Читать книгу Жизнь моя, иль ты приснилась мне… - Лилия Задорнова - Страница 6

Через месяц после окончания школы Кире исполнилось семнадцать. На семейном совете, состоящем из Марии и самой внучки, было решено, что Кира начнет работать, поскольку материальное положение семьи было плачевным, а параллельно год будет готовиться к поступлению в институт. Кира хотела стать журналистом.

После окончания средней школы из одежды у Киры было одно летнее платьишко, сшитое ею же самой на школьных уроках домоводства, и черная вязаная кофта. Надо было заработать на одежду, необходимую уже не школьнице, а девушке. Не было средств и на поездку для сдачи экзаменов в институт или университет, а хотелось ей учиться ни много ни мало где-нибудь в Киеве, Ленинграде или в Москве. Кира стала работать там, куда ее взяли еще несовершеннолетней, без специального образования, мотальщицей на местной ткацкой фабрике.

Когда Кира была достаточно маленькой, лет в пять-семь, бабушка Мария рассказывала ей:

– Я была молода, жила тогда в Смоленске. Однажды старец гадал мне на воде. Взял пустую бутылку, опустил ее в воду против течения реки и, слушая журчание воды, говорил мне о моем будущем.

Подробно маленькой внучке Мария о предсказаниях старца не рассказывала, но одно Кира запомнила навсегда.

– Он сказал мне, – продолжала Мария, – что умру я в шестьдесят пять лет.

Шли годы и девочка машинально отсчитывала возраст бабушки, хотя в такие глупости, как какие-то гадания и предсказания, абсолютно не верила.

В год окончания Кирой средней школы в августе Марии исполнилось шестьдесят четыре года. К этому времени она все еще работала санитаркой в том же санатории для больных туберкулезом. Также убирала и мыла палаты больных, коридоры санатория и все другие имеющиеся помещения на закрепленном за ней этаже.

Конечно, она прекрасно понимала значение образования и предоставляемые им возможности для внучки. Именно поэтому после интерната-восьмилетки решила дать возможность Кире получить среднее образование, без наличия которого получить высшее образование просто невозможно. Она всегда говорила:

– У Киры хороший ум, ей обязательно нужно учиться дальше. Вот я не выучилась, поэтому и мою полы и убираю дерьмо за другими всю свою жизнь!

К этому времени она говорила, что страшно устала от своей тяжелой жизни и хотела бы умереть.

– Одно меня беспокоит, – говорила она время от времени внучке, – как ты выживешь без меня рядом с пьющим дедом?

– Ну, во-первых, – трезво рассуждала Кира, – ты не умрешь, ты совсем не старая. А во-вторых, что за меня бояться, я же все умею: готовить еду умею, убраться – без проблем. Шить, вязать умею. Не пропаду.

Что так беспокоило Марию, почему свое беспокойство она связывала с Матвеем, Кира поняла несколько позднее, а пока ее обеспокоенность казалась внучке смешной и беспочвенной. То, что Мария последний год при кашле отхаркивалась кровью и что надо бы проверить легкие, было очевидным, но она этого не делала.

Шел конец весны, скоро август и Марии исполнится шестьдесят шесть лет! Все эти предсказания – враки! Кира так и знала, но на всякий случай хотела, чтобы август наступил все же поскорее.

В июне Марию обследовали тут же, по месту работы в санатории, и нашли открытую форму туберкулеза легких. Кашляла кровью она не зря! Ее положили в санаторий, уже лечиться.

Шел июнь. Было свежее прибалтийское лето. В те годы в субботу и воскресенье район города Панямуне, расположенный вдоль реки Нямунас, просто оккупировался каунассцами, которые после трудовой недели выезжали кто семьями, кто с друзьями, а кто и с теми и другими на Панямунский песочный пляж на целый день покупаться в реке, позагорать, попить пивка, а то и крепленого литовского винца или водочки.

Отдохнуть в выходные приезжал сюда практически весь город. А поскольку сам пляж не мог вместить все количество приезжавшего сюда народа, прилегающая к пляжу часть начинавшегося соснового леса была просто устлана отдыхающими. Иногда непросто было пройти мимо отдельных групп людей. Отдыхавшие брали с собой «скатерти-самобранки», на которых располагались сами и на них же расстилали скатерти с провизией на день: пили, ели, играли кто во что горазд, в общем, «культурно отдыхали».

На самом деле, местное население, и особенно литовцы, умели не только работать, но и действительно культурно отдыхать: откровенно пьяных практически не было видно; не дрались, рядом растущую зелень и кусты не поганили. Все было чинно и благородно!

Кира с Ольгой, которая после учебного года на каникулах тоже обитала у бабушки с дедом, жили рядом с Панямунским пляжем и ходили туда прямо из дома. Кира – покупаться, Ольга – позагорать и пособирать в свой адрес очередные комплименты от мужской части отдыхающих, плавать она не умела и учиться не желала. Кира была очень белокожей и ей постоянно кто-нибудь давал советы, как нужно загорать, чтобы не сгореть. А это уж она хорошо знала, так как лет в одиннадцать бабуся впервые взяла ее по путевке от своего санатория на Балтийское море, в Палангу. Там с Киры, побывшей на ветерке на пляже, когда солнце не было прямым, а было в дымке, вечером просто «чулком» снимали сгоревшую кожу. А Мария, коря себя за такую неосмотрительность, причитала:

– Ну что же я, дура старая, недосмотрела! Должна была понимать, что на солнце с такой белой кожей – шутки плохи.

Остальное время Кира провела в тот раз в Паланге, практически сутками лежа на животе, с кефиром и сметаной на спине. Других доступных средств против подобного рода ожогов в то время в продаже просто не было. Остальные отдыхающие в это время купались в море и с удовольствием загорали. Так что советы по поводу правильного загара с ее кожей ей уже были ни к чему – у нее на этот счет был хорошо запомнившийся личный опыт…

Заканчивался первый месяц лета – июнь. Мария лечилась в санатории. Кира на застекленной веранде, которая летом служила кухней, на плите с газом в баллонах жарила для них с Ольгой блины. Неожиданно в дверях появился врач Лауринавичус, работавший с бабушкой в санатории. Жил он с ними в одном дворе в соседнем крайнем двухэтажном доме. Лауринавичус вошел в дом со скорбным лицом и сразу, без какого-либо вступления, сообщил, что Мария Савельевна сегодня утром умерла.

Сковородка выпала из рук Киры. Ольга заголосила, как голосят в этих случаях бабы… До шестидесяти шестилетия Марии оставалось чуть больше месяца. Ей было полных шестьдесят пять!

Ни Матвей, ни девочки не занимались организацией похорон и не знали, кто и на какие средства их провел. Похороны Марии превратились в большую процессию. Непонятно даже, откуда было так много народу, русских, а в большинстве своем – литовцев, на похоронах санитарки, простой русской женщины?! Мария искренне любила людей и они отвечали ей взаимностью.

Кира вдруг осознала, что практически ничего не знала о жизни бабушки до приезда ее в Литву. Просто ничего, кроме того, что та работала до войны официанткой в Смоленске в ресторане для работников силовых органов и имела сына Бруно от какого-то Коваленко, который затем жил в Минске и погиб в годы войны на фронте. Были ли у нее оставшиеся там родные, почему она никогда не писала и не получала писем из России, были ли у нее братья и сестры; почему ее однажды в трагические тридцать седьмые на сутки арестовывали и сразу отпустили? Как она вообще жила и чем жила там, в своей молодости… Теперь она никогда этого уже не узнает…