Читать книгу Из глубины - Линкольн Чайлд - Страница 11

Крейн поднял голову от цифрового планшета, на котором делал заметки пластиковым пером.

– И все? – спросил он. – Просто болят ноги?

Мужчина на больничной койке кивнул. Даже одеяло не скрывало его тела – высокого, хорошо сложенного. Цвет кожи у него был нормальный, глаза смотрели ясно.

– По десятибалльной шкале – насколько сильная боль?

Пациент немного подумал:

– По-разному. Примерно шесть. Иногда сильнее.

«Нефибрильная миалгия» – записал Крейн на планшете. Казалось невозможным – нет, это и было невозможно, – что два дня назад этот человек перенес микроинсульт. Он был слишком молод, кроме того, ни одно исследование ничего не показало. Отмечались только начальные жалобы – частичный паралич, неразборчивая речь.

– Благодарю, – произнес Крейн, закрывая планшет. – Я навещу вас, если будут еще вопросы.

И он отошел от кровати.

Хотя медицинское отделение на станции именовалось «пунктом», однако оно могло похвастать оборудованием, какому позавидовал бы любой госпиталь средней руки. Кроме сектора первой помощи, хирургических операционных и двух десятков палат имелись многочисленные отсеки для специального оборудования – от рентгенологического до кардиологического. Был и отдельный комплекс, где размещались рабочие помещения персонала и комнаты для совещаний. Там Крейн и получил небольшой, но хорошо оборудованный кабинетик, к которому примыкала лаборатория.

Среди новых пациентов, о которых говорила доктор Бишоп, только трое чувствовали себя настолько плохо, что их нужно было госпитализировать. Крейн уже побеседовал с двумя больными – сорокадвухлетним мужчиной, страдавшим рвотой и поносом, и вот этим, предполагаемой жертвой инсульта, и выяснилось, что ни один ни другой больше не нуждаются в стационарном лечении. Нет сомнения, доктор Бишоп просто держала их под наблюдением.

Крейн повернулся и кивнул Бишоп, стоявшей поодаль.

– Никаких признаков ишемического приступа, – сказал он, когда врачи вышли в коридор.

– Кроме начального состояния.

– Говорите, сами его наблюдали?

– Да. И все признаки ишемии были налицо.

Крейн помолчал. Пока он осматривал этих двоих пациентов, Бишоп говорила мало, но враждебность по-прежнему ощущалась. Ей бы не понравилось, если бы ее диагноз подвергли сомнению. Придется быть максимально тактичным.

– Самые разные состояния могут давать сходные симптомы… – начал он осторожно.

– Я проходила интернатуру в кардиологическом отделении и повидала немало больных с ишемией. Поэтому ни с чем ее не спутаю.

Крейн вздохнул. Недружелюбие Бишоп стало утомлять. Конечно, никому не понравится, когда вмешиваются в его работу, и, наверное, Мишель считает, что Крейн вторгся на ее территорию. Но дело в том, что медики на станции провели только самые поверхностные исследования, рассматривая каждую жалобу отдельно. Крейн был убежден, что если бы они копнули глубже, изучив проблему в комплексе, то смогли бы выявить нечто общее. И вопреки всему, что рассказала ему Бишоп, он по-прежнему считал, что все случаи так или иначе связаны с кессонной болезнью.

– Вы мне так и не ответили, – сказал он. – Здесь ведь есть гипербарическая камера?

Она кивнула.

– Я бы хотел поместить этого человека туда. Посмотрим, может быть, понижение давления и чистый кислород облегчат боли в конечностях.

– Но…

– Доктор Бишоп, Ашер сказал мне, что для обеспечения высокого давления здесь, на станции, используется секретная технология, пока не слишком опробованная в полевых условиях. Может быть, всему виной кессонка.

Бишоп не ответила. Она нахмурилась и отвернулась.

Крейн начал терять терпение.

– Поговорите с Ашером, если вам не нравится, – сказал он жестко. – Он пригласил меня, чтобы я высказал свое мнение. Этого больного надо определить в декомпрессионную камеру. – Он помолчал, давая ей время подумать над его словами. – А теперь навестим пациента номер три.

Самый интересный случай он приберег напоследок – под номером три значилась женщина, которая жаловалась на онемение и слабость мышц обеих рук и лица. Когда они вошли, она не спала. Ее кровать была окружена приборами контрольной аппаратуры самого последнего поколения, которые издавали негромкие сигналы. Крейн сразу почувствовал, что здесь атмосфера другая. Он заметил и отчаяние в светло-карих глазах, и напряженное от беспокойства, исхудавшее тело. Даже не прибегая к диагностике, он мог сказать, что случай серьезный.

Крейн открыл планшет, и жидкокристаллический экран ожил. Автоматически появилась анкета истории болезни. «Наверное, подключен к датчику ближней локации», – подумал Крейн.

Общие сведения были таковы:

Имя: Филипс, Мэри И.

Пол: Ж

Возраст: 36

Жалобы: Двусторонняя мышечная слабость /онемение рук и лица.

Подняв взгляд от планшета, Крейн увидел, что в комнате появился морской офицер. Высокий худой человек, светлые глаза которого были посажены слишком близко к носу, причем правый глаз немного косил. На рукаве моряка были нашивки коммандера, а золотая эмблема на левом уголке воротника указывала, что он принадлежит к службе разведки. Вытянув руки по бокам, мужчина прислонился к косяку двери и не смотрел ни на Бишоп, ни на Крейна.

Врач повернулся к больной, решив не обращать внимания на вновь прибывшего.

– Мэри Филипс? – спросил он, автоматически переходя на тот спокойный тон, каким давным-давно научился разговаривать с пациентами.

Женщина кивнула.

– Я не отниму у вас много времени, – сказал он улыбаясь. – Мы пришли, чтобы помочь вам скорей поправиться.

Пациентка тоже ответила улыбкой – едва заметным подергиванием губ.

– Вы по-прежнему ощущаете онемение лица и рук?

Мэри снова кивнула, моргнула и промокнула глаза салфеткой. Крейн увидел, что, когда она моргает, веки смыкаются не полностью.

– В какой момент вы впервые это почувствовали? – спросил он.

– Дней десять назад. – Женщина говорила с акцентом уроженки Среднего Запада. – Нет, недели две. Сначала ощущение было такое слабое, что я не обратила внимания.

– Вы были на работе или отдыхали, когда заметили это впервые?

– На работе.

Крейн взглянул на планшет:

– Здесь не указано, чем вы занимаетесь.

За нее ответил офицер у двери:

– Потому что, доктор, это не имеет большого значения.

Крейн повернулся к нему:

– Кто вы?

– Коммандер Королис. – У мужчины был низкий, тихий, какой-то вязкий голос.

– Так вот, коммандер, думаю, что место ее работы имеет большое значение.

– Почему? – спросил Королис.

Крейн посмотрел на пациентку. Она ответила ему тревожным взглядом. Доктор подумал, что не стоит больше беспокоить женщину. Он показал в сторону холла, жестом приглашая коммандера Королиса выйти.

– Мы проводим обследование, – произнес Крейн, когда они вышли и больная не могла их слышать. – Для точного диагноза важен каждый факт. Очень может быть, что на нее повлияли условия работы.

Королис покачал головой:

– Нет, не повлияли.

– Откуда вам знать?

– Вам придется мне поверить.

– Извините, мне это не нравится.

Крейн повернулся, чтобы уйти.

– Доктор Крейн, – тихо произнес Королис. – Мэри Филипс работает в закрытой зоне станции и занимается секретной работой. Вам не позволят задавать вопросы, так или иначе относящиеся к ее деятельности.

Крейн подскочил к нему.

– Вы не можете… – начал он.

И замолчал, с трудом подавляя гнев. Кем бы ни был этот Королис, он явно представляет власть. Или думает, что представляет. «К чему такая секретность, – подумал Крейн, – в научной экспедиции?»

Врач молчал, напоминая себе, что он здесь новичок и еще не знает всех правил – ни писаных, ни неписаных. Похоже, в этом бою ему не победить. Но он, черт возьми, еще поговорит об этом с Ашером.

Больше ничего не говоря, Крейн отвернулся от офицера и вошел в палату. Доктор Бишоп по-прежнему стояла у кровати, сохраняя нейтральное выражение лица.

– Извините, мисс Филипс, – сказал Крейн. – Давайте продолжим.

В течение четверти часа он провел подробный осмотр – и общего состояния, и неврологический. Постепенно доктор забыл о присутствии коммандера Королиса, потому что полностью сосредоточился на состоянии пациентки.

Случай оказался неординарный. Отмечалась двусторонняя слабость мускулов лица – как верхних, так и нижних. При проверке реакции на укол иглой выявлено значительное ухудшение тригеминальной проводимости. Сгибание шеи не ухудшилось, так же как и разгибание. Но он обратил внимание, что ощущение температуры сильно снижено и в районе шеи, и по всей верхней части тела. Также он с удивлением заметил значительную и, судя по всему, недавно начавшуюся дистрофию мускулов рук. Проверяя глубокие сухожильные рефлексы, а потом подошвенную реакцию, Крейн начал кое-что подозревать.

Каждый врач мечтает обнаружить какой-нибудь редкий или интересный прецедент – такой, о котором пишут в медицинской периодике. Но подобное случается редко. Однако, что касается Мэри Филипс, симптомы ее болезни как раз свидетельствовали о таком вот редком случае. И Крейн, который частенько засиживался допоздна, читая специальные журналы, подумал, что, может быть – всего лишь может быть, – ему посчастливилось обнаружить этот случай. «Может быть, я приехал сюда именно за этим».

Наклонившись, Крейн исследовал ее миндалины – заметно увеличенные, желтоватые, с явно выраженной дольчатостью. Очень интересно.

Поблагодарив женщину, он отошел, взял планшет и проверил анализ крови.

Белые кровяные тельца (в мм) 3100

Гематокрит (%) 34,6

Тромбоциты (на мм) 104 000

Глюкоза (мг/дл) 79

Триглицериды (мг/дл) 119

СОЭ (мм/ч) 48,21

Крейн подошел к доктору Бишоп.

– Что вы думаете? – спросил он.

– Я надеялась услышать ваше мнение, – ответила она. – Вы ведь главный специалист.

– Я не главный специалист. В первую очередь я врач и ваш коллега и надеюсь на сотрудничество.

Бишоп молча посмотрела на него. Крейн почувствовал, что опять злится, и на этот раз сильнее – злится на всю эту непонятную секретность, на торчащего тут коммандера Королиса, а особенно на упрямую Бишоп, которая не хочет ему помочь. Ну он ей покажет!

Крейн резко закрыл планшет.

– Вы проводили исследования на антитела, доктор?

Она кивнула:

– На вирусный гепатит А и С, на иммуноглобулин. Результаты отрицательные.

– Моторная проводимость?

– Нормальная двусторонняя.

– Ревматоидный фактор?

– Положительный. Восемьдесят восемь единиц на миллилитр.

Крейн помолчал. Вообще-то, это были именно те исследования, которые он собирался провести.

– В анамнезе не выявлено ни артралгии, ни анорексии, ни виброболезни, – сообщила Бишоп.

Крейн с удивлением посмотрел на нее. Неужели она тоже пришла к тому же неожиданному выводу? Не может быть!

Он решил вызвать ее на откровенность.

– Начинающаяся атрофия мышц кисти позволяет предположить сирингомиелию. Так же, как и потеря чувствительности верхней части тела.

– Но признаки ригидности нижних конечностей отсутствуют, – тут же возразила она. – Тем более что медуллярная дисфункция выражена очень слабо. Это не сирингомиелия.

Крейн еще больше удивился ее глубоким познаниям. Но долго она не продержится.

«Пора выкладывать карты на стол», – подумал он.

– А сенсорные дефекты? Невропатия? Вы заметили, какие у нее миндалины?

Бишоп по-прежнему смотрела на него ничего не выражающим взглядом:

– Да, заметила. Увеличенные, окрашенные в желтоватый цвет.

Наступило молчание.

Наконец ее лицо медленно озарилось улыбкой.

– Доктор, – сказала она, – неужели вы подозреваете танжерскую болезнь?

Крейн замер. Медленно-медленно расслабился. И понял, что не может не улыбнуться в ответ.

– Вообще-то, да, – немного застенчиво признался он.

– Танжерская болезнь… Что же получается? Половина персонала у нас на станции поражена редкими генетическими заболеваниями?

Бишоп говорила мягко, без всякого упрека. Даже улыбка, подумал Крейн, похожа на настоящую.

И вдруг, перебивая классическую музыку, зазвучала сирена – громко, частыми гудками. В коридоре вспыхнул желтый свет.

Бишоп перестала улыбаться.

– Оранжевый код, – сказала она.

– Что?

– Медицинская тревога. Скорее!

Она уже бежала к двери.