Читать книгу Живая: Принцесса ночи - Literary Yandere - Страница 4

Слезы-зеркала,

Отраженье вселенной в глазах.

Потерялась мечта

В наших искалеченных снах.

Элизиум – «Слезы-зеркала»

Следующее утро было одновременно похоже и не похоже на предыдущие. Зоя не пошла на кухню, чтобы приготовить кофе: отчасти потому, что не хотела показываться перед Хэвеном и, в особенности, Симонеттой, с вероятными отметинами на шее, которые, судя по ноющей коже, точно у нее были; отчасти потому, что ей просто хотелось подольше полежать с Айкеном, дождаться его пробуждения и сказать «Привет.»

Она смотрела на его лицо: да, какое-то время она ошибалась насчет его реального возраста, но теперь видела, что даже во время сна морщинки в уголках глаз, на лбу у Айкена не разглаживаются до конца. Ему было чуть меньше тридцати – а это уже не двадцать. В первое мгновение это осознание вызвало в Зое прилив нежности: она складывала все мысли, все факты об Айкене в некую небольшую копилку у себя в голове. Но тут же оно больно ударило ее под дых, заставив затылок совершенно по-человечески похолодеть.

Айкен жил, он был человеком. И рано или поздно она должна была его отпустить. Зоя вздохнула. Разумеется, страсть не оглушила ее настолько, чтобы она перестала трезво оценивать ситуацию – и осознавать, что ей не стоит долго играть с этим молодым человеком, ради его же безопасности, но даже если б у них на хвосте не сидела Дикая Охота, после нескольких лет ей было бы милосерднее его оставить. Даже если бы он продолжал говорить, что она для него как наркотик. Оставалось молить всех известных богов, что зависимость от сидской магии он выдумал…

Тут Айкен открыл глаза, почувствовав то ли солнечный лучик на лице, то ли взгляд любимой.

– Доброе утро, – пробормотал он, спросонья едва ворочая губами. – у тебя такой задумчивый вид…

Он усмехнулся. Зоя покивала.

– Я думала о том, что когда нам нужно будет расстаться, я начну вести себя так, чтобы ты сам меня бросил, – честно озвучила она свои мысли. Айкен нахмурился и мгновенно начал выглядеть на свой возраст.

– Зачем бы нам понадобилось расставаться? Я никуда тебя не отпущу, – Зоя хотела было привести свои аргументы, но мужчина положил палец ей на губы, и она промолчала. – если ты выдержишь вид меня – старого и больного, то оставайся навсегда, пожалуйста.

Зоя рассмеялась, поцеловала руку возлюбленного.

– Надеюсь, однажды я это уже пережила.

– Вот видишь. А потом я воплощусь в ком-нибудь еще.

Теперь рассмеялись уже они оба, не в силах сдержаться, такое нахлынуло на них счастье! Они могли быть вместе вечно – даже после смерти Айкена! Им нужно было только постараться сохранить свои чувства, пронести их сквозь многие и многие годы.

Утонувшая в нахлынувшем на нее блаженстве Зоя даже забыла спросить – а есть ли у Айкена брат или сестра…

Наконец, Эдмунд нашел в себе силы подняться с постели. Он не знал, исчезла ли его пагубная привычка без следа, но молодому человеку казалось, что он еще никогда не чувствовал себя так хорошо. Отчасти, быть может, потому, что спокойствие и здоровье остались в далеком прошлом, но то, что он испытывал теперь, было все же лучше, чем тяжелый недуг, иссушающий тело дьявольским огнем.

Эдмунд кое-как оделся, пригладил волосы рукой и вышел из комнаты. Ему пришлось идти по коридору, касаясь рукой стены – ноги еще были недостаточно тверды для привычной уверенной походки. Молодой человек направился в гостиную. Пусть он и не знал, какой час пробил, и не мог быть уверен, что найдет в доме хоть кого-то бодрствующего, он надеялся на то, что ему повезет, пусть за окном и клубилась едва рассеянная лунным светом тьма. Молодому человеку впрямь повезло: из-под двери гостиной выбивался свет. Кто-то зажег свечу.

Это была дочь мистера Тауэра, впервые после долгих изнурительных дней выкроившая время на невинные радости.

Вивиана сидела в кресле. Волосы ее не были накручены на папильотки, а свободно падали тяжелыми локонами на плечи и спускались почти до талии. Сорочку девушка задрала до колен и, вытянув ноги, положила их на стоящий рядом стул. Эдмунд собирался подойти тихо и незаметно, но слишком ослаб после болезни, чтобы красться бесшумно – пошатнулся, оперся со стоном на скрипнувшее кресло. Девушка вскинула голову, нервно одернула подол, заметив молодого человека, глаза ее испуганно заметались. Встать, уйти? Вместо этого Вивиана задула свечу и гостиная погрузилась во мрак.

Эдмунд ждал, что девушка скажет что-нибудь, считал удары сердца, молясь, чтобы ее голос заглушил этот нестерпимый грохот, заполнивший уши, но вместо слов Вивиана вдруг обняла его во тьме, крепко, прижимаясь теплой щекой к его груди.

– Мисс… – голос недавнего больного едва прошелестел, не громче, чем шаг призрака.

– Хочешь есть?

Девушка отстранилась, но Эдмунд видел в лунном свете, что она все еще стояла к нему ближе, чем позволяли приличия, почти вплотную. Бледные лучи ночного светила озаряли удивительный абрис Вивианы, позволяя увидеть, что она, однако же, выглядела хуже, чем обычно: бледное, исхудавшее лицо, темные круги под глазами, заострившиеся скулы. Да, Вивиана провела не одну ночь у его постели… Эдмунд смолчал, но она полушепотом бестактно заметила:

– Ты еще так плохо выглядишь, щеки впали… – и засмеялась, прижимая пальчики к губам. – но я рада, что ты встал.

Эдмунд вдруг ощутил, что чертовски голоден. И это была хорошая новость.

Зоя чувствовала, как меняется. Ей казалось, что с каждым днем она только хорошеет и расцветает. Айкен был с ней согласен, а вот Хэвен… Всегда молчаливый и спокойный воин стал неожиданно резок с ученицей. Он тоже чувствовал, что она все больше и больше становится человеком. И это его бесило. В то утро, когда Зоя, запахнувшись в халат, выбралась на кухню, чтобы приготовить кофе, учитель решил, что с ней нужно поговорить. Хэвен схватил ее за локоть, развернул ее руку и прищурился, осматривая внутреннюю сторону предплечья.

– Что это?

Зоя непонимающе переводила взгляд со своей кожи на учителя.

– У тебя появилась родинка.

Зоя улыбнулась.

– Прелестно. У людей они ведь время от времени появляются, я права?

– Нет, это не прелестно! – рявкнул Хэвен, неосознанно дернув на себя руку девушки. – послушай, ты срочно должна уехать. Или Айкен. Можете договариваться и выбирать, но, так или иначе, это должно случиться. Я прошу… ради безопасности.

– С каких пор тебе жаль Айкена? – Зоя грубо вырвала руку из захвата учителя и встряхнула ею, будто могла испачкаться.

– Не его. Тебя. Чем больше ты человек, тем больше уязвима.

Зоя с едва слышным свистом вдохнула через стиснутые зубы, словно перебарывая боль.

– Нет! Ты не понимаешь. Мои эмоции и чувства не имели смысла, пока я не была человеком. Это была игра в любовь, в боль, в гнев. Только теперь все по-настоящему.

Хэвен потер виски.

– Это катастрофа. Тебе нельзя становиться такой.

– Но мне нравится, – Зоя пожала плечами. Ей вспомнилось, как она отчаянно бросилась в объятия Айкена, пока обдающее нещадным жаром пламя разрушало дом Хэвена. – теперь мой гнев будет просто невообразимым. Мы победим Габриэля, непременно.

– И что же ты будешь делать потом?

Она пожала плечами. Хэвен шумно втянул носом воздух, стараясь вложить в этот звук все свое презрение к ее меняющейся природе. Он ненавидел себя за то, что был человеком, он тосковал по тому времени, когда состоял в воинстве Сияющей страны. И в то же время он бы никогда не предал Зою, хотя сейчас он взаправду злился на нее.

– Мы счастливы, разве нет? Ты упрекаешь меня в том, что я люблю Айкена, но ты сам нашел счастье в Симонетте. Ты не собирался жениться, будучи дини ши, не надумал и когда стал человеком. А она разве не видится тебе как дочь, которую ты иначе не смог бы получить? Разве ты не чувствуешь рядом с ней себя иным, более нудным, чем раньше?

Хэвен скривился, словно в рот ему затолкали пол-лимона, ткнул в ученицу пальцем:

– Надеюсь, ты испытываешь удовлетворение каждый раз, когда прокручиваешь у себя в голове эти детские доводы. Ах как мило, я настоящая девочка, черт побери, счастливый конец у сказки!

Зоя глубоко вздохнула, пальцы ее сжали плечи. Она была оскорблена так тяжело, что скорее простила бы Хэвена, если бы он ее ударил. В конце концов, это было бы привычно.

– Хочешь знать, что я чувствую ежедневно? Удовлетворение? – она издевательски хохотнула. – как бы не так. Страх.

Хэвен отступил на шаг, изумленный: и без того изогнутые его брови взметнулись вверх, становясь домиком, рот напряженно сжался, будто мужчина ощутил на губе пушинку и пытался не проглотить ее.

– За тебя, за Айкена, за Симонетту. И за себя. Потому что в сказке Габриэль бы хотел поймать меня и заточить в темнице, как дракон или черный рыцарь – принцессу. Но он вырвет из меня камни, сделает новую игрушку, более сговорчивую, а вас всех – уничтожит. И, знаешь, мне вскоре станет все равно.

Зоя тоже отступила на полшага, с вызовом глядя на учителя. Он не смел поднять голову, уставившись на носки туфель девушки. Она была права… во всем, кроме одного.

– Твоя душа в камнях. И твоя память там же. Габриэль может налагать заклятия, позволяющие перекрывать воспоминания, но не стирать их. Он будет знать, что ты рано или поздно все вспомнишь.

– Значит, меня он тоже уничтожит.

– Не знаю, – Хэвен опустил голову. – он думает не так, как я.

– «Ценно только хрупкое».

Хэвен обреченно кивнул. Он не мог не капитулировать, тем более, что в гостиной засмеялась Симонетта, зовя его.

– Да, ты права. Но я хотел бы видеть тебя скорее каменной, чем живой.

– Этого не будет никогда.

Хэвен проглотил слова, которые хотел сказать: «к сожалению…»

Тем же вечером в ванной, все еще прокручивая в голове слова учителя, Зоя сняла халат. Сбросила его с плеч легко, однако поднять взгляд на себя в зеркало не смогла.

«Я думала каждый раз, что это осознание себя ненастоящей – оно скоро пройдет. Нельзя же постоянно думать не только о том, что происходит вокруг тебя, но и о том, что ты, кто ты… А кто, в сущности?»

Зоя медленно, противясь сама себе, все же подняла голову, но чтобы открыть глаза, ей понадобилось еще несколько секунд – и несколько вздохов.

«Ни на минуту ты не отвлекалась от осознания, что ты не человек. О, как это жалко звучит!»

Она приблизилась к зеркалу, провела по лицу рукой. Едва заметные наметившиеся в уголках глаз морщинки, на переносице проступили веснушки. Тут и там на теле – не считая отколотого куска – проступили родинки. А также шею и плечи покрывали следы проведенных с Айкеном ночей.

Зоя улыбнулась. Она стала человеком настолько, насколько вообще могла, и, хоть ей этого и было мало, она благодарила Судьбу и Богиню. Если она не могла вернуться во Дворы с Карлом, то остаться здесь и провести свою жизнь как миссис Купер было совсем неплохо. Прожить жизнь, как человек, а потом, может быть, состариться и умереть. Если она будет на это способна.

«Я даже не помню, сколько мне лет. Даже примерно! Я вполне могу ошибиться на несколько десятков, прикидывая свой возраст. Ужасно, наверное, – Зоя опустила взгляд, но зеркало манило ее, как магнит, заставляя снова вскидывать голову. – это должно меня пугать. Тем не менее, не пугает. Еще я должна быть счастлива… Ах, нет, я счастлива, конечно же. Я люблю Айкена… Наверное. Или это эгоистичная страсть, иначе я бы ни на секунду не прекращала думать, как позволить ему жить без меня. Однако, кажется, если я умру, прямо сейчас, в данную минуту, не будет ничего, о чем бы мне стоило пожалеть.»

Вода с тихим звуком капала из крана каждые две секунды.

«Или это хорошо? Готовность умереть в любой момент – это-то и маркирует счастье?»

Она задумалась настолько, что в ушах у нее остался один только звон, как бывает на неработающем канале телевизора, и Зоя сама не поняла, как и почему это делает: она взяла маникюрные ножнички, поднесла их к волосам, отрезала тонкую прядь и растерла ее между пальцами. Но раньше, чем все волоски высыпались в раковину, ее руку накрыл своей Айкен.

– Что ты делаешь?

Она вздрогнула от неожиданности.

– Не знаю, задумалась.

Он улыбнулся – одновременно напряженно и недоверчиво, но все же ободряюще, вынул из ее пальцев и прядь, и ножницы и вышел из ванной. Зоя снова посмотрела на себя в зеркало, пригладила встопорщившиеся на месте отреза волосы.

«Ты слишком много думаешь.»

Эдмунд вскоре вполне поправился, так что на его лице вновь заиграли прежние краски. Как только выздоровление стало очевидным, Марта заговорила о том, что неплохо было бы устроить прием, посвященный приятному событию. Когда она объявила об этом, в гостиной повисла неловкая тишина. Мистер Тауэр все еще продолжал болеть, напомнил Ретт, но Марта только махнула на него рукой:

– Ну так подите и спросите у него!

Кинг опустил голову. Он считал недопустимым проведение приемов или балов в доме, где лежит больной, но одновременно с тем не сомневался, что мягкосердечный и сентиментальный мистер Тауэр, жестокий лишь по отношению к нему, Ретту, горячо поддержит инициативу Марты. И молодой человек замолчал. Он всматривался в лица Уолтерса и Марты: порочные и развращенные, затем переводил взгляд на Эдмунда и Вивиану. Их невинные лица были совершенно иными, но тень, отголосок творившегося между гостями греха уже легла на лбы доктора и молодой девушки некоторым сомнением. Ретт опасался, как бы не оказалась дурной кровь Куперов. И как бы Вивиана не восприняла дурной пример.