Читать книгу Инферняня - Лилия Роджер - Страница 2

Дверной звонок задребезжал так хрипло и громко, как он звенит только когда на него изо всей силы давит Селия. Я помчалась открывать, потому что, если не открыть Селии как можно быстрее, она закатит скандал: «Почему это ты так долго тащила свою задницу?» Короче, между нами говоря, Селия – истеричка. Ну, и вампирша, кроме того.

Селия ворвалась как ураган, закричала:

– Опять у тебя не прибрано, Алисия! Мосик любит чистоту!

Сидевший у нее на руках Мосик, будто в подтверждение, дико завращал глазами и издал протяжный рык. Я взяла Мосика, вздохнула:

– Хорошо, я сейчас уберусь.

Не станете же вы возражать человеку, который вам платит по пятьдесят долларов в час!

– Сейчас уберусь?!

– Хорошо, я прям немедленно.

– Ты будешь убираться вместо того, чтобы нянчить моего малыша?

Эти родители воображают, что нянчить ребенка – значит не выпускать его из рук и к тому же не сводить с него глаз. Ну, пусть воображают. Кто ж им правду-то скажет?

– Найми горничную, Алисия! – меж тем закричала Селия так громко, будто я глухая.

Нет, вы видали такое? Чтобы няня нанимала горничную?

– Точно! – радостно кивнула я, будто она подала мне идею, как, пальцем не двинув, заработать миллион долларов. Или биллион. Что больше-то?

– Пока, Мосик! – Селия послала воздушный поцелуй на прощанье.

Как только дверь за ней захлопнулась, Мосик внимательно посмотрел на меня и с пронзительным воем вцепился мне в волосы. Второй вой издала я:

– Мо-о-осик!

Когда я пыталась ласково (ну ладно, не очень ласково) убрать его когтистые ладошки, будто застрявшие намертво в моей шевелюре, в дверь опять позвонили. Видимо, Селия забыла дать важные наставления, типа: «Да! Не открывай окно, Алисия! Он увидит, как много на улице людей, захочет их выпить и вывалится! И не округляй глаза! Он, конечно, бессмертный, но от полета с шестого этажа у него может быть шок! Он еще такой маленький, да, мой хороший?» Хороший в такие моменты обычно грыз потихоньку ножку стола, чтобы чем-то клыки занять.

Мосик от звука звонка настороженно притих, и мне наконец-то удалось освободиться от его хватки.

– И кто же там пришел? Щас мы посмотрим, – шепотом сказала я, мягко ступая по коридору. Потому что звонок не захлебывался в страхе, что его сломают за недостаточное усердие, а значит, там не Селия. Других детей сегодня не ожидалось, поэтому там мог быть кто угодно!!!

Например, какой-нибудь борец с НЛО или проверяющий показания газового счетчика. И кто из них лучше, еще неизвестно! По крайней мере, борцов с НЛО я еще ни разу не видела, а вот проверяющих!..

В глазке искажался, как в кривом вогнутом зеркале, высокий худой мужчина, на нем был светлый пиджак в клетку и шляпа-котелок. Не часто встретишь на улице мужчин в таких шляпах. Ну разве что извозчик, катающий туристов в украшенной цветами коляске возле Центрального Парка, носил что-то похожее. Но мужчина, стоявший за дверью, на извозчика похож не был. Поэтому я, как можно более низким голосом, очень строго спросила:

– Кто там?

В ответ раздалось совсем несуразное:

– Я.

Идиот. Хотя, если вдуматься, ответ прямой и честный. А может, он все же извозчик – в такой-то шляпе?

– Вы извозчик?

– Нет, я посыльный.

А чего сразу-то не сказал?

– Что вы принесли?

– Ничего.

Странно. Но он уже говорил:

– Э-э… Вы няня?

Уф. Так бы и сказал, мол, порекомендовали как отличную, да что там, превосходную няню. Так. Надо держать марку и не показывать, что жутко рада каждому новому подопечному, и тогда они, возможно, только чтобы заполучить меня, предложат неимоверную сумму оплаты.

Я неспешно открыла дверь:

– Здравствуйте, мистер?..

Он не назвался, зашел, затворил дверь, окинул быстрым взглядом прихожую. Я заметила у него небольшую золотую сережку в левом ухе. Не очень это сочетается со старинной шляпой, скажу я вам.

Он наконец представился:

– Гермес Олимпус.

– Как забавно, – я хихикнула. Нет, ну правда, смешно же звучит – Гермес Олимпус? – То есть прекрасная фамилия, сэр.

– Да, я не жалуюсь, – ответил он странно.

Мосик сидел на руках необычно тихо и только таращил глаза на Олимпуса.

– Вампир? – спросил Олимпус.

Я отступила на шаг. Черт, может, это охотник на вампиров и зовут его вовсе не Гермес Олимпус, а, например, Ван Хельсинг.

– Знаете, – сказала я веско, – малыш как раз собирался спать, когда вы позвонили…

– О, я думал, вампиры не…

– Я уложу его в кроватку, – сказала я твердо. И малыш Мосик не взбрыкнул при этом и не начал лягаться, как он обычно поступал, заслышав слова «кроватка» и «манеж». А куда прикажете девать никогда не спящего малыша, когда вам надо… э-э… попудрить носик? Ну, в общем, вы поняли. А этот малыш может покоцать всю мебель в комнате и даже оторвать половину подола вашего любимого и самого дорогого платья, забытого на спинке стула!

– Хорошо, мэм, – сказал Гермес. – Я могу подождать здесь?

– Да, – важно ответила я.

Я усадила Мосика в кроватку с деревянными перильцами и вручила его любимую игрушку – погремушку из белых-пребелых косточек. Чьи это были косточки, я выяснять не стала – меньше знаешь, крепче спишь. В общем, когда-то я решила для себя, что это был раздавленный машиной бурундук. Несчастный случай, ничего не поделаешь! Но зато теперь он служит людям, они ему благодарны, и память о нем, ну, типа, будет вечно звучать перезвоном погремушки. В общем, больше этот вопрос я не поднимала.

Мне послышалось, как хлопнула дверь. А через несколько секунд – еще раз.

Я выскочила в прихожую. Мистер Олимпус был теперь не один. Он качал коляску – невероятно красивую, расшитую золотом, и колеса… что, тоже золотые? Сколько же с этого Гермеса можно запросить? Так вот, в коляске кто-то невероятно мелодично попискивал. Да, все было вот именно невероятным – и коляска, и писк!

– Я знаю, что вы привыкли нянчить необычных детей, – сказал Гермес, – но мой ребенок… он более чем необычен.

– Ну конечно! – Я как можно более нежно и понимающе взглянула в сторону коляски – она, кстати, была плотно занавешена ажурным тюлем.

Все родители заявляют подобное. Типа, уж такого чуда, как мой, вы и не видали. А вы голодного маленького оборотня ловили, когда он по стенам и потолку бегает?

– Познакомьтесь, – сказал мистер Олимпус и откинул кружевную накидашку. – Это мой сын Петер.

– О! – торжественно произнесла я. Хотя повода возвышать тон никакого не было: в коляске, к полному моему разочарованию, лежал и улыбался обычный человеческий малыш. На вид ему было не больше полугода.

– Привет, Петер, – сказала я ему и помахала рукой.

Малыш улыбнулся, протянул ладошку и сжал пальцы, как будто хотел схватить меня за руку.

Интересно, из каких же они необычных? А вдруг из самых обычных? Вдруг какая-нибудь путаница произошла и ко мне направили простого малыша? А я, кажется, уже разучилась нянчить обычных детей.

Какой найти повод ему отказать? Пусть он даже и узнал о Корпорации, и вампира распознает с первого взгляда – мало ли, какие у людей бывают знакомства, – но сам-то обычный, и ребенок обычный.

– Понимаете, я очень загружена работой в последнее время, – честно сказала я. Да хоть на детекторе проверь! Вчера, вон, весь день с близнецами Грыыхоруу пронянчилась. А «вчера» – это как раз самое «последнее время».

– Конечно, – с уважением сказал Гермес и пригладил рыжеватые, совершенно английские усы. – Но я подумал, если я заплачу… Сколько вы берете в час?

– Зависит от ребенка, – ответила я. И это тоже было чистейшей правдой. За оборотня была самая высокая ставка – шестьдесят два с половиной доллара в час. Да, вот так упорно торговались с толстухой Роксаной Бьерн, что не сходились даже на шестидесяти трех. Я стояла за каждый цент, потому что с оборотнями больше всего мороки. Ну, э-э… а еще потому, что увидела, какой толщины цепочка на шее у мистера Бьерна и какие перстни на пальцах его жены.

– То есть чем младше ребенок, тем больше плата?

– Нет, зависит от его индивидуальных особенностей.

– О, конечно, – мистер Олимпус улыбнулся собственной наивности.

А что, он начинает мне нравиться. Такой приятный, милый человек. Ладно, надо поговорить с ним начистоту.

– Не могли бы вы сообщить чуть подробнее, чем Петер отличается от обычных детей? – сделала я ударение на слове «чуть подробнее». Типа, и так вижу, что он не рядовой ребенок, но готова слушать о его способностях хоть целый день. Ладно, потом как-нибудь вырулю на отказ.

– Он умеет летать и исполнять половину своих желаний, – беззаботно и легко сказал мистер Олимпус.

Я оглянулась – нет, окна я давно привыкла держать закрытыми. (Поэтому все заработанное в первую, самую тяжелую неделю пришлось отдать за кондиционер. Который, кстати, то работал, то нет. Точно говорят, щас всю технику делают в Китае, а потом пишут всякое вранье на этикетках.)

– А почему только половину желаний? – задала я нелепый вопрос, ведь и половины было бы более чем достаточно для счастья! Правда?

– Потому что он полубог, – ответил мистер Олимпус.

Меня это слово почему-то поразило.

– То есть один из его родителей…

Ведь правильно же? Если бы он сказал четвертьбог, то значит, бабушка или дедушка, а если…

– Да, – сказал Олимпус. – Я.

Он – бог? Я вперила взгляд в лицо мистера Олимпуса. Да нет в нем ничего божественного, я вас умоляю! Ровные брови, ровные зубы, ровные усы, ну, то есть будто старательно расчесанные. А усы расчесывают? Ровные усы приподнялись – а, это он снова улыбнулся.

– Ну, что же… – проговорила я. А может, он просто не в себе? Спросить документы? Может, в них так и написано: «Предъявитель сего – бог. Просьба верить». Ну, то есть не в него верить, а верить написанному. Бог Гермес. Гермес… Из каких-нибудь богов инков или майя?

– Итак, сколько бы вы хотели получать в час? – спросил меж тем бог Гермес.

– Семьдесят пять, – скромно потупив очи, назвала я цену. Ведь все равно начнут торговаться, сбросят чуть не вполовину. Эх, надо было восемьдесят запросить! Бог он, в конце концов, или кто?

Вы только не подумайте, что я скряга. Просто – ну разве не чудесно купить телевизор во всю стену? Сидеть на белом полукругом раскинувшемся диване вместе с подругами и смотреть «Вам письмо»? И всем хватает места. А находится все это в огромной гостиной – куда же еще оно все впишется? А гостиная… В общем, мне всегда нравились большие дома. И замки. Да что там, замки даже лучше! Да, я люблю роскошь! Люблю красоту! Ну что в этом плохого?

– Думаю, этого будет мало, – сказал Гермес.

Что, пардон? Мне показалось, что я ослышалась. Так, срочно взять себя в руки. Надо спросить, с чего это он готов расщедриться – какие подводные камни меня ждут… Да и вообще, откажусь брать слишком много. Я девушка скромная, достойная и все такое.

– Ну, тогда сто, – выпалила я, пока он не передумал.

– Я хотел предложить тысячу в час, – скромно сказал Гермес.

Держите меня! Я сейчас или в обморок хлопнусь, или расцелую этого дядьку!

– Кхм. Что ж, эта цена меня вполне устраивает, – сцепив пальцы за спиной так, что они захрустели, ответствовала я.

– Отлично.

– А на сколько часов и сколько раз в неделю вы хотели бы его привозить?

Дело в том, что я давно бы уже разбогатела, привози Селия или Роксана своих детишек хотя бы на пару часов каждый день. Но Роксана приводила сыночка только на три часа раз в неделю, по субботам, когда они с мужем ужинали у ее родителей. Маленькие оборотни совершенно неуправляемы, и их появление в обычном обществе может обернуться для присутствующих людей катастрофой. Проще говоря, не съедят, так покусают. А родители Роксаны были обычными людьми. Как и она сама. Оборотнем был мистер Бьерн. Хотя я бы ни за что его в этом не заподозрила – маленький, тихий, скромный человечек. Ну разве что рыжие волосы на его голове странно топорщатся, будто щетка для обуви.

А Селия оставляла Мосика так и всего на полчаса, только чтобы сбегать, к примеру, в парикмахерскую. И попробуйте заявить, что оплата берется все равно за полный час. На вас хоть раз в жизни рычали вампиры?

– Понимаете, у меня за последнее время накопилось столько работы, – улыбнулся Гермес Олимпус. – Я не мог отлучиться от малыша ни на минуту.

– Понимаю.

Какой заботливый папаша! Что за прелесть!

– И поэтому раз уж я вас нашел, то хотел бы быстрее разобрать все завалы корреспонденции. Могу я оставить с вами Петера на сутки?

У меня, видимо, округлились глаза, потому что в его взгляде мелькнуло беспокойство. Ну, челюсть-то моя уж точно отвисла.

– Разумеется, я заплачу вперед, – спешно проговорил он и добавил: – За целые сутки.

Двадцать четыре тысячи долларов! Двадцать четыре тысячи зеленых-зеленых долларов! Погодите…

– То есть на двадцать четыре часа? – пропищала я не своим голосом. Ну вдруг в божественных сутках часов другое количество? Например, всего четверть часа?

– Разумеется.

* * *

Гермес ушел. Коляска осталась. И бумажный сверток с хрустящими новенькими купюрами – вот он, лежит себе тихонечко и скромно на старом стуле в прихожей.

Лежит тихонечко?! Мосик, как же ты там? Я бросилась в спальню. Мосик сидел на кровати, навострив уши.

– Мосик, – сказала я наставительно, – подслушивать нехорошо.

Ладно хоть, рассказать он никому не может, потому что еще не умеет разговаривать.

– Бу! – сказал Мосик. Да, вот это и было самое длинное слово в его лексиконе. Означало оно разное. Вот сейчас что-то типа «Отстань со своими дурацкими нравоучениями!».

Я подошла, вытащила его из кроватки и понесла в гостиную. Усадила там на диван, потом принесла из холодильника бутылку с томатным соком, на которую вчера, как обычно, приклеила бумажку с надписью «Кровь первого сорта», и вручила облизывающемуся младенцу. Он стал жадно пить, а я вышла в прихожую.

Ну-с, будем знакомиться. Новичок хитро смотрел на меня. Я откинула расшитое покрывало и взяла малыша на руки.

– Я – Алисия, твоя няня… Так, где же инструкция, которую оставил твой папа… – Я извлекла завалившуюся за матрасик свернутую рулоном бумагу.

Пошла в гостиную, устроилась в кресле, посадив малыша себе на колени, и развернула рулон. Там было всего три строчки:

«Кормить только из его бутылочки, когда проголодается – обычно каждые три-четыре часа».

Глиняная бутыль размером с настольную лампу лежала в корзине под коляской. Ну, это же на сутки. И, может, боги много едят?

«Гулять раз в день и только с коляской, не выходить на воздух в темное время суток».

Гулять раз в день! Звучит так, будто он мне его на неделю оставляет. Бедный. Так заканителился с малышом, что не смог написать просто: погулять.

«Не давать журналы и не включать телевизор».

Сутки без телевизора я могу вытерпеть, так уж и быть. И журналы нельзя? Какие, он думает, журналы у меня водятся и какие каналы я смотрю, что запрещает их смотреть ребенку? У меня даже кабельного нет!

– Ы-ы-ы, – раздался обиженный рев Мосика.

Что случилось?!

Бутылка из его ручек исчезла и теперь была в ручках малыша-полубога. Я мигом забрала ее. Вот оно, исполнение желаний! Ничего себе! А если он звезду с неба пожелает или… чтобы его нос превратился в помидор – и как его возвращать в таком виде? Хотя нет, это невозможно. У малышей мало фантазии и еще меньше желаний: им бы только поспать, поесть и поиграть с какой-нибудь бренчащей дребеденью.

Я вернула сок Мосику, он хлюпнул носом и снова впился в соску бутылки. А полубогу сказала:

– Нельзя отбирать у других детей бутылки.

Полубожок улыбнулся. Да он же, наверное, просто проголодался. Бедный ребенок, это у него такой способ просить еду. Говорить он не может, а плакать, наверное, богам не положено. Вот и приходится воровать!

Я посадила Петера в кресло и побежала в прихожую. Но как же я ему дам эту бутыль? Он ее и в руках не удержит! Да и я, наверное, не подниму! Я вцепилась в толстые глиняные ручки, обнаружившиеся по бокам бутыли, поднапрягшись, дернула ее вверх… и улетела в угол к двери вместе с бутылью, которая ничегошеньки не весила!

Я поднялась, крепко обнимая одной рукой невесомый кувшин, а другой потирая ушибленное место. Какое место? Да какая разница. На которое приземлилась.

Узкое горло кувшина венчала глиняная пробка. Я выдернула ее, заглянула внутрь – темно и ничего не видно. Понюхала – аромат приятный, молоко с медом.

Малыш-полубог сидел спокойно, привалившись к мягкой спинке кресла, и Мосика больше не обижал, вместо этого он крутил головой и рассматривал обстановку в комнате. Как-то жадно рассматривал. Не успела я с бутылью подойти к нему, как в его ручках вдруг оказалось что-то маленькое и блестящее, потом блеснула еще одна такая же штучка, и вот в ладошках его уже… целая горка разноцветных лампочек от моей новогодней гирлянды! И они из ладошек начали сыпаться на кресло и на пол.

Не подумайте, что сегодня двадцать четвертое декабря или хотя бы двадцатое! Щас октябрь. И я не из тех фанатиков празднования Рождества, которые в июле покупают украшения для елки (ну разве что набреду на распродажу, тут уж всякий не упустит шанс), в августе пишут рождественские открытки, а в сентябре выставляют на зеленый газон деревянного оленя. Просто битый час ты развешиваешь десятиметровую гирлянду по всему залу, цепляя ее за настенные часы и гардины, а потом что – снимать ее на следующий день после Нового года? В январе все как-то некогда, в феврале ты про нее забываешь, а в мае думаешь – да сколько там осталось-то до Рождества, глупо собирать ее, чтобы совсем скоро снова, как альпинист, ползать по стенам и вбивать крючки.

Я опустила бутыль на пол, пробку сунула в карман, кинулась к Петеру и аккуратно стала выбирать из его ладошек стеклянные лампочки. Куда же их? Вытащила из-под стола коробку с туфлями и ссыпала лампочки туда. Мог бы уж заграбастать ее целиком, с проводами! Оглянулась – ну конечно, не мог! Гирлянда висела на месте, только лампочки были аккуратно прорежены через одну. Одно желание исполняется, одно – нет. А он, видать, захотел получить вон те цветные блестящие штуковины. Я собрала все фонарики и закрыла крышку.

– Это не игрушки, – погрозила я пальцем полубожку.

Он огорченно надул губки. Я пихнула коробку обратно под стол.

Мосик полз по дивану на четвереньках, кувыркнулся с краю и как ни в чем не бывало продолжил ползти дальше – по полу. Вот чем мне нравятся эти милые дети-монстрики: обычный ребенок на его месте бы разорался, а этому хоть бы хны. (Да не роняла я детей с диванов! И не оставляла без присмотра! Вы что думаете, я няня или кто? Ну, может, в самом начале моей блестящей карьеры… В общем, не знала я тогда, что годовалый ребенок может быть таким шустрым и, пока я бегу открывать дверь его мамаше, начать заниматься прыжками вниз. Хотите знать, не уволила ли она меня? А вы как думаете? Заходит она к няне, а ее отпрыск орет как резаный. Я бы тоже больше его мне не оставила.)

В дверь позвонили – нет, вернее, не позвонили, а просто сели на звонок, или встали, а потом стали топтать его ковбойскими сапогами с железными подбойками. Селия! Ничего, секунду подождет. У меня тут малыш с неограниченными способностями.

Чтобы занять его, вручила ему лохматую игрушечную собачку. Но в ту же секунду собачка оказалась на столе, а в руках у малыша появилась бутыль с божественной едой. Он держал ее уверенно и ловко, хотя бутыль такая большая, что его за ней не видно. Ладно, не уронит. Я побежала открывать.

– А если бы ты жила в таком большом доме, как мой, ты что, завтра бы добралась до двери?! – возопила Селия, влетая в зал. – Ну, где моя лапочка? А это еще кто? – уставилась она на бутыль, за которой раздавалось громкое внятное чавканье и довольное похрюкивание. Нет, пора обучать маленького Петера манерам!

– Ребенок, – пожала я плечами.

– Да? – свела она брови. – Из каких он?

– Из… Я не могу раскрывать тайны своих клиентов, – важно сказала я, как адвокат из кино.

– А я имею право знать, с кем водится мой сын!

– Ни с кем он не водится! Он вон, под шторой ползает!

Селия и не взглянула на сыночка, зато обошла кресло, чтобы посмотреть, кто там.

В это время Петер икнул и отставил бутыль. Я забрала ее. А он вдруг стал расти и прямо на наших с Селией глазах превратился в годовалого.

– Детская амброзия, – с придыханием сказала Селия.

Детская что?

Селия алчно глядела на глиняную бутылку.

– Алисия, милая, – нежно сказала она, – не продашь ли ты нам немного этого питания? Совсем чуть-чуть…

– Зачем оно вам? – вытаращила я на нее глаза, пораженная скорее необычным тоном, а не вопросом.

– Не мне, дорогая, а Мосику, – ласково и снисходительно объяснила Селия, как будто мне было года два.

– Разве вампиры могут есть то же самое, что и полу… – сказала я и прикусила язык. Тайна клиента: в подписанном мною контракте на исполнение обязанностей инферняни значилось, что я обязуюсь молчать о «природе происхождения малышей». То есть если кто сам догадался, я ни при чем.

– Но мы же едим пищу людей, – удивилась Селия.

– Ну и что, зато вы не едите то, что могут есть, к примеру, иноп… – и я во второй раз прикусила язык. Да не буквально! Замолкла, короче. Закрыла варежку.

– Амброзию может есть любой, – сказала Селия.

– Но это же… детская анбро…

– Амброзия, – поправила Селия.

– Да, – сказала я. Как будто имеет значение, детская эта абракадабра или нет.

– Вот именно! – сказала Селия и посмотрела на меня с сомнением. – Взрослая-то мне и ни к чему. Я и так вечно молода, – она встряхнула копной рыжих кудрей.

Красиво, ничего не скажешь. А я не отращиваю длинные волосы, потому что возни с ними много, спать неудобно – заматываются куда-то, а на улице, стоит подуть малейшему ветерку, лезут в лицо. Короче, я крайне практичная и современная девушка!

А Селия сказала:

– Мне бы хотелось, чтобы Мосик быстрее вырос.

А-а, так вот оно что! Это выращивающая амброштука. Но нафига мне выращивать Мосика? У меня же работы не будет.

– Селия, но он же такой милый маленький карапуз. Пусть побудет таким подольше! То есть сколько положено. – А сколько положено-то? Я как-то до сих пор не успела поинтересоваться.

– Ты бы хотела нянькаться с ним двести лет? – взвыла Селия.

Двести? Ну, это она образно. Ведь люди столько и не живут.

– Хотя люди столько не живут, – добавила Селия сквозь зубы.

Что, и правда двести? А когда ему стукнет двести, он моментально станет взрослым?

Селия, видимо, прочитав недоумение на моем лице, недовольно пояснила:

– Годам к ста он будет выглядеть как ваш трехгодовалый, а к двумстам как первоклашка.

– А… умственно? – Нет, ну правда, он что, еще сто лет будет только гугукать, бубукать и таращить глаза?

– Умственно он и сейчас умнее тебя, – отрезала Селия.

Вот нахалка! Хотя его айкью я не проверяла. Вдруг и правда? Я оглянулась. Штора у телевизора вздымалась холмом, и оттуда доносилось тихое гундежное подвывание. Интересно, что он там делает. Я пошла было к шторе, но Селия схватила меня за руку.

– Так что? – спросила она. – Сколько ты бы хотела получить?

Сегодня день такой? В астрологическом прогнозе, поди, так и написано: «Некоторым Близнецам, а именно тем, которых зовут на букву А, с фамилией на К, будут беспрерывно предлагать деньги – такие, каких они за всю жизнь не видывали». Интересно, что же там написано дальше: «Ловите шансы!», «Скажите нет» или «Скажите нет один раз, а да два раза»?

– Селия, – сказала я как можно внушительнее, – я не могу ее продать.

– Да ее вон как много, никто и не заметит!

– Но это же на целые сутки. – Каким же он вымахает спустя эти сутки!

– На сутки? Ты шутишь, милая? Да здесь же минимум на месяц!

Ну, э-э… Вот это да. Но, может, мистер Гермес так мне доверяет, что принес амброзии не меряя. А может, не было дополнительной посуды под рукой, чтобы разделить ее. Нет, версия о доверии мне больше по душе.

– Потому что мне доверяют, – я гордо вздернула подбородок.

– Вот и прекрасно, – сказала Селия. – Значит, никто и не подумает проверять, исчезло там две унции или нет. Я подарю тебе один из наших домов на побережье.

Что она сказала? Дом на побережье? У меня сердце заколотилось о ребра, будто хотело вырваться из груди и полететь на это самое побережье, устроиться в шезлонге на белой веранде и пить холодный шоколадный коктейль через соломинку.

Но я сказала чужим равнодушным голосом:

– Спасибо, Селия. Это восхитительное предложение. Но я не могу. Поймите, – я умоляюще сложила руки, – я бы рада. Но это не мое.

Чертово воспитание! Ну почему иногда я бываю такой порядочной! Сама бы себя сейчас за это отколошматила веником.

– Понятно, – с присвистом выцедила Селия.

Ну все, сейчас она прокусит мою сонную артерию.

Но, вместо того, чтобы зашипеть или что там у них полагается выдать перед тем, как приняться за ужин, она тенью метнулась к шторе, из-за которой уже минуту как выглядывал хитрый черный глаз, вытащила обладателя этого глаза наружу и, с надменным видом прошествовав мимо меня с сыном на руках, скрылась в прихожей. Я даже не успела рта раскрыть, чтобы сказать что-то вроде: «Что ж, останемся друзьями», хотя, впрочем, мы ведь никогда ими и не были. Ну, я могла бы сказать что-нибудь примирительное…

Но входная дверь хлопнула через секунду, не оставив мне никакого шанса снова наладить отношения.

За этим нервным разговором я и следить забыла за Петером. Обернулась – а на кресле один кувшин и никого рядом. И в зале тоже никого. Мило. Ладно, за пределы квартиры он не уползет. А вдруг он пожелает, чтобы открылось окно? То есть все окна – их всего три. А значит, одно или два обязательно откроются!

Пробудив таким образом в себе дикую панику, я побежала по квартире. Окна, слава богу, закрыты. Но ребенка-то нигде нет! Я и в шкаф сунулась, и в ванную, и даже в комод. Пусто! Я упала в кресло в полном отчаянии.

Ой! Селия-то открывала дверь, когда выходила! Вдруг он успел выскользнуть следом! Я бросилась было в подъезд. И вдруг услышала, что в зале кто-то радостно смеется, аж заливается.

Влетела в зал: нате вам – под потолком, махая ручками и ножками, совершенно неуклюже кругами парил Петер и хохотал. Я вспомнила, что на потолок-то я в своих поисках и не глядела. Помахала ему:

– Петер, спускайся вниз.

А впрочем, зачем? Пусть себе резвится, лишь бы не плакал. О, как раз два часа, через пять минут мой любимый сериал «Поп-звезда»: он об одном парне, который был как бы слабаком и ботаником («как бы», потому что там такой милый актер снимается, ни на какого ботаника он не похож и мышцы даже под рубашкой видно!), и вот, он тайно мечтал стать звездой сцены…

Ох, Петеру же нельзя смотреть телевизор! А мне нельзя отлучаться от Петера, то есть нельзя усадить его с игрушками в спальне, например, и пойти смотреть сериал. М-да… И у меня всего пять минут, чтобы решить эту дилемму. Надо просто из двух зол выбрать меньшее.

Не имею я права оставлять беспомощного, вернее, слишком большой мощи ребенка без присмотра! И потом, ничего неприличного, чего детям нельзя, я смотреть не собиралась (уж не знаю, что там за няни попадались Олимпусу до меня). Так что я с чистой совестью включила телевизор и уютно устроилась в кресле. Пока мелькала реклама, я вспомнила, что так и не решила, как потратить двадцать четыре тысячи долларов. С чего начать: с одежды или обуви? Давненько я не покупала новые туфли, да и двух джинсов для гардероба явно маловато… Если я полностью поменяю гардероб, останется ли еще на дом? Ну, на маленький уютный домик с клетчатыми занавесками и соломенной крышей где-нибудь в Мексике или Бразилии, на берегу океана?

– Ням-ням, – раздался лепет малыша. Он уже приземлился на пол, смотрел в экран и тянул к нему ручки.

Там шла реклама – моя любимая актриса Вивиан Джемисон втирала в подбородок и щеки какой-то новый увлажняющий крем.

– Это не молоко, – сказала я.

Ой, он же амброзией питается.

– И не амброзия, – добавила я. – Это крем, глупышка, его не едят, а мажут на кожу, чтобы она была молодая… И ты ведь только что поел.

Реклама закончилась, и зазвучала знакомая музыка моего сериала.

– Мя-а, – сказал малыш плаксиво.

Я спустилась на пол, притянула поближе игрушки, разбросанные по всей комнате, и давай вертеть их перед ним и то басом, то писклявым голосом нести всякую чепуху вроде «Я косолапый мишка, я по лесу брожу…» или «Здравствуй, Петер, я лягушонок, я припрыгал к тебе из болота…» Все зависело от того, какая игрушка попадалась мне в руки.

Малыш отвлекся, успокоился, и мы оба снова уставились в телевизор.

– Видишь, – сказала я, – это Зак. Он сидит на берегу пруда и ждет Кэри. Это типа первая красавица в колледже, и она его водит за нос. Только, скажу тебе, никакая эта Кэри не красавица. Плоская, как доска, и нос кривой.

Петер весело захлопал в ладоши. Пожалуйста, сидит себе прилично, ничего не вытворяет, вид радостный. Вот и выполняй все родительские инструкции. Мне-то виднее. У меня, как-никак, опыт.

Я вернулась в кресло, устроилась поудобнее, забравшись на него с ногами.

М-да. И что же теперь будет – вдруг Селия откажется от моих услуг? Я вздохнула. Ладно, денег у меня пока что навалом. И есть еще два постоянных работодателя. А если Олимпус будет время от времени завозить Петера, так я вообще стану жить припеваючи. Вот только по Мосику буду скучать.

Вдруг прямо передо мной захлопали большие белые крылья, и меня обдало лавиной брызг. Лебеди! У меня в гостиной две большие белые птицы плыли по глади… пруда?! Настоящего водяного, пруда со всеми полагающимися деталями: кувшинки, ряска, лягушки… Лягушки?!

А Петер сидел на большом плавучем листе королевской виктории.

Мне в нос стукнулась пролетающая мимо стрекоза.

– Петер, прекрати это сейчас же!

Да меня же соседи четвертуют! Я представила, как на голову миссис Дабкин выливается целый пруд, и мне стало плохо.

Петер попытался поймать проплывавшую мимо коробку с моими туфлями и плюхнулся в воду. Его макушка скрылась под поверхностью, но через миг он уже стоял на ногах – воды ему было по плечи. Расталкивая лебедей, я кинулась к нему, подняла на руки и сказала:

– Петер, милый, убери пруд! Пусть он исчезнет!

Чертов телевизор! Не зря мама говорит, что от него один вред! Я выключила его пультом, побежала в ванную и укутала Петера махровым полотенцем. Вытирая его, я все просила:

– Петер, захоти, чтобы пруд исчез, скорее!

Он, как и раньше, кивал. Но воды было столько же, и лебеди щипали обивку стула.

Ну я и дура! Как же малыш уберет пруд, когда он может исполнить только половину желаний! А перед этим исполнилось желание получить пруд.

В дверь забарабанили со страшной силой. А почему культурно не позвонить? Они и позвонили. Но не культурно, а в стиле матери Мосика. А потом еще и закричали басом:

– Эй, открывайте! Что у вас там, вселенский потоп?

Этот голос не принадлежал миссис Дабкин с пятого этажа. О, вода, наверное, дошла до второго или даже до первого! А может, до подземной станции метрополитена. Пассажиры стоят, ожидая метро, и тут на них начинает капать вода и прямо на голову прыгают лягушки. Нет, лягушки ведь сквозь стены не просачиваются!

Нет, дверь я не открою. И даже к ней не подойду! Пока они ее ломают, я успею скрыться. По пожарной лестнице на крышу. Ой, у меня же деньги в прихожей!

Вода плескалась в дюйме от драгоценного свертка. Я взяла его и переложила в коляску.

В дверь снова заколотили, потом я услышала, как тихо сказали:

– Надо звать управляющего.

Ну нет! Никто не визжит так громко, как мистер Ватс, когда ему что-то не по душе. Разумеется, потоп во вверенном доме никому не пришелся бы по душе. Но устраивать каждый раз такой визг, когда я чуть-чуть задержусь с оплатой, нехорошо, право слово. А сейчас как раз такая ситуация, так что, боюсь, визг может достичь двойной силы. Мистер Ватс погибнет от перенатуги, как та лягушка, что хотела размером сравниться с волом. Окружающие же разобьются вдребезги, как стеклянные бокалы от ультразвуков, которые могут издавать знаменитые оперные дивы и мистер Ватс. И ведь не даст и объяснить, что я только что получила некую сумму и первым делом подумала о том, чтобы побежать к нему и погасить долг.

Так что я бросилась к двери и сказала:

– Кто там?

– Кто? Ваш сосед снизу! Немедленно откройте дверь и закройте воду!

Вот странные люди. На его месте я бы потребовала сначала закрыть воду. Ведь от того, что я открою дверь, потоп не прекратится, правда?

И тут мне в голову пришла блестящая мысль.

– Петер, а представь, как здорово этот прудик будет смотреться… – Я побежала к окну и показала Петеру улицу. Где бы, где бы? – На баскетбольной площадке. Видишь, вон, дяденьки бросают оранжевый мячик?

Хоть бы он не успел до этого исполнить еще одно желание!

Ура! Получилось! Баскетболисты стояли по колено в воде и оглядывались в недоумении. Мячик, за мгновение до этого брошенный в сеточную корзину, шлепнулся в воду и спугнул горделивого лебедя. Тот дернулся в сторону и наткнулся на мужчину в длинных красных шортах. Мужчина и лебедь шарахнулись друг от друга: лебедь взлетел, а мужчина смешно замахал руками, будто тоже собирался взлететь.

А в дверь стучали теперь без перерыва. Видимо, надеялись взять ее измором. Потом стучать перестали.

– Эй! – раздался все тот же бас. – Если вы не откроете, я позову мистера Ватса.

Ишь какой. Явно знает о воздействии визга мистера Ватса на людей.

Гостиная была абсолютно суха, словно ничего там и не было. Так что я могла смело запустить хоть всех соседей вместе взятых. Хотя, пожалуй, все они бы в квартире не поместились.

Я открыла дверь. Передо мной стоял совершенно незнакомый парень лет двадцати пяти. Симпатичный, между прочим. Хотя какая разница. Ведь он пришел со мной ругаться.

– Что вам угодно? – надменно сказала я, воображая себя оскорбленной аристократкой, в дом которой ворвались революционеры.

– Вы обалдели? – невежливо закричал он. – Что вы вытворяете? У меня в квартире Ниагарский водопад!

– А я-то при чем?

Он наконец заметил, что пол в моей прихожей абсолютно сухой, и побежал в ванную и кухню. Я пошла за ним, Петер сидел у меня на руках, укутанный в полотенце.

– Ничего не понимаю, – сказал гость, остановившись посреди кухни. – Может, между перекрытиями трубу прорвало? Но у меня льет по всем стенам, и особенно в гостиной!

– Да что вы! – сказала я.

– А у вас в гостиной сухо?

– Естественно!

Он вернулся в прихожую, косясь при этом в сторону гостиной. Я краем глаза заметила коробку с туфлями – она была мокрая и на ней висела водоросль. Черт!

Я встала так, чтобы загородить обзор, и сказала:

– Чем терять время, бегите и отыщите трубу над вашей гостиной.

– Да-да, – сказал он, потом вдруг вгляделся в Петера, бросил подозрительный взгляд на меня и спросил:

– Вы купали сына?

– Это не мой сын, – ответила я. – Я няня.

– А. Так вы его купали? – машинально повторил он, явно думая о чем-то своем.

– Нет.

Он улыбнулся:

– А почему он в полотенце?

– Какое ваше дело? – сказала я. Этот тип начал меня бесить.

– И правда, – сказал он и вышел.

– А вы с какого этажа? – крикнула я ему вслед, стоя на пороге.

– С пятого, – он приостановился на лестнице.

– Но там же живет миссис Дабкин.

– Я Томас Дабкин, ее сын.

– А разве вы не учитесь в колледже? – Не то чтобы я знала все о соседях, но миссис Дабкин мне все уши прожужжала, какой умница ее Томас, первый в их семье получит высшее образование, да еще в самом Принстоне! Он параллельно работал, чтобы оплачивать обучение, да еще умудрялся матери деньгами помогать.

– Учусь, – коротко ответил он и ушел.

Я закрыла дверь. Вообще-то щас октябрь. До каникул еще далеко. Значит, он бросил учебу? Почему, интересно?