Оглавление
Линор Горалик. Все, способные дышать дыхание
1. Раёк
2. Дрожь
3. Ээээээээ
4. «Вики»
5. Ссученный
6. Мачеха
7. Тоже
8. Коронный номер
9. «Лапка-бадшабка» Материал для детского чтения
10. Дизартрия – это…
11. Хипстотааааа
12. Стена
13. Длинный, короткий
14. Мекадем[27]
15. Мимими
16. В-в-вентролог
17. С комментариями автора: «Маленькие»
18. Хитин, стекло, кремень
19. Спасатель
20. Маленький рай
21. Меньшинство
22. Вагончик тронется
23. Я из тех, кого еще называют перемещенными лицами[47]
24. И как?
25. Нýма яльди́
26. С трубкой в зубах и с портфелем в руке
27. Поговорим еще
28. В самых разных областях
29. Намнеман[50]
30. Есть
31. Язизá[64]
32. Логоклония – это…
33. Пропазогнозия – это…
34. Schönling[69]
35. Или нет
36. Мы не к тебе
37. Просто уточнить
38. Момо
39. Но он свободный, но он богатый
40. Синдром Туретта – это…[79]
41. И злой путь, и коварные уста
42. Умерла овечка, оторвался хвостик
43. С комментариями автора: «Овцеебы»
44. Раз и два – вдооох, три и четыре – выыыдох
45. Я тебе не брат
46. Так вот оно что
47. «Галей Цаhа-а-ал» – коль а-зман![89]
48. Клац-клац
49. Гарантирую – вы меня запомните
50. Солнце встает
51. Тут буквально пара пролетов
52. Вопросы тут задаю я
53. Продолжим
54. Трется[97]
55. Оооооооо
56. Фиксационная амнезия – это…
57. Малыя бесы
58. Йоав Харам + Чуки Ладино
59. Хуже
60. Шнэй колот
61. Под нашими спортивными знаменами
62. Ты клюм! Клюм!
63. Теплые норы и мягкие кровати
64. Ничего не бойся[119]
65. По команде «сидеть»
66. С комментариями автора: «Ур-ур-ур»
67. Теперь, когда они все
68. Что за взвод
69. Надо попросить
70. Мамааааша
71. И птиц
72. Будущее принадлежит нам
73. Брадифазия – это…
74. Сетки надо ставить, рыть рвы, возводить стены
75. Круглая штука
76. Дышим
77. Енот Мико Дрор пьет порошковую кока-колу из фляжки с солдатами-репортерами на задворках радио «Галей Цаhал»
78. Как на фюзеляжах появились звезды
79. Операция «Молоко»
80. Как мы это назовем?
81. Фрагмент амбарной книги, которую Юлик Артельман заполняет по семь-восемь часов в день
82. Πεντάµορφος[144]
83. Подавился, да?[146]
84. С комментариями автора: «Поджопнички»
85. Типуль нимрац[153]
86. Мехабшаб[154]
87. Дислалия – это…
88. На наших и на ваших
89. Больше некому
90. Я тебя не знаю
91. И за всю мою жизнь наругала меня
92. Прелестная романтическая чистота
93. Лучше
94. «Страшная тайна Йоника» Материал для детского чтения
95. Ему никто не отвечает
96. И задорный стук молотков
97. Бери
98. Раз, и второй, и третий
99. Интермундия
100. Вам судьбу я предскажу
101. Афазия – это…
102. Почти прозрачный
103. Нет
Благодарности
Отрывок из книги
Покачиваясь, я боком двигался сквозь влажную, липкую жару между двумя рядами неприветливых пустых сидений; я шел к туалету в самом конце узкого помещения, и с каждым шагом все пристальнее разглядывал собственные пальцы. Муха пролетела у меня над ладонью, не отклоняясь от своей траектории, словно я и сам был просто сгустком липкого влажного воздуха. Это так испугало меня, что я остановился и почти всерьез попытался заставить свой левый безымянный палец удлиниться на пару сантиметров. Я напрягся весь, согнулся и почувствовал, как складки живота норовят и в самом деле слипнуться по причинам, не имеющим никакого отношения к жаре. Внезапно меня охватила брезгливость к собственному телу – но не та испуганная, внезапная брезгливость, которая приходит в ночном кошмаре (голый, ты идешь по раскачивающемуся вагону; справа и слева нет никого, но в любую секунду лавки могут заполниться бездельными людьми, для которых не существует лучшего занятия, чем молча смотреть на твой позор, – вправо, влево, вправо, влево). Палец мой, конечно, сохранил свою явственно неполноценную длину, как я ни напрягал пресс. С год назад я сказал Еремею: «Иногда во сне мне ясно, что я сплю». Он посоветовал сосредотачиваться в такие моменты на каком-нибудь простом изъяне моей руки – кривом ногте, родинке с дурным волосом, твердом, как заноза, заусенце – и пытаться выправить этот изъян. «Начнет удаваться это, – говорил мне Еремей, скрипя соседней раскладушкой и почесывая ранний старческий пух на голове, – начнешь быстро делать там другое, метлу в бабу или сиськи вырастить себе, помацать просто так». Он знал про контролируемые сны от отца, модного телевизионного эзотерика, милого и по-юношески волосатого человека: единственный раз, когда я видел их вместе, в родительский день на курсе молодого бойца, Ермиягу-старший, как мне показалось, старался не задеть случайно головы сына – обнимал его и охлопывал от талии к плечам, а потом обратно, после чего опять начинал двигаться ладонями вниз, удаляясь от опасной зоны. Что до снов, то мне не хотелось мацать ничего прямо на себе, а до метаморфоз метлы дело не доходило: один раз плохо прорисованный куст на периферии зрения показался мне подобающим объектом для трансформации, я напрягся и привел его в состояние какого-то кубического месива с торчащим к небу огромным соском, после чего проснулся в страхе и омерзении. Обычно я понимал, что сплю и вижу сон, когда чрезвычайно быстро летел над тротуаром. Тогда я старался замереть на месте (иногда для этого приходилось безболезненно врезаться во что-нибудь, не заслуживающее осознания) и вытягивал короткий и кривой средний палец до нормальной длины – и еще дальше: вялое телескопическое щупальце. Сейчас я не летел, а шел бочком, и кривой палец не поддавался никакому усилию («Усрешься еще», – презрительно сказал мне голос, явно несовместимый с пространством сна), и я чувствовал себя идиотом, вообразившим, что этот шаткий голый путь по узкому пустому лекторию мог быть паровозным кошмаром. Я пошел быстрее, больно шоркнул ногой о боковину одной из деревянных скамеек, пришел наконец в туалет – и, сидя на унитазе, слизнул с колена мелкий кровяной пунктир, как делал в детстве, и почмякал им, чтобы лишний раз изумиться, насколько это похоже на вкус ключа от папиного секретера. Как и во всем зоопарке, тут почему-то не работал кран – но исправно функционировал сливной бачок. Я намотал на руку побольше туалетной бумаги, дернул ручку, намочил бумагу в бурлящей струе, стараясь не касаться потрескавшегося фаянса, и старательно вытер себе живот. Не зная, какая бумага нужна Адас, сухая или мокрая (мне казалось – сухая), я пропитал еще один отмот до чавкающего состояния, а остальной рулон прихватил с собой. Когда я боком приполз обратно, в начало экспозиции, Адас успела одеться; стоя перед ней с текущей бумагой в одной руке и с сухим рулоном в другой, я вдруг остро застеснялся собственной наготы. С тактом, который мне уже довелось оценить, она взяла у меня мокрую бумагу и протерла лицо, а потом аккуратно положила использованную протирку на толстое стекло ближайшего террариума. Гигантский жук с оленьими рогами, разбуженный внезапной темнотой, молча уставился на нас, сделал несколько слабых шагов и снова лег. «Голодный», – сказала Адас с интонацией, которую я не мог разобрать. Я воспользовался поводом поднять с пола рубашку – в кармане у меня лежала половина батончика из сухпайка; серебристая обертка без единого печатного слова заскользила по растопленному шоколаду, как кожа по куску вареной курицы. «Бессмысленно, – сказала Адас. – Нет ключа». Жук снова приподнялся, медленно, с дрожью взобрался на кусок коряги и уперся острым рогом в замок под самой крышкой, и от этой жалкой пародии на попытку к бегству меня передернуло. «До этих точно никому дела нет», – сказала Адас, закручивая на голове неаккуратный сноп и прихватывая его широкой заколкой. Я сказал, что, может быть, за самыми ценными насекомыми кто-то приглядывает. «Павлины во сне за ними приглядывают, – сказала Адас. – Спят и видят. Выпустили бы сразу на съедение, чего мучить». «Может быть, их забыли», – сказал я. Адас посмотрела на меня и прошлась мимо нескольких террариумов (я не знал другого слова для этих стеклянных ящиков и никогда не узнал). Она легонько стучала в каждый обручальным кольцом, и я понял, что это – еще одно проявление той прохладной вежливости, благодаря которой мы сейчас оказались здесь: я подал реплику, она демонстрирует интерес; и я снова почувствовал неприязнь к этой вежливой женщине и устыдился этой неприязни. Я и сам был сейчас прилежно вежлив, мы оба чувствовали себя людьми, достойно выполнившими важную светскую обязанность. Скажем, приближается вокзал, за окошком плывет край перрона, руки заползают в рукава плаща, и взаимная благодарность за то, что поездка прошла без особых неловкостей, на миг представляется порывом к дружбе. Лживое чувство; но вот вам моя карточка, а мне ваша, не будем же звонить друг другу. Я предложил ей обойти патрулем северную часть зоопарка; экспонатов оставалось мало, нас было и того меньше, она согласилась с излишним энтузиазмом, мы оба хотели прополоскать напоследок рот незначительной болтовней.
Ее муж участвовал в одной из тех тридцати с лишним позорно окончившихся стычек, которые впоследствии будут, видимо, называться «Битвой за Ашкелон», «Ашкелонской трагедией», Ашкелонским… котлом? Кастрюлей? Крышкой? Сейчас этот человек, однажды виденный мною сквозь стекло проглотившей Адас машины, находился, судя по всему, в «Сороке», состояние его считалось «средней тяжести, но стабильным». Более внятного ответа Адас не удавалось добиться; была какая-то операция; «Какая? В каком месте? Где на теле?» «Приезжайте». Ходили истории о том, как среди безумия этих дней больных путали друг с другом, перегруженная система задыхалась, и родственники то получали сообщения, что погиб еще живой, то узнавали об ампутации руки, когда человек лишался глаза, а один из наших ребят выяснил, как-то дозвонившись матери, что его брата приняли за ординарца, потому что он забрел в служебное помещение и прилег там на диван; ему не оказывали помощь, пока он не потерял сознание и не скатился с дивана на пол; впрочем, все, насколько я понял, закончилось неплохо.
.....
Яся Артельман (словами). Ну когда-то, до всего. Сейчас вообще не понимаю, сейчас вообще ловят?
Ури Факельман (словами). Да еще как ловят, кам он. Есть надо, от туны всех тошнит уже. Ну и рыбы молчат, как…
.....
