Читать книгу ЧЕЛОВЕК или…? По ту сторону жизни - Лим Март - Страница 3

27

Как приятно было снова увидеть родной дом, к которому я, наконец-таки, добрался и, отдышавшись немного, поднялся на свой четвертый этаж. Но тут, вспомнил, что у меня же нет ключа от своей собственной квартиры, он остался в одежде, которая была на мне в день происшествия. Горечь и усталость завладели мной, совершенно поникши, я подошел к двери, но она на мое удивление оказалась не заперта. Я был, признаюсь безумно рад этому, хоть и не понимал, почему дверь была открыта. Конечно, я же перед отъездом Энни, вручил ей дубликат ключа на случай, если она вернется, когда я еще буду на работе. И сознание того, что она сейчас находится в квартире, заполняло меня оптимизмом и желанием как можно скорее увидеться с ней. Но, зайдя вовнутрь, оказалось, что моя радость была слишком преждевременна и краткосрочна. Энни в ней не оказалось и, захлопнув за собой дверь, я заметил на полу газету. «Откуда она здесь взялась?» – подумал я. Поднял ее и подошел к окну, знакомый вид и до боли родной заполнил меня своей неповторимостью и значимостью. Это была моя жизнь, да, это было то, к чему я так стремился и что старался догнать и вернуть назад, серая, но свободная, лично моя и ничья больше. Зачем я опустил в тот момент глаза, разбивая свое умиротворение, и взглянул в газету? Хотя, я все равно или поздно узнал бы все со временем, но может быть тогда, я прожил бы, довольствуясь жизнью, хоть на некоторое время больше, хоть на миг продлил бы свое призрачное и иллюзорно тлетворное существование, которое теперь открыло и проявляло передо мной свою другую негативную сторону. Когда я опустил взгляд, то увиденное повергло меня в шок, превратило мою жизнь в кошмар и перечеркнуло ее. На первой полосе была напечатана моя фотография почти на всю страницу, а заголовок над ней гласил: «Кто он человек или…?» После «или» стояло многоточие. Для меня эти точки приобрели совершенно иной символический смысл, они означали все, все и ничего – жизнь на конце, у которой не одна, а несколько точек, означающих ее полное и безвозвратное завершение. Вот теперь, что преподнесла мне судьба, она сумела воплотить в жизнь фантазии, которые даже предположить было бы не возможно и не реально. В недоумении и, не воспринимая смысла слов, так как они звучали страшным роком в моем сознании, я начал читать статью с этим ужасным заголовком. Там было сказано, что «мужчину, которого сбила машина, отвезли в больницу, у него было сотрясение мозга и открытый перелом правой руки, требующий хирургического вмешательства. Но во время операции, выяснилось, что, он отличается от всех остальных людей, пока решено было не разглашать, чем именно, но фотографии и некоторые документы, найденные рядом, свидетельствовали о том, что этот якобы человек на самом деле является экспериментальной моделью, подобием человека, созданным в корпорации исследований и новых технологий. Но, как оказалось, проект был закрыт, и все прилагающие к нему образцы и объекты должны были быть уничтожены. Но как выяснилось теперь, вопреки приказу свыше псевдо человеку каким-то образом сохранили жизнь, и он все еще продолжает существовать спустя тридцать с лишним лет. Федеральные службы не сумели скрыть эту сенсационную новость от прессы, и теперь эта информация стала доступна общественности. Все вправе знать, кто может существовать рядом с нами и что еще за экспериментальный объект может угрожать нашей жизни.» Я не мог уже читать дальше и получать губительную информацию все больше затягивающую меня в трясину, я смотрел на эту статью, не в силах поверить в ее реальность. Она своим содержанием перечеркивала всю мою жизнь, все мое восприятие и сущность. «Значит, я не человек, я являюсь плодом научного эксперимента?!» Это никак не мог принять и осознать мой разум. В моей голове творилось бог весть что, я был не в силах не здраво все обдумать, не понять, что происходит, никак не мог взять себя в руки и собраться с мыслями. Во мне все будто оцепенело и не желало принимать такую странную и фантастичную действительность. В это время входная дверь распахнулась и в ней появилась Энни, когда она увидела меня, улыбка засияла на ее лице, и она сказала:

– Боже, я так волновалась… где ты пропадал? Вот уже два дня я не нахожу себе места… Вчера кто-то приходил, какие-то люди но я побоялась открыть…

Все было как в тумане, будто во сне. Но с нетерпением не дожидаясь ответа, она направилась ко мне, ее глаза светились счастьем и любовью.

– Как я рада снова видеть тебя, – с этими словами Энни приблизилась и только теперь смогла заметить мои повязки.

– Что случилось, что с твоей головой и рукой, почему они в бинтах? Энни взглянула мне в глаза и испугалась:

– Господи, да, что это с тобой? У тебя такой вид, будто ты увидел свою смерть! Энни смотрела на меня пытливым взглядом, а я ничего не мог сказать ей в ответ, замер на месте. Со стороны, думаю, можно было бы подумать, что я спятил и находился совершенно в другом времени и измерении.

– Что это? Газета? Откуда она?

Я смотрел на нее отрешенным и опустошенным взглядом и оставался все так же, неподвижен. Она никак не могла понять, в чем же дело, что случилось со мной и с нетерпением, раздраженно произнесла:

– Да, что с тобой, опомнись, приди в себя, скажи хоть что-нибудь! Она заглянула в газету и удивленно произнесла:

– Боже, да это же твоя фотография. Что это?. Она выхватила ее у меня и начала читать. По ее лицу можно было судить, что она чувствует в этот момент, можно было уловить и наблюдать, как невероятное недоумение, страх и боль душат, терзают и истязают ее изнутри. Вдруг, газета выпала у нее из рук, она посмотрела таким взглядом, выражение которого, мне не забыть никогда, в нем было столько горечи, отчаянья, панического ужаса и безысходности, что я понемногу начал осознавать случившееся и плачевность своего нынешнего положения. Она, не отрывая от меня своего пристального взгляда, попятилась назад, ее движения, чем-то напоминали невменяемость, были растерянны и хаотичны. И я услышал слова, вырвавшиеся из ее груди, которые раскрывали правду ее корыстной лжи и обмана:

– Так вот почему? Поэтому мне столько заплатили… Значит ты… не человек, не…. настоящий! Вот почему они наблюдали за тобой, вот значит зачем, я должна была выяснить, что ты знаешь о себе. ……..О том, что ты нечто! Как я могла испытать чувства именно к тебе? Как?……. Она все больше и больше, удалялась к двери, выкрикивая, и в не себя, мотая головой, рассекая воздух руками. Нет, я не могу любить тебя, ты же не человек, я не смогу, это выше моего восприятия. ….Неистово мотая головой, словами и жестами пыталась оправдать и защитить себя от такой горькой и жестокой правды, которая так унизила и выявила ее ничтожность и слабость. Нет, такая жизнь не для меня!….. Ты слишком необычен! ……..Это выше меня! И с этими словами, добравшись до двери, она кинулась наружу, освобождаясь и убегая от такой навязчивой и не входящей в ее понимание действительности. Я ринулся за ней, но дверь, захлопнувшаяся прямо передо мной, дала понять, что проход к счастью для меня закрыт уже навечно и навсегда. Стоя перед дверью, я смог вымолвить лишь ее имя: «Энни», и разобрал приглушенные еле-еле различимые ее слова: «Мое имя Сара». Лучше бы я не знал, не слышал их, и она всегда бы оставалась для меня только Энни и никем больше. От бессилия и сознания всего того, что случилось, я был повержен и побежден, понимая то, что как я и не бежал, догнать жизнь, принадлежащую мне, так и не смог. И теперь, как и я сам, и думаю, никто уже не знает, кем я являюсь на самом деле, и что со мной будет дальше. Под гнетом этих мыслей мое тело, теряя силы и жизнь, соскользнуло в холодный и сырой угол рядом с дверью. И как будто в дурмане, всматриваясь в мельчайшие предметы и огрехи на потолке, на стенах, я чувствовал, что на меня нависают камеры со всех сторон. Я хотел их найти, увидеть, и уничтожить в сознании. Совершенно не желая думать и принимать реальность, закрыл глаза, и окунулся в спасительную глубину отчуждения от жизни и от самого себя, погружаясь в кромешную и безликую темную пропасть.

28

– Сэр, вы поранили руку! – воскликнул Дэвид, доставая из кармана черных брюк аналогичного цвета свой аккуратно сложенный шелковый платок и протягивая мужчине, рассвирепевшему до безумия.

– Какая же это рана? Простая царапина. Оглянись! То, что теперь творится, вот это и есть рана глубокая и изнывающая, – многозначительно произнес он, отмахнувшись от предложенного клочка материи, и совершенно не придавая никакого значения каплям крови, стекавшим с ровно рассеченного пореза, которые падали в липкую подвальную грязь на полу и образовывали однородную и ядовито багровую жижу.

– Простите, сэр, – сказал Дэвид, извиваясь вокруг пожилого и статного человека, задумавшегося и вновь вернувшего свое былое самообладание и волю, – Но почему вы не разделались с ними, что помешало вам?

– Я не знал, что Боб был опасен. Это моя ошибка, понадеялся, что полного придурка в жизни должно волновать лишь свое личное благополучие и только. А оказалось, в его голове назревали какие-то нелепые и совершенно непредсказуемые деяния. Химикаты мне были необходимы, для создания новых материй, но на не удачу, они имели побочный легко воспламеняющийся эффект. Но разве кто-нибудь в состоянии понять, куда может все это зависти?! Такая глупость Боба… Как же я не подумал, что она как раз и страшна и совершенно не управляема.

– А Грем? Если у вас была возможность, почему вы не уничтожили его раньше?

Хмурый и чертовски недовольный собой пожилой мужчина, осунулся, его щеки впали, голова повисла на тонкой шее, а лицо покрыла неминуемая тень уже не малых и неспокойных лет. Теперь по его виду можно было легко определить обременительно старческий возраст этого человека, и, прервав учащенное дыхание, он совершенно непримиримо с чувством непростительной и не имеющей никакого оправдания вины, на тяжелом и хриплом выдохе произнес:

– Я вычеркнул его, забыл о нем, и не учел то, что он пристрастен. Сейчас, будь уверен, самолично бы задушил его своими же собственными руками, а раньше… я был еще слишком молод и слишком слаб!

*

Юная и растерянная девушка в строгом и тесно облегающем деловом костюме, только приступившая к работе секретаря, появилась в дверях своего начальника довольно-таки молодого мужчины, но достаточно компетентного для руководящей должности такого ранга. Когда она зашла в кабинет, этот человек внешне не совсем соответствующий своему высококвалифицированному и незаурядно интеллектуальному уровню, смотрел в окно и полностью был поглощен глубокими и отрешенными от окружающего мира размышлениями, но спинным мозгом почувствовал ее непозволительно произвольное вторжение и так, и не оборачиваясь, сухо и твердо произнес:

– В чем дело, Лора? Я же просил не беспокоить меня!

Девушка за два месяца работы под его руководством так и не смогла привыкнуть к столь строгому и надменному тону этого человека, и в ней все леденело и съеживалось каждый раз, как только до нее доносилась пронзительная и резкая интонация его агрессивно укоризненных слов. Поэтому Лора ответила, прерываясь и дрожа, как осиновый лист:

– Но…… к вам……, вас в настойчивой форме просит принять женщина.

Он обернулся, и к завораживающему и заключающему в состояние оцепенения гневному голосу, добавился еще его суровый и надменный взгляд:

– Я занят! Какая, еще женщина? – он произнес так же сдержанно, и не повышая голос, но с той же жесткой и негативной интонацией.

– Ин….на Старк.

После услышанных слов, мужчина с грубыми и резкими чертами лица, презрительно посмотрел на эту несчастную девушку, взглядом выпустив в ее сторону сотню острых, смертоносных стрел, и прокричал, уже не имея возможности сдерживать свою неодолимую злость и ненависть:

– Кто?…Идиотка, что ты болтаешь?

Я…, не знаю, с..эр, но она… представилась мне име… нно так, – произнесла Лора, одолевая столь безудержный и властный тон своего босса.

– Вот, дьявол! Впустить! Да поживее! – завопил он вне себя от недовольства и негодования.

Девушка молниеносно вылетела из его отягощающего и мрачного кабинета, где царила атмосфера эмоционального накала и напряжения. А буквально спустя несколько секунд, в комнату вошла встревоженная и испуганная женщина тридцати двух лет. Как только она появилась, разъяренный человек налетел на нее как коршун, грубо схватив за локоть, и резко захлопнул дверь.

– Значит Инна Старк?!

– Именно так! – сказала она твердо и уверенно в себе.

После этих слов он склонился над ней, изогнувшись вдвое, сжал ее хрупкие плечи своими крепкими, но невероятно тонкими длинными пальцами, и впился прямо в ее несокрушимые широко-распахнутые глаза яростным и ожесточенным взглядом:

– Хочешь вывести меня из себя. Забыла, кто ты теперь?

– Кто я? Забитая и загнанная женщина, вот кто!

– В чем дело? Что на тебя нашло? Что это еще за фокусы? Ты не должна была здесь больше появляться, а уж тем более называть свое подлинное имя! Его взгляд источал негасимые и незатухающие искры недовольства и укора.

Женщина с напором и бесстрашием высвободила свои смуглые, напряженные плечи и сказала, повысив тон:

– Вы же обещали мне! Обещали не трогать Грема!

Саркастическая улыбка расплылась на его все еще каменно-гневном лице, и он сказал:

– Значит, спустя несколько месяцев после произошедшего, ты приходишь ко мне с упреками? Не поздновато ли, как ты думаешь?

И со слезами, навернувшимися на ее печальные глаза, она произнесла расстроено с досадой, и с сожалением:

– Я ни о чем не знала, вы же сами полностью отгородили меня от цивилизованной жизни. Откуда мне было знать?

– Но как же тебе удалось выяснить о трагедии теперь?

– Фостер сказал мне, я заметила, что он что-то недоговаривает, и заставила раскрыть правду о его странных недомолвках. Теперь я все знаю! – сказала она с грустью и с невероятной скорбью в голосе.

Высокий и стройный мужчина изменился в лице, приняв более снисходительный вид, и уже более спокойно и сдержанно произнес:

– Инна, возьми себя в руки, не надо так нервничать.

Но ею овладела нескончаемое отчаянье и ненависть, и, не желая выслушивать его утешительно ядовитые слова, она закричала, не помня себя и не осознавая свое разъяренное невменяемое состояние:

– Я поверила вам! Поверила! А вы…

– Инна, я не виноват в том, что произошло, как ты можешь считать, что я способен на такое?, – серьезно и полностью уравновешенно произнес этот человек, уже всецело контролирующий себя и сложившуюся ситуацию.

– Нет, это вы….

– Не спорю, Инна, за рулем катера находился мой человек, но он был приставлен для того, чтобы просто вести наблюдение и обеспечивать всем нам безопасность, включая и Грема тоже. А если ты в курсе того, что произошло то, должна знать, что да, Грем остался инвалидом, но мой человек сгорел заживо! Неужели ты думаешь, что это тоже было подстроено. Думаешь, что он был самоубийцей, что ли? И, кроме того, я может и грешен, и не всегда придерживаюсь закона и общечеловеческих устоев и правил, но не до такой же все-таки степени.

Во время того, как девушку пытался вразумить и успокоить этот высокий и выдержанный мужчина, она все также смотрела на него широко распахнутыми глазами, полными слез и печали.

– Ну, давай присядь Инна, тебе станет легче. Ничего не поделаешь, такова жизнь.

Она присела, но это ничуть не помогло ее вопиющему и безутешному состоянию.

– Но тогда почему? – спросила она.

– Я также как и ты не знаю, что явилось причиной столь ужасного происшествия, может, Фкенк потерял управление или что-то еще. Он поведать нам об этом уже не сможет, а сам Грем рассказывал, что замешкался и не смог заметить мчащегося в его сторону катера, больше, к сожалению, мне ничего не известно.

Она полностью поникла и съежилась, как провинившийся котенок, загнанный в угол безысходности и беспомощности.

– Значит, это я виновата, если бы я предупредила его днем раньше, рассказала о том, что мы уже никогда не увидимся, он бы так и не поехал на это коварное и злополучное озеро.

– Не вини себя, это проделки судьбы. Разве ты могла предвидеть ее и предугадать?! – сказал он, отводя уклончивый взгляд в сторону, не показывая вида, что он говорит не серьезно и, совершенно не веря в предпосылки и превратности судьбы, пытаясь только успокоить и подбодрить ее.

– Да такое предвидеть не возможно никогда, но почему же она именно к нему была так жестока и беспощадна?

– Об этом остается только гадать, может, что-то и явилось следствием такого поворота событий, как знать?

– Как бы я хотела поддержать его, помочь справиться с таким плачевным положением – физической неполноценности. Разрешите мне увидеться с ним, прошу вас!

Его лицо опять приобрело строгий и непреклонный вид:

– Нет! У тебя в свое время был выбор, и ты, Инна, его уже сделала.

– Но вы же загнали меня в угол!

– Инна, не я был виноват в том, что ты как бы это мягче сказать,… позаимствовала дорогостоящие и редкие препараты из лаборатории. Но самое интересное подставила себя совершенно впустую, абсолютно безрезультативно. Все равно твой отец умер, а с чем осталась ты?

– Как вы так можете? – Ее глаза сквозь пелену слез сверкнули ярким пламенным огнем полным ненависти и боли.

– Да, если бы я не предоставил тебе настолько выгодную сделку: до конца своих дней ни в чем не нуждаться, жить совершенно, не думая о материальном благополучии, что бы ты получила взамен – вероятность прозябать долгие годы в камере тюремного заточения?!

– Но так это вы сами уличили меня год назад! А я не думала, даже не могла предположить, что вы, воспользовавшись моим горем и безвыходным положением, толкнувшим на воровство ради родного мне человека, убережете неопровержимые доказательства моей вины, решите шантажировать спустя несколько месяцев и погубить мою жизнь!

– Да, но ты поддалась и согласилась с моими условиями.

– Вы прекрасно знаете, что я пошла на это не ради своей личной выгоды и благополучия.

Опять его лицо исказила саркастическая и ехидная ухмылка:

– Ну, конечно, я знаю твое самопожертвование безгранично. Считала, что Грему будет легче, если он избежит участи многолетнего ожидания своей единственной и ненаглядной, и не будет каждую неделю переживать и беспокоиться после кратковременных и редких свиданий о твоей безвольной и невыносимой жизни в камере строгого режима. Глупо! Это тебя бы терзало и грызло сочувствие за любимого человека, который находится в неволе. Почему ты считаешь, что он такой же, как ты?

– Вы не знаете его! – уверенно и гневно произнесла девушка.

– Ну конечно, хочешь сказать, что я вообще не знаю людей? Но одного человека я все-таки раскусил, не так ли? Думаешь, почему я выбрал именно тебя? Ты же пошла на это не только из-за избавления Грема от лишних переживаний и проблем! Я прав? Мелвин! Тебе стало жаль его. Твоей доброте и самопожертвования нет предела, ты думаешь только о других, совершенно бескорыстно и с невероятно небывалой любовью и самоотдачей, не желая хоть что-то выгадать и получить для себя взамен. Инна разве можно иметь такое большое и открытое сердце в этом жестоком и несправедливом мире?!

– Доброта спасет его!

– Как же ты наивна. Знаешь, мне иногда становиться жаль тебя за твое столь редкостное и невероятное простодушие.

– Неужели вы еще можете испытывать хоть какие-то позитивные чувства? А ведь раньше их было в вас куда больше. Что случилось, куда делся тот человек, который перевел меня в свой отдел и был так чуток и снисходителен. Я восхищалась вами, вашим талантом, рвением, непрестанностью и самоотверженностью. Доктор, как вы могли потерять себя?

– Не называй меня так! Я теперь глава отдела исследований и передовых технологий!

– Неужели, вы уже никогда не станете таким, как прежде?

– Хватит, Инна! Тебе уже пора уходить и заниматься своими прямыми обязанностями, исполнять долг примерной и любящей матери.

– Но я же могу и передумать. Теперь, когда Грем такой, …он нуждается во мне, как никогда раньше и даже если меня осудят, для него мое возвращение станет спасением и вернет, может быть не совсем к полноценной, но к значимой и самоуверенной жизни …. А тюрьма, меня не страшит.

– Перестань, хочешь внушить мне, что оставишь Мелвина, теперь после того как еще больше привязалась к нему? Нет! Насчет тебя я абсолютно уверен, ты никогда не сможешь хоть как-то уязвить и ранить его.

Девушка в отчаянии от его правоты и от своей безвыходной ситуации, не зная, что ей делать, как найти хоть какую-то ниточку, хоть какую-то зацепку, чтобы взять вверх над этим несокрушимым и непробиваемым человеком, гневно и безудержно произнесла:

– Вы думаете, что все просчитали, и что можете всем контролировать, и чувствовать себя совершенно неуязвимым и безукоризненным? А если я через несколько лет расскажу все Мелвину или прессе? Вы не боитесь этого?

Мужчина посмотрел на нее, не веря собственным ушам и недопонимая, как умная и здравомыслящая женщина может забрасывать его угрозами, зная очевидность их определенной несбыточности и нереальности:

– Никогда ты не сделаешь этого. Неужели ты подвергнешь его жизнь столь немыслимому шоку и неминуемой опасности? Сама, не дура, прекрасно понимаешь, к чему может это все привести. А ты слишком любишь его, чтобы так поступить. У нас общие задачи и цели Инна, так что давай лучше прекратим бестолковые и безосновательные угрозы. Да и запомни на будущее, следи, чтобы Мелвин особо не выделялся из толпы, это также как в наших, так и в его же собственных интересах. – он, задумался, глядя на несчастную и уже полностью обезволенную женщину и добавил с омерзительной усмешкой исказившей его самодовольное лицо, – интересно, а если бы я смог предоставить тебе выбор между Гремом и Мелвином, если не считать угрозы приговора за твои незаконные действия, кого бы ты предпочла теперь? …Ответь! Кто тебе дороже?

Инна опустила свои тяжелые, и горькие от слез глаза. Выбор! Он всегда есть, всегда может предоставить привилегию своей снисходительности, главное в том, чтобы его сделать, чтобы использовать пока еще проявляемую благосклонность и щедрость его разнообразия. Но как она могла воспользоваться им, если любила и дорожила обоими, как она могла кого-то предпочесть? И от сознания своего полного бессилия и невероятного слабоволия перед единственным существом так нуждающемся в ней, таким невероятно дорогим и неотъемлемо необходимым, в ее душе все ревело и выло, не давало никакой пощады и никакого оправдания. Для нее была невыносима необходимость мириться с тем, что она предает Грема своим непроизвольным и совершенно необъяснимым предпочтением, уничтожала ее сжимающееся сердце, и терзало своей горькой несправедливостью. Поэтому она молчала и желала не думать об этом, а уж тем более отвечать такому надменному и бесчувственному человеку. И тогда он сам решил ответить вместо нее на свой же собственный вопрос:

– Знаешь, думаю, ты просто боишься признаться в том, что теперь тебе Мелвин дорог больше, чем кто бы то ни было. Я, можно сказать, осчастливил тебя своим решением и выбором, остановленным на тебе!

Инна перевела дыхание и произнесла, пристально посмотрев в его стеклянно оледеневшие глаза:

– Счастье не может быть полным под гнетом и под вашим железным каблуком!

– А ты хочешь, чтобы у тебя было все?! Жизнь тебе не малина с сахаром, с чем-то всегда приходиться мириться и закрывать на что-то глаза.

– Но почему? Что случилось в вашей жизни, что-то повлияло на вас, что-то заставило ожесточить свое восприятие. Но что? Я чувствую, вас что-то гнетет, откройтесь мне, я могу помочь…

– Перестань, никогда я еще не был так доволен собой и своей работой. Ты же видишь, я теперь на коне, высокая должность и новые возможности, они могут дать многое для достижения небывалых высот и пределов.

– Ваша работа! Да, вы гений, но она портит, уничтожает вас!

– Инна, мы сейчас говорим не обо мне.

– А как же ваша жена, расскажите, как она?

– Я не хочу говорить с тобой о себе! Лучше объясни мне, как ты могла оставить шестимесячного ребенка без присмотра?

– За ним сейчас приглядывает Фостер, и к тому же вы держите его под постоянным контролем, что же вас может беспокоить?

– Что-то ты слишком сблизилась с этим Фрезером!

– Он хороший человек и помогает мне и, кроме того, он же один из нас.

– Да, к сожалению, один из нас! Но слишком самонадеян и постоянно лезет не в свое дело! Не желаю, чтобы он так часто находился возле Мелвина. Я хочу, чтобы ты заботилась о нем и больше никто!

Инна вздохнула и произнесла чуть слышно, с робостью и надеждой в голосе:

– Но… возможно…, если… вы бы позволили Грему быть с нами… – Она взмолилась, – прошу разрешите нам вместе заботиться о Мелвине…

Огнем непримирения и недовольства вспыхнул в глазах властного, непоколебимого мужчины, и он с напором, неудержно и резко произнес:

– Никогда! Этого не быть никогда! Ты же понимаешь, что лишние осведомленные мне не нужны… Запомни, Инна, хочу, чтобы только ты заботилась о нем и больше никто!

Девушка поникла, она опустила взгляд и с обреченным повиновением, произнесла:

– Хорошо, я сделаю так, как вы скажите… и спросила с тревогой и беспокойством в голосе, – но я не понимаю, зачем вы наблюдаете за Мелвиным постоянно?

– Тебе то и не знать, ты же сотрудник Эпа, или за полгода совсем перешла в состояние заботливой и бестолковой наседки.

– Но малютку это так беспокоит, ваше постоянное вторжение в его жизнь.

– Как он может осознавать это, ему же всего несколько месяцев или может, это тревожит тебя?

– Да, мое положение, в которое вы меня поставили даже несравнимо с тюремным заточением. Но нет, я уже смирилась с этим и не думаю о себе, мне уже все равно, но чувствовать его тревогу и боль, это просто невыносимо, она отзывается и заполоняет все мое сердце. Прошу вас, доктор, дайте ему хоть немного воли и спокойствия, – умоляла Инна, смотря на него такими большими удрученными и печальными глазами, полными боли и страданий. Что этот несокрушимый человек принял более снисходительный и заботливый вид и сказал с сочувствием и с состраданием, но с той же неизменной твердостью и уверенностью в голосе:

– Хорошо, Инна я немного ослаблю контроль в квартире, наблюдения будут вести только по особой необходимости, а за Грема не волнуйся, он уже смог перебороть свою ущербность, работает так, как и раньше, я даже повысил его в должности и вдвое прибавил оклад. Теперь то, ты веришь мне и тому, что меня не может не волновать все, что происходит вокруг?

Инна посмотрела на него удивленно смиренно и с чувством благодарности. Она произнесла с надеждой и с добротой:

– Да, верю, и вижу, в вашем сердце еще осталась искорка того отзывчивого и гуманного человека, каким вы были раньше, и надеюсь, что оно не сумеет полностью растерять ее столь мало заметный и крошечно ничтожный остаток, в обратном же случае ничто не сможет спасти вашу заблудшую и потерянную душу, доктор.

От услышанных слов у этого человека, грубые черты лица которого немного смягчились и стали более сглажены и снисходительны, вновь приобрели ожесточенный и беспощадно непримиримый вид. И он прокричал, прожигая ее, и испепеляя насквозь своим пристально презренным взглядом, залившимся кровью и загоревшимся несокрушимым адово ядовитым пламенем:

– Не называй меня так больше! А свое имя, Инна, забудь навсегда, ты теперь Иннес, Иннес Грейлли!

*

Дэвид был слишком взволнован и удручен нынешним плачевно бесперспективным положением, поэтому спросил неспокойно и нервно:

– Но как теперь нам быть? Разве теперь есть смысл в нашей подпольной деятельности?

И мужчина никогда не придававший значение своему шестидесяти семи летнему возрасту вновь обрел свое прежнее обличье, стойкого и никогда не сдающегося человека.

– Смысл всегда есть! Не переживай я еще смогу найти правильный и необходимый выход!

Парень запрыгал, как ребенок, довольно и преданно улыбаясь, сияя и радуясь тому, что скоро распрощается с этой вонючей, затхлой дырой и вновь сможет довольствоваться богатыми и роскошными апартаментами люкса в фешенебельном отеле. Он воскликнул с оттенком восхищения и восторга:

– Сэр, вы всегда поражаете своей уверенностью в себе и умением выходить из любой сложившейся ситуации!

Не обращая внимания на явный подхалимаж Дэвида, и всецело окунувшись в свои мысли, руководитель и владелец этой немногочисленной организации, полностью вернувший свое привычное состояние, произнес, думая и размышляя вслух:

– Да, теперь ситуация не из легких, но ничего, я еще найду способ опять заполучить и вернуть его!

29

Было слишком темно и сыро под покровом ночного мрака, но постепенно очертания окружающих предметов приобретали свои привычные и присущие им формы. Вокруг становилось все ярче и светлее, ночная мгла уже не так поглощала их в свое гнетущее царство призрачных теней, и они уже были почти доступны для восприятия и созерцания. Рука еле заметного света протянула ко мне свои божественные лучи, взывая вырваться из тяжелых оков бессознательного состояния, которые вцепились жестокой хваткой отчуждения и потери самообладания и воли. Этот свет предоставил возможность вернуться из небытия, подарил мне вторую жизнь. Но к чему она мне нужна теперь такая, которая поджидает меня с высокомерной усмешкой победителя и супостата?

Я пришел в себя и вновь окунулся во временные потоки существования. И что мне это дало? Память о невероятном известии навалилась неописуемым грузом тревоги и безысходности, все тело тряслось в судорогах, голова раскалывалась на куски, ноги затекли и ныли, поврежденную руку терзала адская и невыносимая боль. Сложно было определить сколько я еще пролежал в углу у входной двери, пытаясь собраться с мыслями и встать, но когда мне это все-таки удалось, лучи утреннего света уже пробирались и заполняли собой любое доступное и досягаемое ими пространство. Когда я поднялся, подошел к зеркалу, и взглянул в него, мой внешний вид был омерзителен и жалок до боли. Некогда белая больничная пижама, покрывшаяся большими неприглядными серыми пятнами, помятая и потрепанная, была похожа на растопыренный в разные стороны холщевый засаленный мешок. Растрепанные грубые и жесткие волосы, как пучки закругленных проводов торчали из развязавшейся повязки, которая превратилась в месиво из уже нестерильных бинтов, а правая рука висела в гипсовой оболочке тяжелым и грузным камнем. Но я смог взять себя в руки и привести в нормально приемлемое состояние, это явилось вынужденной и совершенно бескомпромиссной необходимостью. Кое-как принял душ, умылся, побрился, надел свою домашнюю одежду, выбросив больничную в мусорное ведро, выпил аспирин, пару красных таблеток и даже смог перекусить. Конечно, это все потребовало от меня немало сил и воли, но больше всего терзало не то, что я был полностью изнеможен и обессилен физически, а сознание своей бесперспективной и губительной действительности. Может пока, оно еще не так укладывалась в моей голове, поверить в это было не то чтобы тяжело, а просто совершенно нереально и невыносимо. Но все же правда была одна, произошедшие события, и газета лежащая на полу, не давали мне право усомниться в ней. С большим опасением и тревогой перед средством массовой информации, я решил включить самое прогрессивное из ее перечня, в душе все же надеясь получить опровержение этой уничижительной и сравнивающей мою жизнь с землей, статьи. И что же, когда я включил теленет, увиденное и услышанное повергло меня в обескураживающий и в еще более отягощающий и вопиющий ужас. Почти по всем интернет программам говорили только обо мне, и я решил остановиться на одной из них и узнать всю горькую, немыслимую, но правду. На фоне одной из фотографий с моим лицом, которая была так огромна, что занимала всю стену, сидело двое людей. Нависшие проекционные их голограммы, создавали присутствие и неотъемлемое участие в моей жизни. От этого зрелища меня покоробило и стало не по себе. Раньше отвлекающая пластина от моей реальности, окунала в мир теленета, посредствам интерференции световых лучей изображения и ощущения становились частью видений и фантазией, теперь же они воплотились в реальность, но заключали в ее бездушную холодную плазменно кристаллическую клетку.