Читать книгу Наука религия. Бегущие в Рай - Лим Ворд - Страница 3

…Чтобы избежать встреч с особами высшего статуса, Хант заказал лифт на одного.

Минус 25 единиц за некоммуникабельность, – отреагировал Прилипала.

Может, сегодня это позволительно?

Непривычно быстро проявилась окраина квартала. Здесь можно встретиться с юным собой. Зачерпнуть смысл из детства. Сейчас это важно, увидеть вкусное прошлое.

На перекрестке коридоров Хант несколько минут рассматривал люк в Сетан. Всего в паре метров скрыт совсем другой мир. Часть Дома, устроенная под патриархальную жизнь с инкубаторами детей для производства работ в цивилизованных Секторах. Средневековая Азия. Стоит как-то открыть люк, сделать несколько шагов, и в лицо дохнет новизной; запахом песка, наметённого на бетон, инжира и соленой крови. Невообразимые для УниверСити толпы родственников, неотличимое от настоящего мясо, финики, халва, непререкаемая власть главы семьи и торговые лавки без ценников.

Кроме Сетана Хант бывал лишь в Экзо, по приглашению, предоставленному Прилипалой. Патрубки холодильных установок, тюремные камеры, похожие на котлы, слезы и ярый хохот ещё более бесправных, чем он сам, заключенных. Аттракцион для тех, чье тайное желание мучиться и сбегать.

Хант подошел к перегородке, отделяющей мир от Свалки одного из внутренних дворов Дома, масштабной, доходящей почти до Крыши. Когда то здесь располагался парк с фонтаном посередине.

Свалка поражала воображение. Она похожа на иссохший в свете сверхновой звезды океан. Барханы тряпья, некогда бывшего чьей-то одеждой. Эта цистерна – кит без хвоста, а если вывернуть точку зрения – смятый батискаф. Посуда, бытовая техника, разворошенная мебель. Некоторые из вещей, снабженных собственными источниками питания, издают странные звуки, будто призывая отреставрировать их и вернуть к прежней жизни.

Кости безымянных людей, те, которые не были переработаны на утилизирующих заводах, образуют обширные геологические пласты. Дыхание труб вентиляции заставляет пепел порхать, словно рваное конфетти. Если сейчас проползти по сети щелей вниз, можно отыскать раритет – гнутый лазерный диск, телевизор с вакуумным кинескопом или даже бумажную книгу.

В воздухе кричат птицы с неряшливыми крыльями, помесь ворон и летучих мышей. Они дерутся с насекомыми за кусок добычи, теряя перья и довольно верно выговаривая ругательства, услышанные от мальчишек.

– Нам пора! – заявил Друг. – Свалка – это не наше. Штраф за нестандартное поведение 355 единиц. Смотреть – рекламу нового Белого со Специями, 3 минуты.

Зайти в лифт 349, маршрут 34.

Но, сейчас Хант не мог пропустить общение с Мусорным Океаном, хотя и подозревал, что это желание ухода от существования. Или, точнее – начала жизни, где нет повторения многократно пройденного, уже потерявшего краски и вкус. В-общем, это интересно, медитировать на такую беспорядочную, с привкусом свободы, мандалу.

– Люмм. Рюмм. Реми, – напел Хант.

Реми. Так звали его в той детской жизни. Почему – никто не подскажет.

«Привет, лаз! Не зарос еще кристаллическим бетоном?»

Через технологический люк, оставленный еще, наверное, строителями Дома, пробирались на Свалку юные школьники, искатели Эвин, Ри, Реми и Жанна. Вот, кто мог бы помочь вспомнить все. Всего десять, или, будем честными, пятнадцать лет назад, они были здесь вместе.

Хант пробрался между щитов, покрытых граффити, выдающим намерения маленьких любопытных бандитов. Отодвинул знакомый с детства металлический лист.

– Это противозаконно! – напомнил Асси. – Сегодня ты совершил уже три ошибки. Следуй заданному маршруту. Проверь преданность Правительству в Терминале.

Экскаватор с лихо врытым в грунт ковшом, может быть, ровесник самого Дома, легендарно стоял на склоне холма. Точно как тогда, когда Реми было тринадцать лет. Память услужливо продвинула Ханта внутрь громоздкой машины. В моторном отсеке просторно, будто конструкторы позаботились о комфорте для десятков механизмов. Тёмное жирное масло. Прямоугольники пахнущих кислотой аккумуляторов. Все угловатое, но мучительно приятное. Здесь, вдали от преподавателей, телекамер и микрофонов, всего, что ябедничало, мальчишки, прокрадывающиеся в экскаватор поодиночке, снимали груз наступающей половой зрелости, будто оплодотворяя бездушные механизмы.

В сколотой трубе, некогда пропускавшей через себя вагоны метро, можно скатываться в груду песка, высыпанного из гигантских предохранителей. С верхней точки этого аттракциона маленький Хант впервые увидел особую девочку с белыми волосами, обитающую в тщательно изолированной половине Приюта. Конечно, линзы из органического стекла искажали действительность, окружая предметы розовой аурой, но, несомненно, существо было неправдоподобно красивым. Существо (так Реми назвал незнакомку), заметив Ханта с самодельным биноклем, однажды дружески махнуло рукой. Поговорить с этой девочкой Реми не мог, а может быть, опасался этого.

С брюнеткой Жанной, которая училась с Хантом вместе, отношения строились намного проще. С ней можно было бродить по Свалке, болтать, собирая механизмы для постройки аэроплана. В поисках рычагов, колёс, труб, воздухонепроницаемой ткани, они забредали до самого Чёрного Озера, на поверхности которого в жаркие дни извивались щупальца того, кого удачно назвали Кальмароидом.

Играли в путешествия на Лифте Времени, морлоков с элоями и разбирательства с одноклассниками из враждебной группы.

На Свалке постоянно проявлялись все новые виды неопознанных живых существ. Для того чтобы подобрать им их правильные собственные имена, приходилось серьезно напрягать воображение. Химикаты и митохондрии порождали неприятные, но странно притягательные виды. Пауки походили на ящериц, а ящерицы с суставчатыми ногами, на ядовитых арахнидов. Собаки с вытянутыми челюстями забыли, что обязаны лаять и только чавкали, задумчиво поглядывая на людей. Кошки, обладательницы пёстрых пучков перьев, следили за птицами и пробовали следовать их примеру. Обладательница кипучей фантазии, подруга Жанна так и не смогла найти им подходящее название.

Ещё они играли в одинаковые привычки. Одновременно прищёлкивать пальцами. Носить телекамеры под очками, так, чтобы на фоне яви просматривать полупрозрачное то, что видит другой. Реми представлялся ей. Жанна воображала себя им, даже, когда Хант мылся в душе. Было всерьез весело.

Жанна. Неплохой друг. Жаль, она пошла на Свалку с другим одноклассником, и уже не вернулась. Камеры еще три дня показывали участок стены, бетонную плиту и обрывок серого неба.

Именно тогда, когда Жанна позвонила ночью и радостно принялась говорить что-то невнятное, Реми стал набрасывать схемы аппарата для общения с мертвыми. Чем-то это устройство напоминало обычный телефон. Только вместо цифр на кнопках, как представилось в сновидении, находились особые знаки. Надо нажимать их много раз, чтобы связаться с нужной тебе душой.

..Итак, человек, которому не придумано лучшего имени, чем Хант, идет по кварталам Дома, согласно наставлениям электронного Ассистента, Асси или «Прилипалы». И, начинает следовать сигналам своих новых, особых, проснувшихся Друзей. Он видит мир их глазами, чувствует перепады настроения. Ассоциации, мысли и воспоминания ведут туда, где произойдет нечто важное.

Так получается, что люди, спутанные особой связью, рано или поздно встречаются в одной критической точке.

Система контроля поняла, что человек размышляет неправильно. Терминал выдал команду на устранение. Такого рода операции выглядят как добровольное пожелание. В этой книге неформатные люди выводятся на арену Амфитеатра, так, как, если бы они дали заявку на участие в опасной игре. Хант направляется к месту своей казни. Здесь он встречается с неизвестными Друзьями – Дорианом, странником, «Лисом», врачом Хартом, неким Тимом, желающим ликвидировать всех злых индивидов и Стелой, танцовщицей Дико. Вместе они ускользают из неприятных объятий смерти. Объединенное сознание новых людей творит чудеса, вплоть до полета силой общего желания.

Всех, кроме Тима захватывает организация «Лазарет», цель которой – воскрешение Трастов, ее основателей, в большинстве своем уже давно мертвых. Их завещания тем не менее, имеют силу. Людям с необычными способностями предлагают возглавить новый отдел «Лазарета».

…Согласно наставлениям Эрни Белла, штатного психолога и священника компании «Фарма», в которой работал Харт, следует подстроиться к дыханию человека, имитировать манеры, чтобы установить с ним долгосрочные взаимоотношения. Установить отношения.… Звучит, будто требуется нудно вычислять многоэтажную дробь. Но, этот финт можно попробовать в разговоре с биологом старого «Лазарета».

– …Отчего сперматозоиды и яйцеклетки не подвержены дегенерации? Если они передаются другим организмам, живут вечно. Их ДНК прыгают из протерозоя в мезозойскую эру, палеозой и вторую половину кайнозоя.

Харт не был уверен, что правильно перечислил геологические периоды. Если да, это могло произвести впечатление.

Профессор Юм говорил о своём, без связи с идеями Харта. Рассказы о своих выдающихся достижениях, публикациях в престижных изданиях, перемещения функции в фикцию и обратно.

– Первые ключевые эксперименты свидетельствовали, будто, о неограниченной способности клеток к делению, – выговаривал Харт. – Однако позже распространилось убеждение, что Каррель просто неудачник, а клетки, согласно лимиту Хейфлика, делятся никак не более восьмидесяти раз.

Юм рисовал в уголке листа аппетитные русалочьи изгибы.

– До сих пор экспериментаторы выращивали крупные куски ткани. Отщипывали от ломтя мяса, выделяли отдельные клетки, исследовали структуру. Это ошибка.

Профессор оторвался от рисования. Судя по тронувшей губы улыбке, посмеялся над сотрудником провинциальной «Помощи».

– Кусочки плоти можно представить густонаселенными странами, – продолжал Харт. – Если выяснится, что разобщённые клетки тканевой культуры преодолеют лимит в сто делений, следующим ходом исследований нужно определить фактор самоустранения индивидуума во имя общества. Мы уничтожим старение, если братство клеток куска мяса обойдёт лимит Хейфлика. Особи, на которых не давит груз обязательства перед потомками, дадут рецепт эффективного противоядия.

Профессор рисовал.

– …И, знаете, для начала можно устроить условия обитания, в которых отсутствует борьба за статус и питание, и все остальное. Вы знаете нашего Дори? На вид лет тринадцать, хотя за сорок.

Надо внушить людям, что они венцы творения. Идея бессмертия проникнет в клетки и выключит механизм самоубийства во имя общества. Найдите того, кто возьмется за эксперимент.

Юм не торопился вдумываться в ход вещей мысли. Начал грубить. Назвал своих руководителей «подопытными организмами».

Уходя из исповедальни в спальный угол, Харт воспроизвел выражение лица студента, реанимировавшего птиц и котят. Такой парень мог бы растормошить сонных профессоров ветхого Лазарета.

Также Харт вспомнил мальчика, решившего совершать добрые поступки. По правде говоря, себя. Как он пробовал презентовать чужой девочке соевый батончик. Просто, чтобы проявить волшебное сочувствие. Она, почти как этот профессор, качала головой, и волокла бронебойное «не надо».

Что это тут, в шкафу? Надпись на латыни.

Раковое образование.

Его можно трогать уже без перчаток. Разговаривать, укорять и допрашивать.

Существо вроде того зуба, с которым Харт вёл переговоры год назад. Так вот, персонифицируя органы, рекомендовал бороться с болезнями Эрни Белл. Поговори с ними, расспроси, убеди, и выздоровление неизбежно.

Мистер Зуб приобрел облик шута, соглашался с доводами, обещал подождать еще сутки до открытия отдела бесплатной стоматологии, но мучительствовать не переставал даже во сне.

Пока его не вытянули сверкающие клещи хирурга.

Опухоль болтала с Хартом за столиком ресторана, не переставая что-то глодать. Беседовали через броневое стекло, как на свидании в тюрьме. Так воображение нарисовало переговоры с опухолью. Импозантная, не однозначная особа. Что она говорит о свободе отношений? Харт напрягся, понимая, что должен видеть нечто другое.

Дама выронила трубку и выплыла из поля зрения.

Может подойдет такой вариант?

Раковые букашки стремятся множиться, питаться, захватывая всё новые пищеблоки Организма. Замедленные картины микромира. Нагромождение клубков, сеток и перегородок. Столовая, где всё бесплатно.

В активе существ неограниченный кредит доверия.

Организм пронизывает новообразования кровяными сосудами, нервами, прослаивает мягким жиром, не замечая творящегося беззакония.

Почему?

Внутреннее кино показало, что сигнал к самоликвидации организма дали процессы в зоне зрительного отдела. Хронический страх за благополучие, имущество, здоровье приобрел свое материальное воплощение. Стал продуктом железы внутренней секреции. После некоторых колебаний она выделила первую угловатую молекулу смерти. Немного кислоты в скулах и под языком.

В большинстве случаев ферменты были нейтрализованы, превратились в безобидные круглые атомы.

Но там вон, на конце капилляра со сгустившейся кровью, проступил вензель дьявола. Утомлённая правилами корпоративной жизни, получившая повестку об освобождении, клетка решила передохнуть.

Вспомнила эру вулканов, атмосферу из угарного газа, и то, что может жить без кислорода. Отрастила хвостик, чтобы отыскивать все новые кусочки еды. Приняла вид бактерии.

– Свобода и вечность, – прошептал Харт.

Дориан нежно притронулся к лежащей на холодном стекле саркоме.

– Я снова буду говорить как взрослый. Это …выводок созданий, не склонных ни к каким взаимным обязательствам. Новообразования принуждены тянуть соки из несправедливого, но функционального мира Организма. Никто еще не предложил Рай, верно сочетающий свободу и вечность. Когда мы все узнаем?

Харт прислонился к колонне.

Если тихо тронуть ее лбом, чувствуешь приятную прохладу. Немного не рассчитаешь – в переносице проявляется боль, солёный вкус самого себя. Минута жизни без всяких мыслей.

Все должно быть взвешено и выполнено. Но, можно ли поднять в воздух Железный Самолёт?

Будто впервые Харт увидел приборы на стеллажах огромной лаборатории Ангара. Внутри вакуум, золотые и платиновые пластины, каленое лабораторное стекло. Неуклюжие солдаты, автоматические големы, созданные для сражений за жизнь. Их нужно вымуштровать и поднять на штурм.

Быстро.

Харт вдруг осознал, как сильно ненавидит само это слово. Отвращение вызывают любые мысли о необходимости соединения сотен, тысяч деталей в соответствии с пухлыми томами инструкций. Хочется лишь выговаривать красивые слова, молиться, и тогда все хорошее пусть происходит само собой.

Само собой.

Харт пробовал представить красивое будущее, выглядывающее из молчаливой лаборатории, но не мог переспорить карлика в голове, звенящего бубенчиками: «Все не то, мне смешно…».

Вновь полетать?

Харт вспомнил о своей невероятной способности как о приятном сне. Парить под потолком Ангара сейчас всё равно, что глотать шампанское во время сумасшедшей гонки.

Дори разбил чашку об пол. Собрал осколки, как то отчаянно взметнул вверх.

– Ты хотел знать обо мне? Я желаю перегнать смерть.

Когда человек долго живёт на одном месте, его быстро берет на прицел старость. Помогает ускользнуть от нее лишь постоянное движение. Человек убегает от порядка, всегда вынуждающего освобождать место наследникам. Некоторые Лисы утверждают, что им двести лет. Нужно идти, не узнавать знакомых, бежать и шагать, никогда не останавливаясь надолго.

В Доме есть такая Лавка Сто. Там ничего не меняется. Никогда. Местоположение – да. Выкладка товара, сувениров и продуктов, состав и вид константны. Когда отдаляешься от детства, – вспоминаешь эту Лавку. Чтобы найти ее, бродишь, отпустив разум, забредаешь туда случайно, и забываешь о зрелости. Выливаешь плохой жир из крови. Другие люди заходят, милые, узнаваемые. Шутки, фокусы, будто смотришь счастливый сон. Запрещено оставаться надолго. Поешь, попьешь, поболтаешь и выходишь. Через пару лет вновь ищешь лавку Сто. Но, не пропусти точку невозврата.

Рекламные фирмы используют нас, безумных флаерщиков. Дают бесконечную транспортную карту. Мы рисуем значки их товаров. Ночуем в гостиницах «пол-звезды». Не застреваем в серьёзных воспоминаниях. Всем нравятся красивые дети с мыслями животных.

– Нам нужны люди с детскими сердцами. Такие как мы, умные, но исполняющие все распоряжения и молитвы.

– И мы могли бы их хвалить.

Дори собрал взгляд в фокус, вновь стал нахохленным, вычурно красивым лисёнком.

Разговор осёкся. Так бывает, когда фраза закругляется и ни у кого не находится особенных возражений.

В Ангар, новую лабораторию прибывают работники. Понравится ли талантливым подросткам работа в Лазарете? Вместо того чтобы резвиться, слушать лекции и работать, работать самим?

Я невысокого мнения о тинэйджерах, как основе научного прорыва. Дети зачастую просто не задумываясь копируют взрослых. Вряд ли из них создашь команду, способную решить важную проблему. Другое дело, что у них еще не так сильно развит психический иммунитет и вообще говоря, дифференциация. Пребывая в едином формообразующем поле, они, подобно клеткам растущего плода, способны создать работоспособный, практически всемогущий организм.

Общество Лазарета можно сравнить со школой-заводом Макаренко. Помните книгу, написанную в тридцатых годах прошлого века? За четыре года от трех станков для ремонта обуви, колония пришла к заводу фотоаппаратов, стоящему миллионы золотых рублей. Дисциплина и свобода. Иерархия и равенство. Работа и развлечения.

Послушаем рассказ новобранца: