Читать книгу Революция и Гражданская война в России 1917—1922 - Литагент «Время» - Страница 7
Часть первая. Революция 1917 года в России: проблемы, особенности, оценки
Раздел первый. Была ли Октябрьская революция неотвратимым событием?
4. О стихийности и организации масс в 1917 году
ОглавлениеВопрос о соотношении между стихийностью и организацией в революционном движении давно занимал русские революционные партии. Меньшевики утверждали, ссылаясь на опыт Европы, что массовые народные революции всегда начинаются стихийно. Поэтому никакая партия не может «назначить» революцию в России: эта революция придет сама и ее нельзя «организовать». Партия должна быть готова к революции, члены партии должны вести агитацию и пропаганду, способствуя прояснению целей революции и выдвижению народных вождей. Но народными движениями нельзя руководить подобно тому, как полководец руководит действиями войск во время сражения.
После массовых выступлений в январе 1905 года меньшевики писали в «Искре» (тогда уже меньшевистской), что этот подъем стихийной массовой пролетарской борьбы решительно опровергает как либеральных маловеров, не веривших в то, что «народ заговорит», так и большевиков – этих «утопистов конспиративной организации», которые считали возможным «механическим рычагом агентуры двигать по своему усмотрению миллионную армию рабочего класса»[68]. Задача социал-демократов, как писал тогда Л. Мартов, «не столько организовывать народную революцию, сколько развязывать ее»[69]. Сходной точки зрения придерживались в то время и ведущие социал-демократы Европы. «Революции не поддаются воспитанию, – писала Роза Люксембург, – масса должна быть действующим хором, а руководители лишь “персонажами с речами”, “истолкователями массовой воли”». Даже требования большевиков о военно-технической подготовке восстания Р. Люксембург считала утопическими[70].
Иной была позиция большевиков. Они не отрицали ни возможности, ни важности стихийных революционных выступлений, подобных январским выступлениям петроградского пролетариата в 1905 году или восстанию на броненосце «Потемкин». Уже позднее, подводя опыт также и Февральской революции, В. И. Ленин писал: «Что стихийность движения есть признак его глубины в массах, прочности его корней, его неустранимости, это несомненно»[71]. Но одной стихийности мало. Именно стихийность, неорганизованность и связанная с этим разрозненность революционных выступлений были главной причиной неудачи революции 1905–1907 гг. «Не может быть назначена народная революция, – писал Ленин. – Но назначить восстание, если его действительно готовили и если народное восстание возможно в силу совершившихся переворотов в общественных отношениях, вещь вполне осуществимая»[72].
Одну из своих статей в газете «Вперед» Ленин озаглавил «Должны ли мы организовывать революцию?». Его ответ был положительным.
Революция 1905–1907 гг. не разрешила этого спора. Тогда потерпели поражение и массовые стихийные выступления рабочих, крестьян и моряков, но не привело к победе и такое заранее спланированное и организованное большевиками и эсерами выступление, как декабрьское вооруженное выступление рабочих в Москве.
Февральская революция была в значительной степени результатом стихийного взрыва недовольства петроградских рабочих, работниц и гарнизона. К революции неожиданно для властей примкнули и находившиеся в столице казачьи полки. Сопротивление отдельных полицейских подразделений было быстро сломлено: фигуры жандармов исчезли с улиц города. Революция, возникшая в столице, как пожар охватила всю страну и была поддержана на всех фронтах. Н. Бердяев писал: «Нельзя даже сказать, что Февральская революция свергла монархию в России. Монархия в России сама пала, ее никто не защищал, она не имела сторонников»[73]. Иными словами, Февральская революция произошла примерно так, как и представляли себе политическую революцию меньшевики: никто эту революцию не назначал, никто заранее не составлял плана ее развертывания ни в Петрограде, ни по всей стране. Не удалось позднее установить имена тех солдат, которые подняли Волынский полк на поддержку бастующих рабочих, – событие, ставшее переломным в дни революции.
О стихийности и неожиданности Февральской революции писали впоследствии и многие из ее участников и ученые-историки. «Ни одна организация, – писал В. Базаров, – не может приписать себе чести руководства первыми днями революции»[74]. Активный участник февральских событий в Петрограде Н. Суханов также свидетельствовал: «Ни одна партия не готовилась к великому перевороту. Все мечтали, предчувствовали, “ощущали”[75]. Эсер В. Зензинов писал вскоре после падения монархии: «Революция ударила как гром с неба и застала врасплох не только правительство, Думу, существующие общественные организации, она явилась неожиданностью и для нас, революционеров»[76].
Через десять лет после революции меньшевик О. А. Ерманский вспоминал: «Улица была окончательно завоевана рабочими массами, которые двигались как лавина. Это было стихийное движение, в котором не было оформленной и непосредственной цели. Были ли тут попытки какого-либо руководства – не знаю. Кажется, не было»[77].
Этот же тезис о полной неожиданности и стихийности Февральской революции повторяется и во многих западных исторических исследованиях. «Февральская революция, которую все революционные партии ожидали, – писал, например, М. Файнсод, – застала всех их врасплох»[78].
Американский историк А. Уолш также утверждал: «Февральская революция ни в каком смысле не была большевистским или марксистским движением. По своим причинам, организации или руководству она была хаотичным движением»[79].
В. И. Ленин также не раз отмечал стихийный по преимуществу характер февральских событий в России. Он писал: «В феврале массы создали Советы раньше даже, чем какая бы то ни было партия успела провозгласить этот лозунг. Само глубокое народное творчество, прошедшее через горький опыт 1905 года, умудренное им, – вот кто создал эту форму пролетарской власти»[80].
Верно, однако, и то, что неожиданность и быстрота революционного взрыва в 1917 году, который в этой его форме действительно никто не мог предвидеть, была связана с огромной подготовительной работой всех революционных партий в предшествующие годы. Уже революция 1905–1907 гг. была «генеральной репетицией» революционных событий 1917 года. Сам царизм, призывая в армию и обучая обращению с оружием миллионы крестьян и рабочих, проводил, помимо своей воли, военно-техническую подготовку революции. Немалое значение для развертывания революционных событий имело массовое пополнение младшего офицерского корпуса представителями интеллигенции, студенчества, а также отличившимися на войне солдатами и рядовыми казаками. Вероятные союзники рабочего класса – крестьяне – стояли вооруженные и организованные в качестве военных гарнизонов во всех крупных городах, при этом особенно крупные гарнизоны были в Москве и Петрограде.
Надо ответить также, что не одни лишь левые, но и часть правых и либеральных центристских партий своей критикой царского правительства также способствовали подготовке революции. Многие речи известных думских ораторов распространялись через газеты или в списках не только в буржуазно-либеральных кругах, но и среди студенчества, интеллигенции, в офицерских кругах и среди части рабочего класса. Милюков говорил, что, критикуя правительство, Дума сдерживает толпу и таким образом охраняет власть. Но это была иллюзия. Ближе к истине был В. Шульгин, который постоянно задавал себе вопрос: «Не слишком ли сильно Прогрессивный блок критикует правительство, уверяя, что оно никуда не годится? Не помогает ли это революции? Сдерживаем ли мы или разжигаем революцию?»[81] И действительно, критика правительства в Думе в сочетании с тупой неуступчивостью царской власти объективно помогала развитию и расширению революционных настроений в обществе.
Подготовке Февральской революции служила деятельность меньшевиков, эсеров, народников и других близких им политических групп и течений, включая и различные националистические течения и партии. Занимая, как правило, оборонческую позицию, эти группы и партии все более резко критиковали правительство и монархию. В одном из воззваний меньшевиков-оборонцев осенью 1916 года ясно говорилось об «устранении, свержении или уничтожении того режима, который привел страну на край гибели». Здесь же говорилось, что «демократизация страны не может быть отделена от ее защиты»[82].
Еще более настойчивую работу по подготовке революции проводили большевики, хотя их деятельность не была столь заметна, как деятельность «Прогрессивного блока». Только большевики сумели создать и сохранить в основных пролетарских центрах разветвленную подпольную организацию, отдельные звенья которой проникали и в армию. Еще во время войны в Россию вернулся из эмиграции А. Г. Шляпников, который возглавил Русское бюро ЦК. Накануне Февральской революции в докладе ЦК РСДРП(б) Шляпников писал: «По сравнению с тем, как обстоят дела у других, у нас – блестяще. Можно сказать, что всероссийская организация в данное время есть только у нас. Меньшевики, объединенцы и прочие отколовшиеся вновь вступают в ряды партии. Политическая борьба с каждым днем обостряется. Недовольство бушует по всей стране. Со дня на день может вспыхнуть революционный ураган. Настроение угрожающее»[83].
Почти все стачки и демонстрации, проводившиеся в январе и феврале 1917 года, имели своих руководителей, они координировались районными комитетами и Петроградским комитетом большевиков. К концу февраля 1917 года большевистские организации по всей стране насчитывали 24 тысячи человек, из них в Москве было около 600 человек, а в Петрограде около двух тысяч[84].
«Эти люди, – писал в те дни о большевиках Н. Суханов, – варились в совершенно иной работе, обслуживая технику движения, форсируя решительную схватку с царизмом, организуя агитацию и нелегальную печать»[85].
Из всех приведенных выше фактов и соображений не следует, однако, что революция в феврале не была по преимуществу стихийной, что ее главными организаторами были большевики и что революционные события развивались по какому-то тайному, но четкому плану, разработанному Русским бюро ЦК. Однако столь же неверным было бы утверждать, что революция никем по-настоящему не готовилась и всех застала врасплох. Истина лежит между этими крайними точками зрения. К этой истине близко подошел Л. Троцкий, который позднее писал в своей книге о Февральской революции: «Мистика стихийности ничего не объясняет. Чтобы правильно оценить обстановку и определить момент удара по врагу, нужно было, чтобы у массы, у ее руководящего слоя, были свои запросы к историческим событиям и свои критерии их оценки. Другими словами, нужна была не масса вообще, а масса петроградских рабочих и вообще русских рабочих, прошедших через революцию 1905 года, через московское восстание декабря 1905 года… Нужно было, наконец, наличие в частях самого гарнизона передовых солдат, захваченных или хотя бы задетых в прошлом революционной пропагандой. На каждом заводе, в каждом цеху, в каждой роте, в каждой чайной, в военном лазарете, на этапном пункте, даже в обезлюдевшей деревне шла молекулярная работа революционной мысли. Везде были свои истолкователи событий, главным образом из рабочих, у которых справлялись, что слышно, от которых ждали нужные слова… Элементы опыта, критики, инициативы, самоотвержения пронизывали массу и составляли внутреннюю, недоступную поверхностному взгляду, но тем не менее решающую механику революционного движения как сознательного процесса»[86].
Большевистские организации Петрограда, конечно, и готовились к революции и готовили ее. Но даже они не предполагали, что события развернутся со столь стремительной быстротой. Показательно, что на 23 февраля большевики не намечали никаких стачек и демонстраций. Только на 1 мая 1917 года была намечена всеобщая забастовка и манифестации на улицах[87].
Но события обогнали этот план. Именно 23 февраля начались стихийные выступления петроградских работниц, к которым вскоре примкнула большая часть рабочего класса Петрограда. Контроль за начавшимся массовым движением не был, однако, утрачен. Все партийные комитеты большевиков немедленно присоединились к движению, стремясь не только политически его оформить, но и выдвинуть вперед своих представителей.
Немалую роль в событиях первых дней и недель революции играли и отдельные группы меньшевиков и эсеров. Меньшевики в это время пользовались еще большим влиянием на многих предприятиях, а эсеры – среди солдат гарнизона. В самом первом составе исполкома Петроградского совета большевиков еще не было. В первые дни революции руководство Петроградским советом оказалось в руках трех лиц: Ю. Стеклова, не примыкавшего тогда ни к большевикам, ни к меньшевикам, Н. Суханова, который примыкал к группе меньшевиков-интернационалистов, и Н. Соколова, который в это время примыкал к левому крылу меньшевиков. При участии этих людей был составлен и знаменитый «Приказ № 1» Петроградского совета – о демократизации в армии. С возвращением в Петроград других, более авторитетных деятелей социалистических партий эти первые активисты Петроградского совета отошли на задний план.
Важно проследить и за позицией В. И. Ленина в январе-феврале 1917 года. В нейтральной Швейцарии, оторванный от России, Ленин внимательно следил за событиями в России, в Европе и во всем мире. Конечно, он ждал революции и в России и во всей Европе и делал все, что было в его силах, чтобы приблизить этот революционный взрыв. Ленин был уверен, что мировая война кончится революцией в большинстве стран Европы, но он, конечно, не мог предвидеть конкретного хода политических и военных событий. Ленин хорошо видел, что именно Россия является наиболее слабым звеном среди воюющих стран, и он тщательно продумывал возможные альтернативы развития событий. Часто ссылаются в этой связи на доклад Ленина для швейцарской молодежи об уроках революции 1905 года. В этом докладе в январе 1917 года Ленин, в частности, говорил: «Нас не должна обманывать теперешняя гробовая тишина в Европе. Европа чревата революцией. Чудовищные ужасы империалистической войны, муки дороговизны повсюду порождают революционное настроение. Господствующие классы все больше и больше попадают в тупик, из которого без величайших потрясений они вообще не могут найти выхода. Ближайшие годы как раз в связи с этой хищнической войной приведут в Европе к народным восстаниям под руководством пролетариата против власти финансового капитала, против крупных банков, против капиталистов, и эти потрясения не могут закончиться ничем иным, как только экспроприацией буржуазии и победой социализма. Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу высказать надежду, что молодежь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции»[88].
Очевидно, что фраза о «стариках» в данном контексте была не более чем риторическим приемом. Ленин был глубоко уверен, что революция не за горами. Н. К. Крупская вспоминала: «Никогда, кажется, не был так непримиримо настроен Владимир Ильич, как в последние месяцы 1916 и в первые месяцы 1917 года. Он был глубоко уверен, что революция надвигается»[89].
Но и Ленин не думал, что революция придет в Россию уже в конце февраля. Через полтора года после февраля Ленин говорил: «За два месяца до января 1905 года и перед февралем 1917 года ни один, какой угодно опытности и знания революционер не мог бы предсказать, что такой случай взорвет Россию»[90].
Это был стихийный взрыв, пояснял Ленин, без таких стихийных взрывов ни одной революции не было и быть не может.
Если в развитии Февральской революции преобладало стихийное начало, то совершенно иначе происходило вызревание и развитие Октябрьской революции. Это и понятно, Февральская революция происходила в стране, лишенной основных демократических свобод. Эта революция развивалась в формах спонтанного и плохо управляемого взрыва народного недовольства. Совершенно иное положение было в России перед Октябрем. Уже более полугода Россия жила в условиях почти полной политической свободы. Были легализованы все левые политические партии, их численность быстро увеличивалась. При этом партия большевиков, благодаря своей программе и своей организации и дисциплине, успешно обретала преобладающее влияние в главных промышленных центрах. Временное правительство было вынуждено после Февраля делить власть с Советами, и оно не смогло в короткие сроки создать сколько-нибудь эффективный аппарат управления.
В этих условиях большевики могли вести не только активную агитацию и пропаганду, создавая политическую армию для новой революции, они стали проводить и большую работу по созданию реальной военной опоры для нового поворота революции. Уже летом 1917 года на предприятиях создавались вооруженные отряды Красной гвардии с единым командованием. Большевики сумели приобрести решающее влияние в революционных организациях Балтийского флота. Их влияние росло в подразделениях Петроградского и Московского гарнизонов, а также в частях действующей армии, особенно на Северо-Западном фронте.
Особое значение имел переход под контроль большевиков Петроградского и Московского советов, на активной или хотя бы пассивной поддержке которых держалось Временное правительство. Правда, и в сентябре и в начале октября 1917 года в России наблюдался спад массового движения и, напротив, рост черносотенной прессы, на что нередко ссылались оппоненты Ленина. Но он убедительно отклонял эти доводы. «Абсентеизм и равнодушие масс, – говорил Ленин на заседании ЦК 10 октября 1917 года, – можно объяснить тем, что массы утомились от слов и резолюций»[91]. Поясняя свою точку зрения, Ленин через несколько дней писал: «Да, массы сегодня не рвутся на улицу. Для восстания нужно не это, а сознательная твердая решимость сознательных биться до конца, это – с одной стороны. А с другой стороны, нужно сосредоточенно-отчаянное настроение широких масс, которые чувствуют, что полумерами ничего теперь спасти нельзя»[92]. (Выделено Лениным.)
Самые широкие массы, утверждал Ленин, готовы теперь к революции, и все последующие события показали, что Ленин был прав. Опираясь на письма и советы Ленина, Военно-революционный комитет Петроградского совета сумел составить четкий план действий, развернутую диспозицию предстоящего вооруженного восстания, которое было проведено точно в назначенные сроки и увенчалось полным успехом. С несколько большими трудностями и жертвами, но также успешно прошло вооруженное восстание в Москве. А во многих других крупных городах оказалось возможным обойтись без вооруженного восстания. Власть перешла здесь в руки Советов мирно, без стрельбы и без жертв.
Октябрьская революция была, по существу, первой большой революцией, в которой фактор стихийности не имел решающего значения. Эта революция была проведена организованно и четко почти в полном соответствии с заранее составленным планом. Таким образом получили подтверждение мысли и слова Ленина о возможности и желательности не только политически готовить, но также «планировать» и «организовывать» революцию. Оказалось, что революции, вопреки мнению Розы Люксембург, все-таки могут «поддаваться воспитанию».
Коль скоро Октябрьский вооруженный переворот в Петрограде не являлся результатом стихийного взрыва, то возникает вопрос – в какой мере действия и решения большевиков содержали в себе элемент риска и насколько была велика угроза их поражения?
Нетрудно убедиться, что в октябре 1917 года и в Петрограде и в Москве победа большевиков была практически обеспечена. Решение VI съезда РСДРП(б) о вооруженном восстании не было секретом для Временного правительства. В октябре 1917 года это правительство достаточно хорошо знало о подготовке большевиками вооруженного восстания; об этом писали тогда многие газеты. Не были известны лишь точные сроки и детали ожидаемого выступления большевиков. Но ни в сентябре, ни в октябре Керенский уже не мог повторить то, что ему отчасти удалось сделать в июле, то есть заставить большевиков отступить или уйти в подполье. Силы контрреволюции были еще очень велики, но они были разрознены, и Керенский не в состоянии был их объединить. После неудачи Корниловского мятежа Временное правительство утратило поддержку большинства генералов и офицеров, а также большинства буржуазных партий. Эти люди относились к Керенскому с нескрываемым презрением и не собирались защищать его от большевиков. Эти люди были уверены, что большевики не сумеют продержаться у власти более двух-трех недель и им на смену придет наконец твердая «русская власть». Газета «Новая Русь» называла в этой связи имена генерала М. В. Алексеева, епископа Андрея Уфимского, социалиста Г. В. Плеханова, народника Н. В. Чайковского, а также нескольких казачьих генералов. Одной из задач такого правительства должно быть «восстановление доброго имени генерала Корнилова, снятие с него всех обвинений и проведение его на святое место представителя всей Руси»[93].
Сам А. Керенский между тем не хотел замечать тогда своей изолированности и слабости. Видный деятель Временного правительства В. Л. Набоков позднее писал: «За четыре-пять дней до октябрьского большевистского восстания я прямо спросил его (Керенского. – Р. М.) – как он относится к возможности большевистского выступления, о котором все тогда говорили. “Я был бы готов отслужить молебен, чтобы такое выступление произошло”, – ответил он мне. “А уверены ли вы, что сможете с ним справиться?” – “У меня больше сил, чем нужно. Они будут раздавлены окончательно”»[94].
Как известно, открытие Второго съезда Советов первоначально было намечено на 20 октября. К этому дню многие из деятелей Временного правительства ожидали и выступления большевиков. Командующий Петроградским военным округом Г. Полковников докладывал, что настроение Петроградского гарнизона склоняется в общем на сторону Временного правительства. Поэтому не следует опасаться активного участия войск в выступлении большевиков. Тот же полковник Г. Полковников на закрытом заседании одной из комиссий Предпарламента заявил еще увереннее, что никакие выступления допущены не будут. Все нужные меры уже приняты, и если большевики выступят, то их выступления будут ликвидированы с самого начала.
ЦИК отложил, однако, открытие съезда Советов на 25 октября, ожидая прибытия в столицу ряда опаздывающих депутатов. Никакого выступления большевиков 20 октября не произошло, да оно и не планировалось. Подконтрольная эсерам и меньшевикам газета «Известия ЦИК» писала 20 октября в статье «Ультиматум»: «Их (большевиков. – Р. М.) авантюра с вооруженным восстанием в Петрограде – дело конченое. В этой авантюре они оказались совершенно изолированными, были окружены со всех сторон и не корниловцами, а всеобщим негодованием всех демократов, и они уже сдаются»[95].
Все это были, однако, иллюзии. Не только в Петрограде, но и во всех почти промышленных центрах страны большевики к началу октября 1917 года были сильнее своих противников и в политическом и в военном отношениях. Но Керенский понял это слишком поздно. Когда западный советолог Б. Вульф, беседуя в США с престарелым экс-премьером, задал ему вопрос – почему он не подавил большевиков сразу, как только они открыто объявили войну его правительству, Керенский ответил: «А какими силами я мог бы подавить большевиков?»[96]
Предположения Г. Полковникова оказались ошибочными. Хотя лишь часть Петроградского гарнизона поддержала большевиков, зато другая часть этого гарнизона решительно отказалась от поддержки Временного правительства и заявила о своем нейтралитете. Подсчеты советских историков показывают, что только в Петрограде накануне Октябрьского вооруженного восстания на стороне большевиков в вооруженных отрядах рабочих, матросов и солдат было не менее 300 тысяч человек. Временное правительство могло рассчитывать на поддержку к вечеру 24 октября всего лишь 25 тысяч человек. К вечеру 25 октября большевики стянули к Зимнему дворцу, где непрерывно заседало Временное правительство, около 20 тысяч красногвардейцев, матросов и солдат. Между тем во дворце и вокруг него имелось не более трех тысяч защитников, многие из которых к ночи покинули свой пост. Из-за подавляющего превосходства большевиков никаких серьезных боевых столкновений в столице 24–26 октября не происходило, и общее число убитых с обеих сторон составило всего 15 человек, а раненых было не более 60 человек[97].
В критические часы вооруженного восстания 24 и 25 октября, когда все главные стратегические объекты города переходили в руки большевиков (телефон, телеграф, мосты, вокзалы, Зимний дворец и др.), Петроград в целом продолжал жить своей обычной жизнью. Большинство солдат находились в казарме, заводы и фабрики работали, в школах не прекращались текущие занятия. Не было ни забастовок, ни массовых демонстраций и беспорядков, которыми сопровождалась Февральская революция. Кинотеатры (тогда их называли кинематографами) были переполнены, все театры давали свои представления, публика гуляла по Невскому проспекту. Рядовой обыватель практически не замечал происходивших исторических событий и перемен, не прерывалось даже трамвайное движение – главный вид общественного транспорта в 1917 году. В одном из трамвайных вагонов поздно вечером 24 октября В. И. Ленин и охранявший его Эйно Рахья приехали в Смольный из квартиры М. В. Фофановой, где Ленин скрывался в последние дни перед Октябрем. Западный биограф В. И. Ленина Луис Фишер писал: «Все произошло так внешне спокойно, без жертв, без боев и беспорядков, что в Смольном, куда 24 октября вечером прибыл Ленин, царил энтузиазм. Первую ночь Ленин провел в Смольном, он лег поздно ночью, уже под утро, спать в одной комнате с Троцким. На следующий день в 2 часа ночи 26 октября был взят Зимний и Временное правительство было арестовано. Узнав об этом, Ленин снял парик и грим. Он выступил перед Петроградским советом, а потом отправился ночевать к Бонч-Бруевичу. Никаких часовых перед квартирой и никакой охраны не было. Как вспоминал позднее Бонч-Бруевич, “он запер входные двери на все цепочки, замки и крючки, привел в боевую готовность револьверы… Ведь только первая ночь наша – всего можно ожидать!”. Ленина поместили в маленькой спальной. Бонч лег в соседней комнате на диване. Ленин погасил электричество. Бонч тоже. Уже засыпая, Бонч услышал, как Ленин встал, включил свет и стал писать. Рано утром Ленин лег в постель и заснул. Проснувшись через несколько часов, он показался из комнаты, свежий и улыбающийся. “С первым днем революции”, – поздравил он присутствующих. Вскоре мы двинулись в Смольный пешком, потом сели в трамвай. Владимир Ильич сиял, видя образцовый порядок на улицах. В кармане у Ленина был “Декрет о земле”, написанный ночью. В этот вечер, после того как был принят “Декрет о мире”, Ленин прочел “Декрет о земле” перед съездом Советов, который принял его единогласно»[98].
Рассказывая через 15 лет об этих же решающих днях и часах Октября, Л. Д. Троцкий также писал: «Завершительный переворот кажется после всего этого слишком коротким, слишком сухим, слишком деловым, как бы не отвечающим историческому размаху событий. Читатель испытывает своего рода разочарование… Где восстание? Картины восстания нет. События не слагаются в картину. Мелкие операции, рассчитанные и подготовленные заранее, остаются отделенными друг от друга в пространстве и времени. Связывает их единство цели и замысла, но не слитность самой борьбы. Нет действий больших масс. Нет драматических столкновений с войсками. Нет всего того, что воспитанное на фактах истории воображение связывает с понятием восстания… На самом деле это было самое массовое из всех восстаний в истории. Рабочим не было надобности выходить на площадь, чтобы слиться воедино: они и без того составляли политически и морально единое целое. Солдатам даже воспрещалось покидать казармы без разрешения. Но эти невидимые массы более чем когда-либо шли нога в ногу с событиями, бесшумно передвигалась социальная почва, точно вращающаяся сцена, выдвигая народные массы на передний план и унося вчерашних господ в преисподнюю»[99].
А. Керенский, остававшийся еще формально Верховным главнокомандующим, сумел, как известно, бежать из Петрограда незадолго до взятия большевиками Зимнего дворца. Он был уверен, что скоро вернется в столицу во главе сильного отряда верных правительству войск. Недалеко от Петрограда был расположен казачий корпус генерала П. Краснова. Именно этот корпус Керенский и хотел в первую очередь повести на Петроград. Однако встреча Керенского и Краснова была далеко не дружественной. Краснов писал об этом в своих мемуарах: «Я шел к Керенскому. Я никогда, ни одной минуты не был поклонником Керенского. Я никогда его не видел, не читал его речи, но все в нем было мне противно до гадливого отвращения. Противна была его самоуверенность и то, что он за все брался и все умел. Когда он был министром юстиции, я молчал. Но когда Керенский стал военным и морским министром, все возмутилось во мне. Как, думал я, во время войны управлять военным делом будет человек, ничего в нем не понимающий… И вот я иду к нему этой лунной волшебной ночью, иду как к Верховному главнокомандующему, предлагать свою жизнь и жизнь вверенных мне людей в его полное распоряжение»[100].
А. Керенский все же убедил Краснова двинуть часть казачьих сотен на Петроград. Но уже после первых стычек с красногвардейцами и матросами казаки Краснова отказались сражаться. Они потребовали прекращения междоусобной борьбы и выдачи Керенского. Бывший премьер и Верховный главнокомандующий трусливо бежал от Краснова по тайному ходу. Встречая везде неприязнь и даже ненависть, он вскоре эмигрировал из России. Генерал П. Краснов был арестован, но вскоре отпущен под «честное слово». Он обещал не вести больше борьбу против советской власти.
Положение дел в стране было, однако, намного более сложным, чем в Петрограде и Москве. Россия вела войну, и под ружьем на всех фронтах стояли миллионы солдат. Не только генералитет и офицерство, но и большая часть выборных армейских комитетов была настроена враждебно к новой власти в столице. Используя эти настроения, командующий действующей армией генерал Н. Н. Духонин отказался признавать Совет народных комиссаров и выполнять его приказы. Это ставило новое правительство в трудное положение. Решение Ленина сместить Духонина и назначить на его место большевика – прапорщика Н. Крыленко было смелым, но рискованным шагом. Можно сослаться в данном случае на воспоминания И. В. Сталина. «Помнится, – говорил он, – как Ленин, Крыленко и я отправились в главный штаб в Питере для переговоров с Духониным. Минута была жуткая. Духонин и Ставка категорически отказались выполнять приказ Совнаркома о прекращении военных действий и начале переговоров с немцами. Командный состав армии находился целиком в руках Ставки. Что касается солдат, то неизвестно было, что скажет 14-миллионная армия, подчиненная так называемым армейским организациям, настроенным против советской власти»[101].
Как известно, генерал Духонин отказался признавать приказ о переговорах с немцами и о своем смещении. Тогда Ленин от имени Совнаркома обратился непосредственно к солдатам с предложением о том, чтобы сами полки на позициях взяли на себя переговоры о перемирии. «Это был, безусловно, правильный шаг, – писал через год Н. Крыленко, – рассчитанный не столько на непосредственные практические результаты от переговоров, сколько на установление полного и беспрекословного господства новой власти на фронте. С момента предоставления этого права полкам и дивизиям и приказа расправляться со всяким, кто посмеет воспрепятствовать переговорам, дело революции в армии было выиграно, а дело контрреволюции безнадежно проиграно. И нечего было бояться, что создается хаос на фронте, этим парализовывалась война: нечего было опасаться и немцев – они должны были занять выжидательную позицию, и они заняли ее. В то же время с контрреволюцией на фронте было покончено»[102].
Не обращая внимания на ставку Духонина в Могилеве, Совнарком направил на фронт нового командующего Н. В. Крыленко, предоставив ему полномочия на заключение перемирия. Германское командование, также стремившееся к заключению перемирия, признало полномочия парламентеров, направленных Крыленко в штаб одной из немецких дивизий, и Крыленко немедленно издал приказ о прекращении перестрелки по всему фронту. А вскоре было заключено перемирие с германским командованием, действовавшее до февраля 1918 года. Тем самым ставка генерала Духонина была изолирована, и все усилия превратить ее в главный центр по борьбе с новой властью окончились провалом. Часть генералов во главе с арестованным ранее Корниловым бежала на Дон, а сам генерал Духонин был убит занявшими его ставку матросами и восставшими солдатами.
Общее положение на фронтах Первой мировой войны было в эти месяцы крайне сложным и плохо прогнозируемым. Усталой, ослабленной и деморализованной русской армии противостояли на фронте еще достаточно сильные и дисциплинированные армии германо-австрийской коалиции, и перемирие с ними было не слишком прочной гарантией невмешательства. Да и в союзных России странах – Великобритании, Франции, США и Японии – под ружьем находились миллионы солдат, часть которых Антанта могла использовать для подавления русской революции и восстановления Восточного фронта.
Призывая начать социалистическую революцию в воюющей России, Ленин рассчитывал, что русский пролетариат будет очень скоро поддержан пролетариатом главных европейских стран. В 1917 году ни Ленин, ни другие руководители большевиков не надеялись и не предполагали, что революционная Россия сможет долго уцелеть во враждебном для нее капиталистическом окружении. Ставился вопрос о том, чтобы начать не столько русскую, сколько мировую революцию, создать для нее плацдарм и продержаться по возможности дольше – пока не дозреют до революции другие страны. В этом был тогда главный стратегический расчет Ленина и в этом был главный риск, ибо бесчисленное количество различных факторов, определяющих международную обстановку и ход войны, нельзя было просчитать и определить заранее. И Ленин на этот счет не обманывался – он хорошо понимал, что поднять вооруженное восстание в тылу воюющей армии и в условиях мировой войны – это не просто риск, а это значит все поставить на карту. Понимали это и другие члены советского правительства.
Но было бы несправедливым обвинять большевиков в том, что они ведут слишком рискованную игру. Ф. Энгельс писал: «В революции, как и на войне, в высшей степени необходимо в решающий момент все поставить на карту, каковы бы ни были шансы. <…> Бесспорно, что во всякой борьбе тот, кто поднимает перчатку, рискует быть побежденным. Но разве это основание для того, чтобы с самого начала объявить себя разбитым и покориться ярму, не обнажив меча»[103].
Всякая революция содержит в себе элемент риска. Тем более первая в истории социалистическая революция, которая почти во всем является скачком в неизвестность. Еще К. Маркс писал, что творить мировую историю было бы очень удобно, «если бы борьба предпринималась только по условиям непогрешимо благоприятных шансов»[104].
Ссылаясь на эти слова Маркса, Ленин также заявлял: «Попытка учесть наперед шансы с полной точностью была бы шарлатанством или безнадежным педантством»[105].
Этими положениями большевики руководствовались в декабре 1905 года и потерпели поражение. Этими положениями они руководствовались в октябре 1917 года и одержали победу.
68
Искра. 1905. № 34.
69
Искра. 1905. № 85.
70
Люксембург Р. Всеобщая забастовка. С. 55, 108.
71
Ленин В. И. ПСС. Т. 34. С. 217.
72
Ленин В. И. ПСС. Т. 9. С. 259.
73
Русская мысль. Париж, 1974. 8 августа.
74
Базаров В. Первые шаги русской революции: 1917 // Летопись. № 2–4. С. 379.
75
Суханов Н. Н. Записки о революции: книга I. С. 19.
76
Дело народа. 1917. 15 марта.
77
Ерманский О. А. Из пережитого. М. – Л., 1927. С. 141.
78
Файнсод М. Как управляется Россия. Кембридж, 1963. С. 60.
79
Уолш А. Россия и Советский Союз. 1958. С. 370.
80
Ленин В. И. ПСС. Т. 36. С. 6.
81
Шульгин В. В. Дни. С. 136.
82
Канун революции. Петроград, 1918. С. 104.
83
Вопросы истории КПСС. 1965. № 9. С. 81.
84
Вопросы истории КПСС. 1965. № 9. С. 81.
85
Суханов Н. Н. Записки о революции: книга I. С. 50.
86
Троцкий Л. Д. Февральская революция. С. 178–179.
87
Большевики в Февральской революции 1917 года. М., 1971. С. 142.
88
Ленин В. И. ПСС. Т. 30. С. 328–329.
89
Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. М., 1957. С. 271.
90
Ленин В. И. ПСС. Т. 36. С. 496.
91
Ленин В. И. ПСС. Т. 34. С. 391.
92
Ленин В. И. ПСС. Т. 34. С. 412–413.
93
Новая Русь. 1917. № 27. 12 октября.
94
Анин Д. С. Революция 1917 года… С. 203.
95
Известия ЦИК. 1917. 20 октября.
96
Вопросы истории КПСС. 1972. № 9. С. 86.
97
Ерыкалов Е. Ф. Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде. Л., 1966. С. 303–304, 434, 435, 461, 462.
98
Фишер Л. Ленин. 1970. Лондон. На русском языке. С. 374–375.
99
Троцкий Л. Д. Октябрьская революция. Ч. 2. Берлин, 1933. С. 253–254.
100
Октябрьская революция. Мемуары. М.; Л.: Госиздат, 1926. С. 50, 52.
101
Сталин И. В. Сочинения. Т. 6. С. 62.
102
Военно-исторический журнал. 1964. № 5. С. 58.
103
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: 2-е изд. Т. 8. С. 80–81.
104
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения: 2-е изд. Т. 33. С. 175.
105
Ленин В. И. ПСС. Т. 14. С. 378.