но компенсировалась некоторыми льготами. Сотрудникам предоставлялась полная страховка. Розмари числилась здесь параюристом[5], а не секретарем.

А еще фирма обещала бесплатно оказывать юридические услуги своим сотрудникам. Как правило, речь шла о завещаниях и доказательствах их подлинности, о разводах и переговорах со страховыми компаниями о вещах вроде помятого бампера. Но юристам конторы еще не приходилось заниматься защитой взрослых братьев, ложно обвиненных в снайперской стрельбе по жителям города. Розмари это знала, но решила, что должна попытаться. Потому что она знала своего брата и была уверена, что тот не мог стать преступником.

Розмари Барр позвонила домой одному из своих знакомых. Он по большей части занимался налогами и потому связался с адвокатом, занимавшимся уголовными делами. Тот позвонил старшему партнеру, и они устроили совещание всех коллег. Поговорили во время ланча в загородном клубе. С самого начала они пытались придумать, как максимально тактично отклонить просьбу Розмари Барр. Защита преступника подобного рода находилась за пределами их компетенции. И желания. Они сразу же договорились о том, что им не следовало забывать об общественном мнении. Но они были честными ребятами, а Розмари Барр – хорошим секретарем и проработала у них много лет. Партнеры знали, что у нее нет денег, потому что занимались ее налогами. Они полагали, что у брата Розмари их тоже нет. Конституция гарантирует гражданам компетентную юридическую помощь, но адвокаты были очень невысокого мнения о государственных защитниках, и посему им пришлось самим решать этическую дилемму.

Решил ее специалист по уголовным делам, которого звали Дэвид Чепмен. Ветеран адвокатуры, он был знаком с окружным прокурором Родиным. Причем очень близко. И в этом не было ничего удивительного. Они выросли в одном районе и работали в одной области, хотя и по разные стороны профессиональной баррикады. Поэтому Чепмен отправился в курительную комнату и позвонил по мобильному телефону окружному прокурору домой. Они подробно и откровенно поговорили, после чего Чепмен вернулся за стол.

– Дело – дрянь, – поделился он с собеседниками. – Брат мисс Барр виновен по всем статьям. Обвинение пройдет без сучка, без задоринки. Черт подери, оно вполне может когда-нибудь войти в учебники. Улик полно. И нигде ни малейшей лазейки.

– Он был с тобой откровенен? – спросил один из коллег.

– Между старыми приятелями вранья не бывает, – ответил Чепмен.

– И что?

– Единственное, на что мы можем рассчитывать, это смягчение приговора. Замена смертного приговора пожизненным была бы для нас огромной победой. На большее мисс Барр может не рассчитывать. И ее проклятый братец. При всем моем уважении к ней.

– Это потребует много усилий? – спросил старший партнер.

– Только во время подготовки к вынесению приговора. Потому что ему придется признать себя виновным.

– Ты хочешь этим заняться?

– В данных обстоятельствах – да.

– Сколько времени это займет?

– Не много, но ничего существенного мы не сможем сделать.

– Есть основания для смягчения приговора?

– Кажется, он ветеран войны в Персидском заливе. Так что, возможно, причина в каких-нибудь химических веществах. Или посттравматические дела. Возможно, нам удастся заранее договориться с Родиным. За ланчем.

Старший из партнеров кивнул и повернулся к своему товарищу, занимавшемуся налогами.

– Скажи секретарше, что мы сделаем все, чтобы помочь ее брату в нужную минуту.

Джеймса Барра перевели из камеры в полицейском участке в тюрьму округа до того, как его сестра или Чепмен смогли с ним встретиться. У него забрали одеяло и пижаму и выдали хлопковое нижнее белье, оранжевый джемпер и пару резиновых банных тапочек. Тюрьма округа была не самым приятным местом, в ней отвратительно пахло и постоянно стоял шум. Она была катастрофически переполнена, социальные и этнические страсти, которые удавалось усмирять на улицах, бушевали здесь с невероятной силой. В камерах сидело по три человека, а охранников не хватало. Арестантов-новичков называли фишками, и им предоставляли самим о себе заботиться.

Однако Барр служил в армии и потому не испытал в тюрьме сильного душевного шока. Он пробыл фишкой два часа, а затем его отвели в комнату для допросов и сообщили, что его ждет адвокат. В крошечном помещении без окон он увидел стол и два стула, намертво прикрепленные к полу. На столе лежал портативный магнитофон, похожий на «Уокмен».

– Меня зовут Дэвид Чепмен, – начал разговор мужчина, сидевший на стуле. – Я адвокат по уголовным делам. Защитник. Ваша сестра работает в нашей фирме. Она попросила нас вам помочь.

Джеймс Барр ничего не сказал.

– И вот я здесь, – добавил Чепмен.

В ответ – молчание.

– Я записываю наш разговор на пленку. Полагаю, вы не возражаете? – спросил адвокат. – Мне кажется, мы с вами однажды встречались. На вечеринке по случаю Рождества.

Барр молчал. Ждал.

– Вам объяснили, в чем вас обвиняют? Вам предъявлено очень серьезное обвинение, – продолжал Чепмен.

Заключенный хранил молчание.

– Я не смогу вам помочь, если вы сами не станете себе помогать, – попытался убедить его юрист.

Несколько долгих минут Барр сидел неподвижно, молча глядя на адвоката. Затем он наклонился вперед, к магнитофону, и заговорил впервые с момента задержания:

– Вы арестовали не того парня.

– Вы арестовали не того парня, – повторил Барр.

– Расскажите мне про того, кто стрелял, – воспрянул Чепмен.

Он отлично владел тактикой ведения дел в суде. Прекрасно умел установить верный ритм допроса. «Вопрос – ответ, вопрос – ответ». Именно так удается заставить человека раскрыться. Обвиняемые подчиняются ритму и все рассказывают. Но Барр снова погрузился в молчание.

– Давайте проясним ситуацию, – сказал Чепмен.

Барр ничего не ответил.

– Вы отрицаете, что совершили преступление, в котором вас обвиняют? – спросил Чепмен.

Арестованный молчал.

– Отрицаете? Улики указывают на вас, – заметил Чепмен. – Боюсь, их больше чем достаточно. Вы не можете делать вид, что ничего не понимаете. Мы должны поговорить о том, почему вы совершили преступление. Это единственное, что нам поможет.

Джеймс Барр ничего не ответил.

– Вы хотите, чтобы я вам помог, или нет? Возможно, дело в том, что вы пережили на войне, – предположил Чепмен. – Посттравматический стресс. Или какая-то мозговая травма. Мы должны сосредоточиться на причине.

Барр молчал.

– Отрицать вину не слишком умно с вашей стороны и бессмысленно, – убеждал адвокат. – Улики против вас.

– Найдите мне Джека Ричера, – нарушил молчание Барр.

– А он кто? Ваш друг? Вы были раньше с ним знакомы?

– Просто найдите его для меня.

– Где он? И кто он такой?

Барр не ответил.

– Джек Ричер – врач? – спросил Чепмен.

Но арестант не сказал больше ни слова. Он просто встал из-за стола, подошел к двери и принялся стучать, пока охранник не открыл ее и не отвел Джеймса назад в переполненную камеру.

Чепмен договорился встретиться с Розмари Барр и детективом фирмы в своем кабинете. Сыщик был копом в отставке, и его услугами пользовалось большинство юридических фирм города. Он работал на них по договору и имел лицензию на частный сыск. Звали его Франклин, и он нисколько не был похож на детективов из телевизионных сериалов. Всю работу он делал за своим столом, заваленным телефонными книгами, и с помощью компьютерных баз данных. Сыщик редко выходил на улицу, не носил пистолет и шляпу. Но в том, что касалось проверки фактов и поиска пропавших людей, ему не было равных. К тому же ему удалось сохранить кучу друзей в полиции.

– Улики абсолютно надежны, – сказал он. – Это то, что я слышал. Эмерсон ведет дело, а он очень хороший детектив. И Родин, кстати, тоже. Но по другой причине. У Эмерсона жесткие принципы, а Родин – трус. Ни один из них не сказал бы того, что они говорят, если бы у них не было стопроцентных улик.

– Я не могу поверить, что он это сделал, – сказала Розмари Барр.

– Да, конечно, похоже, он отрицает свою вину, – проговорил Чепмен. – Насколько я сумел его понять. И он просит найти человека по имени Джек Ричер, которого знает или знал раньше. Вы когда-нибудь слышали это имя? Встречались с Ричером?

Розмари покачала головой. Чепмен написал на листке бумаги слова «Джек Ричер» и подтолкнул его через стол Франклину.

– Я полагаю, это психиатр. Мистер Барр назвал его имя после того, как я сказал ему, что против него имеются неопровержимые улики. Так что, возможно, этот мистер Ричер сможет помочь нам смягчить приговор. Возможно, он лечил мистера Барра в прошлом.

– Мой брат никогда не посещал психиатра, – сказала Розмари.

– Вы в этом абсолютно уверены?

– Да.

– Как давно ваш брат в нашем городе?

– Четырнадцать лет. С тех пор, как уволился из армии.

– Вы были с ним близки?

– Мы жили в одном доме.

– Но вы там больше не живете.

– Не живу, – согласилась Розмари. – Я переехала.

– Брат мог посещать психиатра после того, как вы от него переехали?

– Он бы мне сказал.

– Хорошо. А раньше? Во время службы в армии?

Розмари ничего не сказала, и Чепмен повернулся к Франклину.

– Возможно, Ричер – армейский врач, – предположил он. – Может быть, у него есть информация о старой травме и он сумеет нам помочь?

– В таком случае я его найду, – сказал Франклин.

– Так или иначе, нам не следует говорить о смягчении приговора, – вновь заговорила Розмари Барр. – Мы должны говорить об обоснованном сомнении. Мы должны говорить о невиновности Джеймса.

– Против него собраны очень веские улики, – ответил Чепмен. – Он воспользовался своей собственной винтовкой.

Франклин провел три часа в бесплодных попытках найти сведения о Джеке Ричере. Сначала он проверил списки ассоциации психиатров. Ничего. Затем поискал в Интернете группы поддержки войны в Персидском заливе. Никаких следов. Он заглянул в «Лексис-Нексис»[6] и во все организации, занимающиеся новостями. Ничего. Затем вошел в базу данных государственного архива, где значились все, кто когда-то служил и сейчас служит в армии. Нужное имя Франклин нашел довольно быстро.

Джек Ричер поступил на службу в 1984 году, а в 1997-м ушел в почетную отставку. Джеймс Барр начал служить в 1985 году и уволился в 1991-м. Получалось, что они одновременно находились в армии в течение шести лет. Однако Ричер был вовсе не врачом. И никаким не психиатром, а военным копом. Офицером. Майором. Возможно, детективом высокого уровня. Барр закончил службу в звании сержанта, причем пехоты, а не военной полиции. Тогда какая связь между этими людьми? Видимо, Ричер мог чем-то помочь Барру, иначе тот не стал бы просить его найти. Но как это сделать?

В конце третьего часа работы Франклин решил, что ему не суждено это узнать, потому что Ричер исчез из поля зрения в 1997 году. Полностью и бесследно. Детективу не удалось отыскать его следы. Судя по данным Управления социального страхования, он жив. Не находился в тюрьме, что подтверждалось сведениями Национального центра учета преступности. Ричер словно испарился. Никакой кредитной истории. Он не был зарегистрирован как владелец недвижимости, машин или лодок. Никаких долгов. Никаких данных, касающихся конфискации имущества. Никакого адреса и телефонного номера. Никаких платежных документов. Никаких судебных решений. Он не был мужем и отцом. Джек Ричер был призраком.

Эти же три часа выдались для Джеймса Барра исключительно непростыми. Проблемы начались, когда он вышел из своей камеры и повернул направо в сторону телефонов-автоматов. Коридор был узким, и он налетел на другого заключенного, задев его плечом. Затем Джеймс совершил еще одну серьезную ошибку. Он оторвал взгляд от пола, посмотрел на заключенного, с которым столкнулся, и извинился.

Это был грубый промах, потому что фишка не имеет права смотреть в глаза другим заключенным. Если только не хочет выказать им свое неуважение. Таков закон тюрьмы. Но Барр его не знал. Арестант, которому он посмотрел в глаза, оказался мексиканцем. Тело заключенного украшали татуировки, говорившие о его принадлежности к одной из банд, но Барр ничего о ней не знал. После совершенной ошибки ему следовало быстро опустить глаза в пол, продолжать идти дальше и надеяться на удачу. Но он не сделал ничего подобного. Вместо этого он сказал: «Извините» – и затем, приподняв брови, смущенно улыбнулся, словно хотел поделиться: «Ну и местечко, верно?» Это были грубейшая ошибка, фамильярность и наглый намек на дружеские отношения.

– Ты на что смотришь? – спросил мексиканец.

В этот момент Джеймс Барр наконец все понял. «Ты на что смотришь?» – стандартное начало неприятного разговора в бараках, барах и в темных переулках. Слова, не предвещающие ничего хорошего.

– Ни на что не смотрю, – ответил Барр и сообразил, что только ухудшил ситуацию.

– Я, по-твоему, ничто? Ты называешь меня ничтожеством?

Барр опустил взор и двинулся по коридору, но понял, что сделал это слишком поздно. Он спиной чувствовал взгляд мексиканца и решил отказаться от мысли позвонить. Телефоны висели в тупике коридора, и Барр не хотел оказаться в ловушке. Поэтому он прошел по коридору против часовой стрелки и вернулся в камеру. Он добрался до нее без происшествий. Ни на кого не смотрел, ни с кем не заговаривал. Лег на свою койку. Примерно через два часа немного успокоился и решил, что сумеет справиться с мелким головорезом-мачо. В конце концов, Барр был крупнее его, крупнее даже двух мексиканцев.

Джеймсу очень хотелось позвонить сестре и узнать, все ли с ней в порядке. Он снова отправился к телефонам. Ему удалось дойти до них без проблем. Закуток был совсем маленьким, на стене висело четыре телефона, четыре человека разговаривали, четыре очереди дожидались своего часа у них за спинами. Шум, шарканье ног, дикий раздражающий смех, мерзкий воздух, запах грязных волос, пота и мочи. По представлениям Джеймса Барра, так и должно быть в тюрьме.

Но тут все изменилось. Мужчины, стоявшие перед ним, куда-то испарились, просто молча исчезли, и все. Те, что разговаривали, повесили трубки на полуслове и прошли мимо него. Стоявшие в очереди быстро рассеялись, и через полсекунды шумный заполненный коридор превратился в совершенно пустой и тихий.

Джеймс Барр обернулся и увидел мексиканца с татуировками. В руке тот держал нож, а за спиной у него столпились двенадцать дружков. Нож был сделан из пластмассовой зубной щетки, обернутой липкой пленкой и заточенной с одного конца, как стилет. Дружки были приземистыми коротышками, с одинаковыми татуировками, коротко подстриженными волосами и замысловатыми узорами, выбритыми на головах.

– Подождите, – попросил Барр.

Но мексиканцы не стали ждать, и через восемь минут Барр был в коме. Его нашли через некоторое время на полу, избитого до полусмерти, с множественными колотыми ранами, пробитым черепом и серьезным внутренним кровотечением. Позже в тюрьме поползли слухи, что он сам напросился на драку, проявив неуважение к латиноамериканцам. А еще оказал им сопротивление. Об этом в камерах говорили с чуть уловимым восхищением.

Мексиканцы тоже пострадали в схватке, но далеко не так сильно, как Барр. Его отвезли в городскую больницу, зашили раны, сделали операцию, чтобы облегчить давление на отекший мозг. Затем – в состоянии комы – положили в охраняемую палату реанимации. Врачи не могли сказать, когда он придет в себя. Возможно, через день. Или через неделю. Может быть, через месяц. Или никогда. Врачи этого не знали, и им было все равно. Все они жили в этом городе.

Тюремный охранник позвонил Эмерсону поздно вечером и сообщил о случившемся в тюрьме. Тот связался с Родиным, который, в свою очередь, поставил в известность Чепмена, рассказавшего эту новость Франклину.

– И что теперь будет? – спросил у него Франклин.

– Ничего, – ответил Чепмен. – Дело заморожено. Нельзя судить человека, находящегося в коме.

– А что будет, когда он придет в себя?

– Если с ним все будет в порядке, думаю, они дадут ход делу.

– А если нет?

– Тогда не дадут. Нельзя судить человека в коме.

– И что мы будем делать?

– А ничего, – сказал Чепмен. – В любом случае мы не слишком серьезно относились к этому делу. Барр виновен по полной программе, и никто ничего не может для него сделать.

Франклин позвонил Розмари Барр, поскольку сомневался, что кому-то еще пришло в голову известить ее. Он оказался прав. Поэтому он рассказал ей новости. Розмари внешне почти никак не отреагировала на его сообщение. Только затихла, словно находилась на пределе душевных сил.

– Думаю, мне следует поехать в больницу, – сказала она.

– Если хотите, – ответил Франклин.

– Понимаете, он ни в чем не виноват. Это несправедливо.

– Вы видели его вчера?

– Нет, не видела.

– Назовите мне места, где он регулярно бывал. Кино, бары, все, что угодно.

– Пожалуй, не назову.

– Знаете друзей, с которыми Джеймс проводил время?

– Нет.

– А подружек?

– У него уже давно нет подружки.

– У вас есть родственники, которых он навещает?

– У нас никого нет. Только он и я.

Франклин замолчал, и в разговоре возникла длинная тягостная пауза.

– И что теперь будет? – спросила Розмари Барр.

– Я точно не знаю.

– А вы нашли того человека, о котором он говорил?

– Джека Ричера? Боюсь, что нет. Никаких следов.

– Будете продолжать его искать?

– По правде говоря, я уже сделал все, что было в моих силах.

– Ладно, – сказала Розмари Барр. – Придется нам обойтись без него.

Но в тот момент, поздно вечером в субботу, когда они разговаривали по телефону, Джек Ричер сам направлялся к ним.