Читать книгу После меня - Линда Грин - Страница 13

Четверг, 14 января 2016 года

Меня радует, что моя смерть была внезапной. Мама как-то раз сказала мне, что ее самая сильная боль не была физической: больнее всего ей было видеть то, как страдаем мы, глядя на ее медленное и мучительное увядание. А вот при внезапной смерти все, по крайней мере, будут от этого избавлены. Им придется всего лишь пережить шок. Шок, который чувствуется, похоже, в каждом из комментариев, прочитанных мною до этого момента.

Я задумываюсь над тем, что же это мог быть за несчастный случай. Мне вспоминается, как однажды в начальной школе, когда мы делали рисунки, распыляя краски (при этом нужно было сильно дуть в распылитель), я, вместо того чтобы дунуть, втянула краску в себя. Краска была красной, и с учительницей едва не случился сердечный приступ, когда она повернулась и увидела, что у меня изо рта капает красная жидкость. Моя смерть будет представлять собой какую-нибудь нелепость вроде этой – в этом я очень даже уверена. Мне остается только надеяться, что об этом не напишут на моем надгробии. Не напишут что-то вроде: «Здесь лежит Джесс Маунт, умершая абсолютно дурацкой смертью».

Я сажусь в кровати и качаю головой, осознав, что терзаюсь по поводу какой-то чуши. Мне ведь понятно, что именно этого и хотят те, кто сейчас со мной так зло шутит. Но когда читаешь публикацию собственного отца по поводу приготовлений к твоим похоронам, очень трудно не отнестись к этому серьезно. Причем очень серьезно.

Мне приходит в голову, что это, возможно, был и не несчастный случай. Я могла покончить с собой. Совершить самоубийство. Может, именно поэтому и пришлось вмешаться коронеру. Впрочем, я сомневаюсь, что у меня хватило бы на это решимости. Даже если бы имелась серьезная причина. И если через год я все еще буду встречаться с Ли, то не вижу никаких оснований для того, чтобы у меня могла возникнуть мысль о самоубийстве.

Я позволяю себе слегка улыбнуться, вспомнив о том, как приятно мне было чувствовать свою ладонь в его ладони, когда мы вчера вечером бежали с ним к железнодорожному вокзалу. Да, у нас с ним будет второе свидание. Это я знаю точно. И если верить тому, что я читаю в «Фейсбуке» (чему я не верю), то будет еще и превеликое множество других свиданий, пока в один прекрасный момент меня не переедет автобус или же не произойдет что-то в этом роде.

А может, я просто упаду в пролет между поездом и платформой? Как подходяще это будет для девушки, которая всю свою жизнь бегала к поездам, боясь опоздать на них. Однако это будет очень мерзко. И у всех на глазах. А меня ни то, ни другое не устраивает.

Вздохнув, я встаю с постели и смотрю на телефон, заряжающийся на комоде, но твердо придерживаюсь своего решения к нему не прикасаться. Мне необходимо прекратить читать эти публикации. Возможно, существует какой-то способ определить со стороны, щелкала ли я на них и читала ли их. Если я не буду их читать, сообщать о них и жаловаться, то моим мучителям станет скучно и они переключатся на кого-нибудь другого. Не могу представить себе, чтобы тот, кто этим занимается, стал бы продолжать это делать очень долго.

Я очень надеюсь, что не стал бы, потому что от одной только мысли, что какой-то там Док – вроде Дока из фильма «Назад, в будущее» – будет размещать в «Фейсбуке» из будущего публикации по поводу моей кончины аж до конца моих дней, мне становится дурно.

– Ну что, как? – спрашивает Сейди, когда я прихожу на станцию.

– Было хорошо, – отвечаю я, изо всех сил пытаясь не улыбнуться.

– Насколько хорошо? По шкале от одного до десяти.

– Не знаю. Может, девять.

– Значит, я так понимаю, за все заплатил он.

– Он был настоящим джентльменом.

– Ты хочешь сказать, что он не предложил тебе трахнуться с ним?

– Он сказал, что я могу у него переночевать, если хочу.

– Почему же ты этого не сделала?

– Послушай, я не настолько испорченная. Не на первом же свидании!

– Как будто раньше это тебя сдерживало.

– Ну, это было уже давно.

– Но он тебя поцеловал, да?

– Может, и поцеловал.

– Ну и как по шкале из десяти?

– Девять.

– Две девятки от девушки, которая никогда не присуждает десяток! Черт возьми, похоже, мне пора покупать себе шляпку на твою свадьбу.

– Угомонись. Еще ведь только начало. У него еще уйма шансов все испортить. У меня, кстати, тоже.

Я говорю это потому, что в подобных случаях я обычно так говорю. Но даже когда я произношу эти слова, я думаю о том, что Сейди написала в «Фейсбуке»: дескать, я сильно запала на Ли потому, что не думала, что меня вообще-то любят многие люди.

– И когда ты встречаешься с ним в следующий раз?

– Он сказал, что напишет мне.

– Они все так говорят.

– Он напишет.

– Почему ты в этом так уверена?

– Он точно напишет.

Мы садимся на поезд, идущий в Лидс. Как обычно, во второй вагон – самый безопасный. Сейди никогда по этому поводу ничего не говорит. Время от времени, когда поезд забит людьми и нам приходится садиться в один из последних вагонов, она смотрит на меня, чтобы увидеть на моем лице согласие, но никогда ничего не говорит. Она знает, что этого лучше не делать.

Мой телефон издает звуковой сигнал. Я достаю гаджет и вижу на дисплее имя Ли. Я отважилась внести его в список контактов в телефоне только вчера вечером, когда уже ехала домой. Я щелкаю на сообщении.

Когда я смогу снова с тобой увидеться? Как насчет обеденного перерыва, если ты теперь работаешь допоздна? В пятницу?

– Что я тебе говорила? – спрашиваю я у Сейди.

Она присвистывает:

– Впечатляет. Он держит свое слово.

Я пишу ответное сообщение: Пятница подходит. Примерно в 12: 30. Я начинаю работу в 2.

Он сразу отвечает: Прекрасно. Тогда в том же месте в 12: 30. Жду с нетерпением. X

Я кладу телефон обратно себе в карман.

– Ну и что там? – спрашивает Сейди.

– В пятницу, в обеденный перерыв.

– Жаждет встречи.

– Похоже, что да.

– Здорово. Мне приятно видеть, что ты улыбаешься. Я полагаю, что та фигня прекратилась, да? Ну, ты знаешь – то, что происходило в «Фейсбуке».

Я колеблюсь. Мне вообще-то хочется сказать ей правду, но, скорее всего, произойдет то же самое, что и в прошлый раз: она не сможет увидеть эти публикации. И я не хочу, чтобы она опять посмотрела на меня тем обеспокоенным взглядом. За свою жизнь я видела уже достаточно много таких взглядов.

– Да, – вздыхаю я. – Все снова стало нормальным.

Об этом мне сообщает Нина. Если бы я могла выбирать того, кто приносит плохие вести, она была бы второй в моем списке на эту роль – сразу после профессора Долорес Амбридж[11].

– Ты слышала про Алана Рикмана?[12] – спрашивает она, когда мы идем на кухню.

– Слышала что?

– Он умер. В реальной жизни, я имею в виду, а не как Снегг[13] в руках Волан-де-Морта.

Я таращусь на нее, не желая верить тому, что слышу.

– Ты уверена?

– Да. Об этом написали на веб-сайте новостей Би-би-си и вообще везде. По-видимому, от рака. Ему не было и семидесяти. Кто, интересно, будет следующим, а? Они один за другим на этой неделе откидывают коньки.

Ее, похоже, забавляет то, что вдруг стало умирать так много знаменитостей. Я кладу тарелку, которую держу в руках, и поворачиваюсь, чтобы уйти.

– Эй! – громко говорит Нина. – Не оставляй меня здесь одну. Нам нужно привести в порядок еще очень много столов.

Я не слушаю ее. Я иду в сторону туалетов. Нина, конечно же, понятия не имеет, как много Алан Рикман значил для меня. Я боготворила его, когда была подростком. Северус Снегг был явно самым лучшим персонажем в «Гарри Поттере», и Алан Рикман, игравший Снегга, изобразил его идеально – его недостатки, его тайны, его внутренние конфликты. Я смотрела первые пять фильмов с мамой. Я все еще помню, как тяжело мне было смотреть фильм «Гарри Поттер и Принц-полукровка» без нее. Я знала, что этот фильм понравился бы ей почти так же сильно, как и мне.

Захожу в туалетную кабинку и начинаю плакать. Я даже не знала, что Алан Рикман был серьезно болен. Хотя, если бы я это знала, мне, конечно, было бы не легче. Данное известие меня шокировало – вот и все. Мама умерла, Алан Рикман умер, а теперь еще – предположительно – предстоит умереть и мне… Все это и вправду ужасно шокирует. Я достаю из кармана телефон и захожу на веб-сайт новостей Би-би-си. Там приводятся слова Дж. К. Роулинг и Дэниела Рэдклиффа[14]. Они говорят как раз то, что от них в данном случае и можно ожидать услышать: он был блестящим актером, замечательным человеком, верным – на всю жизнь – другом. Я захожу в «Фейсбук». Там полно скорбных сообщений по поводу его кончины. Я просматриваю их и, находя самые хорошие, нажимаю на «Поделиться». Затем я ищу с помощью «Гугла» нужную мне сцену – одно из первых занятий по приготовлению зелья, – копирую ссылку и размещаю публикацию под словом «Всегда».

Я продолжаю просматривать публикации, глядя на фотографии сквозь слезы и сквозь пряди упавших на глаза темных волос. Люди пишут такие красивые слова: например, «как печально то, что первыми уходят самые лучшие». А еще они пишут о вроде бы незначительных моментах и вещах, о которых они будут помнить. Я откидываю волосы назад, подальше от глаз. И только тут до меня доходит, что я уже смотрю на публикации по поводу кончины не Алана Рикмана, а по поводу своей собственной кончины, в которых оплакивают меня. Люди пишут, что они пережили шок из-за того, что я умерла, пишут, что скорбят, пишут, что теперь у них на душе пустота. Слезы у меня начинают течь сильнее. Я уже и не знаю, кого оплакиваю – свою маму, Алана Рикмана или саму себя. Возможно, всех троих. И вообще всех тех, кто ушел из жизни раньше времени.

Минут через десять я слышу, как дверь открывается.

– Джесс!.. С тобой все в порядке?

Я вытираю нос рукавом и открываю дверь кабинки.

Сейди, взглянув на мое лицо, обнимает меня:

– Извини. Нина мне только что рассказала. Я подумала, что ты, наверное, здесь. Ну что за ужасная неделя! Я знаю, как много он значил для тебя.

Я громко соплю в ее ухо:

– Следующей буду я. Папа организовывает мои похороны. Ты пишешь, как сильно ты по мне скучаешь.

Сейди отстраняется от меня и смотрит мне в глаза. Я достаю свой телефон.

– Ты не сможешь увидеть эти публикации, я знаю, но они здесь. Я их вижу. Через восемнадцать месяцев вы будете писать обо мне до смешного хорошие слова, только мне это уже надоело, даже хочется, чтобы кто-нибудь из вас заявил, что я унылая корова с ужасным вкусом по части одежды и вообще дерьмо.

Сейди качает головой и берет у меня телефон.

– Здесь о тебе ничего нет, Джесс. Здесь все об Алане Рикмане. Я понимаю, что ты расстроена, но ты не должна позволять этому начаться снова.

– Я знаю, это звучит странно и нелепо, но эти публикации там появляются – появляются только тогда, когда я наедине с собой. Я не могу сделать ни скриншот, ни фотографию, но ты должна поверить мне, что они появляются.

Сейди гладит мои влажные волосы.

– Успокойся, – говорит она, беря меня за руку и ведя к умывальникам. – Давай приведем тебя в порядок. Тебя скоро хватятся. Я знаю, что это могло шокировать, Джесс, и, конечно, это тебя очень сильно взбудоражило. Тебе нужно просто пережить сегодняшний день, ведь правда? Я обещаю, завтрашний день уже не будет таким мрачным.

Я киваю и кладу свой телефон обратно в карман, очень надеясь на то, что она права.