Читать книгу Под сенью апельсиновых деревьев - Линда Белаго - Страница 4

Объединенное королевство Нидерландов, 1850 г. Роттердам. Эльбург

Когда карета съезжала вниз к дому, копыта лошадей взметнули в воздух целое облако красной песчаной пыли.

– Пора бы уже пойти дождю. Ох уж эта жара… – Ян Ванденберг похлопал себя по темному пиджаку, вытряхивая из него мелкие песчинки.

Его супруга Хелена, сидевшая в открытой карете спиной к кучеру, протянула руку своей дочери Джульетте:

– Пересаживайся ко мне!

Однако девятилетняя Юлия, как ее любовно называли родители, покачала головой:

– Мама, мне отсюда лучше видно.

Она прижалась к руке отца, подставляя лицо прохладному встречному ветру.

На протяжении нескольких недель гнетущая жара парализовала людей и животных. Радуясь, что в этот июньский вечер им удалось на пару часов вырваться из душной конюшни, лошади перешли на дороге на бодрую рысь. На улицах Роттердама в теплом вечернем воздухе постепенно просыпалась жизнь.

Юлия гордилась тем, что родители взяли ее с собой на ужин к своим друзьям. Это было уже не в первый раз, и, как всегда, она радовалась этому, но и нервничала тоже. Все ее мысли вращались вокруг изысканного общества, которое она сегодня посетит. Сосредоточившись так, что даже ее маленький ротик искривился, девочка еще раз мысленно припомнила все то, на что нужно было обращать особое внимание: не забыть сделать вежливый книксен перед хозяйкой дома и правильно пользоваться столовыми приборами. Юлия надеялась, что там не будет слишком сложных блюд. С устрицами у нее всегда были проблемы, и она часто сажала пятна себе на одежду. И, не дай бог, вытереть нос рукавом! Ей так хотелось все делать правильно. Она надеялась, что ее родители смогут гордиться ею и похвалят ее за хорошее поведение.

Юлия восхищалась своей матерью, которая всегда держалась очень уверенно, со спокойной элегантностью. Отец девочки, представитель высшего света Роттердама, тоже пользовался любовью и уважением и как гость, и как хозяин дома. Он всегда умел направить беседу в нужное русло и любил оживлять ее шутками. Когда повариха семьи Веркендамов во время одного из их последних визитов так пересолила суп, что хозяйка дома покраснела до коней волос, а гости закашлялись, отец Юлии мило улыбнулся и заметил, что сие блюдо, конечно, весьма экзотично, но тем не менее вкусно. И его слова подействовали – все продолжали есть, хоть и обильно запивали суп вином. Юлия хотела когда-нибудь стать такой же, как ее родители.

– Ну, садись же рядом с матерью, иначе скоро ты будешь похожа на девочку, сделанную из пыли.

Ян Ванденберг пересадил своего светловолосого кудрявого ребенка на мягкое сиденье напротив себя. Юлия оторвалась от своих мыслей и испуганно посмотрела на свою одежду. На ее платьице уже виднелась легкая красноватая пыль. Нет, в грязной одежде она не могла явиться к ужину!

Хелена попыталась стряхнуть пыль легким движением руки.

– Не страшно, сокровище мое, ничего не видно! – Затем она спрятала локон дочери под маленькую шляпку, обняла девочку за плечи и нежно прижала к себе. – Смотри, теперь мы вдвоем абсолютно чистые, а твой отец похож на подметальщика улиц. Может быть, его в таком виде даже в дом не пустят…

Юлия подняла глаза и озабоченно посмотрела на отца. Однако тихий смех матери дал ей понять, что эти слова были сказаны в шутку.

Никто из них в тот момент не подозревал, как трагически закончится этот летний день.

За несколько улиц от них какой-то кучер остановил свою упряжку – четверку мощных бельгийских лошадей-тяжеловозов, запряженных в повозку, нагруженную тяжелыми бочками с вином. Несколько мальчиков, расхрабрившихся под действием свежего вечернего бриза, решили поозорничать, пощекотав одну из лошадей длинной палкой, и дразнили ее до тех пор, пока она не начала махать хвостом и лягаться. При этом задняя нога животного запуталась в вожжах, которые кучер привязал к козлам. Вожжи резко и сильно дернулись, рванув удила передних лошадей в упряжке. Одна из них испугалась, поднялась на дыбы, и тут же вся упряжка рванула вперед в неконтролируемом галопе. Проказники моментально сбежали на задний двор, хорошо понимая, что их шутка зашла слишком далеко. Прибежавшему кучеру оставалось лишь беспомощно смотреть вслед своей повозке. Бочки с грохотом стали падать и еще сильнее перепугали лошадей. Прохожие разбегались в стороны, когда четверка тяжелых лошадей, запряженных в повозку, со страшной скоростью мчалась по улице.

Кучер Ванденбергов успел заметить только то, что его лошади насторожились и слегка замедлили бег, но в это мгновение упряжка без кучера уже выскочила из‑за поворота. Его лошади отпрянули в сторону, но у них не было ни малейшего шанса избежать столкновения. Четыре тяжеловоза всем весом ударили в карету, а в следующее мгновение въехали друг в друга также повозка и карета. Трясущиеся тела лошадей, рвущаяся кожа, ломающееся дерево… Карету Ванденбергов отбросило в сторону. Кто-то закричал. Последнее, что увидела Юлия, была серая мостовая, которая летела прямо на нее. Затем наступила темнота.

– Мама?

Неужели ей все это приснилось? Юлия попыталась открыть глаза, однако ее тяжелые веки дрожали, словно крылья мотылька, и первый же луч света ослепил ее. Неужели она спала?

– Т‑с‑с… лежи спокойно, – послышался чей-то голос вдалеке.

– Мама? – Юлии наконец удалось открыть глаза и моргнуть.

– Нет, это я, Марит.

Юлия с трудом узнала худощавое лицо своей няньки. Та склонилась над ней и осторожно убрала со лба девочки пропитанную пóтом прядь волос.

– Лежи спокойно, Джульетта, слышишь?

– А что случилось? – Юлия чувствовала себя очень странно. Она попыталась сдвинуться с места, однако острая боль в ноге заставила ее вздрогнуть.

Марит положила руку ей на плечо и осторожно уложила девочку на подушку:

– Джульетта, тебе нужно лежать спокойно!

Тон ее голоса не допускал никаких возражений. Юлия опустилась на подушку, и, еще до того, как голова коснулась ее, девочка опять погрузилась в состояние, похожее на глубокий сон, но безо всяких сновидений.

Когда спустя несколько часов Юлия снова проснулась, она с большим трудом смогла поднять отяжелевшие веки. Девочка, ничего не понимая, огляделась по сторонам и обнаружила, что лежит в своей комнате. Тяжелые гардины, которые висели на окне, собственно, больше для декорации, теперь были плотно задернуты. Однако на улице, казалось, было светло. Отчего же она лежит в постели средь бела дня? Попытавшись приподняться, Юлия вновь ощутила острую боль в ноге. Неужели она ранена?

Что же случилось? Почему она чувствует себя такой усталой?

У Юлии закружилась голова, а потом все вокруг снова погрузилось в темноту.

Когда доктор Маартен немного позже зашел в комнату Джульетты Ванденберг, Марит поднялась со своего стула. Она нервно комкала носовой платок. Взглянув на Юлию, няня прошептала:

– Она два раза ненадолго просыпалась, но теперь снова спит. – По лицу няни было видно, как она волнуется о ребенке.

Доктор Маартен кивнул, поправил на носу пенсне и задумчиво посмотрел на девочку.

– Бедняжка. Какая трагедия!

Он уже давно знал Ванденбергов, а Джульетту держал на руках еще тогда, когда та была грудным ребенком.

– Она спрашивала о матери. – Марит вытерла носовым платком покрасневшие глаза.

Ее усталое лицо побледнело, а серое домашнее платье измялось.

Доктор Маартен успокаивающе положил руку ей на плечо:

– Марит, я знаю, что самое худшее у Джульетты еще впереди, но она должна будет узнать правду, как только снова придет в сознание. Мы с тобой это уже обсуждали.

Марит тихо всхлипнула и кивнула.

– Идите и хоть немного отдохните, а я побуду с ней. – Доктор сел на стул, на котором до этого возле Юлии сидела Марит.

Нянька в нерешительности стояла у кровати.

– Ну, идите же…

Юлия зашевелилась, и врач наклонился к ней, чтобы посмотреть, открыла ли она глаза. Но веки девочки по-прежнему были опущены. Казалось, что бессознательное состояние Юлии наконец-то перешло в целебный сон.

Когда на следующий день Юлия проснулась, ей наконец-то удалось сформулировать несколько ясных мыслей.

– Что с моей ногой? Я смогу бегать? – озабоченно спросила девочка, взглянув на толстую повязку.

– У тебя перелом. Доктор Маартен говорит, что твоя нога заживает хорошо. – Марит ласково погладила свою подопечную по щеке, а затем укрыла одеялом ее забинтованную ногу.

– А сколько это продлится?

– Тебе придется полежать еще несколько недель, пока кость не срастется, – сказала нянька и снова села на стул рядом с кроватью Юлии.

– Как же так вышло? И где мама?

Ответа не последовало.

Немного позже в комнату вошел доктор Маартен. Он улыбался, однако у него на лбу обозначились глубокие морщины.

– Ну, Джульетта, я вижу, что ты снова пришла в себя. – Он подошел к ней ближе и обернулся к няньке: – Марит, прошу вас на некоторое время оставить нас одних.

Когда Марит покинула комнату, врач присел на край кровати.

– Как дела сегодня? – Он сжал руки на коленях, и Юлия увидела, как костяшки его пальцев побелели от напряжения.

– Очень хорошо, господин доктор.

– Как нога?

– Уже меньше болит, – храбро отвечала она, пытаясь улыбнуться доктору.

Однако при виде его серьезного лица улыбка сошла с лица Юлии.

Он взял ее руку в свою.

– Джульетта, мне нужно кое-что тебе сказать. – Казалось, он искал подходящие слова, затем тихо продолжил: – С тобой и твоими родителями произошел несчастный случай. Твои родители получили тяжелые ранения. – Врач глубоко вздохнул. – Иногда ранения бывают такими тяжелыми, что уже не могут больше зажить.

Он сделал паузу.

Юлии вдруг стало очень холодно. Слова доктора Маартена эхом звучали у нее в ушах: «Несчастный случай… ранения…»

Ее родители получили тяжелые ранения! Но где же они? Она должна быть с ними! Она… Юлия испуганно посмотрела на врача, увидела его серьезное лицо, темные глаза, печальный взгляд которых остановился на ней. Вдруг осознание того, что случилось, обрушилось на нее всей своей тяжестью и девочка почувствовала, как ее захлестнула волна глубокой печали и у нее перехватило дыхание.

«…что уже не могут больше зажить», – так сказал доктор.

– Это означает, что мама и папа… умерли? – услышала Юлия свой вопрос. Ей казалось, что ее собственный голос доносится до нее откуда-то издалека. Точно так же, как и голос доктора Маартена.

– Да, дитя мое.

Вслед за этими словами сознание покинуло ее.

Следующие несколько дней Юлия провела в полубессознательном состоянии – это было нечто среднее между бодрствованием и сном. Она снова и снова надеялась на то, что сейчас распахнется дверь и она увидит веселое лицо матери.

Но этого не случилось.

Юлия погрузилась в меланхолию. Она не знала, что ей делать со своей болью, она не могла даже плакать. Когда ей разрешили вставать с постели, ее душевное состояние едва ли улучшилось. Ребенок, который когда-то так весело смеялся, стал тихим, молчаливым.

Марит постоянно уверяла ее, что все будет хорошо, однако Юлия все время ощущала отсутствие родителей, и это причиняло ей почти физическую боль. И домашние слуги, которые уволились и больше не появлялись, и мебель, которую накрыли белыми простынями, – все свидетельствовало об обратном.

Юлия пыталась внушить себе, что все останется по-старому. Однако она видела страшные сны: будто бы она сидит одна в большом доме, везде царит пустота и темнота, и с ней больше никого нет. Или же ей снилось, что она очутилась в доме для сирот. Когда-то Юлия вместе с матерью посетила один такой дом и принесла детям маленькие подарки. Мать объяснила ей, что у этих ребятишек больше нет родителей, которые могли бы заботиться о них. Теперь во сне Юлия видела себя среди этих детей.

Марит очень старалась сделать все для того, чтобы повседневная жизнь ребенка была как можно лучше. Однако она утаивала от Юлии, что теперь все будет совсем не так, как та привыкла. Никто не хотел затрагивать эту тему, пока однажды это не стало неизбежным. В сентябре Марит попыталась организовать праздник в честь десятилетия Юлии, сделав его как можно торжественнее. Некоторые девочки из когда-то большого круга друзей ее родителей приняли приглашение и постарались хотя бы на несколько драгоценных часов показать Юлии, что ее жизнь стала прежней. Однако потом даже Марит вынуждена была посмотреть правде в глаза и уступить настояниям адвоката семьи Ванденбергов. Нужно было принимать решение.

Поскольку наследство Ванденбергов не могло быть передано десятилетней девочке, теперь управление им должен был взять на себя ее ближайший родственник. И вскоре после выздоровления Юлии такой родственник объявился – быстрее, чем всем хотелось бы.

Однажды утром в октябре в доме Ванденбергов вдруг началась суматоха. Из кухни впервые со дня рождения Юлии запахло пирогом.

– Что случилось? У нас будут гости?

Юлия нашла свою няньку в одной из комнат, предназначенных для приема гостей: Марит открывала окна, чтобы проветрить комнату.

Ответ няньки был коротким и не удовлетворил Юлию:

– Да.

Она отодвинула девочку в сторону, чтобы взбить перины на кроватях. Вообще-то это входило в обязанности домашних служанок, однако все они за последние недели покинули дом Ванденбергов и стали искать себе новых хозяев. В доме остались только Марит и старая повариха.

Юлия некоторое время с удивлением наблюдала за тем, что делает Марит. Почему ей до сих пор ничего не сказали о госте и почему Марит скрывала от нее его имя? С тех пор как родители Юлии погибли, в дом Ванденбергов больше не приходили гости. Да и кто бы стал их принимать?

– Джульетта, ступай в свою комнату. Я сейчас приду и помогу тебе одеться. – Марит подтолкнула девочку к двери, и Юлия в задумчивости удалилась.

Вскоре после этого Марит, по-прежнему немногословная, помогла Юлии надеть нарядное платье и уложила ее волосы в красивую прическу. Девочка безропотно позволила проделать это с собой и лишь смущенно поправила платье. Оно не доставало до пола, и под чулками было видно, что ее левая нога все еще заметно тоньше, чем правая. Доктор сказал, что со временем это пройдет. Прежде Юлия не обращала на это внимания, зато теперь, когда она была так нарядно одета, это бросалось в глаза, и ей стало немного стыдно. Марит никак не отреагировала на смущенный взгляд девочки и повязала еще одну ленту на ее золотистые волосы.

– Так, а теперь пойдем, – решительно сказала она и подтолкнула Юлию к двери.

Внизу в доме все комнаты были чисто убраны. Кто-то снял простыни с мебели. В салоне был уже накрыт стол для кофе. У Юлии стало неспокойно на душе.

Затем она услышала, как к дому приближается карета. Сначала раздался негромкий звон лошадиной упряжи, который был слышен даже в коридоре, потом – хруст мелкого гравия на въезде к дому, когда карета остановилась. Марит подошла к двери, чтобы открыть ее, в то время как Юлия нерешительно стояла в холле. Девочка чувствовала себя совершенно одинокой. Ей так хотелось, чтобы родители были сейчас рядом с ней…

Юлия немного расслабилась, когда увидела, что в дом заходит господин Ламмерс. Он был адвокатом и нотариусом отца Юлии и регулярно наносил визиты их семье. После того как Марит почтительно поприветствовала его, господин Ламмерс подошел к Юлии:

– Mejuffrouw[1] Ванденберг, я рад снова видеть вас в добром здравии!

Юлия сделала книксен и поблагодарила его, как ее учили. И тем не менее настороженность не оставляла ее. У господина Ламмерса был неуверенный вид. Он напоминал испуганную белку, и его нервозность сразу же передалась Юлии.

Тут послышался стук колес еще одной кареты, подъезжавшей к дому. Юлия вопросительно взглянула на Марит. Кто это? И что здесь нужно господину Ламмерсу?

Однако прежде чем кто-либо успел хоть что-то сказать, в дом вошел еще один гость. Когда Юлия взглянула в его лицо, ее глаза расширились и на короткий миг в них загорелась надежда. У нее захватило дух, однако затем девочка поняла свою ошибку. Сходство этого человека с ее отцом было поразительным. Но, конечно, это был не он.

– Джульетта, это твой дядя Вильгельм Ванденберг. – Марит подтолкнула Юлию к мужчине.

– Джульетта, я рад снова видеть тебя, – преувеличенно любезно сказал он. В его голосе, однако, не было ни радости, ни сердечности.

Юлия послушно сделала книксен и, ища поддержки, ухватилась за руку Марит. Девочка не припоминала, чтобы у нее был дядя. Она была почти уверена в том, что еще никогда его не видела. Неужели ее родители когда-нибудь упоминали о нем? Юлии показалось, что она вспомнила, как отец однажды говорил о своем брате. Или же она все это придумала? Девочка с задумчивым видом последовала за Марит, которая сопроводила всех к столу, а затем отпустила руку Юлии и пододвинула ей стул. И только сейчас девочка заметила, что лицо Марит словно окаменело.

– Спасибо. – Кивок дяди был знáком для няньки покинуть комнату.

Юлия смотрела ей вслед, ища поддержки. Неужели ей придется сидеть за столом со взрослыми людьми? Юлии стало страшно. А что, если она что-то сделает неправильно?

Однако мужчины поначалу не обращали на нее внимания. Господин Ламмерс отодвинул кофейный прибор в сторону и открыл свою кожаную сумку. Он вынул оттуда стопку бумаг и тщательно разложил их перед собой на столе. Вильгельм Ванденберг с недоумением посмотрел вокруг и, не найдя никого из слуг, в конце концов сам налил себе кофе. На пирог, от запаха которого у Юлии еще утром текли слюнки, мужчины даже не посмотрели. И у девочки тоже пропал аппетит.

Она вздрогнула, сидя на стуле, когда господин Ламмерс обратился к ней:

– Поскольку вы снова находитесь в добром здравии, – господин Ламмерс немного помедлил, в то время как его руки лихорадочно перебирали документы, – нам необходимо подумать о том, что делать с вами дальше. Ваш дядя, – он коротко кивнул в сторону Вильгельма Ванденберга, – прибыл из Амстердама, чтобы принимать решения вместо вас. Он как ваш ближайший родственник теперь является вашим опекуном.

Юлия переводила взгляд с одного на другого. Она ничего не поняла. Опекун?..

Что означает слово «опекун», Юлия узнала раньше, чем ей бы того хотелось. Уже через несколько дней она находилась на пути в пансион. Девочка сидела в карете со своим дядей и смотрела в окно. Теперь поездка в карете уже не доставляла ей удовольствия, и, кроме того, это была далеко не приятная прогулка.

Воспоминания о прощании тяжелым грузом лежали у нее на сердце. Она думала о Марит, которая стояла перед домом, нахмурившись, пыталась скрыть свою печаль и в конце концов шепнула ей на ухо несколько ободряющих слов. Юлия не могла представить себе, как она будет жить без своей няньки.

Марит всегда была в ее распоряжении, и Юлия считала большой удачей, что у нее такая любящая нянька. Девочка знала нянек из других семей, и те иногда бывали настоящими драконами. Марит же, в отличие от них, никогда не бранилась, даже тогда, когда Юлия порвала свое новое платьице. Она рассказывала Юлии перед сном истории и заплетала ей красивые косы. Кто же теперь будет помогать Юлии одеваться? Кто будет приводить в порядок ее волосы? Она ведь сама этого не сделает! И что теперь будет с Марит?

Расставание произошло слишком быстро. Дядя Вильгельм торопил ее с отъездом и в конце концов довольно бесцеремонно затолкал в карету. Юлии оставалось лишь бросить прощальный взгляд на родительский дом. Он был таким тихим и мирным. Увидит ли она его еще когда-нибудь?

Они уже несколько часов ехали на север мимо убранных полей и голых деревьев. Порывы ветра гнали по небу темные облака. Их карета проезжала через маленькие села, которые были уже готовы к предстоящей зиме, через леса, где сухая листва танцевала на ветру. Юлию пробрал озноб, и она теснее запахнулась в толстое пальто, а нос спрятала за высоким воротником. Ткань хранила запах дома. Она пахла воском для натирания полов и шариками от моли, и Юлии даже показалось, что она уловила аромат духов своей матери. Когда после несчастного случая ей разрешили вставать, девочка тайком ходила по дому в поисках чего-нибудь, что могло бы напомнить ей о родителях. Она принюхивалась к подушкам, к носовому платку, обнюхала даже пепельницу в салоне, где папа по вечерам всегда выкуривал сигару. Но эти мимолетные приятные мысли и чувства быстро уступили место острой боли и огромной пустоте в ее душе. Воспоминания были неразрывно связаны с родительским домом – а он теперь отдалялся миля за милей, с каждым ударом лошадиных копыт. Воспоминания, казалось, все больше бледнели, теряя четкость.

Юлия чувствовала себя нехорошо в обществе дяди Вильгельма. За все время, прошедшее с момента его приезда, он лишь отдал ей пару коротких приказов относительно подготовки к поездке, а в остальном вообще не проявлял никакой заботы о ней. Зато его гораздо больше заинтересовала обстановка в доме ее родителей, и он внимательно осмотрел каждый предмет мебели, в то время как господин Ламмерс перелистывал длинные списки и, в силу служебных обязанностей, сопровождал его. В тот судьбоносный день Марит в конце концов торопливо вывела Юлию из комнаты, сказав, что господа должны еще обсудить кое-какие важные вопросы. Таким образом, остальные решения принимались в полной тайне от Юлии.

Жизнерадостность, которой отличался отец Юлии, казалось, была совершенно не свойственна ее дяде. Он вел себя по отношению к племяннице холодно и отстраненно. Панический страх девочки перед будущим, казалось, совершенно не трогал его. Вот теперь Юлия несколько раз посмотрела на него, но он не отрываясь глядел в окно. Девочка на какое-то время задумалась, задать ли ему несколько вопросов, которые тяжким грузом лежали у нее на сердце, однако первой заговаривать со взрослыми не полагалось. Поэтому она стала снова смотреть в окно.

Юлия не знала, где находится ее будущая школа. И очень удивилась, когда они пропустили несколько поворотов на Амстердам.

Девочка вопросительно посмотрела на дядю. И на этот раз получила ответ на свой немой вопрос.

– Пансион для девочек «Адмираал ван Кинсберген» находится в Эльбурге, – произнес он.

Юлия вздрогнула. В Эльбурге? Она не имела ни малейшего понятия о том, где находится этот город, однако с каждым часом поездки ее надежда на то, что в будущем она сможет жить в непосредственной близости от своих родственников, становилась все слабее. Опечаленная, Юлия сжалась в комочек на мягком сиденье кареты. Она почти не знала этих людей, а ее дядя оказался совсем другим, нежели ее отец, однако в своем незавидном положении она все же надеялась на помощь родственников – а теперь эта надежда была безжалостно разрушена.

Когда наступил вечер, их путешествие еще не закончилось. Юлия провела бессонную ночь в маленькой холодной комнате на постоялом дворе. Хозяйка постоялого двора, за чью юбку цеплялось несколько сопливых детей, посочувствовала девочке и вечером принесла ей теплого молока и два пряника. Однако Юлия даже не прикоснулась к угощению. Она не могла проглотить ни крошки.

На следующее утро они продолжили путь. Лишь вечером кучер направил упряжку через мост маленького города Эльбурга, находившегося на расстоянии целого дня пути от Амстердама. Юлии хотелось есть, она устала и с трудом сдерживала подступающие к глазам слезы. Она не хотела плакать в присутствии дяди.

Переулки становились все ýже, и в меркнущем свете дня Юлия увидела многочисленные дома, построенные очень близко друг к другу. Казалось, что архитектор, спроектировавший этот город, старался разместить как можно больше домов на ограниченном пространстве. Может быть, при других обстоятельствах эта теснота показалась бы девочке уютной, теперь же действовала на нее угнетающе и лишь ухудшила ее настроение, заставив нервничать. Карета еще несколько раз повернула, прежде чем наконец остановилась перед внушительным зданием.

В то время как Юлия нерешительно выбиралась из кареты вслед за своим дядей, открылся главный вход и навстречу прибывшим вышла высокая худая дама. Желудок Юлии судорожно сжался.

– Mijnheer[2] Ванденберг, я очень рада вас видеть. Надеюсь, что ваша поездка была приятной, – сказала дама и вежливо поклонилась, прежде чем бросить взгляд на Юлию, которая смущенно стояла рядом со своим дядей. – Ты, должно быть, Джульетта? – В голосе женщины не было даже намека на теплоту. И вообще, она производила впечатление особы очень строгой и не терпящей возражений. – Меня зовут Анна Бюхнер. Я директор.

Она окинула Юлию быстрым оценивающим взглядом. Девочка робко сделала книксен перед женщиной, а та снова обратилась к ее дяде:

– Прошу вас, заходите. Мы вкратце обсудим остальное. Джульетта! – Женщина хлопнула в ладоши, и в дверях тут же появилась девушка в униформе прислуги. – Мерль проводит тебя в твою комнату, а я попозже зайду за тобой.

Юлия последовала за служанкой в дом. Мерль вела ее по скудно освещенным и, казалось, бесконечным коридорам. Наконец девушка остановилась перед одной из дверей и открыла ее. Почтительно поклонившись Юлии, Мерль сказала:

– Ванденберг, вот ваша комната.

Девушка пропустила Юлию в комнату и вслед за ней проскользнула туда. Служанка зажгла маленькую масляную лампу на столе, а затем так же тихо выскользнула в дверь и исчезла в коридоре.

Юлия с любопытством осмотрелась по сторонам. Учитывая размеры здания, комната казалась крохотной. Вдоль стен стояли кровать и шкаф, посередине – стол с двумя стульями, а стол для умывания находился в углу за дверью. У Юлии забрезжила надежда: две кровати! Казалось, ни одна из них пока не занята, но, может быть, она будет жить здесь с соседкой?

Девочка подошла к узкому окну и бросила взгляд на внутренний двор, где между маленькими грядками были проложены посыпанные крупным песком, ухоженные дорожки. «Как в монастырском саду», – невольно пришло ей в голову. Юлия присела на край кровати, не зная, что же ей теперь делать. Не оставалось ничего иного, кроме как ждать. Девочке было холодно, однако в комнате не было печки. Юлия очень устала.

Простыни на кровати были влажными. Девочка боролась с желанием несмотря ни на что прямо в одежде упасть на кровать и с головой укрыться одеялом.

Юлия, опустив голову, задумчиво рассматривала вытертые половицы. Через эту комнату явно прошло бесчисленное множество маленьких ног. Неужели другие девочки поначалу тоже чувствовали себя такими же одинокими, как она сейчас? Все здесь казалось ей мрачным. Лишь с большим трудом Юлии удалось сдержать подступавшие к глазам слезы. «Ты должна быть сильной», – повторяла ей Марит. И мама, наверное, тоже хотела бы, чтобы она была такой.

Прошла целая вечность, а за Юлией так никто и не пришел. Девочка выскользнула в коридор и подошла к одному из окон. Оттуда ей была видна улица перед школой. Карета ее дяди стояла у главного входа в здание, еле различимая в призрачном свете. От теплых лошадиных тел вверх поднимались облака пара и смешивались с ночным туманом. Затем из двери вышел Вильгельм Ванденберг. Он сел в карету и уехал, даже не обернувшись.