Читать книгу Черными нитями - Лина Николаева - Страница 8

Весеннее солнце с каждым днем пекло сильнее, воздух наполнился сладким ароматом цветов, но казалось, вот-вот разразится гроза. Город напоминал огромного зверя, который проснулся, почуял опасность и начал скалиться.

Весь Лиц гудел. Повсюду слышалось: «Совет продался», «Короля сместят», «Близятся выборы». Недовольства зазвучали с новой силой, но они еще настаивались, как хорошее вино, и испить его горожане не решались – гвардейцы в сине-серой форме и полиция в алом не позволяли этого, следя за каждым жестом и словом, а укрытые тенью практики помогали им в этом.

Вызванный Д-Арвилем, Рейн отправился в Черный дом, заранее зная, что слова короля Энтон не оставит без внимания, у него есть собственный план, и он уже готов претворять его в жизнь руками личных практиков.

Перед зданием Инквизиции снова стояла беленая тележка под навесом, а рядом с ней топтался усталый старик в потертой куртке.

– Эй, мальчик, купишь капусту? – он встретил той же фразой. Рейн покачал головой. – А совет послушаешь?

Инквизитор остановился перед ним.

– Когда мне было двадцать, я усвоил вторую истину: в мире, где все уродливы, красота сама становится уродством.

– Спасибо, – бросил Рейн и вошел в двери Черного дома. Эти бы слова – да Совету в уши. Разве не сделал он демонов «уродством»?

В холле было тихо. Слева от входа за угрожающе-массивным столом из черного мрамора заполнял документы старший инквизитор. Перед ним стоял парень лет четырнадцати, по-стариковски согнув спину и крепко обхватив себя руками. Зубы выбивали дробь.

Знал Рейн таких – сам был на их месте. Перевоспитания боялся даже отчаянный смельчак. В народе болтали о чудовищных пытках, и каждый мог рассказать о «знакомом» парнишке или девчонке, который не пережил истязаний, а его искалеченное тело потом нашли в сточной канаве рядом с Черным домом.

Правда заключалась в другом: в плетях, в голоде, в бесконечных проповедях. Ребенок на перевоспитании получал один раз в день – краюшку хлеба, два раза – порцию боли и три – разговор с церковником. Считалось, что вместе это научит смирению и послушанию. Некоторые действительно не выдерживали, и смерть забирала у них и смирение, и вызов.

Спине стало горячо и больно, словно по ней снова прошлись плетью. Рейн повел лопатками, еще раз посмотрел на мальчишку. Остановившись перед ним, он громко сказал:

– Это не твоя смерть. – И старший, и парень странно посмотрели на него, но Рейн уже шел к лестнице.

Так говорил старик из камеры напротив. Он явно держался из последних сил и шептал эти слова подобно заклинанию. Спустя неделю, как Рейн попал на перевоспитание, старик пропал. Видимо, он нашел «свою» смерть, но мальчик тоже стал шептать так снова и снова, до и после каждого удара.

Перед дверью кабинета Энтона расхаживал Анрейк. Парень пришел без маски, в новой одежде. Как и всем старшим, ему выдали рубашку в цвете отделения и с соколом на рукаве. Короткий плащ с вышивкой по краю так и кричал, что быть практиком Анрейк уже не готов – удобства в нем не было, в драке или погоне такой стал бы помехой.

Парень кивнул и попытался улыбнуться, но улыбка вышла неискренней:

– Зачем ты идешь к киру Д-Арвилю?

Рейн настороженно посмотрел на Анрейка и промолчал.

– Ты виделся с Эль, да? Она тебе что-то рассказала?

Рейн продолжал молчать. Скрестив руки, Т-Энсом грозно произнес:

– Если ты не прекратишь это, я расскажу ей, зачем тебе она на самом деле!

– И лишишь Д-Арвиля информации? Не боишься вернуться в практики? Опозорить семью, подвести главу своего отделения?

Анрейк посмотрел с видом побитого пса, но сил на ответ ему все же хватило:

– Честь дороже почестей. Ты из благородного рода, ты не мог забыть, что… – Рейн уже вошел в кабинет и закрыл перед его носом дверь. Честь дороже почестей, но выживание дороже чести. Не все могут себе это позволить.

Место секретаря пустовало, но дверь в кабинет казалась открыта.

– Входи, – сказал Энтон. – Садись. Подожди немного.

Глава отделения разглядывал карту Лица и его окрестностей и водил кончиком карандаша по улицам. На ней было несколько жирных точек, по одной в каждом районе города: в богатом Ре-Эсте, тянущемся вдоль берегов реки, в старинном Прине – центре Лица, в сером Томе, полном торговцев и дельцов, в веселом Рин-Рине с его игорными домами и борделями и даже в бедной грязной Таре, прозванной Канавой.

– Не тянись так, Рейн, шею свернешь, – усмехнулся Энтон, убирая карту.

– Покупаете новый дом?

– Ищу вам место для работы. Такое, где можно держать парочку плохих людей, где не страшно переночевать и откуда легко убежать.

Рейн выпрямился. Еще один шанс для него! Надо найти подходящее место, и Энтон не поскупится на награду.

– Анрейку понравится работа в таком месте? – фыркнул Рейн.

Энтон закатил глаза:

– Не меряй вас одной шкалой. Его я отправлю туда, куда ты не заслужил входа, это будет твоим дворцом.

– Это куда?

– В мир благородства и богатства, – Энтон подмигнул. – В семьях великих и достойных родов его примут лучше, чем тебя.

Рейн потер клеймо. «И что?» – едва не прокричал он.

– Право быть ноториэсом, – напомнил Аст. Рейн открыто посмотрел на Энтона:

– Я – Л-Арджан. Мой род идет от Арейна, первого из соратников Яра. Возможно, сейчас у моей семьи нет ни дома, ни паромобиля, ни даже кареты, но это не делает нас ниже других. Я сполна искупил все. Я не хуже ни одного из благородных родов.

Энтон с улыбкой откинулся на спинку кресла. Рейн впервые видел в ней столько искренности.

– Это я и хотел услышать. Я не из тех, кто довольствуется малым, но мне требуются помощники. Я не хочу искать сильных и верных, я воспитаю их сам. Мне нужно, чтобы вы всюду сумели найти себе место, лазейку – называй как хочешь. Анрейку необходимо научиться быть более гибким, он должен узнать, как живется внизу. А тебе следует вспомнить, каково это – быть сыном благородного рода.

Рейн положил руку на щеку, прикрывая клеймо, и сразу отнял, но движение не укрылось от главы. Он вздохнул:

– Я хочу, чтобы ты нашел дорогу в общество, у меня большие планы на тебя. Стой на своем, как прежде, но перестань смотреть на мир с ненавистью. Это мешает. Хочешь или нет, ты его часть, тебя должны принять. Или хотя бы спрячь свою ненависть куда подальше, как я.

Рейн скрестил руки на груди и позволил сомнение. Легко сказать! Он не обращал внимания на косые взгляды, злые шепотки, не обращал как мог. Но он уже достаточно бился об стену. Ее не пробить. Ноториэс – вот было его настоящее происхождение, на такой род люди закрыть глаза не могли, и им в этом было не помочь ни угрозой, ни добром.

Энтон по-отечески улыбнулся:

– Я расскажу. Я родился с фамилией Тим. Вот так, без буквы. Моя мать сбежала с моряком, а отец напивался каждый день, пока не убил по пьяни и не угодил на рудники Рьерда. Меня взяли только в практики. Я брался за каждое задание, рисковал, лишь бы продвинуться. Но вот один из главных инквизиторов шепнул мне: не старайся, парню из Канавы никогда не подняться. Я решил ему не верить. Мне пришлось уехать на Ири и взять в жены самую своенравную девицу из всех, какие только могут быть, и сколько крови она из меня выпила! Но я получил букву ее рода. Традиции западного острова отличаются от наших, и они дали мне опору. Когда я вернулся, меня сделали старшим инквизитором, затем главным, а после – личным практиком кира Э-Шейра, возглавлявшего нас в те годы. После я возглавил Инквизицию на Рьерде, а теперь вернулся в Лиц.

Энтон снова сделал паузу. Рейн недоверчиво посмотрел на него. Глава Третьего отделения – из бедняков? Д-Арвиль так гордо держал голову и так уверенно себя вел, а благородные черты лица не позволяли и тени сомнения – из хорошего рода, не иначе.

– Рейн, где бы я ни был, я видел одно: не род, не удача и не должность определяют тебя, а ты сам. Если ты будешь напоминать себе: я – практик, люди увидят безжалостного убийцу. Если скажешь: я – ноториэс, они вспомнят только твои преступления. Им будет плевать, что ты делаешь сейчас. Мы не выбирали, где и кем нам родиться, но мы выбираем, кем нам стать. Так подбери для себя правильное слово. Кто ты есть на самом деле?

Рейн хотел что-то ответить, но не знал что. Аст застыл и беспомощно посмотрел на Энтона. Такие слова Рейн мечтал услышать от отца, но не дождался их.

Глава вдруг рассмеялся: