Читать книгу Месть Кощеевой иглы - Lira Rali - Страница 3

В деревушке, что примостилась в тени Ольховой рощи, День Марены отмечали по заветам древним, с почтением и суровой сдержанностью. Не было в этот зачин дня ни треб принесенных, ни жертв, ни костров праздничных, ни заговоров обрядовых. Лишь тишина да ожидание тягостное висели в морозном воздухе, предвещая приход самой Владычицы Зимы.

Ярослава, проснувшись до восхода солнца, чувствовала это особенное настроение дня. Нельзя было ни петь, ни смеяться, ни суетиться. Только тихонько прибрать избу, накормить скотину и ждать заката, когда начнутся главные обряды.

Праздник этот был грустным, но важным – время почтить уходящую силу природы, подготовиться к долгой зиме.

Выбравшись из-под теплого одеяла, Яра накинула толстый шерстяной платок и босыми ногами ступила на холодный глиняный пол. Сначала – поклон Предкам, благодарность за прожитые дни и просьба о защите в грядущую стужу. Затем – к печи. Дров в избе оставалось немного, зима обещала быть суровой.

Пока печь разгоралась, Яра вынесла в хлев скотине – корове и паре коз, насыпала зерна курам. Живность требовала заботы вне зависимости от праздников. В сарае, покосившись, стояла телега, заполненная прошлогодней соломой – из нее сегодня будут делать чучело Марены.

После нехитрого завтрака – овсяной каши с клюквой – Яра принялась за работу. Первым делом нужно было подготовить дом к приходу Марены. Все углы тщательно выметались, старые вещи перебирались и откладывались в сторону. Избавлялись от всего, что могло напоминать о лете, о тепле и радости – так предписывали традиции.

Во второй половине дня, когда солнце окончательно спряталось за тучами, Яра вместе с другими девушками отправилась к околице. Там, на опушке леса, нужно было собрать сухие ветки, прутья и траву для костра. Погода не благоприятствовала – ветер пронизывал до костей, а землю уже припорошило первым снегом.

В лесу царила тишина, нарушаемая лишь хрустом веток под ногами. Но молчание длилось недолго.

– Эх, девки, скоро в избах сидеть да рукоделием заниматься, – вздохнула Милана, поправляя платок на голове. – Тоска зеленая, развеселья никакого.

– А мне, признаться, и радостно немного, – ответила Любания, перебирая сухие ветки. – Отдохнем от полевых работ, да сплетни всякие по деревне пораспускаем. Глядишь, зима и пролетит незаметно.

– Сплетни – это хорошо, – хмыкнула Милана. – Только вот что-то женихов в этом году не видать. Все парни как сговорились, попрятались по углам.

– Да и куда им спешить, – вставила Ярослава, отламывая сухой сучок. – Зимой-то работы нет, чем семью кормить?

– А может, они просто нас боятся? – засмеялась Любания, – Вон какие мы все хозяйственные да работящие. За таким попробуй угнаться!

Девушки весело переглянулись. Разговоры о женихах и свадьбах всегда были любимой темой для девичьих посиделок.

– А мне вот интересно, – задумчиво произнесла Милана, – Говорят, в городе жизнь совсем другая. Там и развлечения, и наряды, и женихи, наверное, все как на подбор.

– В городе хорошо, да не для нас, – возразила Ярослава. – Кто нас там ждет? У нас тут своя земля, свои корни. Нечего нам в городах делать.

Собрав достаточно дров, девушки вернулись в деревню. Возле околицы уже кипела работа – мужчины строили кострище, а женщины готовили поминальную кутью и обрядовое печенье.

Лишь к вечеру, когда солнце почти скрылось за горизонтом, и в деревне зажглись первые огни, началось движение. Из каждой избы выносили горящие головни, словно маленькие солнышки, готовые сразиться с тьмой. Ярослава взяла свою головню, уголь которой ярко пылал в глиняном горшке, и присоединилась к односельчанам.

Уже у порога, перед самым уходом, отец задержал её за плечо. Его лицо, осунувшееся от недосыпа, выражало усталость, но глаза смотрели на неё с теплотой.

– Ярослава, дочка, ты иди, как положено, – сказал он тихо, чуть хрипловатым голосом. – А я останусь. Работы много накопилось, всю ночь не спал, да и весь день тоже. Помяни за меня Марену, да о нас помолись. Я дома буду, присмотрю за очагом.

Он слегка улыбнулся, словно извиняясь за свое отсутствие.

– Только ты береги себя, да осторожнее там.

В этот вечер не произносились славления, не возжигался священный огонь, не приносились жертвы и требы. Это был день поминовения, а не прославления. Молчание было лучшей данью Марене.

Обавница, одна из старейших женщин Ольховой рощи и жена старосты, подняла руки к небу и громко произнесла:

– А ни Мара ни Морока не смиемо славити! Да пребудет тишина в сердцах наших!

После этих слов люди, чтобы показать, что не боятся Марены и её власти, направились к болоту, расположенному на окраине рощи. В руках они несли горящие головни – символ жизни и света, противостоящий тьме и холоду.

Шествие двинулось к дальнему болоту, к тому месту, где даже в самые лютые морозы оставалась полынья – чёрная, бездонная, леденящая душу. Путь был неблизкий, и ветер пронизывал до костей, но никто не жаловался. Молча шли сельчане, неся свой огонь, словно вызов самой Марене.

Подойдя к полынье, жрец Велес, облаченный в тёмные одежды, взмахнул рукой. В тишине раздался его хриплый голос:

– Покажем, что не боимся тебя, Марена! Отдадим тебе огонь, но не сломим дух!

Подойдя к болоту, люди образовали круг вокруг незамерзшей трясины – елани, которая зияла черной дырой, словно вход в подземный мир.

С замиранием сердца каждый по очереди подходил к краю трясины и опускал горящую головню в воду. Шипение огня, гаснущего в болотной жиже, символизировало победу жизни над смертью, света над тьмой.

Ярослава, подойдя к елани, опустила свою головню в воду с тихой молитвой:

– Да уйдёт тьма, да вернётся свет. Да пребудет жизнь в Ольховой роще.

Бросив свою головню, Ярослава ощутила, как из сердца уходит страх. Она была готова к зиме, готова к трудностям и лишениям. Она знала, что переживет их, как переживали её предки, и весной снова встретит солнце и тепло.

Возвращались в деревню молча, но теперь в сердцах поселился покой. Самый страшный обряд был позади, и теперь можно было отметить День Марены по-настоящему.

Когда сумрак окончательно опустился на землю, в центре деревни запылал огромный костер. Вокруг него собрались все жители, от мала до велика. Лица их были печальными и задумчивыми, словно в преддверии чего-то неизбежного.

На костре уже стояло чучело Марены – символ уходящей осени и приближающейся зимы. Облаченное в старые одежды и украшенное увядшими цветами, оно казалось безжизненным и жалким.

Велес начал обряд. Он произносил древние заклинания, обращаясь к богам с просьбой о защите от холода и голода, о сохранении урожая и о благополучии деревни.

Закончив молитву, жрец поджег чучело Марены. Пламя быстро охватило солому и ветки, превращая чучело в пылающий факел. Люди молча смотрели на огонь, каждый прощаясь со своим прошлым, со своими надеждами и мечтами.

Ярослава, закутавшись в тёплую шаль, стояла в толпе односельчан, ощущая сложную смесь чувств – грусть по уходящему теплу и надежду на благополучное переживание зимы. Пламя жадно пожирало чучело Марены, отбрасывая причудливые тени на лица собравшихся. В этот священный час, когда тонка грань между мирами, она чувствовала себя особенно восприимчивой к энергиям земли и духов предков. Рядом с ней возвышалась статная фигура Велеса, старого и мудрого жреца. Ярослава всегда стояла рядом с ним, разделяя его бремя и помогая в проведении обрядов. Она была его правой рукой, его верной помощницей. Ее тихий голос подхватывал его хриплые молитвы, усиливая их и направляя к высшим силам.

Внезапно тишину нарушил топот копыт. К костру подъехала небольшая процессия всадников, одетых в богатые охотничьи костюмы, расшитые золотом и серебром. Впереди восседал статный мужчина, облачённый в соболью шубу и меховую шапку, украшенную перьями. Властный взгляд и гордая осанка выдавали в нем человека знатного рода. Его появление казалось кощунственным нарушением священного ритуала.

Селяне зашептались, гадая, кто это и зачем пожаловал в их скромное поселение в такой день.

Всадник остановил коня у края костра и окинул взглядом собравшихся. Его взгляд скользнул по лицам селян, словно оценивая их, пока не задержался на Ярославе, выделив её из толпы. Она, как и другие девушки, надела свой лучший наряд, но ее природная красота, внутренняя сила и гордый, неприступный взгляд выделяли ее среди всех. В ее глазах читался вызов и нескрываемое презрение.

– Мир вам, люди добрые! – произнес всадник, его голос звучал властно, но в то же время старался казаться приветливым, – Я князь Мирослав. Прибыл в ваши земли на охоту. Слышал, что здесь дичи много, да и лес знатный.

Жрец выступил вперёд, но вместо приветствия его лицо исказилось от гнева.

– Гость желанный, да не в час добрый, – пробормотал он достаточно громко, чтобы его услышали стоящие рядом. Более громко же произнес, обращаясь к князю. – Милости просим, князь Мирослав! Рады гостю на нашей земле… в другой день. Сегодня у нас день Марены, проводы зимы. Негоже кровь лить и охоту затевать в праздник, посвященный Той, что любит запах смерти и холода. Нежели забыл древние законы, князь?

Мирослав кивнул, спешился и передал поводья слуге, совершенно проигнорировав слова жреца, словно они были пустым звуком, – Благодарю за приглашение. С удовольствием присоединюсь к вашему празднику.

Князь Мирослав подошёл к костру, его взгляд снова скользнул по Ярославе. Он одарил ее обворожительной улыбкой, уверенный, что покорит сердце деревенской девицы одним лишь своим появлением. Он ожидал, что она смутится, зардеется или польстится на его знатное происхождение и богатство.

Но Ярослава не дрогнула. Она встретила его взгляд своим, холодным и пронзительным, словно два осколка льда. В ее глазах не было ни смущения, ни заискивания, лишь твердая решимость и нескрываемое презрение. Она не была одной из тех деревенских простушек, которые падали в обморок от вида знатного господина.

Мирослав, привыкший к всеобщему обожанию и покорности, на мгновение растерялся. Его самоуверенная улыбка дрогнула, и в глазах мелькнуло удивление. Он ожидал чего угодно, только не такого отпора. Быстро взяв себя в руки, он решил, что это лишь игра, вызов, который он с удовольствием примет. Что ж, тем интереснее будет завоевать эту неприступную красавицу.

Праздник продолжался. Селяне, несмотря на тягостное предчувствие и недовольство появлением князя, старались соблюдать обычаи и обряды. Они угощали князя Мирослава и его свиту кутьей, пирогами и медовухой, но в их движениях и словах чувствовалась сдержанность и натянутость. Мирослав, в свою очередь, продолжал притворяться заинтересованным в их скромных делах, хотя в его глазах читалось превосходство и скука. Он задавал вопросы об урожае, о зверях, обитающих в окрестных лесах, о местных обычаях, но его мысли были заняты лишь одним – как покорить строптивую девицу.

Когда Велес начал возносить молитвы Марене, прося ее о милости и защите, Мирослав демонстративно зевнул, чем вызвал гневный шепот среди селян. Ярослава метнула на него испепеляющий взгляд, но князь лишь усмехнулся в ответ. Он явно наслаждался тем, что нарушает их покой и демонстрирует свою власть.

Когда обряды подошли к концу, и костёр начал догорать, Мирослав, дождавшись удобного момента, снова подошёл к Ярославе.

– Я всё же надеюсь, что ты позволишь мне узнать тебя поближе, Ярослава, – проговорил он тихим, бархатным голосом, стараясь очаровать ее, – Ведь в такой прекрасной девушке, как ты, должно быть много интересного.

Ярослава отступила на шаг, соблюдая дистанцию.

– Не думаю, что это хорошая идея, князь. Ваши пути и мои никогда не пересекутся, – отрезала она, и, не дожидаясь ответа, гордо развернулась и ушла в Велеса, отзываясь на его окрик, оставив Мирослава в ярости и недоумении. Он не привык к отказам, и эта деревенская девица посмела бросить ему вызов.

Жрец, облаченный в белые льняные одежды, расшитые золотыми нитями, поднял руки к небу, теперь уже усыпанному первыми звездами. В его голосе звучала торжественность и мощь:

– Свершилось! Дары приняты, боги довольны! Да будет ночь благосклонна к нам, смертным! Объявляю ночные гулянья!

Толпа взорвалась ликованием. Зазвучали бубны, свирели и гусли. Вокруг костра закружились хороводы, лица озарялись отблесками пламени. Молодежь, опьяненная свободой и духом праздника, пела, танцевала, пила медовуху из больших деревянных кружек. В их песнях звучала надежда на богатый урожай, на крепкую любовь, на счастливую жизнь.

После трапезы начались тихие беседы. Люди вспоминали ушедших, рассказывали истории о героях и мудрецах, делились своими страхами и надеждами. Старики, утомленные дневными заботами и ритуалами, степенно расходились по своим домам, желая молодежи доброй ночи и благословения богов.

Ярослава осталась. Она стояла у края костра, наблюдая за кружащимися парами. Ее лицо было безмятежным, но в глазах таилась грусть. Она чувствовала на себе пристальный взгляд князя, но старательно его игнорировала. Он подходил к ней несколько раз, предлагал разделить с ним чашу меда, приглашал на танец, но каждый раз натыкался на вежливый, но твердый отказ.

– Я устала, князь, позвольте мне просто насладиться музыкой и видом звезд, – говорила она, избегая прямого зрительного контакта.

Ее не интересовали его знатность и богатство. В сердце Ярославы жила совсем другая мечта, далекая от княжеских палат и политических интриг. Она мечтала о свободе, о жизни в гармонии с природой, о любви, не знающей границ и условностей. И этот князь, с его властным взглядом и уверенными манерами, совсем не вписывался в ее грезы.

Она нарочито громко смеялась над шутками дружины, плясала с девушками до изнеможения, лишь бы не остаться наедине с князем. Она видела, как в его глазах появляется раздражение, но это ее не останавливало. Ярослава была непреклонна.

У одной из лавок с медовухой толпились мужчины, обсуждая прошедший день и предстоящие работы.

– Славный урожай будет в том году, если верить жрецу, – говорил коренастый мужик с окладистой бородой, отпивая из кружки. – Марена благосклонна, видать.

– Благосклонна-то благосклонна, – возразил другой, худой и жилистый. – А работать кто будет? На одни молитвы урожай не вырастет.

– Эх, ты, Фома неверующий! – засмеялся первый. – А Матушка-Земля сама разве не поможет? После таких гуляний и силы прибавится!

– Поможет-то поможет, да и ты помоги ей, лентяй! – подхватил третий, молодой парень, подмигивая. – А то все медовуху пить горазд!

Все трое дружно расхохотались, чокаясь кружками.

Ярослава, устав от танцев, присела на лавку рядом с двумя подругами – Миланой и Любавой.

– Ярослава, ты сегодня как никогда хороша! – шепнула Милана, с завистью глядя на ее убранство. – Князь глаз с тебя не сводит!

– Да разве это счастье – княжеская милость? – отмахнулась Ярослава. – Мне милее вольный ветер в волосах, чем золотой браслет на руке.

Любава, мечтательно вздохнув, промолвила:

– Эх, если бы князь на меня посмотрел так, как на тебя… Я бы не раздумывала ни секунды!

Ярослава покачала головой.

– Любава, не ищи счастья в богатстве и власти. Ищи его в сердце, в любви, в согласии с собой.

– А где ж его найти, это согласие? – вздохнула Любава. – Когда вся жизнь уже расписана?

– Сама себе ее распиши, – твердо ответила Ярослава. – Никто, кроме тебя, не может решить, какой ей быть.

Пожилая женщина, баба Анисья, сидела на бревне и наблюдала за происходящим, качая головой. К ней подошла ее соседка, баба Агафья.

– Что, Анисья, не по нраву тебе нынешнее веселье? – спросила Агафья.

– Веселье-то веселье, да не к добру это все, – проворчала Анисья. – Больно уж разгулялась молодежь. Забыли про Марену, про уважение к старшим.

– Да ладно тебе, Анисья, – успокоила ее Агафья. – Молодость – она такая. Пусть радуются, пока есть возможность. Зима придет – навеселятся еще вволю.

– Зима… Зима – это время подумать, что сделали не так, – вздохнула Анисья. – Время вспомнить, что жизнь – не только праздники, но и труд, и забота.

Ярослава вздрогнула от неожиданного прикосновения. Жрец стоял рядом, его лицо, обычно исполненное торжественности, сейчас было усталым и мягким. Его слова, тихие и доверительные, застали ее врасплох.

– Убери здесь все, остатки костра в то же болото кинь, откуда мы пришли и помолись. Стар я уже, чтобы с молодежью утра дожидаться.

Девушка удивилась, она всегда сторонилась магии и всего, что с ней связано. Боялась неведомой силы, которая, как поговаривали, могла подчинить волю человека.

– Но… жрец, почему я? – испуганно прошептала она, пытаясь высвободить свою руку из его хватки. – Я… я не знаю, как убирать костер. И я боюсь… боюсь молиться Марене, – она оглянулась за подмогой к подругам, но и их след уже простыл. Они тоже боялись мощи Велеса, – Жрец, я помогу тебе, чем смогу. Но сама я… я не хочу ничего делать, тем более идти в темноте и тумане по болоту. А ежели Кощея повстречаю – погубишь ты меня.

Жрец покачал головой, глядя на нее с легкой укоризной.

– Марена – не только тьма и смерть, Ярослава. Она – и перерождение, и мудрость. Она может помочь тебе с твоим выбором, с твоими думами. Я вижу, что ты терзаешься сомнениями, что тебе тяжело сделать выбор. Помолись ей, Ярослава. Не бойся. Она может дать тебе то, что ты ищешь.

Он замолчал, выжидающе глядя на нее. Ярослава чувствовала, как между ними нарастает напряжение. Она не хотела, боялась, но жрец смотрел на нее так проницательно, словно видел ее насквозь, знал о ее внутренних терзаниях, о ее нежелании покориться судьбе.

– Но я не умею молиться Марене! – взмолилась она. – Я… я не знаю, что говорить.

– Не нужны сложные слова, Ярослава, – ответил жрец. – Просто скажи ей, что ты хочешь. Открой ей свое сердце, выскажи свои сомнения и страхи. Она услышит. И помни, что главное – это искренность. Марена не терпит лжи.

Жрец отпустил ее руку и отошел на шаг.

– Я не буду тебя заставлять, Ярослава. Выбор за тобой. Но подумай о моих словах. Иногда, чтобы найти свой путь, нужно заглянуть в самую темную бездну.

И тут из-за покосившейся изгороди вынырнул Добрыня. Он был одет в нелепый, цветастый колпак, украшенный бубенцами, и огромные, стоптанные лапти. На шее болтался какой-то музыкальный инструмент, похожий на волынку, но сделанный из тыквы и сушеной змеиной кожи.

– Эге-гей! Ярославушка! – прогрохотал он, приседая в глубоком поклоне, отчего бубенцы на колпаке зазвенели, как стая встревоженных птиц. – Чего это ты тут у нас загрустила, словно кислая капуста в бочке? Небось, опять с этим старым хрычом, жрецом, беседу ведешь? Он тебе, случаем, не напророчил трех козлов в мужья?

Ярослава невольно улыбнулась. Добрыня всегда умел разрядить обстановку.

– Добрыня, не до козлов сейчас, – ответила она, вздыхая и пряча лицо.

– Эх, что-то тут не так. – сказал Добрыня, когда на лице Ярославы снова появилась расстерянность. – Ну да ладно, скажи мне, красавица, что надо старику? Я мигом все улажу! Может, ему пива принести? Или, может, он хочет послушать, как я на своей волынке играю? Хотя, боюсь, он тогда точно кони двинет!

Ярослава покачала головой.

– Дело не в пиве и не в твоей музыке, Добрыня. Жрец говорит, что нужно искренне попросить Марену… Но я не знаю, что говорить. Я боюсь.

Добрыня вдруг перестал дурачиться. Он подошел ближе, заглянул Ярославе в глаза, и в его взгляде не было ни капли шутовства. Только искренняя забота.

– А чего бояться, Яра? Марена – она ведь тоже часть жизни. Без нее не было бы и рождения. Она просто забирает тех, кто уже свое отжил. Поговори с ней, как с другом, если жрец советует. – он снова ухмыльнулся и подмигнул, – И помни, даже если ты пойдешь в самую темную бездну, я буду рядом, чтобы вытащить тебя оттуда за уши! Ну, или за косу, если за уши не получится!

С этими словами Добрыня снова принялся шутовски подпрыгивать, издавая нестройные звуки на своей тыквенной волынке, но Ярослава чувствовала, что теперь ее страх немного отступил.

Пока Добрыня успокаивал Яру, Велес принялся за работу, собирая угли и складывая их в корзину. Ярослава стояла, не двигаясь, словно парализованная. Слова жреца продолжали звучать в ее голове. Она боялась, но в то же время чувствовала, что он прав. Она должна сделать это. Должна перебороть свой страх и попытаться найти ответы в молитве к Марене.

Наконец, собравшись с духом, она подошла к жрецу, забрала у него корзину и отправила домой, заверив, что со всем справится.

Девушка оглядела поляну. Веселье постепенно стихало. Многие уже спали, свернувшись калачиком у костра, другие, пошатываясь, разбредались по домам. Ярослава почувствовала внезапную волну одиночества.

Молча, сосредоточенно, она собирала поленья, тушила угли, чувствуя, как дрожь постепенно покидает ее тело. Работа занимала ее мысли, отвлекая от страха и сомнений.

Закончив с уборкой, Ярослава взяла корзину с остатками костра и направилась к болоту. Болото – мрачное, таинственное место, окутанное легендами и страхами.

Добравшись до трясины, Ярослава высыпала угли в темную, зыбкую воду. Взметнулись клубы пара, смешиваясь с ночным туманом. Она опустилась на колени на сырую землю и закрыла глаза.

– Марена, богиня перерождения, я стою перед тобой в страхе и смятении. Я не знаю, какой путь мне выбрать, что мне делать дальше. Помоги мне. Укажи мне дорогу. Дай мне смелость принять свою судьбу, какой бы она ни была.

Она долго стояла в тишине, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего не происходило. Только ветер шелестел в деревьях, и квакали лягушки в болоте. Ярослава открыла глаза, разочарованная и испуганная. Неужели ничего не получилось? Неужели Марена не услышала ее? Разочарованная девушка повернулась и побрела обратно в сторону деревни.