Читать книгу Инферняня - Лилия Роджер - Страница 4

– Я был прав, он просто не наелся, – сказал Томас, когда мы вышли из кафе.

– Сколько же они едят? – спросила я.

– Полубоги? Много, особенно когда растут и нет амброзии. Но все же меньше, чем боги. И натяни-ка на него капюшон.

– Как он юркнул в холодильник так незаметно?

– Он поднялся к потолку, как только ты подошла к бару. И вылетел на кухню, когда Пепи вышла на твой зов. В это время, как мы выяснили, на кухне повар заходил в холодильник.

– И Петер направился туда…

– Потому что заметил всякую всячину, которую при нем ели другие люди.

– А значит, и он мог бы пожевать…

– Угу. Поэтому-то, когда вы с Пепи начали его искать – а ты ведь и на потолки всегда смотрела, – улыбнулся Томас, а я кивнула. – …Так вот, Петера нигде не было, он уже сидел в холодильнике.

– И как он только не замерз! – Мне стало страшно при мысли о том, что могло бы произойти, и я покрепче укутала Петера в куртку.

– А ты не знаешь? Полубоги, как и боги, легко переносят и холод, и жар. Иначе как бы они жили и глубоко под землей, и высоко в горах?

– Я вот чего не пойму… – Кажется, впервые за сегодняшний день наступила моя очередь задавать вопросы. – Как он умудрился увести бейджик Пепи? Или ему не обязательно видеть предмет, чтобы получить его?

– Пока он маленький – обязательно. А когда вырастет – ну, сможет и так…

Томас свистнул, останавливая такси.

– Значит, он увидел Пепи, сидя в холодильнике?.. Когда ты попросил всех занять те же места! – осенило меня. – Повар снова открыл холодильник, а Пепи была рядом, на кухне!

– Угу, – он улыбнулся.

Как он мило улыбается, скажу я вам!

Мы сели в желтую машину, и Томас назвал адрес нашего дома.

– Тут же два квартала, – удивился таксист.

– Действительно, – сказала я. – Ты что, не можешь дойти пешком? А такси отдал бы нам.

– И куда это ты собралась, хотел бы я знать?

– А что?

– А то, что я сейчас доставлю вас домой, и вы будете там сидеть до завтрашнего утра.

Нет, вы видали такую наглость? Так мной командовала только мама и только лет до двенадцати. И вы думаете, я ее слушалась?

– Вы будете препираться или все же поедете? – спросил таксист – толстый негр в маленькой цветастой шляпе.

– Езжай ты, – сказала я и вышла с Петером на руках из машины. – Я поймаю следующее такси.

Томас выскочил за нами. Таксист выругался. Томас наклонился в машину:

– Подождите, мы сейчас поедем.

А потом обратился ко мне:

– Извини. Объясни, зачем ты везешь Петера к отцу, если у вас договоренность до завтра?

– Потому что знаешь, что он мне сказал по автоответчику? Он меня с Новым годом поздравил! И сказал…

У Томаса зазвонил телефон.

– Извини, – сказал он и взял трубку: – Да. Да. Понял. Буду через пять минут.

Он отключил связь, потом нажал пару кнопок, мой мобильник зазвонил.

Томас сказал:

– Сохрани мой номер.

Я кивнула, он нажал отбой на своем телефоне, открыл дверцу такси и сказал мне:

– Садись в машину, подвезете меня, а потом домой.

Мы с Петером залезли в такси. Томас уселся рядом, назвал водителю какой-то адрес. Протянул ему сотню:

– За скорость.

– Окей, – сказал водитель и включил музыку.

– А куда тебя вызвали? – спросила я.

Наверное, произошло что-то невероятное, типа нашествия вампиров на какой-нибудь квартал или непредвиденной посадки инопланетного корабля на каток в Центральном Парке… Хотя это исключено – он ведь назвал таксисту местный, бруклинский адрес.

Томас попытался задвинуть перегородку, но ему это не удалось, потому что она была сломана.

– Драка на детском дне рождения, – ответил он тихо.

– Да? – разочарованно сказала я.

– Ага, – сказал Томас невозмутимо.

– Не знала, что ты занимаешься такими пустяками…

– Человек, который ими занимается, в данный момент неработоспособен. – И прошептал мне на ухо: – Два дня назад на одной свадьбе его укусил оборотень, и теперь он проходит курс противооборотневых инъекций.

– Да?

Вот ужас, выходит, если меня укусит маленький Снорри – а он уже предпринимал несколько попыток, – мне тоже придется проходить этот ужасный курс уколов?

Томас, кажется, прочитал эти мысли по моему лицу, потому что прошептал:

– Укусы малышей-оборотней еще не ядовиты.

– Знаю, – отмахнулась я беззаботно.

Уф. Слава богу.

– Значит, он искал амброзию, – задумчиво сказал Томас. – И нашел ее у тебя… Но зачем ему ботинки?

– Не ему, а ей, – сказала я и пожала плечами: – И с чего Селии искать амброзию у тебя?

– Эй, – обернулся водитель. – Никаких наркотиков в моем такси!

– Ну что вы, – сказал Томас. – Это… название торта.

– Да, – сказала я. – Торта по рецепту моей бабушки.

– Ага, – сказал негр. – И после этого тортика свою башку с телевизором перепутать можно.

– Вы бы починили перегородку, – сказал в ответ Томас.

– Я любопытный, – сказал шофер. – Ну, приехали.

Мы остановились у подъезда одного из муниципальных многоквартирных домов. Томас сказал мне тихо:

– Я быстро наведу там порядок. А потом я приеду, и ты расскажешь мне о Селии. Так что сиди, пожалуйста, дома и жди меня. Ты же знаешь, Петеру ночью лучше быть под крышей…

Откуда-то с верхних этажей послышался визг и волчий вой. А потом в стекло одного из освещенных окон шлепнулось и размазалось что-то похожее на торт. И поэтому я не успела сказать, что я тут няня и я лучше знаю, что лучше для детей. А для них лучше, чтобы их бестолковый родитель не уезжал от них невесть куда. И вообще, выполнял договоренности.

– Похоже, веселье в разгаре, – сказал Томас, выходя из машины.

– Еще скажите, – кивнул таксист на окна, – что это они на трезвую голову так развлекаются.

– Это вообще детский день рождения! – возмутилась я.

Томас обернулся и снова назвал таксисту адрес нашего дома, потом сказал мне:

– Обещай, что никуда сегодня больше не выйдешь. Не надо рисковать.

– Обещаю, – сказала я, и мы поехали.

Когда машина разворачивалась, Томас уже скрылся в подъезде.

– Отель «Ритц-Кристалл», Бэттери Парк, – приказала я шоферу.

Он криво усмехнулся.

Понимаете, если человек заставляет вас что-то пообещать против вашей воли, то вы имеете право не выполнять обещание. К тому же – нечего ему было меня бросать. В смысле… Он сыщик? Сыщик. Я ему сообщила, что амброзия пропала и что то же самое собирается сделать папаша Гермес. И что он? Разве не должен он первым делом броситься мне на помощь, организовать масштабные поиски (да, посматриваю я полицейские сериалы, вы угадали) и вообще не оставлять меня одну в такую трудную минуту? Вместо проявления подобной заботы, в смысле, профессионализма, он просто отделывается от меня, отправляя домой спать!

Но я сильная девушка и сама все найду и разузнаю.

Меня охватила небывалая отвага. Да я, может, вообще в сыщики пойду, в нашу Корпорацию, и обскачу этого Томаса Дабкина по всем показателям раскрытых преступлений! Я буду носить кожаный пиджак и черные очки. А к ним… что лучше – узкие-преузкие джинсы или мини-юбку? Или юбку в готическом стиле – в пол и такую, ну, с как бы рваными краями? Я бежала бы за межгалактическим преступником, и ветер трепыхал эти псевдо-оборванные треугольники, и меня бы прозвали Летучая Мышь Алисия…

– Приехали, мисс! – сказал таксист, вырвав меня из таких приятных мечтаний.

Петер спал. Я расплатилась и вышла.

Надо мной ярко сияли окна «Ритца». В спину дул холодный ветер с Гудзона. Я решительно шагнула к крутящейся стеклянной двери. Швейцар, вносивший чей-то багаж, покосился на меня недовольно.

Пожалуй, я бедновато одета для этого места. Рядом важно прошествовала седая завитая дама в парчовой, мехом подбитой накидке и с белой собачкой под мышкой. Собачка, похоже, тоже была завита, и тем же парикмахером.

Человек за стойкой при виде меня сморщился. Ну, знаете, а может, я эксцентричная миллионерша! И вообще, у меня в сумке в данный момент лежит семнадцать с половиной тысяч долларов. Спорим, ни у кого из присутствующих в этом холле нет в сумке или кармане столько же?

Так что я расправила плечи и высокомерно сказала служащему за стойкой:

– Я бы хотела пройти к мистеру Гермесу Олимпусу из королевского пентхауса.

Служащий стукнул два раза по клавиатуре компьютера и изрек:

– Мистер Олимпус просил его не беспокоить.

Ура! Значит, он еще не уехал! Он здесь! Тщетно пытаясь сдержать улыбку, которая растягивалась по лицу, я сказала:

– Передайте, что это Алисия Кроуль, няня, и мне надо э-э… спросить кое-что о его сыне, Петере. – Я чуть приподняла малыша для убедительности.

Не стану же я говорить, что привезла Петера, чтобы вернуть, и что я знаю, что Гермес собирается линять. Главное, встретиться с ним, а там уж я разберусь!

– Пепере, – неправильно повторил свое имя Петер и потянулся к медному куполу звонка на стойке.

– Не надо трогать, Петер, – сказала я ему и вдруг испугалась, что звонок возьмет да и переместится прямо по воздуху в руки Петера. Добавила спешно: – Это чужая вещь.

– Чузая, – сказал Петер.

– Да. Этого дяди, – я показала на служащего.

А служащий ответил тем же бесстрастным тоном, что и ранее… (А еще говорят, что в дорогих отелях все очень вежливые и все время улыбаются… вранье, заявляю вам с полной ответственностью. То есть этот служащий вроде и улыбался, но было больше похоже, что кто-то просто взял его щеки и прицепил прищепками к ушам – и служащий этим очень недоволен.) Так вот, он сказал:

– Если бы мистер Олимпус пожелал сделать какое-либо исключение, то он бы сообщил.

И только я собиралась сказать: «Да как вы смеете не пускать ребенка к его родителю!» – как служащий добавил, подняв бровь:

– И, смею заметить, мистер Олимпус вообще не упоминал ни о каких детях. Насколько я в курсе, он убежденный и бездетный холостяк.

Насколько он в курсе! Вы послушайте только! «Да ты вообще не в курсе! Ты даже не знаешь, кто этот мистер Олимпус на самом деле!» – хотела крикнуть я, но, конечно, не крикнула. А надулась и отошла в сторону.

Я осматривалась, а служащий зыркал в мою сторону из-за стойки. Сто процентов, готов вот-вот вызвать охрану.

Далеко напротив были лифты. Вот двери одного из них раздвинулись, оттуда вышла компания из четырех человек – два парня и две девушки. Они громко болтали – похоже, на испанском.

– Ты посмотри, Петер, – зашептала я малышу. – Какая красивая комнатка.

Лифт, и правда, был загляденье: зеркала, сияющие металлические поручни, золотые узоры на панелях.

– Класивая, – задумчиво пролепетал Петер.

– Вот бы нам с тобой туда попасть!

Хоть бы, хоть бы! Хоть бы он захотел, чтобы мы очутились в лифте. И хоть бы из ряда желаний это было то, которое исполнится. Ведь предыдущее, похоже, было – присвоить звонок со стойки, а раз оно не исполнилось, то…

Ну, скорей бы. Я стала пятиться за колонну, чтобы как можно меньше народу шокировалось нашим исчезновением. Не знаю уж, с каким спецэффектом оно произойдет: может, мы просто помелькаем и исчезнем, как это показывают в фантастических фильмах восьмидесятых, а может, хлопнется облачко белого дыма… Но тогда еще, чего доброго, все подумают, что произошел какой-нибудь теракт, а я – террористка-смертница! Ужас, ужас.

Похоже, служащий за стойкой давно начал думать обо мне что-то нехорошее: рука его потянулась к телефону, а глаза так и сверлили меня, пока я не скрылась от него за холодным мрамором. Ну все. Сейчас сбежится охрана и начнет по мне прицельную стрельбу. Мамочки! Кажется, Петер ничего желать не собирался, а потому лучше бежать из этого дикого места подобру-поздорову.

– Алисия! Как дела? – прогремел чей-то голос прямо мне в лицо. Я подпрыгнула на полметра.

На меня пялилась круглыми водяными глазами огромная дамочка. Я ее не знала. Кто это? Но потом она улыбнулась. Когда я увидела три ряда ее зубов и едва просвечивающую сквозь кожу знакомую виньетку на лбу, то с облегчением улыбнулась в ответ. Грыыхоруу!

Понимаете, на их планете мужчины выглядят как наши женщины, а женщины – как наши мужчины. Ну во всем, даже э-э… в деталях. Вот только у себя они к тому же целиком состоят из фиолетового желе. А у нас принимают земной облик. (Тот, который им ближе по их представлению о полах, и к тому же чуть не каждый день новый. Ойой Грыыхоруу предстает то губастой блондинкой, которую увидит на рекламном щите, то старушкой в пластмассовых бигуди – в земном возрасте они совсем не разбираются. Как и в красоте, по-моему.) А для того, чтобы фильтровать наш, по их мнению, мерзкий воздух, они все время жуют какую-то особенную штуку. Вот и сейчас Грыыхоруу что-то жевал.

Я успела только произнести:

– Мистер Грыыхоруу! – как в мой локоть вцепился охранник в синей форме и сказал:

– Мисс, думаю, вам лучше покинуть гостиницу.

Ах, все вокруг только и указывают, что мне лучше сделать!

Я сказала совершенно спокойно:

– Отпустите меня. Я пришла к своим друзьям, и вы не имеете права меня выгонять!

Нет, все же от телевизора есть польза – хотя бы когда он показывает детективы и сериалы про адвокатов.

– Да, – сказал Грыыхоруу, – она пришла ко мне.

Охранник не нашелся что ответить. Потому что видели бы вы, как выглядел Грыыхоруу! Он был дама под два метра ростом и не меньше метра в окружности талии. И все это было облачено в шелка немыслимо роскошной расцветки и в, должно быть, чудовищно тяжелые золотые цепочки, серьги, перстни и браслеты.

Тут же подскочил служащий (поди, перепрыгнул через стойку, как козлик) и торопливо и почтительно залепетал:

– Извините ради бога. – Он оттеснил охранника. – Мы не знали, что это ваша гостья. Она, видите ли, сказала, – тут он бросил на меня злой взгляд, – что пришла к мистеру…

– Я просто перепутала фамилии, – выпалила я.

– Бывает, – любезно сказал служащий, а в мою сторону заметил совсем тихо: – Хотя я бы не сказал, что имена «мистер Олимпус» и «миссис Баттерфляй» можно перепутать.

И он удалился, схватив охранника за рукав и утянув его за собой.

Сколько же платит за номер Грыыхоруу и сколько дает на чай, если они проглотили такую ложь?

– Проводить тебя в лифт? – спросил Грыыхоруу, размахивая руками и гремя золотом. (Он рассказывал, что жестикулирование – особенность землян. Я понимаю. Если бы желе начало жестикулировать, то во все стороны полетели бы кисельные капли, и скоро от желе ничего бы не осталось. Вот он и старается как можно больше походить на землянина. Хотя похож скорее на ветряную мельницу. Но зачем мне его разочаровывать, сообщая об этом?)

И вот мы едем в лифте. В котором я намекала Петеру пожелать очутиться. И где мы очутились благодаря Грыыхоруу. Или это Петер так сделал, что обстоятельства так сложились?

Петер строил сам себе рожицы в зеркало. А Грыыхоруу, явно стремясь эти зеркала разбить вдребезги неожиданно и резко взлетающими и описывающими немыслимые дуги длинными руками, говорил:

– Я шел на курсы. Актерского мастерства. Я уже два месяца туда хожу – по понедельникам и средам. И мои жесты становятся все выразительнее.

Последнюю фразу он произнес не очень уверенно, как бы ожидая одобрения.

– Да, – сказала я. – Они в самом деле очень выразительные!

Грыыхоруу улыбнулся во всю пасть и потом стал ждать, что скажу о своих намерениях я. Если, конечно, захочу. Инопланетяне крайне деликатны и никогда не задают личных вопросов. Не то что некоторые соседи – агенты – бывшие учащиеся колледжей.

– А я иду к одному… – Не «человеку» же. Врать Грыыхоруу не могу. Говорю: – В пентхаус.

Грыыхоруу кивнул раз десять – да так, что его подбородок должен был отпечатать на груди синяки. Потом сказал:

– Тогда я могу оставить тебя? Не хочу опаздывать.

– Да. Спасибо за помощь. – Я протянула руку для пожатия и сразу пожалела об этом: он стал трясти ее так, будто хотел оторвать.

Наконец он отпустил меня, остановил лифт на каком-то этаже и, как резиновый, протиснулся между дверей прежде, чем они успели открыться, – туфли задержались в щели, пока двери не разъехались, и Грыыхоруу сказал уже из коридора:

– Ходил бы босиком, но обожаю фирменные туфли.

– Понимаю, – сказала я.

Я их тоже обожаю. Но хожу в основном в кроссовках. Во-первых, удобно, особенно когда надо бегать и прыгать следом за детишками, а во-вторых… Хм, теперь уже нет «во-вторых», потому что завтра я возьму пачку денег из холодильника и пойду в самый дорогой бутик!

В роскошном широком коридоре верхнего этажа никого не было. Я подошла к номеру с золотой короной и золотой табличкой «королевский пентхаус» и громко и решительно постучала, в стиле «Я шериф и знаю, это ты ограбил поезд прошлым утром. И я намерен получить вознаграждение за твою голову и забрать золото, которое ты украл у добрых граждан и у банка».

Хотя я, совсем наоборот, собиралась вернуть ему… ох, почти двадцать тысяч долларов! Но, несмотря на мои столь прекрасные намерения, дверь никто не открыл.

Я оглянулась и, так как в коридоре никого не было, украдкой пнула в дверь ногой. Черт, так можно и краску с кроссовок сбить. Хотя я же все равно завтра собиралась обновить свой обувной парк. Я пнула еще, и посильнее.

Приложила ухо к двери. Тишина. Еще бы. Эти пентхаусы такие большие, как дворцы. И вряд ли от двери услышишь, как где-нибудь на другом конце апартаментов человек тихонько дышит и не хочет мне открывать.

Вот досада! Как же его оттуда выковырять? А, вспомнила. Я еще раз постучала, теперь уже вежливо, и сказала, как говорят в кино:

– Обслуживание номеров.

Но, боюсь, он не поверит, что горничная сначала проверяет дверь на прочность ногами.

Может, надо было просто сказать ему правду?

– Мистер Олимпус, это Алисия Кроуль, я привезла вашего сына.

В это время из лифта выходил мужчина средних лет, в лососевом галстуке. Он сказал:

– Напрасно стучите, мадам, мистер Олимпус ужинает на балконе в здешнем ресторане. Я только что оттуда.

– Спасибо, – сказала я обрадованно. Уж в ресторане-то он от меня никуда не спрячется. Разве что залезет под стол. – А где это?

– Двенадцатый этаж, – ответил мужчина, подходя. – Так это его сын? Простите, я слышал, что вы говорили в дверь.

– Да, – ответила я кратко и пошла к лифту.

Нажала кнопку. Петер уже не показывал зеркалу язык, а вертел в руках золотой с большим розовым камнем зажим для галстука.

– Петер! – сказала я. Ну как же объяснить этому несмышленышу, что все вещи кому-то принадлежат и нельзя забирать себе все, что ни попадется на глаза! К сожалению, нельзя.

Мы вышли из лифта и оказались прямо в ресторане. Пролагая самую краткую траекторию среди стаи столиков, я направилась к распахнутым дверям, ведущим на балкон.

Едва ступив на него, я увидела мистера Олимпуса. Он сидел чуть в отдалении, за столиком у самых перил, и что-то читал в ноутбуке. Одновременно он бормотал себе под нос, отчего гладкие каштановые усы его двигались вверх-вниз.

Петер тоже его увидел. Зажим исчез из его ладошек и вдруг из ниоткуда упал на клавиатуру компьютера мистера Олимпуса. Тот вздрогнул, поднял на нас глаза и нахмурился. Потом произвел какое-то неуловимое движение над салфеткой, как будто крошки смахнул. И пока я делала два шага в его сторону, он наклонился, достал из стоящего рядом портфеля какие-то сандалии и переобулся в них – все это в одно мгновенье.

Предчувствуя подвох, я бросилась к пройдохе Гермесу со всех ног, но он уже встал прямо на стол, ноутбук зажал под мышкой – в другой руке болтались ботинки, схваченные за шнурки, – и в следующее мгновенье легко оттолкнулся от тарелок и взлетел в воздух. На сандалиях его трепыхались белые крылышки.

Дама за ближайшим столиком пронесла на вилке кусок мимо рта и размазала им соус по щеке. Мужчина, сидевший напротив нее, а потому спиной к воспарившему Гермесу, округлил глаза только на ее неуклюжесть и бросился вытирать ей лицо салфеткой.

Когда я наконец оказалась у столика, Олимпус уже летел вдаль, красиво, застыв в позе «ласточка», как какая-нибудь гимнастка. Он удалялся и мельчал, вот уже его светлый силуэт стало едва видно в темноте. Я бросилась к ближайшему телескопу, прикрепленному к перилам (благо никто не отреагировал быстрее и не занял его). Силуэт облетел статую Свободы по кругу и исчез в вечернем тумане, сгустившемся над гаванью.

Я обернулась: половина посетителей стояли и с открытыми ртами смотрели в этот туман. А подошедший ко мне официант сказал как ни в чем не бывало:

– Он заплатил по счету?

Я посмотрела на стол: там лежало несколько сотенных купюр. А рядом – салфетка, на которой было что-то написано. Невозмутимый официант взял деньги, а я схватила салфетку. Ровные красивые строчки говорили: «Не ходите в темноту. Можете дождаться рассвета в моем номере». Еще на столе лежал ключ от этого номера.

Ключ я тоже взяла. Сидеть в номере я не собиралась – но вдруг там обнаружится что-то важное или интересное? Запасная бутыль с амброзией, например. А поэтому стоит туда заглянуть. Если меня сразу же не выпрут, конечно.

Выходя из ресторана, я столкнулась с тем мужчиной в розовой рубашке. Он обращался ко всем с вопросом, не видели ли они где-нибудь зажим для галстука с бриллиантом.

На его месте я бы не кричала про бриллиант. А зажим-то, похоже, забрал Гермес.

Я снова прибыла на тридцать девятый этаж. Чувства мои были расстроены, потому что намерения Гермеса стали абсолютно ясны: скрываться от сына, не видеть его и уж точно не забирать у этой так удачно подвернувшейся наивной няньки. А что гласит контракт в этом случае? Ребенок навсегда остается у меня? Или помещается в какой-нибудь общий дом для особенных детишек? Вот не помню.

От двери номера Гермеса ко мне порхнул солидный дядька в костюме, он улыбался, похоже, искренне, но я насторожилась – вот сейчас и выпрут меня. Дядька сказал:

– Добрый вечер, мисс Кроуль. Мистер Олимпус позвонил и сообщил, что вынужден срочно уехать, но номер оплачен до завтра, и он попросил предоставить его вам. Белье уже меняют.

В этот момент из номера выкатилась тележка, ее толкала горничная.

– Спасибо, – проговорила я.

Вот это скорость. Нет, не у Гермеса – с ним-то все понятно: божественные силы. А вот у обслуги в этом отеле. Ну и ну. (Вероятно, Гермес позвонил управляющему в тот момент, когда кружил вокруг статуи Свободы.)

И я наконец вошла в апартаменты лучшего номера гостиницы. Здесь было три больших комнаты. Везде горел яркий свет. Красиво. Чисто. Абсолютно никаких следов чьего-либо предыдущего присутствия. Я усадила Петера на ковер, а сама пробежалась по номеру.

Чудесный вид на освещенный огнями пароходов и набережной залив, широченная кровать, плоский телевизор размером с Техас, пальмы в кадушках у окон, глянцевая ванная, словно с картинки. И ни одной вещи Гермеса Олимпуса.

Что ж. Вернусь домой. Дождусь двух часов дня. Позвоню в агентство и сообщу, что отец не явился забрать ребенка, и послушаю, что они скажут. Могу почитать контракт на досуге – все равно мне сегодня не уснуть.

Куда я, кстати, контракт задевала? Не в него ли я завернула яблочный пирог, который испекла – сама! – по бабушкиному рецепту и понесла на день рождения Кэтрин? Ой-ой-ой!.. Да нет, можно не паниковать: слава богу, Кэт никогда ничего не читает, даже этикеток в магазине. Она любит все определять на вид, ну, или на вкус.

«Этикетки пишут для того, чтобы заморочить нам голову, – говорит она. – Типа „здоровый и полезный завтрак: хлопья кукурузные с натуральным медом“! А у меня, может быть, от этих хлопьев желудок колет».

Не думаю, что Кэт знает, где именно находится желудок. Но организм этикеткой не обманешь, это верно.

В дверь постучали.

– Войдите, – крикнула я и пошла к двери.

Не вошел, а робко заглянул официант из кафе:

– Извините за беспокойство. Мистер Олимпус оставил на столе журнал, который читал. Я подумал, вдруг он ему нужен. Вы не могли бы передать его?

И он протянул мне «Элль». Мило. Гермес читает мой любимый журнал.

– Спасибо, – сказала я. – Обязательно передам, как только его увижу, – и для убедительности засунула журнал в свою сумку.

Он поколебался секунду, потом сказал:

– Эти… ускорители, на которых улетел мистер Олимпус…

Я замерла. Надо было покинуть гостиницу сразу, а не оставаться и ждать, пока с меня потребуют объяснений из ряда вон выходящему поведению Гермеса.

– Они – японские, видимо? – продолжал в это время официант.

Я сдвинула брови и нашла только одну фразу, которой можно ответить на подобную чушь:

– Без комментариев.

Хотела захлопнуть дверь, но побоялась отрубить ею голову робкому официанту, который так и стоял, нелепо вытянув шею из коридора в комнату. И опять говорил:

– Я объясню, объясню. – Он перешел на заговорщицкий шепот: – Сразу несколько моих клиентов выказали желание приобрести такие же. Вы знаете, где мистер Олимпус их приобрел? Естественно, вам за посредничество…

Да он просто шпион!

– Это эксклюзивная модель, – сказала я, чтобы побыстрее закончить этот щекотливый разговор. – Она единственная в мире. – Ну ладно, в этом я была не уверена, но зато была уверена, что Олимпус не собирается торговать ими направо и налево.

– Тогда не сообщите ли вы, кто ее разработал?

– Нет, – сказала я. И добавила: – Вы свободны.

Но он, видимо, нисколько не боялся потерять голову и поэтому не убирал ее:

– Вы не представляете, какие они готовы заплатить деньги!

Я вздохнула и процедила сквозь зубы:

– Если вы не уйдете сию же минуту, я позову управляющего.

Голова исчезла. Я закрыла дверь на замок. Под дверь вползла визитка официанта. Вот приставала.

А Петер стоял у журнального столика. Стоял! Он опирался ручками о столешницу и неуверенно озирался, будто раздумывая, куда двинуться. Я протянула к нему руки:

– Ну, шагай… Иди ко мне.

Он шагнул раз, другой, потом потерял равновесие, и я подхватила его на руки и закружила по комнате:

– Молодец, Петер! Умничка!

А он весело засмеялся.

Вдруг я заметила сквозь окно, что над балконом мелькнула большая тень. Потом раздался шум, будто кто-то плюхнулся прямо на перила. О, может, это Гермес прилетел!

Дверь на балкон была открыта, я выбежала туда. По всему балкону стояли квадратные кадки с деревьями, и у ближайшей из них я заметила какое-то движение.

– Мистер Олимпус! – тихо позвала я.

До дерева было футов шесть, он должен был меня услышать. Но он молчал.

– Олипус, – сказал Петер.

В противоположном углу балкона тоже зашуршало, затрещали ветки. Я всмотрелась и увидела еще одну черную тень, скрывавшуюся за кадкой. Не нравится мне что-то все это.

Я отступила назад, снова всматриваясь в ближайшее дерево. И тут, с протяжным глухим криком, огромная черная птица упала на нас прямо с неба. То есть она упала бы прямо на мою голову, не шагни я за мгновенье до этого назад. Острые узловатые когти сжались, схватив пустоту, прямо передо мной, перед глазами промелькнуло длинное женское лицо с крюком-клювом вместо носа, и птица (да какая, ко всем святым, птица – чудище с крыльями!) снова взмыла в ночь.

Я, вся дрожа, кинулась обратно в комнату и задвинула стеклянную дверь – и в нее тотчас же ударилась всем телом птица-монстр, вынырнувшая из-за той кадушки, что стояла близко. Боже, боже мой!

Петер заревел. Непослушными пальцами я повернула защелку. А если они разобьют стекло?!

– Тш-тш, – сказала я ему и сама не узнала свой голос: таким перепуганным он никогда не был!

Три черных грифа с женскими лицами уселись прямо перед дверью и щелкали клювами.

Не сводя с них глаз и одновременно пытаясь успокоить Петера, я пятилась к выходу из номера. Споткнулась обо что-то, но удержалась на ногах. А, это же сумка. Подняла ее и продолжила отступать. Какие эти пентхаусы огромные! Где же дверь?! Вот. Стукнулась о нее спиной, нащупала защелку замка. Грифы вытягивали шеи, недовольно постукивали клювами о стекло, словно пробуя, трудно ли будет разбить его. А одна птица переместилась влево, чтобы удобнее было глядеть на меня (стены, смотревшие на балкон, были сплошь стеклянными).

Я открыла дверь и выскочила в коридор. Захлопнула дверь и помчалась к лифту. Но когда подъехала кабина, я подумала: и куда мне? Выйду на улицу, а там эти летающие монстры! Я так и стояла столбом у лифта, когда вдруг запел мой мобильник.

На экране высветилось «Сосед-зануда». Я нажала кнопку и не успела завопить: «Томас! Помоги!» как он завопил сам:

– Где тебя носит, черт побери!

Я ошалела от его грубого тона и поэтому рявкнула:

– Не ори на меня!

Он на секунду замолк, и я жалобно сказала:

– Спаси нас, Томас. На нас напали какие-то ужасные птицы…

– Напали? – его голос был крайне напряжен. – Петер уцелел?

– Что значит – уцелел? Он у меня на руках, – сказала я. – Но они сели на балкон и…

– Их несколько? – он будто поперхнулся.

– Я видела трех…

– Ты в помещении?

– Да.

– Не подходи к окнам. Говори адрес.

– Гостиница «Ритц», ну, которая возле Бруклинского моста…

– Понял. Лучше выйди в коридор.

– Я уже.

– Молодец. В холл не спускайся, он стеклянный со всех сторон…

– Ты думаешь, они могут… атаковать гостиницу?

Тут рядом раздался громовой вопрос:

– Кто собирается атаковать гостиницу?

На меня полным паники взглядом смотрел мужчина в розовом галстуке.

– Никто… Папарацци, вот кто!

– А кто приехал? – тут же успокоился мужчина.

– Пэрис Хилтон.

– Но зачем ей тут останавливаться, когда у нее есть собственная гостиница?

– Да?

– Да.

– Ну откуда мне знать?!

– Простите, – вежливо сказал он и спросил: – Вы не видели зажим от галстука, с большим розовым бриллиантом? Где-нибудь тут, на полу… – он пошарил глазами по ковровой дорожке.

– Нет. На полу не видела.

И почему я всегда правду говорю? Он тут же насторожился:

– А где видели?

– На вас! – ответила я.

Не думаю, что это его единственный зажим для галстука, а потому и не испытываю никаких угрызений.

– На себе я его тоже видел, – сник он. – Только час назад.

Вздохнул и побрел по коридору зигзагами, высматривая потерю.

А Томас в это время сказал в трубку:

– Я уже выехал. Буду через пять минут. Ты же на верхнем этаже?

– Да.

– Спускайся на первый.

– Но ты же сказал, что холл стеклянный.

– Не выходи из лифта, если меня еще не будет, а езжай снова наверх. А потом обратно. Поняла?

Ну чего тут непонятного? Сказал бы: «Покатайся в лифте, пока меня нет».

Мы спустились в лифте вместе с любителем лососевого цвета, который решил разузнать, где остановилась Пэрис. Когда лифт съехал на первый этаж и я не увидела в холле Томаса, я сказала, едва мужчина вышел:

– Ой, забыла в номере помаду.

И снова нажала кнопку, не успев ответить на его вопрос: «Сообщить вам потом, где она остановилась?»

Четыре раза я прокатилась туда-сюда, собирая по пути кучу народа и, как только лифт оказывался в холле, притворно ойкая и сообщая попутчикам, что забыла в номере «мобильник», «кошелек», «сережки» и даже «гантели» (ну, случайно вырвалось).

На четвертый раз я заметила, что на меня косится тот баран за стойкой, и собиралась сказать ему, что нельзя казнить человека за плохую память. Нет такого правила ни в одной гостинице!

На пятый раз я сообщила двум пожилым дамам, что забыла в номере «пистолет», и дамы округлили глаза так, что они по размеру стали соответствовать очкам, одинаково поблескивавшим на их носах. Собираясь снова нажать на кнопку с буквами «PH», я увидела поверх седых буклей, как в холл вбегает Томас.

Едва я подошла к нему, он встал так, чтобы меня с Петером не было видно с улицы, и торопливо сказал:

– Мы не сможем уйти отсюда до рассвета. Над гостиницей кружит целая стая. Две или три сидят на деревьях прямо у входа.

– Но здесь же сплошные окна. Давай уедем…

– Если мы выйдем, они разорвут нас в клочья, только чтобы добраться до Петера. Тут и армия штата не спасла бы.

Его брови, ровные, как полоски, выражали такую решимость, что он и вправду стал похож на какого-нибудь суперагента. Вот бы его к тому же звали не так прозаично. Не Томас, а Джеймс. И не Дабкин, а Бонд.

– Где Петера увидели гарпии? – спросил он, снова ведя меня к лифту.

Ну, знаете, я не страдаю клаустрофобией, но если Томас-Джеймс скажет, что мне придется кататься в лифте до самого рассвета, я пошлю этого 007 куда подальше.

– В пентхаусе, – ответила я, выдергивая свою руку.

– Что ты? – нахмурился он.

– Мне надоело кататься в лифте!

Он усмехнулся, толкнул меня за одну из колонн:

– Стой и не шевелись. Я сейчас.

Томас пошел к стойке, обернулся, и мне пришлось снова спрятаться. Было слышно, как он говорит с администратором, но слов отсюда было не разобрать. Может, он притворяется ФБРовцем и приказывает немедленно заложить все окна кирпичом. И вообще, грозит позакрывать все стеклянные гостиницы в городе.

Томас вернулся через минуту, показал ключ:

– Номер. На одиннадцатом этаже. Если ты желаешь подниматься по лестнице… – Он улыбнулся.

Хм. Ладно, на этот раз прощу его насмешливость.

Он взял мою сумку, и мы зашли в кабину.

Номер оказался скромным, но вполне просторным. И смотрел не на гавань, а на город. Томас вошел первым, задернул все шторы и только потом включил свет и пригласил меня с Петером.

– Вроде бы никого не видно, – сообщил он. – Правда, в темноте их трудно разглядеть.

В номере было две небольших комнатки: гостиная с телевизором и диваном и спальня с двумя кроватями.

Томас принес из ресторана кучу еды, причем основная ее часть предназначалась для Петера: например, корзина фруктов и гора булочек на блюде. Мы поели, я уложила Петера спать на кровать в спальне (с одного бока я положила как барьер подушки, а к другому поставила два стула из гостиной, чтобы Петер не свалился на пол), мы оставили дверь открытой и уселись на диване для разговора.

– Так Гермеса Олимпуса вы здесь не застали? – спросил Томас. – И, кстати, я так и не понял, зачем он тебе сегодня понадобился, если должен заехать за сыном лишь завтра? Если из-за отсутствия амброзии, так Петер спокойно ест и обычную еду.

– Да знаю я, – отмахнулась я. – Но я же тебе рассказала про автоответчик!

– Что Гермес поздравил тебя с Новым годом?

– Это не главное! И, между прочим, Гермеса Олимпуса мы очень даже застали. Но когда он увидел меня и Петера – взял и улетел!

Брови-полоски удивленно поползли вверх. И тогда я рассказала обо всем: и о негодяйской записи на автоответчике, и о внезапно подросшем Мосике, и о сбежавшей неизвестно куда со всей семьей вампирше Селии Барментано.

Временами Томас Дабкин округлял рот, а временами хмурил брови, но слушал очень внимательно. Я рассказала все, вздохнула и сложила крест-накрест руки на груди. И пока он ничего не ответил, спросила:

– А кто такие гарпии и зачем им Петер? – Слово «гарпии» вроде бы звучит вполне безобидно, не то что «маньяк с топором», но я поежилась, произнося его.

– Обитательницы самых глубоких пещер. Как говорится, древние, как мир. Но такие древние они потому, что им удается время от времени поймать…

Я ужаснулась:

– Ты хочешь сказать, дети-полубоги им нужны, чтобы…

Он кивнул:

– Съесть их. И дети-боги в основном. Потому что полубоги встречаются реже. Все эти дети питаются амброзией. Так гарпии получают свою долю бессмертия.

– Почему никто не сказал мне, что это так опасно! Я бы и носа из дома не высунула!

– Вообще-то, считается, что если в инструкции, которую тебе оставляет родитель, что-то запрещено, то этого достаточно. И дополнительные увещевания и призывы к ответственности являются излишними. Ты же подписала контракт – помнишь, что там по этому поводу написано?

– Да. То есть сейчас уже подзабылось как-то.

– Ты же недавно работаешь? – недоверчиво спросил Томас.

– Второй месяц.

Эти контракты с работодателями или с телефонной компанией, например, всегда такие длинные, на несколько страниц, и написаны мелким шрифтом, и пункты в них всю дорогу какие-то дурацкие, вроде: «Компания обязуется предоставлять Клиенту услуги связи…», как будто я и так не знаю, зачем в мою квартиру проведен телефон! Короче, вы поняли: такие бумажки я обычно не читаю. Ну, разве что, бывает, развеселит фамилия лица, чья подпись там стоит. Однажды я увидела спокойно так себе напечатанное и расписанное «Чингачгук», не смогла удержаться от дикого хохота, и пришлось потом объяснять, что так мой организм реагирует на острый перец в хот-доге, который я купила у входа в банк.

– А ты знаешь, что там пишут? – спросила я Томаса.

– Я помогал их составлять. Я учился на юридическом в Принстоне.

– Да? – тут уже мои брови потянулись вверх. – Учился? Значит, бросил такой колледж?

– Да, – ответил он. – Год назад меня завербовала Корпорация. Принстон – их университет. Они уже две сотни лет отбирают себе там сотрудников. Из лучших.

Все же он зазнайка немного. Хотя я бы тоже на его месте зазнавалась.

– А твоя мама знает?

– Нет пока, – нахмурился он.

Видимо, его это удручало. А кого нет? Я вот тоже от своих все скрываю. Они думают, я подрабатываю няней: обычной, разумеется, – зарабатываю деньги, чтобы пробиться на Бродвей, и беру уроки танцев и пения. (За этим мы и рванули с Кэтрин в Нью-Йорк полгода назад.) На семейных вечеринках нам приходилось исполнять номер из «Кошек». Мы завывали «Мэкавети, Мэкавети» от всей души – так, что мои верили, а соседи пугались, что поблизости завелись дичайшие койоты.

Так что там Томас хотел сказать о контрактах?

– И что говорится о нарушении родительских инструкций? – спросила я.

– Неважно, – пробубнил он и встал, как будто чтобы размять ноги.

– Нет, важно.

– Да нет. Зря я поднял эту тему. Это не имеет значения.

– Эй, – я тоже встала. – Чего ты там темнишь?

Он обернулся, руки в карманах.

– В некоторых случаях… увольнение.

– Ничего себе! Как жестко! И ты это сост…

– А в некоторых – смертная казнь, – договорил он.

Я так и села. Меня могут казнить? Ну, там уж, наверное, я должна такое натворить! Так что ко мне это никакого отношения никогда иметь не будет. Спросила спокойно:

– А за что смертная казнь?

– В том числе за то, что ребенка унесут гарпии. Извини, я не хотел тебя пугать. – Он присел рядом и взял меня за руку. – Я ведь думал, ты и так знаешь, ты же подписала контракт. И ты так переживала, когда появились эти твари…

– Я испугалась за Петера!

Он погладил меня по руке:

– Извини.

– Да ладно уж.

Его ладонь была большая и теплая, и когда он задержал мою руку в своей, стало так спокойно и все страхи на свете исчезли. Вот странно.

– Ты передашь в агентство, чтобы они разыскивали Селию? – спросила я.

– Да, – ответил он.

Его ладонь ушла – он потер подбородок в задумчивости. Я вздохнула.

– С Селией Барментано и амброзией не все понятно, – произнес Томас, – зачем бы она оставляла бутылку, если забрала всю амброзию целиком? Зачем тратить время, переливать напиток в другую тару, когда в любой момент тебя могут застукать?.. У тебя никакая посуда не пропала?

Понимаете, я не стала рассказывать про сверток с деньгами. В событиях, о которых я сообщила Томасу, они не играли никакой роли. Да и вообще, говорить в приличном обществе о деньгах не принято, правда?

– У меня была одна кастрюля.

– Да? – оживился Томас.

– Она стояла в шкафу. Большая такая, с крышкой.

– Ну вот! – сказал Томас.

– Что – вот?

– Селия – если предположить, что это была она, – плеснула туда немного амброзии.

– Немного? Да в эту кастрюлю я войду! Если бы она взяла немного, выбрала бы тару помельче – у меня там набор пивных кружек стоял, с удобными захлопывающимися крышками!

– Ты так любишь пиво? – поднял он одну бровь.

– Да не очень-то. Это подруга подарила на день рождения.

Кэт всегда дарит подарки не раздумывая особо. Зато никогда не знаешь, чего ждать. На мое восемнадцатилетие она приперла непонятной формы лук со стрелами, сказала, что он называется арбамет или араблет (не помню уж точно) и что когда она его увидела, то сразу поняла: это именно то, что меня обрадует. Я и правда тогда обрадовалась – тому, что на этот раз это, слава богу, не громадный расписной керамический горшок (который я передарила тете Маргарет, а она вкопала его в саду и посадила туда большой цветущий куст).

– Амброзию невозможно отлить в кружку, – сказал Томас. – Она как шампанское, которое хорошенько потрясли. Она разбрызгается на три фута вокруг… – Потом задумчиво добавил: – Значит, кроссовки ей понадобились для подросшего сына.

– Для Мосика? И швейцар их сказал, лет семи… Значит, она дала ему выпить ого-го сколько, если он так вырос!

– Амброзия действует по-разному – в зависимости от природы существа. Вампиру достаточно глотка, чтобы повзрослеть на несколько лет. Полубогу нужно пить ее несколько дней. А богу – и того дольше.

– Да? Ну… Если Селия взяла чуть-чуть, куда же делось все остальное? – спросила я.

– Не знаю, – Томас пожал плечами. А потом вдруг спросил с улыбкой: – А ты что, всегда проверяешь, на месте ли кастрюли, когда приходишь домой?

– Да, – сказала я, немного смутившись.

Томас раскрыл мобильник и нажал кнопку:

– Агент Томас Дабкин. Выдайте общий запрос о местонахождении супругов Барментано и их сына Микеланджело, по-семейному – Мосика. Так? – обратился он ко мне.

Я закивала. А он продолжил говорить в трубку:

– Да. Попросить не уезжать и дождаться меня для беседы. Имеется информация, что Селия Барментано незаконно присвоила некоторое количество амброзии. Да, в Нью-Йорке.

Он положил телефон в карман пиджака, который лежал рядом на спинке дивана.

– Ты забыл объявить в розыск Гермеса Олимпуса, – сказала я и важно скрестила руки. А вы бы что чувствовали, подсказывая, что делать агенту 007?

– Официально он не пропадал.

– А как же автоот…

– Запись на автоответчике могла быть шуткой.

– Но… – взвилась я.

– Нет, я-то понимаю, что он был абсолютно серьезен, – Томас поднял руки вверх, словно защищаясь. – Но. Официально до завтрашних, то есть уже сегодняшних, двух часов дня Гермес Олимпус имеет право быть где угодно. И никого, в том числе и тебя, это не касается.

– Значит, мы будем сидеть и ждать двух часов, а он в это время улетит… – я взмахнула рукой, – черт-те куда.

– Он и так уже черт-те где, – сказал Томас. – Не переживай ты. Не прижучим Гермеса, так у Петера еще и мать должна быть.

– А то я считала, что они размножаются делением, как амебы, – саркастично хмыкнула я.

Ну, вообще-то, до того, как Гермес мне сообщил, что у Петера один из родителей бог (что подразумевало наличие и другого родителя), у меня были сомнения, откуда берутся дети у богов. Ну, знаете, есть же всякие легенды – кто из глины кого-то лепил, кто еще как вытворял. Опять же Троица всегда меня запутывала – кто кому кто там есть? Если трое как бы едины… То похоже на деление, да?

– А кто, кстати, его мать? – спросила я.

– Гермес не сообщил эту информацию в агентство.

– Может, что-то тут нечисто? Может, он украл Петера у матери? – осенило меня.

– Зачем? – спросил Томас. – Петер и так принадлежит ему, в смысле, на равных правах с матерью.

– А вдруг его лишили родительских прав в… в… судебном порядке?

– Боги могут проиграть суд только таким же, как они, то есть – богам. У других нет никаких шансов, – сообщил Томас и спросил: – Вроде в учебнике это было?

– В каком учебнике?

– Начальный курс для нянь.

– А-а, ну да…

Я отнеслась к новой работе очень ответственно и засела за чтение талмуда, который мне вручили в агентстве, в первый же вечер. Вступительная статья была о том, как нужен этот учебник каждой няне особенных детей. В этом авторам удалось меня убедить. А также в том, что учебники пишут зануды. Я просмотрела некоторые картинки (больше всего хотелось узнать, как выглядят инопланетяне – ну и насмешили они меня!), после этого талмуд был похоронен в шкафу под грудой одежды. А я решила облегчить жизнь последующим поколениям нянь, а также родителям особенных детей и написать для них «Руководство». Там будет только важное и ничего лишнего. Думаю, двух страниц хватит.

– Тем более это Гермес Олимпус, – продолжал Томас, – он и богам не проиграет, он известен своей хитростью. Читала мифы Древней Греции?

– А, мифы, – неопределенно сказала я и решила уйти от опасных тем: – А если выяснить, кто мать Петера, не удастся?

– Удастся.

– А если нет?

– Тогда Петера воспитает Корпорация. В любом случае тебе не придется взваливать заботу о нем на себя, – миролюбиво сказал Томас и снова взял меня за руку.

Но я выдернула ее:

– А я о себе и не беспокоюсь!

– Тш-ш, – сказал Томас и кивнул в сторону открытой двери спальни.

Я договорила уже тихо:

– Я переживаю за малыша – как он будет без родителей?

– Если так и получится – в чем я очень сомневаюсь, – Корпорация его не оставит, не бойся. Он будет расти в довольстве и роскоши. А потом останется работать в Корпорации.

– И будет там вкалывать всю жизнь?

– Нет, всего пятьдесят лет. Но большинство из них бессмертны, так что…

– А если кто-то не захочет остаться?

– Не имеют права отказаться. Контракт.

– Тоже ты составлял?

– Не подозревай меня во всех злодеяниях мира. Это очень старый закон. Ему лет пятьсот. И потом, любой бы душу продал за работу в Корпорации. Если бы знал о ее существовании.

– Возможно.

Томас сказал:

– Я сделаю все, чтобы найти Гермеса или его жену, обещаю.

– Хорошо, – я посмотрела в его глаза. А они у него такие… Синие!

Я быстро отвела взгляд. Томас и не заметил моего смущения, он зевнул и потянулся.

– Извини. Я так устал. Ты, наверное, тоже.

– Да, – сказала я, вставая. – Прилягу в спальне.

– А диван мой, – сказал он и хлопнул ладонью по сидушке. – Довольно мягкий.

– Спокойной ночи, – сказала я и зашла в спальню.

Петер тихонько посапывал, уткнувшись в подушку. Я поправила у него одеяло, умылась и устроилась спать на второй кровати.