Читать книгу За твоими глазами - Лина Соле - Страница 6

Я попросила Тони подождать меня в гостиной, а сама быстро привела себя в порядок: пришлось сменить насквозь промокшее нижнее белье, прибрать растрепанные волосы и смыть облетевшую тушь. Я выбрала простое желтое летнее платье с кружевными рукавами. Я торопилась, чтобы не наткнуться на папу, меня не отпускал нелепый инстинктивный страх – познакомить отца на его территории с парнем-чужаком.

Одного «Вау» от Тони было достаточно, чтобы почувствовать себя самой красивой. Я быстро написала записку для папы, хихикая про себя: «Не волнуйся, я недолго погуляю с поклонником». И в подтверждение написанным словам оставила записку под букетом роз на кухне.

– Куда ты хотел меня пригласить? – мы спускались по лестнице, держась за руки.

– Вообще-то, поесть, но раз ты не голодная…

– Если честно, я очень хочу есть, – призналась я.

– Да ты – врунишка, Майя! – он приподнял одну бровь. – Тогда мой священный долг – тебя накормить.

Когда мы вышли, Тони достал ключи из кармана джинсов, и нам моргнула фарами новенькая синяя BMW. Пришла моя очередь сказать изумленное: «Вау».

Всю дорогу мы провели за разговорами о школе, общих учителях и театральном кружке, куда недолго ходили вместе. Я затаила дыхание, когда Тони вдруг начал читать один из длинных нескладных стихов, которые меня так поражали десять лет назад:

«Человек приходит к развалинам снова и снова,

он был здесь позавчера и вчера и появится завтра,

его привлекают развалины.

Он говорит:

Постепенно, постепенно научишься многим вещам, очень многим,

научишься выбирать из груды битого щебня

свои будильники и обгоревшие корешки альбомов,

привыкнешь приходить сюда ежедневно,

привыкнешь, что развалины существуют,

с этой мыслью сживешься.

Начинает порою казаться – так и надо,

начинает порою казаться, что всему научился,

и теперь ты легко говоришь

на улице с незнакомым ребенком и все объясняешь.

Так и надо.

Человек приходит к развалинам снова,

всякий раз, когда снова он хочет любить,

когда снова заводит будильник».3

Он замолчал. Я не в силах была отвести от него ошеломленный взгляд. Тони сосредоточенно смотрел на дорогу, будто в одно мгновение вышел из образа. Но во мне, где-то глубоко, в самом тихом и укромном месте души, плакала маленькая девочка, жизнь которой однажды превратилась в развалины. Я медленно повернула голову, внутри все еще звучал эхом тихий грудной голос Тони, на глаза навернулись слезы.

– Майя? – обеспокоенный голос, реальный голос Тони, вырвал меня из потока сознания, в котором перемешалось все подряд: услышанные сейчас слова и строки, воспоминания о маме, о ее нежных руках, добрых карих глазах и вечных маленьких сережках колечками, папины слезы на похоронах, мои одинокие прогулки по холодному весеннему двору.

– Почему ты вспомнил именно это стихотворение? – еле выдавила я, смотря в лобовое стекло невидящими глазами.

Тони ответил не сразу, мне пришлось быстро взглянуть на него, он крепко сжимал руль и глубоко дышал.

– Порой мне кажется, что оно отражает мою жизнь, – он посмотрел на меня глазами полными грусти. Как бы я ни хотела узнать, что именно он имел в виду, о чем, возможно, болело его сердце, я промолчала. Я эгоистично думала о себе, приняв на свой счет печальные строки сложного произведения, хотя у Тони были свои мотивы, чтобы запомнить стихотворение и проецировать его на свою жизнь.

Тони повернул во двор новостройки в центре города и остановился у подъемных ворот подземной парковки. Я плохо знала, какие именно кафе и рестораны находились в окрестностях, поэтому не стала задавать уточняющих вопросов. Мы нырнули в темноту паркинга и остановились у дальней стены, невидимые для всех.

– Ты расстроилась? – он дотронулся до моей руки. Я кивнула. – Иди ко мне.

Я наклонилась к нему и прильнула к груди. Он обнял меня одной рукой, а другой бережно гладил по волосам.

– Зачем я только вспомнил этот дурацкий стих, – сокрушенно признал он.

– Он очень… – я вздохнула, – печальный. И мудрый. Ко всему можно привыкнуть, правда?

Тони испустил долгий задумчивый вздох.

– К некоторым вещам довольно трудно, но, пожалуй, да, ко всему, – он приподнял мое лицо за подбородок. – У стихотворения есть продолжение, но я не очень хорошо его помню.

Почему-то его простое признание заставило меня улыбнуться.

– Надеюсь, у него хорошее завершение, – произнесла я с надеждой. Тони только кратко прикоснулся к моим губам.

Мы поднимались в лифте молча, держась за руки.

– В доме находится какой-то ресторан? – я все-таки решила уточнить.

– Нет, – он глянул на меня с небольшим испугом, – вообще-то, я хотел, чтобы мы поели у меня.

– О, – только и вымолвила я, невинно смотря ему в глаза.

– Если ты, конечно, не против? – он помедлил, придерживая меня за руку, хотя двери лифта уже открылись. Я покачала головой и спрятала смущенную улыбку за волосами.

Его квартира оказалась просто сногсшибательной. Дизайнерский ремонт, сверкающий новизной и шиком; обилие света, фактур, необычных предметов декора.

– Ого, – я могла только надеяться, что мои округлившиеся глаза не слишком выдавали шок. Тони нахмурился, он явно не желал произвести впечатление хвастливого надменного парня.

– Проходи, пожалуйста, – он скинул ботинки и шагнул в широкое светлое пространство кухни-гостиной, потянув меня за собой.

Никакой привычной планировки, широкая прихожая (или, как ее правильнее было назвать, холл?) без каких-либо дверей, неуместных арок из прошлого столетия или иных конструктивных элементов плавно перетекала жилую зону. Большой серый диван напротив глянцевой черной стены, современная матово-белая кухня на противоположной стороне. Справа – две высокие двери до потолка.

– Что бы ты хотела поесть, Майя? – Тони обошел кухонный остров и открыл абсолютно незаметный встроенный холодильник.

– Смотря, что у тебя есть? – изумленно оглядывая все вокруг, я прошла за ним и села на высокий прозрачный стул. Я осторожно дотронулась до удивительной столешницы – темного неровного спила дерева. Я была одновременно напугана такой непривычной роскошью, но больше поражена невероятным вкусом Тони.

– У меня есть немного японской еды, – он начал выставлять на кухонный остров нетронутые пластиковые коробочки с прозрачными крышками, в которых я разглядела несколько видов салатов и роллов. Пока он выуживал из шкафчика приборы, я иронично заметила:

– А ты не ждал гостей, верно?

Он перегнулся через стол и положил рядом со мной упаковку с китайскими палочками, и, смотря мне прямо в глаза, ухмыляясь одним уголком губ, произнес:

– Я мог только мечтать, что ты окажешься здесь.

Его хитрая улыбка и наполненный влечением взгляд, вынудили меня нервно сглотнуть и смущенно отвести глаза. Я, как ни в чем не бывало, стала открывать контейнеры с едой, ощутив острый приступ голода.

Спустя несколько минут я весело ковыряла палочками неведомый салат, стараясь зацепить ускользающий помидор-черри.

– Подожди, – Тони, смеясь, пришел на помощь. Он ловко взял двумя палочками небольшой красный шарик, но, как только поднес его к моим губам, помидор выскользнул и покатился по мраморному светлому полу, оставляя за собой темный след от соуса. Я расхохоталась, даже не заостряя внимание на том, что несколько капель соуса попали на мое платье. Но Тони заметил. – Ох, я испачкал тебя, прости.

Он вскочил и побежал за кухонным полотенцем.

– Прекрати, ничего страшного, – упиралась я, пока он оттирал въевшийся соус. – Видишь, почти ничего не осталось.

Тони положил мокрое полотенце на деревянную столешницу и на секунду замер.

– Ты наелась, Мэй? – его голос изменился, стал более глубоким. Он впервые назвал меня «Мэй» – не самое очевидное сокращение от Майя, так называли меня только близкие. Я кивнула, почувствовав, как мое сердцебиение отреагировало на едва заметные вербальные перемены. И в то же мгновение ощутила теплое прикосновение к обнаженному бедру у нижнего края платья. Тони внимательно следил за своими пальцами, ласкающими мою ногу, не позволяя им проникнуть под тонкую ткань. Я сидела, не шевелясь, дыхание стало поверхностным от осознания, что от точки невозврата нас отделяет только его воля и та метафизическая граница, которую он сам избрал. Его большой палец робко, на полногтя, скользнул под юбку, Тони поднял на меня глаза, сглотнул и прошептал. – Ты хочешь этого, Мэй?

– Да, – выдохнула я оставшийся воздух из пустых легких. Он убрал свою руку с моего бедра, я, наконец, вздохнула полной грудью, даже не представляя, что его следующие действия заставят меня снова забыть, как дышать.

Я все также сидела на высоком стуле лицом к Тони. Он опустился на колени и, рывком раздвинув мне ноги, прильнул губами к мокрым кружевным трусикам.

– Ох, черт, – я вцепилась ему в волосы и запрокинула голову назад. Ощущая спиной неровный спил дерева, я буквально задыхалась от движений его языка.

К моменту, когда мы перебрались на диван, наша одежда была хаотично разбросана по всему полу гостиной. Тони усадил меня на колени и стал нежно ласкать обнаженную грудь.

– Ты сводишь меня с ума, Мэй, – повторял он в перерывах между поцелуями. Я скользила руками по его сильной спине, по гладкой накачанной груди, стараясь запомнить все тактильные ощущения, свои и его. – Я сейчас.

Тони ловко пересадил меня на диван и скрылся за одной из высоких дверей. Появившись на пороге спустя несколько секунд, он зубами открывал серебристый квадратик. Озорная улыбка делала его лицо очень молодым и счастливым. Он присел на пол возле меня и провел языком по внутренней стороне моего бедра, я вздрогнула и, смеясь, прошептала: «Тони». Он придвинул меня на самый край дивана, я ахнула и закрыла глаза.

– Я хочу тебя еще, – сказал Тони. Мы лежали, крепко обнявшись, на безворсом сером ковре, мокрые от пота и дико счастливые.

– Ты серьезно? – я захихикала и повернулась, чтобы видеть его лицо. Глаза Тони были прикрыты, но он улыбался, обнажая выпирающие белые клыки.

– Будет полной банальщиной, если я скажу, что мне всегда тебя будет мало? – он снова сильно сжал меня в объятьях, так, что я уткнулась ему в шею.

– Угу, – глухо ответила я, глубоко вдыхая его запах. – К тому же, мне уже пора.

– О, правда? – его тело обмякло, давая мне немного свободы в движениях. – Может быть, останешься?

Я присела и провела по его влажным волосам.

– Не могу, папа будет ждать меня, я и так уже сильно задержалась, – я прикусила губу. Я тоже хотела бы остаться, но, возможно, было даже к лучшему, что у меня оказалась веская причина уйти. Стоило побыть наедине с собой, осмыслить произошедшее.

– Хорошо, – Тони перехватил мою руку и поднес к своим губам.

По дороге домой я не переставала улыбаться. Мы не столько разговаривали, сколько старались коснуться друг друга при любой возможности. В конце концов, Тони положил руку мне не колено и так ехал до самого дома.

– Мэй? – донесся голос отца из гостиной.

– Да, кто же еще? – засмеялась я. В дверях появился сонный папа, держа в руках телефон.

– Я уж думал, ты сегодня не вернешься, – он недовольно покачал головой, но, скорее, по привычке. – Тебя подвез твой поклонник?

– Угу, – я прошла мимо и чмокнула папу в густую седую щетину на щеке.

– И рассказывать ты мне ничего, конечно же, не будешь, – риторически спросил он.

Я включила свет в ванной, но не зашла туда, а повернулась к папе. Он всегда интересовался моей жизнью, только я не спешила с ним делиться.

– Его зовут Тони. Мы учились в одной школе и случайно встретились в мой день рождения, – я пожала плечами, как бы говоря сама себе: «Видишь, Мэй, не так уж сложно». Папа кивнул и улыбнулся, больше он ничего не стал спрашивать: ни про то, где мы провели вечер, ни про работу Тони или его внешность. Казалось, что папе было достаточно видеть свою дочь радостной.

Я принимала душ дольше обычного, наслаждаясь воспоминаниями о чудесном вечере. Прикосновения Тони, его поцелуи, белые розы. Когда я зашла в спальню, букет стоял на моем столе, а покрывало на кровати – аккуратно заправлено. Меня немедленно залила краска, я не помнила, поправила ли смятое постельное белье перед уходом. В любом случае, папа ничем не намекнул, что чем-то смущен. Я вдохнула невероятный аромат цветов и присела на кровать, полностью успокоившись. Завибрировал телефон:

«Добрых снов, милая Мэй. Я поражен красотой твоей души и тела. Буду мечтать о тебе всю ночь». Подмигивающий смайлик в конце фразы развеселил меня. Я пожелала Тони спокойной ночи, переоделась в легкую пижаму и легла.

В ту ночь, ночь после нашей первой близости, я никак не могла уснуть: как можно было просто взять и завершить такой потрясающий день, закрыв глаза? Я ворочалась с боку на бок, подумывая, не написать ли Тони. Я то включала экран, то блокировала, даже начала набирать сообщение, но два часа ночи – не лучшее время для нормального общения.

«У стихотворения есть продолжение, но я не очень хорошо его помню», – вспомнились слова Тони. «Не лучшая идея, – я постучала по телефону ногтем, раздумывая – найти или нет то грустное стихотворение. Все-таки, оно так сильно опечалило меня. – Была, не была!»

Я с трудом припомнила некоторые фразы и вбила их в поисковик. На экране появились неровные строки нескладного текста. «Иосиф Бродский. Современная песня», – прочла я название и, пытаясь воссоздать в памяти интонацию Тони, стала читать про себя стих, вдумчиво, напряженно, с каждым словом вбивая в душу тот жуткий смысл, которым был наполнен текст.

Я одними губами повторила: «Ничего нет страшней, чем развалины в сердце». Я прикусила губу, стараясь не расплакаться. Перед внутренним взором всплыло лицо Тони, печальное и мрачное: «Порой мне кажется, что оно отражает мою жизнь». Я ничего не знала о нем, ни о его детстве, ни об отношениях с родителями, в итоге, он тоже мог потерять кого-то из родных и любимых…

Я прикрыла глаза, полные слез, и только тогда поняла, что настоящей близостью и единением был именно тот момент. Ни ласки и поцелуй, ни соединение наших тел, но соединение душ, когда он приоткрыл мне дверь в свой неизвестный мир, наполненный чем-то грустным и страшным.