Читать книгу Судьбе наперекор… - Лилия Лукина - Страница 2

Уже который час Иван бродил по Москве, не выбирая дороги. Его спокойное, бесстрастное лицо, как обычно, ничего не выражало, только губы, едва шевелясь, почти неслышно шептали раз за разом одно и то же:

– Сволочи! Сволочи! Сволочи!

Наконец он, устав, набрел на небольшой садик и сел на скамейку, уставившись на растущий напротив какой-то цветущий куст, но он его не видел – перед глазами стояло окаменевшее от страданий Ромкино лицо. Того самого Ромки, старшего из всех детей, которого они чуть больше года назад проводили в армию. Тогда он, веселый и здоровый, легко вспрыгнул во дворе райвоенкомата в грузовик и, улыбаясь, махал им, оставшимся, рукой до тех пор, пока машина не свернула в переулок. Из его писем, которые приходили сначала из учебки, а потом из Чечни, получалось, что армия – это совсем не так страшно, как расписывали в газетах, можно сказать даже, весело. А они ждали эти письма, читали и перечитывали их, считая дни до его возвращения. А десять дней назад из Ростова-на-Дону пришел казенный конверт с изложенным сухим и деловым языком предложением забрать Ромку из госпиталя. Деньги на билеты Лешке с Колькой, которые, как самые старшие из детей, решили поехать за ним, собирали всем поселком. И они привезли его. Иван был готов ко всему, но то, что он увидел, потрясло его: Ромка был парализован, только руки его еще слушались, но врач в госпитале предупредил ребят, что это ненадолго.

– Мальчики, – сказал он им. – Если в ближайшее время вашему другу не сделают операцию на позвоночнике, ему грозит полная неподвижность. А ее может сделать только один человек, но за деньги. За очень большие деньги! Вот, возьмите, – он протянул им листок бумаги. – Этот хирург творит чудеса, но даром он не вынет даже занозы. Редкостная сволочь! Может быть, чем черт не шутит, вам удастся найти людей, которые помогут вам деньгами. Тогда ваш друг будет спасен.

Выслушав ребят, Иван взял Ромкины документы и поехал к Смирнову, тому самому знаменитому хирургу, который внимательно просмотрел бумаги и холодно заявил, окинув презрительным взглядом его старенький костюм:

– Хоть завтра. И через месяц ваш парень будет танцевать вприсядку. Но! Это, уважаемый, будет стоить – с лекарствами, уходом и всем остальным – пятнадцать тысяч долларов.

Иван смотрел в равнодушное ко всему, кроме денег, безразличное лицо Смирнова и понимал, что никакие слова о врачебном долге, жалости к ближнему, сострадании до того не дойдут, а, скорее, вызовут просто ироничную ухмылку. Но охватившая его жгучая ненависть к этому высокомерному, самодовольному мерзавцу никак не отразилась на его лице – сказалась старая выучка. Поэтому Иван только спокойно спросил:

– Сколько у меня есть времени? Когда могут произойти те необратимые изменения, после которых операция станет бесполезна?

Смирнов еще раз взглянул на его потрепанный костюм и, не выдержав, расхохотался, но все же ответил:

– Полтора-два месяца. Думаю, этого времени вам хватит, чтобы собрать деньги.

Иван мог убить его одним движением пальца и уйти никем не замеченным, но… Этот негодяй нужен был ему живым, ведь только он мог помочь Ромке, и Иван, вежливо попрощавшись, ушел.

Вернувшись в тот день домой, он сказал детям, сколько стоит операция, и они мгновенно сникли – даже если продать старенький домик, доставшийся Ивану в наследство от одинокой старушки, у которой он когда-то снимал угол, этих денег им было не набрать. Но гораздо хуже было другое: они тогда еще не знали, что Ромка практически не спит и слышит их разговор. И только чудом можно считать то, что, войдя на следующий день в дом за инструментами, Иван застал Ромку, когда тот, скрипя от бессилия зубами, подтягивал на руках свое некогда сильное и тренированное, а теперь ставшее непослушным и неповоротливым тело, ползя на кухню за ножом, чтобы раз и навсегда покончить с этой жизнью, ставшей для него невыносимой. С совершенно неожиданной силой невысокий и худощавый Иван взвалил себе на плечо Ромку и отнес его на раскладушку – тот не выдержал и разрыдался. Впервые с того дня, как вернулся домой.

– Зачем ты меня остановил, папа? – захлебываясь слезами, говорил он. – Зачем? Я же все слышал… Уж лучше так, чем быть вам обузой… Ведь ты же знаешь, что надежды нет… Я буду валяться здесь полутрупом, а вы будете отрывать от себя последнее мне на лекарства… Я не хочу… Я не могу быть вам в тягость…

Иван слушал его, не прерывая, давая высказаться и выплакаться. И только когда Ромка немного успокоился, он спросил:

– Скажи, я когда-нибудь обманул кого-то из вас? Я когда-нибудь давал обещание, которое потом не выполнил?

– Нет, – сказал Ромка, отводя глаза.

– У нас есть время, Роман. Целых два месяца. Я обещаю тебе, что найду деньги на операцию. Ты мне веришь? Посмотри мне в глаза и ответь – ты мне веришь?

– Но, папа, это же невозможно! – простонал Ромка.

– Я не это просил тебя сказать, – Иван спокойно и твердо смотрел Ромке в глаза. – Я просил тебя ответить «да» или «нет».

– Да, папа. Я тебе верю, – с трудом выдавил из себя парень и тут же тоскливо добавил: – Только это все равно невозможно.

– А вот это решать уже мне. Дай слово, что ничего, подобного сегодняшнему, никогда больше не повторится. Мне нужно многое обдумать, многое решить, а. для этого я должен быть спокоен. За тебя спокоен. Ну? Чего молчишь?

– Хорошо, папа, – прямо глядя в глаза Ивану, сказал Роман. – Я даю слово, что не буду делать глупостей. Но если ты вдруг не сможешь найти деньги…

– А вот теперь я тебе скажу: «Это невозможно».

Но, несмотря на Ромкино обещание, с того дня рядом с ним постоянно находился кто-то из ребят. Они читали ему книги и газеты, играли в карты, шахматы и шашки, а в хорошую погоду вытаскивали его вместе с раскладушкой в сад.

Иван же постоянно ломал голову над тем, как достать деньги. Как оказалось, те, кого он называл своими детьми, тоже об этом думали, и когда он случайно подслушал, как именно они собираются это сделать, то впервые за много лет повысил на них голос.

– Так! – четко и раздельно говорил он. – Я для чего вас учил? Чтобы вы могли себя и близких своих защитить. А вы собрались инкассаторов ограбить. Вы что думаете, они вам добровольно деньги отдадут? Нет! Значит, вам придется их убить. Да, вы лучше подготовлены, вы знаете и умеете много такого, чего не знают они. Но ответьте мне: чем они, их жены и дети виноваты в том несчастье, которое случилось с Ромкой. Почему вы считаете возможным, спасая жизнь одного, обрекать на смерть и несчастье других? Кто дал вам это право?

Мальчишки молчали, опустив головы, и только Лешка, сверкнув на Ивана своими серыми глазищами, отважился возразить:

– Папа, но ведь деньги все равно нужно как-то найти.

– А они уже есть, – спокойно сказал Иван.

– Где?! – изумились мальчишки.

– Здесь, в доме. Правда, выглядят они пока немного иначе, но это деньги.

– Папа! Ты решил продать свой меч?! – первым догадался Юрка, который, несмотря на свои шестнадцать лет, был самым в житейском отношении смышленым из ребят. – Но ты же говорил, что это твой талисман! И потом… Неужели ты думаешь, что он будет столько стоить?

– Да, Юрий, ты прав. Этот меч действительно не раз спасал мне жизнь. А теперь он спасет жизнь Ромке! – и, немного помолчав, Иван спросил: – Как вы думаете, чей план лучше: мой или ваш?

– Твой, папа, – дружно ответили мальчишки.

– Вот и хорошо, дети! – решительно сказал он, подводя черту под этим разговором. – Я завтра съезжу в Москву, пройдусь по антикварным магазинам и посмотрю, что сколько стоит. Но Ромке об этом – ни слова!

Сейчас же, сидя на скамейке заброшенного садика, Иван вспоминал, как в одном из магазинов на Старом Арбате – а он обошел их все, внимательно разглядывая выставленное для продажи оружие, но так и не найдя ничего похожего на свой меч, – к нему подошли три накачанных братка и один из них небрежно спросил, растягивая на блатной манер слова:

– Ну? Чего бродишь, мужик? Ищешь чего или сам предложить можешь?

– Могу, Что дальше? – в тон ему ответил Иван.

– Ну, так выйдем… Побазарим…

В ближайшей подворотне, где они остановились, все тот же парень спросил:

– Что имеешь?

– Японский меч, пятнадцатый век.

Братки переглянулись.

– Что хочешь?

– Пятнадцать тысяч долларов, – спокойно ответил Иван.

Парни заржали:

– Ну, дядя, ты даешь! Штука! То есть, по-твоему, тысяча. И то только из уважения к твоему возрасту.

– Нет, – покачал головой Иван. – Мне нужно пятнадцать.

– Не, мужик не въехал! – сказал один парень другому и снова повернул голову к Ивану. – Ну куда ты с ним сунешься? Документов на него у тебя нет? Нет! Как ты докажешь, что он не ворованный? Или не поддельный?

– А у вас, значит, документы на него будут?

– Какие угодно, дядя! – заржал третий парень. – У нас все схвачено!

Иван смотрел на эти самодовольные сытые морды и чувствовал, что теряет контроль над собой. «Мерзавцы! – думал он. – Такие, как вы, в Чечню не попадают! Такие, как вы, не подрываются там на фугасах! Вы жируете здесь, в то время как мальчишки, которые в сотни, нет, в тысячи раз лучше вас, гибнут на этой бессмысленной бойне!». Он с огромным трудом взял себя в руки и, поворачиваясь, чтобы уйти, бросил:

– Значит, не сторговались!

– Да куда ты от нас денешься, дядя?! – захохотал один из парней и положил Ивану руку на плечо, чтобы остановить его.

А вот это парень сделал зря! До предела скрученная пружина, с которой только и можно было сравнить состояние Ивана, резко разжалась, и когда он через минуту вышел из подворотни, там на земле остались лежать три парня, которым предстояло не один месяц провести на больничной койке, а потом до конца жизни в инвалидных колясках. Вот только проблем Ивана это никоим образом не решило.

– Что ж! – сказал он сам себе, вставая со скамейки. – Вы не оставили мне выхода, значит, я найду его сам. Но у Ромки будут деньги на операцию, и никто из остальных детей не попадет в армию. Никогда! Я не могу защитить всех, но этих я спасу. Иначе не стоило и затеваться.

Теперь ему предстояло обдумать чисто практические вопросы, и он снова отправился бродить по улицам – ему всегда хорошо думалось находу. Бредя тихим переулком старой Москвы, он, заворачивая за угол, неожиданно налетел на группу мужчин, направлявшихся к машинам, и наступил самому пожилому из них на ногу.

– Извините, – бросил он, не останавливаясь, и пошел дальше.

– Ну наглец! – услышал он сзади чей-то голос, а потом и торопливые шаги двух человек, спешивших за ним следом, один из которых крикнул привыкшим командовать тоном:

– Подождите!

«Тьфу ты, черт, как не вовремя!» – мелькнуло в голове Ивана, который и не думал останавливаться, продолжая неторопливо идти.

Тем временем к пожилому мужчине подскочил другой, значительно моложе, и взволнованно попросил:

– Петр Петрович, остановите их!

– Зачем, Стас? – удивился тот. – Ты что думаешь, они его убивать будут? Просто вернут, чтобы он нормально извинился.

– Да я не за него… Я за них боюсь, – негромко произнес Стас.

Иван же, почувствовав, что его преследователи в одном шаге позади него, резко остановился, и тем ничего не оставалось делать, как, немного изменив направление, сделать этот самый последний шаг и оказаться по обе стороны от него. Два неуловимых движения пальцами им в бока – и они безмолвно рухнули на землю.

– Черт! – воскликнул ошеломленный Петр Петрович. – Это как же он такое может?

– Он все может, – все так же негромко и твердо сказал Стас. – Все!

– Больше, чем ты?

– В былые времена я бы продержался против него минуты три, – Стас немного подумал и поправил себя, вру, от силы две. А сейчас?.. Нет! Лучше не позориться.

А к Ивану уже бежали другие мужчины, и он повернулся к ним лицом – схватка была молниеносной и столь же результативной. Оглядев лежащих на земле в самых невероятных позах людей, Иван перевел холодный спокойный взгляд на Петра Петровича и Стаса, потом повернулся и неторопливо пошел дальше своей дорогой.

– Стас, ты его знаешь? – потрясённо спросил Петр Петрович.

– Да! Я ему жизнью обязан. Если бы не он, точнее, не они, то… – и Стас вздохнул.

– Кто они, Стас? Кто?! – нетерпеливо воскликнул Петр Петрович.

– Я не знаю, но они подчинялись кому-то на самом верху, – и он показал глазами на небо.

– Стас, я тебя прошу, очень прошу, верни его! Делай, что хочешь! Обещай все, что только в голову придет: виллу в Ницце, счет в Швейцарии, луну с неба… Все! Потому что этому человеку нет цены! Он должен у меня работать. Ну иди же, Стас, иди! – крикнул Петр Петрович и подтолкнул того в спину.

– Попробую, но не ручаюсь… – пожал плечами Стас и быстрыми шагами пошел за Иваном. – Привет, Тень, – сказал он, нагнав его.

– Привет, Стас, – равнодушно ответил тот.

– А говорили, что весь ваш отряд погиб, – негромко сказал Стас.

Услышав это, Иван остановился, застыл, закрыв глаза, его лицо окаменело. Потом он с трудом выдавил из себя:

– Когда? Где?

– То есть как «когда, где»? – удивился Стас. – Да в Афгане же, недалеко от Мазари-Шерифа… В январе 89-го… – растерянно сказал он. – Когда ваша машина ночью в пропасть сорвалась… Врали, выходит… Вы, оказывается, живы…

– Не «вы», а я, – прервал его Иван. – Я с мая 85-го в покойниках числюсь… – он горько усмехнулся. – Так получилось… В Африке дело было. Мы там после одной операции к «вертушке» своей возвращались да на засаду напоролись. Серьезную. Кто-то должен был остаться, чтобы отход остальных прикрыть. Остался я. Выбрался чудом. Раненый, контуженый, но выбрался. Помотался по свету, а потом сюда, в Россию, вернулся… Не получилось у меня нигде больше жить… – и, немного помолчав, спросил: – Стас, а больше ты об отряде ничего не слышал?

– Нет. Как тогда в Анголе в 84-м пересеклись, так с тех пор ни слуху ни духу. Я и о том, что вы, то есть что они погибли, услышал-то совершенно случайно, когда нас самих разгоняли… – и, резко меняя тему, сказал: – А здорово вы нас тогда выручили! Мы думали, нам уже не выбраться… Вы же нам на голову как с неба свалились…

– Просто мы тогда после очередного задания улететь не успели, вот нас вам на подмогу и кинули, – буднично сказал Иван, а потом, когда до него дошел смысл слов Стаса, резко повернулся к нему и потрясенно спросил: – То есть как это вас разогнали?

– Как? – Стас невесело рассмеялся, помотав головой, и повторил: – Как… – он кивнул на стоящие под тентом столики летнего кафе и предложил: – Давай присядем, возьмем что-нибудь. Чего на ходу-то разговаривать?

– Давай, – согласился Тень и тут же добавил: – Только, понимаешь… Я… Несколько ограниченно платежеспособен. Так что просто посижу за компанию.

– Но угостить-то я тебя могу? – возмутился Стас, который уже заметил и старенький костюм Ивана, и его неоднократно самостоятельно чиненые туфли. – В честь встречи?

– Ну, тогда возьми мне бутылку простой воды, – согласился Иван. – И все.

– Ладно, – сказал Стас и буквально через минуту вернулся к столику с двумя бутылками минералки. – Раз ты так, то и я так, – он открыл только что купленную пачку сигарет, объяснив: – Редко курю… Только когда на душе особенно погано… – и начал рассказывать: – Ну, что мы собой представляли, ты знаешь – сорвиголовы. Хотя до вас нам, конечно, далеко. Ну ладно, не об этом сейчас… В общем, в девяностом совместные учения проводились: американский спецотряд по борьбе с террористами, французский и наш, то есть мы. Нужно было с вертолета высадиться на условно захваченный корабль, перебить террористов и освободить заложников. Погода была хуже некуда: шторм, ветер, дождь… Французы отказались сразу – не захотели рисковать своими людьми. Американцы попробовали, но не смогли… А мы – смогли! – его голос сорвался и зазвенел. – Смогли! Наш Старшой… Ты его помнишь? – Иван кивнул. – Он нам сказал: «Давайте, ребята, на нас сейчас Родина смотрит! Надо!». Ну, мы и… – Стас разъяренно ткнул сигаретой в жестяную, стоящую на столике пепельницу с такой силой, что она, соскользнув, упала на землю. Он поднял ее, повертел в руках и, немного успокоившись, продолжил. – Так нам потом и американцы, и французы стоя аплодировали, говорили: «Фантастика! Невероятно! За гранью человеческих возможностей!». Мы в Россию героями вернулись. А как же! Мы доказали, что мы лучшие, утерли всем остальным нос. Нас поздравили и… расформировали! – почти крикнул Стас. – Понимаешь?! Рас-фор-ми-ро-ва-ли! Как оказалось, по требованию тех же американцев. А действительно? Зачем им, чтобы у нас такие отряды были? А наши тогда перед американцами стелились так, что вспомнить противно! Да и сейчас стелятся не хуже… а может, и лучше!

Стас замолчал, переводя дыхание, закурил новую сигарету и продолжил:

– Раскидали нас кого куда. Меня, например, вообще собрались на Магадан перевести. Ты представляешь этот идиотизм? Ну я из армии и ушел. Попробовал на гражданке устроиться в охранное агентство. Но посмотрел на рожи клиентов, послушал, как они нас за холуев считают, и не смог. Жена выгнала – торгаша себе нашла. Зачем ей нищий? Собрала мне чемоданчик и честно говорит: «Не доводи до греха, уходи по-хорошему… Посажу ведь…». Посмотрел я ей в глаза и понял: посадит. Подговорит своих подруженек, и они такое на меня навесят, что вовек не расхлебать. А куда мне деваться? Хорошо хоть денег с собой немного дала… благоверная моя, – Стас криво ухмыльнулся. – Снял я на окраине угол в халупе-развалюхе у старушки одной и пошел вагоны разгружать… В магазине ящики таскал… За бутылку работал. Чтобы выпить и отключиться, чтобы не думать ни о чем, не… – его голос сорвался, он немного помолчал и продолжил уже спокойнее. – Ну и начал потихоньку спиваться… Загибался уже. Так и погиб бы где-нибудь, если бы не сел. А потом… Может, сболтнул чего по пьянке, не знаю… Только помню: вырубился я в халупе этой на матрасе, что прямо на полу лежал, а очнулся в больнице. Палата отдельная, все вокруг чистенькое, беленькое, а на стуле рядом с кроватью Петр сидит. Долго мы с ним тогда разговаривали… Вот с тех пор я ему спину и прикрываю… Почти четыре года уже… Все у меня есть: и квартира, и машина, и деньги… Жена бывшая в ногах валяется, просит, чтобы простил, – он немного помолчал и грустно добавил: – Только пусто мне как-то…

– А Петр – это тот самый, что рядом с тобой стоял? Командир твой? Ну и как тебе с ним? – спросил Иван.

– Командир? – переспросил Стас и хмыкнул. – Да не деликатничай ты! Другое ты хотел сказать – хозяин.

– Ну, в общем-то да, – согласился Иван.

– Вот и говорил бы: «хозяин». Только я тебе, Тень, так скажу: хозяин хозяину рознь. А Петр Петрович – это с большой буквы хозяин. Мы его шефом зовем.

– Повезло тебе, значит… А с рукой у тебя что?

– А что, заметно? – удивился Стас.

– Мне заметно, – чуть улыбнулся Иван.

– А это в марте было. Мы из загородного дома в Москву ехали, а на развилке нас с гранатометом ждали. Ну и саданули… А не зря нас все-таки учили! – усмехнулся Стас. – Успел я Петра выкинуть, недалеко правда, пока машина не взорвалась, а сам сверху его закрыл. Тут и рвануло… Очнулся я в машине охраны, что за нами ехала и ее не зацепило, – ничего не соображаю, ничего не слышу, только боль в руке дикая… Посмотрел туда, а рука в локте на ниточке висит, – он нервно засмеялся. – Все, думаю, кранты! А шеф рядом сидит и по здоровой руке меня похлопывает – успокаивает. Приехали в больницу – есть тут в Москве одна частная, врач там, Смирнов, чудеса творит. Вот он и сотворил мне, можно сказать, новую руку. А как после операции меня в обычную палату перевели, смотрю, меня там мама с отцом уже дожидаются (они у меня вообще-то на Украине живут), так Петр их привезти велел, чтобы мне… Ну… Легче выздоравливать было… Стас замолчал, а потом, покачивая головой, сказал: – Вот и думай после этого, как мне с ним… и кому мы нужны… – он резко тряхнул головой, прогоняя безрадостные мысли, и спросил: – А ты как живешь?

Но Иван не стал ему отвечать, а сам спросил:

– А ты знаешь, что твой хозяин сидит сейчас, в машине и нас с тобой рассматривает?

Стас обернулся и действительно увидел мерседес шефа, но за его тонированными стеклами ничего разглядеть было невозможно.

– Да, – растерянно сказал он. – Это его машина, но…

– Все очень просто, – чуть усмехнулся Иван. – Номера. У одной из тех машин, к которым вы направлялись, когда я на вас налетел, были эти же номера. А тебе уж извини, такая персональная машина с водителем не по чину – не сама же она сюда приехала, ведь, когда мы за столик садились, ее не было. А понадобись ты своему шефу, он бы тебя по телефону вызвал, – и Иван показал глазами на висящий на запястье Стаса сотовый. – Получается, что ему нужен я. Зачем?

Стар опустил глаза. Он просто не мог выговорить то, ради чего его и посылал Петр Петрович. И Иван это понял.

– Не мучайся, Стас. Если он хочет со мной поговорить, то я не против. Зови.

– Спасибо, Тень, – Стас с благодарностью посмотрел на Ивана и, поднявшись, направился к машине. При его приближении стекло в дверце опустилось, Стас, нагнувшись, о чем-то поговорил с сидящими внутри, дверца открылась, и из машины высыпали охранники, а за ними вышел и сам шеф.

– Вот, Петр Петрович, познакомьтесь, – сказал Стас, когда они подошли, а Иван поднялся им навстречу. – Это мой армейский товарищ, – тут он замялся – ведь именито он не знал, не будешь же говорить: Тень. Но Иван, поняв его замешательство, представился сам:

– Иван.

– Очень приятно, – улыбнулся Петр Петрович и предложил: – Вы не пообедаете со мной?

– Сыт, – кратко ответил Иван.

– Тогда, может быть, кофе? – Петр Петрович, зная человеческую психологию отнюдь не в теории, все прекрасно понял.

– Я не пью кофе, – равнодушно сказал Иван. – Но, думаю, это не помешает нам поговорить. Вы ведь именно этого хотите?

– Да, – тут же согласился тот. – И очень хочу надеяться, что этот разговор будет для вас так же интересен.

Они уселись под тентом, и Петр Петрович, кивнув охранникам, чтобы они отошли подальше, – Стас благоразумно отошел сам – довольно долго молчал, не зная, как начать разговор. Потом он не выдержал:

– Иван, посмотрите на того мужчину, что в сером костюме, – это, между прочим, «краповый берет». В прошлом, конечно. Тот, что рядом с ним, – бывший «альфовец». Блондин, что сидит нога на ногу, – из спецназа, а черненький, у которого рукав порван, раньше в президентской охране работал. Я иногда смотрю, как они тренируются. Впечатляет! А вы их, – он восхищенно помотал головой, – как котят! – А потом, немного помолчав, печально сказал: – У всех у них судьба примерно одна. Такая же, как у Стаса, – вышибли за ненадобностью. Когда женщина предает – плохо, когда друг – вдвойне плохо, а уж если страна, которой ты верой и правдой служил, ради которой жизни не жалел, – то это совсем погано. Я, Иван, не святой, меня таким и лучший друг не назвал бы, если бы он, конечно, был, но я русский, и мне обидно… За всех вот этих ребят обидно… – он кивнул на свою охрану. – Так вот, стране своей они оказались не нужны, а мне – нужны. И работают они у меня не за звездочку или медалюшку, а за деньги. За очень большие деньги. И знают, что, случись что с ними, я лечение оплачу, а если погибнут, то семьи их заботами не оставлю. Были такие случаи…

– Ну, а я-то вам тогда зачем? – равнодушно спросил Иван.

– А затем, что такого, что вы недавно вытворяли, я вообще никогда в жизни не видел. А видел я, поверьте, многое… Очень многое… – и Петр Петрович решительно сказал: – Но вы правы. Давайте перейдем к делу. Я, Иван, являюсь руководителем определенного сообщества, причем всероссийского. Мы живем по своим законам, старым законам. Но есть среди нас такие, которые считают, что им закон не писан, и этим вносят в нашу жизнь беспорядок, создают проблемы. Они нам мешают, сильно мешают. И тогда, когда их не удается убедить словами, приходится прибегать к более жестким мерам. Надеюсь, вы понимаете, к каким. Но они и сами люди далеко не безобидные и беззащитные, поэтому справиться с ними иногда сложновато… Бывает, что своих людей теряем… Хороших, правильных людей… – Петр Петрович перегнулся через стол поближе к Ивану и негромко сказал: – Я не знаю, кто вы, и не собираюсь это выяснять. Мне достаточно того, что вы армейский друг Стаса, и того, что я видел. Я предлагаю вам работу. Я уже понял, что у вас никогда не поднимется рука на порядочного человека, хотя нет более расплывчатого понятия, чем порядочность, но твердо обещаю, что те, кем я попрошу вас заняться, к этому понятию не имеют никакого отношения. Они даже не подозревают о его существовании.

Услышав это, Иван нимало не изменился в лице, оставаясь по-прежнему совершенно бесстрастным, только на секунду прикрыл глаза, а Петр Петрович, ободренный его молчанием, продолжил:

– Поймите, на любую работу существуют свои расценки. Их не печатают на первых полосах газет, но те, кому надо, их знают. Так вот, цену за свою работу вы будете назначать сами. Простите за грубость, но вы этого стоите. Что скажете?

– Я подумаю, – Иван поднялся.

– А я и не ждал, что вы сразу же согласитесь, – Петр Петрович тоже встал со стула и достал визитную карточку. – Вот, возьмите. Звоните или приходите в любое время. По этому телефону можно говорить совершенно свободно.

Иван мельком глянул на визитку и сказал:

– Я запомнил, – он взял со стола недопитую бутылку минералки, не прощаясь, повернулся и спокойно пошел дальше по улице, как будто и не было никакого разговора.

Стас подошел к Петру Петровичу, который смотрел в спину неторопливо удаляющегося Ивана, и тот, почувствовав его рядом, спросил:

– Как ты думаешь, он согласится?

– Не знаю, – негромко сказал Стас.

– Согласится, – уверенно сказал Петр Петрович. – Что-то у него случилось… Он держится на нервах и ненависти… Я это кожей чувствую.

– А я – нет, – удивился Стас.

– А вот для этого, спаситель ты мой, другую жизнь надо было прожить. Ладно, – Петр Петрович обнял Стаса за плечи. – Как рука?

– Нормально.

– Это хорошо, но ты с ней все равно поаккуратнее, не перетруждай. Однако, и пообедать бы не мешало, – он направился к машине. – Как думаешь, когда он позвонит? – Стас только пожал плечами. – А давай поспорим?

– Ну уж нет. С вами спорить, шеф, – себе дороже выходит.

– Жаль, – искренне вздохнул Петр Петрович и попросил: – Ну хоть на щелбан?

– Ни ва вто! – подражая артисту Яковлеву из известной комедии, решительно заявил Стас, и они оба рассмеялись.

А вот Ивану, когда он, убедившись, что за ним не следят, сел на низенькую лавочку под грибком на какой-то детской площадке в проходном дворе, было не до смеха. Ему предстояло решить – соглашаться на это предложение или нет. С одной стороны, были бы решены все проблемы: и с операцией для Ромки, и с оплатой обучения в институтах для остальных детей. А с другой, уж очень не хотелось ему возвращаться в прошлое, которое многие годы преследовало его в. кошмарных снах, когда, как в калейдоскопе, перед ним мелькали лица людей, единственная вина которых состояла в том, что они не хотели жить по правилам, навязанным им «старшим братом».

«А есть ли у меня другой выход? – думал он, поднимаясь и снова отправляясь бродить по Москве. – А нет у меня другого выхода! Ну что ж, будем зарвавшихся беспредельщиков мочить. Это все-таки лучше, чем инкассаторов грабить. К тому же Петр Петрович может помочь с документами. Нормальными документами, а не теми, которые я когда-то украл у пьяного мужичка и по которым можно жить только в такой патриархальной глуши, где я и прозябаю сейчас. Надо соглашаться! – наконец решил он. – Но, черт побери, как же не хочется! Но надо!».

Его размышления были прерваны выскочившей прямо у него под носом из телефонной будки девушкой с монеткой в руке, которая весело сообщила ожидавшей ее подружке:

– А он без денег работает!

Девушки засмеялись и пошли дальше по своим делам, не обратив внимания на совершенно неприметного мужчину, для которого оказались настоящими вестницами судьбы, потому что Иван счел бесплатный телефонный звонок добрым знаком. Он вошел в будку, набрал номер Петра Петровича и, когда тот ответил, кратко сказал:

– Я согласен. Это будет стоить пятнадцать тысяч долларов.

На другом конце провода возникло секундное замешательство, и Петр Петрович, откашлявшись, ответил:

– Ванюша… Ты не обижайся, что я так тебя называю, но ведь по возрасту ты мне в сыновья годишься. Видишь ли, я очень надеюсь, что, если бог даст мне здоровье, наша работа продлится не один месяц и даже не один год, поэтому я не хочу начинать ее с обмана. Дело в том, что то, о чем я хочу тебя попросить, стоит никак не меньше ста тысяч, а пятьдесят ты получишь в качестве аванса, помимо денег на расходы. Когда ты сможешь ко мне подойти?

Услышав эту цифру Иван на секунду онемел, но тут же взял себя в руки и совершенно спокойно пообещал:

– Днями зайду.

– Адрес не забыл? – спросил Петр Петрович.

– Я никогда ничего не забываю, – по-прежнему спокойно обронил Иван и, повесив трубку, мысленно добавил: «К сожалению».

Он не собирался откладывать этот визит, решив зайти тем же вечером. Судя по адресу на визитке, Петр Петрович жил в отдельном доме, так что никаких сложностей возникнуть не должно было. А пока, устроившись поудобнее на скамейке в тени какого-то пыльного дерева, он, прихлебывая теплую, чуть солоноватую минералку уже без газа, решил позволить себе маленькую, совсем крошечную слабость – помечтать о будущем детей. Операция Ромке – это, конечно же, первое, а потом его в медицинский – он так хочет быть врачом. Юрке – компьютер, пусть уже сейчас, проныра, учится. Иван старательно делал вид, что не знает, откуда брались деньги, когда им всем приходилось совсем туго, – это Юрка придумал воровать подсолнухи, шелушить, жарить и оптом продавать бабушкам, которые потом в райцентре ими торговали, – так что ему прямая дорога в экономический. Шурке, самому младшему, которому только недавно исполнилось четырнадцать, – гитару хорошую, пусть поет на здоровье, а там и до консерватории рукой подать. Колька, обстоятельный и немногословный паренек, который в свои семнадцать лет взвалил на себя их, пусть и небольшое, хозяйство, обязательно на какого-нибудь менеджера должен учиться. А Славка непременно художником станет – пятнадцать лет всего мальчишке, а рисует так, что Юрка, который его маленькие пейзажики барыгам на Старый Арбат отвозит, говорит, что их чуть ли не с руками отрывают. Лешка… Интересно, а где-нибудь на Самоделкиных учат? Золотые у парня руки! Может починить даже то, что в принципе невозможно починить. Эх, Лешка, Лешка… Тебе же восемнадцать уже… Нет, решил для себя Иван, костьми лягу, но в армию ты у меня не пойдешь. За этими неспешными, почти стариковскими мечтаниями Иван не заметил, как подкрался вечер. Он поднялся и неторопливо отправился искать дом Петра Петровича.

А тот тем временем, устроившись в кабинете на своем любимом месте – в кресле напротив не зажженного из-за установившейся в городе жары камина, сквозь легкую полудрему думал, что ему несказанно повезло, что с таким человеком, как Иван, если найти к нему правильный подход, можно великие дела делать. Под эти мысли Петр Петрович и уснул. Разбудило его негромкое покашливание, и он недовольно поморщился – все в доме знали, что беспокоить его в такие минуты можно только в случае каких-то очень важных вестей.

– Ну что там еще стряслось? – не открывая глаз, спросил он, но ответа не услышал. Тогда он выпрямился в кресле и посмотрел туда, откуда шел звук, – в соседнем кресле, по другую сторону небольшого столика, сидел Иван и вертел в руках крошечный Вальтер, с которым Петр Петрович никогда не расставался и которому сейчас полагалось мирно лежать в кармане его брюк. Петр Петрович хлопнул себя по карману – тот был пуст. – Ну силен ты, парень! – с искренним восхищением сказал он и предложил, показывая на столик: – Выпьешь что-нибудь? Выбирай! А может, поужинать хочешь?

– Дома поем, – спокойно отозвался Иван. – Давайте ближе к делу.

– Хорошо, – согласился Петр Петрович. – Тебе нужно будет вылететь в Приморье…

– Не получится, – прервал его Иван. – Не те у меня документы, чтобы самолетом летать.

– Пусть это будет твоя самая большая печаль, Ванюша, – отмахнулся Петр Петрович. – Сделай два комплекта фотографий для обычного и загранпаспорта, отдай мне и скажи, на какие имена тебе документы нужны, остальное уже не твоя забота – будут готовы самое позднее на второй день. Одни тебе будут для жизни, а вторые – для работы. Так вот, давай к делу. Есть в Приморье такой вконец оборзевший авторитет, погоняло его Шип…

Спокойно выслушав все, что ему рассказал Петр Петрович, Иван задал несколько уточняющих вопросов:

– Сроки?

– Не горит, но и тянуть с этим тоже не хотелось бы.

– В течение двух недель устроит?

– Более чем.

– Хорошо, – Иван кивнул. – А как убрать? В этом смысле какие-то пожелания есть?

Вот тут Петр Петрович задумался: с одной стороны, очень лестно было бы, чтобы все понимали – пошел против него, так получи что-то особенное, что ни с чем другим не спутаешь, чтобы знали – это он наказывает за непослушание. А с другой стороны – врагов и так немерено, к чему их число увеличивать? Но победило тщеславие.

– А у тебя есть какой-нибудь фирменный стиль? – спросил Петр Петрович и получил в ответ взгляд, которым шеф-повар дорогого ресторана смотрит на клиента, поинтересовавшегося, а сможет ли тот приготовить яичницу-глазунью. – Да… – хмыкнул он. – Кажется, я что-то не то спросил…

– Да нет, Петр Петрович, – спокойно сказал Иван. – Просто вы, видимо, еще не решили для себя, что для вас важнее: быть или казаться. Но у вас еще есть время – документов-то у меня пока нет. Поэтому подумайте и заказывайте, что вы конкретно хотите.

– А ты что, действительно, как говорил Стас, все сможешь? – с некоторым недоверием спросил Петр Петрович, но, взглянув в совершенно пустые, холодные глаза Ивана, осекся. – Извини, Ванюша. Старею… Говорю не то… Прости… Давай так договоримся: ты привези мне фотографии, а, пока паспорта будут делать, я и подумаю. А сейчас возьми деньги и… Ты ведь, наверное, не один живешь? Вот я и хочу твоим гостинцы передать. – Иван хотел возразить, но Петр Петрович остановил его: – Не обижай старика – от души предлагаю. Ты думаешь, я не понял, что не для себя тебе деньги нужны? Понял. Беда у тебя, вот поэтому ты и согласился мне помочь. Ради себя самого ты бы на это не пошел. Я ведь всех, кто хоть что-то в этом деле умеет, знаю, так что не остался бы ты незамеченным, даже если бы хоть раз засветился. Прости, если о чем-то неприятном напомнил, только не хочу я, чтобы между нами недомолвки были. Не обиделся?

– Нет, – задумчиво сказал Иван. – И спасибо.

– Вот и хорошо, – Петр Петрович улыбнулся. – Пошли на кухню, сейчас Настена твоим гостинцы соберет. То-то мои орлы удивятся, нас вдвоем увидев! Как же ты все-таки сюда проскользнул, а? – Иван только чуть улыбнулся. – Ну, не хочешь – не говори.

Увидев хозяина, выходящего из кабинета вместе с Иваном, который по-прежнему держал в руках Вальтер, сидящий около дверей мужчина чуть сознание не потерял.

– Шеф! – ошеломленно вскрикнул он. – Да как же?..

– Все нормально, – успокоил тот охранника, забирая назад свой пистолет и опуская его в карман. – Выше головы не прыгнешь! Вам с ним не тягаться! И не старайтесь!

На кухне хозяйничала крупная, уж немолодая женщина самого грозного вида, которая некогда была настоящей красавицей, не растерявшая с годами свою привлекательность.

– Настасья! – позвал ее Петр Петрович. – Собери-ка для хороших людей чего повкуснее! Да побольше! Побольше!

Женщина оглянулась и на мгновение встретилась глазами с Иваном. В ее лице ничего не изменилось, но она тут же поставила на стол блюдо с пирожками и, кивнув на него Ивану, приказным тоном сказала:

– Пока не съешь, никуда не пойдешь! – и, повернувшись к Петру Петровичу, бесстрашно заявила: – И ты хорош – гостей голодом моришь! И чаю ему налей!

– Я не голоден, – попытался отказаться Иван, но она в ответ только хмыкнула:

– Ага! Уже вижу! Это так заметно, что прямо в глаза бросается! Сядь и ешь!

– Садись, Ванюша! – рассмеялся Петр Петрович. – Спорить с ней бесполезно!

– И опасно! – добавила она, доставая из шкафа большую сумку и направляясь с ней к огромному холодильнику.

Что-то дрогнуло в лице Ивана, и он, покорно сев к столу, стал пить чай с пирожками вместе с присоединившимся к нему хозяином дома. Когда сумка была набита доверху, Петр Петрович, застегивая на ней молнию, сказал:

– Ну, на первое время хватит. Значит, жду тебя с фотографиями. Только… – тут он не выдержал и расхохотался. – Очень тебя прошу, входи в следующий раз в двери, не развивай в моих людях комплекс неполноценности.

– А заодно оставить свою фотографию на память всем тем, кто за этим домом наблюдает? – спокойно поинтересовался Иван. – Или вы думаете, что вас без присмотра оставили?

– Какой же ты умница, Ванюша! – сразу став серьезным, сказал Петр Петрович. – Ты прав! Тебе это ни к чему! Входи и выходи так, как тебе удобно, а там мы что-нибудь придумаем. Только сейчас-то ты как выйдешь? С такой тяжестью? – он кивнул на сумку.

– А давайте я его отвезу? – предложил стоящий в дверях кухни Стас. – Он в гараже на заднее сиденье машины ляжет, там его никто и не заметит.

– Хорошо, – кивнул головой Иван.

В гараже он поставил сумку, действительно тяжести почти неподъемной, на заднее сиденье и там же прилег сам. Машина выехала из ворот и начала петлять по переулкам. Когда она остановилась, Стас сказал:

– Все, можно перебираться вперед, – и Иван, не выходя из машины, ужом проскользнул на переднее сиденье. – Куда ехать?

– Долго ехать придется, – предупредил его Иван.

– Так и ночь впереди не короткая.

– Ну, тогда двигай по Ярославке.

– По Ярославке, так по Ярославке, – согласился Стас.

Километры Ярославского шоссе наматывались на колеса машины, а сидящие в ней мужчины изредка перебрасывались короткими фразами.

– Слушай, Стас, – неожиданно спросил Иван, – а тебя кошмары никогда не мучили? Никогда не вспоминалось все это?

– Знаешь, Тень… Не просто так я запил… Не только из-за бывшей жены-стервы и того, что стране своей, да и вообще никому, ненужным оказался… Но… Давай не будем это дерьмо ворошить, а?

– Хорошо, – согласился Иван:

– Но ты так и не сказал, где ты, что ты, чего ты? – спросил Стас.

– Я? – переспросил Иван. – Я работаю в детском доме, в Батьково – есть такой маленький поселок почти на границе с Ярославской областью. Зимой в котельной, снег убираю, лед колю… Летом подметаю, крашу, ремонтирую… В общем, мастер на все руки.

– А что у тебя случилось-то? Для чего деньги понадобились?

– Да парнишку одного хорошего, очень хорошего, из Чечни инвалидом привезли. Операцию ему надо срочно делать, а она бешеных денег стоит. Ладно, теперь это вопрос решенный. Слушай, ты меня там Иваном называй, хорошо?

– Договорились. А откуда мы друг друга знаем? – спросил Стас, который, следуя указаниям Тени, осторожно ехал по разбитой грунтовой дороге по направлению к видневшимся вдалеке огонькам небольшого поселка.

– А в армии вместе служили. Пойдет?

– Запросто. Полностью меня зовут Станислав Никифорович Приходько.

– А меня Иван Иванович Кузнецов, – представился Тень.

Они посмотрели друг на друга и расхохотались.

– Ну вот и познакомились!

Заждавшиеся Ивана ребята сидели вокруг Ромкиной раскладушки и, как могли, старались развеселить его, а он, чтобы подыграть им, старательно улыбался, да вот только глаза у него были тоскливые. Услышав звук открываемой двери, мальчишки подскочили и бросились навстречу Ивану.

– Папа, ты чего как поздно?.. Мы волновались… Мы думали, ты сегодня уже не приедешь… Последняя электричка давно уже прошла… Все уже остыло… – говорили они, не заметив еще, что он не один.

– Тихо, тихо, – успокоил их Иван. – Вот познакомьтесь, мой армейский друг Стас, – и, подходя к Ромке, сказал – Ну все, лежебока, завтра в больницу поедем. Чинить тебя будем.

У Ромки задрожали губы, глаза налились слезами, он пытался что-то сказать, но не мог. Наконец, он прошептал:

– Правда, папа?.. Это правда?..

– А почему ты удивляешься? Ты что, забыл наш разговор? Я же сказал тебе, что достану деньги на операцию. Ты что же, мне тогда так и не поверил? – укоризненно глядя на Романа, спросил Иван.

– Папа! Папа! Папа! – рыдал Роман, закрыв лицо руками, но внезапно замолчал и, с тревогой глядя на Ивана, спросил: – А вдруг операция окажется неудачной и деньги пропадут зря?

– Стас, иди сюда, – позвал Иван и, когда тот подошел, попросил: – Слушай, расскажи вот этому недоверчивому, как тебе тот же хирург, что его будет оперировать, руку спас:

– А чего рассказывать? Я лучше покажу, – тот закатал рукав, обнажая исполосованную шрамами руку. – Вот, Роман, смотри, – и начал сгибать и разгибать ее в локте. – А ведь на ниточке висела.

И у Романа в глазах появилась такая отчаянная, такая безумная надежда, что Стас, не выдержав, присел рядом с ним на корточки и, похлопав по плечу, сказал:

– Не бойся, парень. У вас есть такой человек, как Иван. А с ним ничего не страшно, поверь, – выпрямившись, он оглядел притихших ребят и жалобно заскулил: – Есть хочу! Я с самого обеда ничего не ел! А вы гостей голодом морите! Хозяин, у тебя совесть есть или нет?

Ребята сначала заулыбались, но, спохватившись, что угощать-то нечем, начали смущенно переглядываться. А Иван, видя это, направился к двери, бросив на ходу:

– Совесть есть! Но она в твоей машине.

Когда из большой сумки на стол, как из рога изобилия, посыпались продукты, о которых ребята даже не слышали, не говоря о том, чтобы попробовать, они были потрясены и только периодически спрашивали: «А это что?», а услышав от Стаса название, которое им все равно ничего не говорило, кивали головой, чтобы с новым интересом уставиться на очередную яркую коробочку. Один только Юрка, чья коммерсантская душа не могла вынести столь бездарного разбазаривания денег на разные деликатесы вместо того, чтобы купить нормального мяса, запасти картошки, лука, отложить денег на черный день, а часть, наоборот, пустить в дело, не выдержал и, подойдя к Ивану, спросил:

– Папа, за сколько же ты договорился продать меч, если хватило и Ромке на операцию, и на эти продукты?

– А я его не собираюсь продавать, – спокойно ответил Иван. – Я в Москве старого друга встретил, посидели, поговорили… Вот он мне в долг и дал. А это, – он кивнул на стол, – вообще от него подарок.

– Это вы папе в долг дали? – Юрка повернулся к Стасу. – А когда нужно возвращать?

– Юра! – изумленно сказал тот, мгновенно почувствовав, как из армейского друга их папы он превращается в кредитора, а этих людей никто, нигде и никогда не любит, и как от ребят словно холодом повеяло. – Я похож на человека, у которого есть такие деньги?! Ты мне льстишь!

– Стас здесь совершенно ни при чем, – успокоил ребят Иван. – Мне их дал совсем другой человек, а отдавать можно не торопиться.

Степенный и хозяйственный Колька, быстро разобравшись во всей наваленной на стол снеди, тут же распределил, что нужно съесть в первую очередь, а что может полежать, и с помощью Славки и Шурки накрыл на стол, который ради такого случая перетащили к Ромкиной раскладушке.

Стас смотрел на счастливые лица ребят, на их горящие глаза, на спокойный умиротворенный взгляд Тени, которым он окидывал своих детей, и понимал, что перед ним настоящая семья, хоть все они друг другу по крови и чужие. Он видел, как каждый кусок чего бы то ни было делится ровно на восемь частей по количеству человек за столом, с какой любовью и заботой все относятся друг к другу, и чувствовал, что на душе становится теплее, что тает тот лед, который сковывал ее все последние годы.

Выйдя после ужина во двор, Стас спросил у Тени:

– Так ты к Смирнову Ромку повезешь?

– К нему самому. Хоть и противно мне его рожу самодовольную видеть, но, говорят, он лучший.

– А это действительно так – Петр плохих не держит. Да-да, – покивал головой Стас удивленному Ивану. – Смирнов у него на окладе, он всех наших чинит, если что. Поэтому если Ромку завтра я к нему привезу, то тебе эта операция может гораздо дешевле обойтись. Сколько он с тебя запросил?

– Пятнадцать тысяч.

– Ну а мне он скостит штуки три, не меньше. И платить будешь не до операции, а после.

– Спасибо, Стас, но не надо. Не хочу я детей сюда впутывать. Пусть ничего не знают. Пусть нормальной жизнью живут. Чувствую я, что шеф твой меня без работы не оставит, так что нищета нам не грозит. Только…. Стас, если со мной что… Ты за ребятами пригляди.

– Типун тебе на язык, во-первых, а во-вторых, мог бы и не говорить, – Стас помолчал, а потом задумчиво сказал: – Тень… А ведь они со временем все равно узнают… Как ты им объяснишь, откуда деньги берутся? Опять кто-то дал в долг, который возвращать не надо? Но я уверен, что они правильно все поймут. А вот вранье могут и не простить. И еще. Съезжать вам отсюда надо. Подозрительно твоим соседям покажется, что у вас вдруг невесть откуда деньги появились, разговоры ненужные пойдут. Если ты в саму Москву переезжать не хочешь, так можно будет где-нибудь в области, совсем в другом районе, хороший дом присмотреть, туда и переберетесь… – и, резко меняя тему разговора, категорично заявил:

– Так что я завтра Ромку сам отвезу. Сиденье разложим, и доедет он, как барин. Знаешь, – Стас улыбнулся, – завидую я тебе, такие парни у тебя замечательные… Надо же, шесть человек…

– Ну вообще-то их гораздо больше, – Иван кивнул на виднеющееся неподалеку большое старое здание. – Просто получилось так, что эти стали для меня самыми близкими и родными, ты же сам слышал, как они меня папой зовут, остальные-то – дядей Ваней, – он немного помолчал и задумчиво сказал: – Вот ты говоришь перебираться куда-нибудь… А как я их оставлю? Тех, – он снова кивнул на детдом. – Да и дети этот переезд вряд ли поймут – они же все вместе столько всего пережили! – и решительно заявил: – Нет! Мы тут останемся. Тем более что детдом грозятся скоро расформировать – здание-то аварийным признали, и раскидают ребятишек тогда кого куда. Нет! – еще раз решительно заявил он. – Пусть уж они, сколько получится, все вместе побудут, а с деньгами я что-нибудь придумаю.

Они могли бы еще многое друг другу сказать, но тут подошел Колька и озадаченно спросил у Ивана:

– Папа, а где мы дядю Стаса положим? – и он повернулся к гостю. – Вы извините, но со спальными местами у нас не очень-то…

– Не волнуйся, Коля, – успокоил его Стас. – Я в машине лягу.

– Так вам же там неудобно будет… С вашим-то ростом… – удивился тот.

Стас с Тенью переглянулись – они почти одновременно вспомнили все те совершенно нечеловеческие условия, в которых им приходилось и жить сутками, и ночевать, и сидеть в засадах. Сначала они улыбнулись, а потом, не выдержав, расхохотались, выпуская копившееся годами нервное напряжение. Они смеялись и никак не могли остановиться, чувствуя, что из их жизни уходит холодное тоскливое одиночество, когда не с кем откровенно поговорить по душам, что теперь все наладится, что их стало двое, а это значило, что отныне им обоим будет намного легче жить.

– Вы чего? – Колька переводил недоуменный взгляд с одного на другого, понимая, что, смеются они не над ним.

Выскочившие из дома на шум другие ребята изумленно смотрели на смеющегося Ивана и были счастливы, что ему весело – им практически никогда не доводилось видеть его таким: радостным и неожиданно помолодевшим. И они готовы были всем сердцем полюбить этого пока малознакомого им дядю Стаса только за то, что папе рядом с ним так хорошо.

На следующий день Стас сдал Ромку с рук на руки Смирнову, который, узнав его, действительно без звука скинул три тысячи, пообещав, что уход за ним будет ничуть не хуже, чем в свое время за самим Стасом. Иван же, которого они высадили по дороге, тем временем успел сфотографироваться и даже получить снимки. Он положил их в конверт вместе с листком бумаги, на котором были его имена: старое, которое хоть и было для него чужим, но к которому он успел привыкнуть за эти годы и решил оставить для работы, и новое, а точнее, родное.

– Возьми и передай своему шефу, Стас, – сказал. Иван, протягивая ему конверт. – И еще скажи, что я предлагаю держать связь через тебя – не надо мне там лишний раз появляться. Вот только тебе придется в такую даль мотаться.

– Тебе виднее, Тень, – сказал тот, пряча конверт во внутренний карман ветровки. – А насчет того, что мотаться… Так для бешеной собаки сто верст не крюк, зато мальчишек лишний раз повидаю. Запали они мне в сердце… – и, по-доброму усмехнувшись, с нежностью в голосе добавил: – Чертенята…

Больше Иван сам в Москву не ездил, зато мальчишки наведывались к Ромке каждый день. Когда же они сказали, что того успешно прооперировали и окончательное выздоровление теперь – дело времени, Тень взял свои новые документы для работы на имя Кузнецова, которые Стас немногим ранее привез ему в запечатанном конверте вместе с краткой запиской от Петра Петровича, где было всего три слова: «На твое усмотрение», собрал детей и, вручив поделенные пополам оставшиеся деньги Юрке и Кольке, сказал:

– Мне нужно будет на несколько дней уехать. Это деньги на всяческие расходы. Тратьте с умом. Дядя Стас будет вас навещать. Если что-нибудь случится… Ну, в общем… Разное в жизни бывает… Прислушивайтесь к нему, он очень хороший человек и плохого не посоветует. Ну, я пошел.

Он взял заранее собранную сумку и собрался уходить, когда его остановил звенящий от волнения Лешкин голос:

– Папа, а ты можешь не ехать?

– Нет, Алексей, не могу. Должен.

В дверях он обернулся, но лучше бы он этого не делал, его дети стояли, плотно сжав губы, но если у старших – Лешки, Юрки и Николая – глаза были сухие, только боль в них стояла невыносимая, то младшие, Славка с Шуркой, молча глотали слезы, которые, как они ни крепились, так и не смогли сдержать. Такими они и стояли у него перед глазами, пока он ехал в электричке в Москву, а потом в аэропорт.

«Как же просто было когда-то уходить, – думал он, – когда я отвечал только за самого себя… А сейчас есть дети, которые любят, ждут и беспредельно мне верят. И ради них я сделаю все! И дай-то бог, чтобы они меня поняли… Правильно поняли!».

Когда через неделю он вернулся домой, первым, кого он увидел, был лежащий в саду в гипсовом корсете на раскладушке обложенный книжками Ромка.

– Ты что, сбежал из больницы? – удивленно спросил Иван. – Там было так плохо?

– Папа! – радостно заорал Ромка. – Папа приехал!

На этот крик выскочили остальные дети и бросились к нему. Они облепили его, хотя подобные нежности у них были не в ходу, и в обращенных на него глазах снова были, слезы, на этот раз слезы радости. Иван почувствовал, что у него самого защипало глаза, а в горле появился комок, которого никогда раньше за все тридцать четыре года его жизни, даже в самые тяжелые, невыносимо тяжелые минуты, не было. Он с трудом взял себя в руки и как можно спокойнее сказал:

– Не понял? Я что, с войны вернулся? И почему Ромка здесь, а не в больнице?

– А мне там надоело, – отводя глаза, пробормотал тот, поднявшись с помощью Лешки и Кольки с раскладушки. – Скучно там. Мы все лекарства взяли, я их и здесь могу пить, и уколы я сам себе научился делать. А дядя Стас, между прочим, который меня сюда привез, согласился с тем, что здесь я быстрее поправлюсь. А ты, как говорят, сам предупреждал, что он плохого не посоветует.

– Ох и разберусь я с этим самым дядей Стасом! – пригрозил Иван. – Пусть только появится! Кстати, а кормить меня собираются? – спросил он.

– А как же, папа! – возмутился Николай. – Мы тебя каждый день ждали. А тебя все нет и нет… Мы здесь уже чего только не передумали…

Сидя за столом, за которым собралась вся семья, Иван удивленно посмотрел на их обычный нехитрый обед, немного приукрашенный консервами из той самой сумки, и удивленно спросил:

– Вы что же, умудрились уже все деньги потратить?

– Нет, папа, – солидно ответил Колька. – Просто мы так рассудили, что чего их попусту транжирить? Их же возвращать надо, – и он повернулся к Юрке.

– Понимаешь, папа, – смущенно начал тот. – У меня тут одна мыслишка появилась, как их крутануть, чтобы заработать немного… Тогда и ты долг сможешь вернуть, и нам еще останется. Ты не против?

«Вот и наступил тот момент, когда нужно им все как-то объяснить, – тоскливо подумал Тень. – Но как?! Как?!»

– Дети, – медленно начал он, понимая, что рискует сейчас абсолютно всем: их любовью, их доверием. – Дело в том, что эти деньги не нужно возвращать… Я их заработал… И, если так можно сказать, заработал честно… – Тень смотрел прямо в лицо своим детям. Он не имел права опустить перед ними глаза, он должен был сразу ясно и четко понять, как они ко всему этому отнесутся. – И это еще не все деньги. Теперь мы все сможем нормально жить, вы все сможете учиться там, где захотите, сможете заниматься тем, чем захотите. Это наши деньги.

Ребята, мгновенно став серьезными, переглянулись, но никто из них не отвел глаза, встретив его выжидающий взгляд, никто не отвернулся, не встал из-за стола, не ушел.

– Папа, – Лешка смотрел ему прямо в глаза. – Ну мы, в общем-то, что-то в этом роде и подумали, когда дядя Стас никак не мог ответить, куда и зачем ты поехал.

– Папа, – спросил Ромка дрогнувшим голосом. – Ты сделал это из-за меня?

– Нет! – твердо заявил Тень, который не мог допустить, чтобы Роман хоть на секунду почувствовал себя виноватым в том, что произошло. – Вы все – это единственное дорогое, что у меня есть в жизни, и это я сделал ради вас всех!

Дети снова переглянулись.

– Папа, – взволнованно сказал обычно флегматичный и уравновешенный Колька, и в его голосе слышались слезы – Папа! Мы самые счастливые люди на Земле, потому что у нас есть ты, наш папа! И мы хотим, чтобы ты знал: мы с тобой! Мы все с тобой! До конца! Каким бы он ни был! Поверь нам, папа! Самое дорогое, что у нас есть на свете, – это наша семья, которой без тебя никогда бы не было, да и вообще у нас ничего бы не было! Мы хотим быть с тобой! Мы не хотим, чтобы ты нес этот груз один! Мы разделим его с тобой, папа!

– Нет! – покачал головой Тень, снова чувствуя в горле этот неизвестный ему раньше комок. – Я не хочу, чтобы это вас коснулось. Я не хочу для вас этой жизни. Я не для того взял на себя когда-то ответственность за вас, чтобы вы окунулись в эту грязь. И, пока я жив, я этого не допущу! Нет, этой судьбы я для вас не хочу!

– Ты не прав, папа! – серьезно сказал как-то разом повзрослевший Шурка. – Эту судьбу мы выбрали для себя сами! И Колька правильно сказал: мы с тобой! До конца с тобой!

– Папа, – тихонько попросил Лешка, кивая на его левое предплечье, где они не раз видели татуировку осы. – А расскажи нам про ваш отряд, – и, увидев, как внезапно сузились глаза Ивана, смущенно сказал: – Ты не сердись на дядю Стаса, у него случайно вырвалось, что ты был в нем самым лучшим.

– Папа, а действительно расскажи, а? – поддержал Лешку Роман, да и остальные дети смотрели на Ивана с жадным любопытством, ведь он никогда ничего не говорил им о своем прошлом.

– Хорошо, – немного подумав, согласился тот. «А что? Скрывать мне больше уже нечего, – думал Иван. – Тем более что теперь это никому не повредит: В живых остался только я один. А когда-то нас было восемь человек», – и перед его мысленным взором одно за другим стали появляться лица его боевых друзей, которых он уже никогда больше не увидит.

– Добродушный здоровяк Лапша, – начал он рассказывать. – Обычный русский парень, из тех, на кого всегда можно положиться в трудную минуту, который не подведет и не предаст.

– Это Ромка, – воскликнул Колька. – Точно. Это Ромка. Мы теперь будем звать его Лапша.

– Хитрюга Бакс, который мог найти, как минимум, два выхода из самого безвыходного положения и обернуть в нашу пользу самую паршивую ситуацию, – продолжал Иван.

– А вот это Юрка, – уверенно заявил Ромка-Лапша. – Самый из нас всех оборотистый. Ты теперь, Юрка, Баксом будешь.

– Сол. Это сокращенно от Соловей. Был у нас такой парень. Всегда что-то напевал…

– Это Шурка, – тут же вставил Лешка. – Все, Шурка, ты теперь Солом будешь.

– Тиль, – чуть усмехаясь и слегка оттаяв, сказал Иван, увидев, как радуются ребята. – Немногословный, хозяйственный, обстоятельный, флегматичный и белобрысый…

– Колька, больше некому, – засмеялся Юрка-Бакс.

– Грач, – продолжал Иван. – Ну, тут все и так понятно: смуглый, черноволосый и черноглазый. Он-то нам эти татуировки и наколол.

– Так это же Славка! Вот он-то нам такие же наколки и сделает, – деловито предложил Колька-Тиль.

– Ага, – поддержал его Юрка-Бакс и ехидно добавил: – Оно дешевле и выйдет.

Но Лешка цыкнул на них, и они замолчали.

– Единственная девушка в нашем отряде, Ханум… – дрогнувшим голосом сказал Иван.

– Но у нас девушек нет! – перебил его Ромка-Лапша.

– Да и не нужны они нам!

– Ты прав, Ромка, – грустно поддержал его Иван. – Не женское это занятие… Да и не найдем мы вторую такую, как она. Нет таких больше на свете… – и он невольно вздохнул. – Командира нашего звали Бан.

– Значит, мы теперь тебя будем Баном звать? – спросил Шурка-Сол.

– Нет, не надо, – покачал головой Иван. – Зовите меня по-прежнему папой. Мне это дороже всего, – он на секунду задумался, а потом сказал: – А восьмым был я.

– Как же тебя звали, папа? – Лешкины глаза блестели от нетерпеливого ожидания, ведь получилось так, что ему предстоит носить папино имя, и он был заранее согласен на любое – ведь это же имя папы.

– Меня звали Тень, – просто сказал он, глядя в Лешкины серые глазищи. – А теперь так будут звать тебя.

Лешка-Трнь даже покраснел от радостного смущения под взглядами остальных ребят. Но все было честно – ведь они сами себе все выбрали, а ему досталось то, что осталось. И он не виноват, что это оказалось папино имя.

– Вот и все, – спокойно закончил Иван.

– Как все?! – изумились ребята.

– Да, все, – спокойно сказал теперь уже бывший Тень. – Все, что можно рассказать. Потому что о том, чем мы занимались, я говорить не имею права – военная тайна, – чуть усмехнувшись, добавил он. – И к дяде Стасу с расспросами лезть не советую, он вам тоже ничего сказать не сможет, и по этой же причине.

Ребята переглянулись и разочарованно вздохнули – они-то надеялись совсем на другое. Но нет так нет, ничего не поделаешь – раз папа так сказал, значит, так надо.