Читать книгу Российский колокол № 1–2 (38) 2023 - Литературно-художественный журнал - Страница 10

В приемной директора многопрофильного колледжа было душно. Маленькая рыжая девушка тоскливо смотрела в окно и горько сожалела о своем приходе в среднее учебное заведение, куда она «по звонку» устраивалась на новую работу – преподавателем литературы.

Еще вчера рыжая Елена Алексеевна (или просто Леночка, как ласково именовали ее друзья и коллеги) была блондинкой, преподавала в университете зарубежную литературу и даже не помышляла о смене трудовой деятельности. В корне изменило ситуацию некое событие, на сухом языке милицейского протокола называемое рукоприкладством. Девушка ударила по лицу проректора по учебной работе Хасбулата Умаровича Идрисова, когда в своем кабинете тот неожиданно набросился на нее с объятиями и поцелуями.

До этого ей никогда и никого бить не приходилось. Более того, улыбчивая Леночка всегда относилась к окружающим очень доброжелательно и в свои двадцать восемь лет была уверена, что все ее любят. А если кто-то и не любит, то просто потому, что с ней незнаком (или знаком недостаточно хорошо). И действительно, девушку везде любили: и в семье, и на работе.

Впрочем, Леночка предполагала, что и Хасбулат Умарович ее любит. По-своему… Но зачем проявлять чувства так дико и грубо?

После рукоприкладства Леночка совершенно не знала, как жить и работать дальше. Она не заплакала (потому что вообще плакала редко, да и поводов не было), а пошла на дружественную кафедру педагогики и психологии за квалифицированной помощью.

Заведующий кафедрой Виктор Михайлович Зубков знал Леночку еще с тех славных времен, когда они вместе играли в стэмовских спектаклях. Тем не менее по отношению к девушке профессор лишнего себе не позволял и всерьез возмутился неджентльменским поведением проректора. Понимал Зубков и то, что в одном учебном заведении с мстительным горцем его молодой коллеге работать теперь не стоит.

Поэтому Виктор Михайлович отправил Леночку погулять, покрутил в руках телефон, полистал истрепанный блокнот и тяжело задумался о том, куда и кому стоит звонить с просьбой о трудоустройстве в середине мая.

От бесплодных размышлений его отвлекло появление старшего товарища – толстого бородатого профессора Краснова.

Заведующий кафедрой всемирной истории Виталий Сергеевич Краснов славился своей любовью к застольям, песням и мату (разумеется, не к тяжелому и примитивному, а к изящному, острому и виртуозному). Любому слову он мог моментально придать неприличный оттенок и смысл и делал это так часто, непринужденно и смешно, что на него давно перестали обижаться. Даже высокое начальство, вызвав профессора на ковер для разноса, на второй минуте разговора начинало фыркать и давиться от смеха, а к концу беседы напрочь забывало о первоначальных карательных намерениях.

Хасбулата Умаровича Краснов не любил и называл его не иначе как ХУИ (полупристойной аббревиатурой из имени, отчества и фамилии проректора). К Леночке же, наоборот, относился с искренней симпатией. Поэтому, кратко и совершенно непечатно охарактеризовав поведение ХУИ, Виталий Сергеевич лишь на минуту задумался и радостно воскликнул: «Есть вариант – Букин!»

Директор многопрофильного колледжа Букин (фамилию которого Краснов в свойственной ему манере произносил иначе) был несчастным отцом одного из студентов исторического факультета. За два года обучения в университете Букин-младший успел прославиться стойким пренебрежением к учебе, абсолютным неприятием вузовских дисциплинарных требований, а также необузданно-игривым нравом и безграничной фантазией.

Поэтому многострадальный Букин-старший знал всех университетских преподавателей сына настолько хорошо и близко, что, по словам Краснова, как честный человек, давно уже должен был бы на каждом из них жениться. А с а-мому Виталию Сергеевичу – еще и выплачивать алименты за наиболее частые и продолжительные контакты.

Следствием студенческой несостоятельности беспутного сына Букина стало устройство на работу в колледж уже двух детей профессоров-историков. Недавние выпускники того же исторического (во всех отношениях) факультета тоже доставляли директору немало хлопот. Но до Букина-младшего им было бесконечно далеко.

Сомнительные успехи молодых историков на педагогическом поприще регулярно становились предметом межкафедрального родительского обсуждения. А в последнее время частым стало упоминание о проблемах с преподавателями литературы, которые сменялись в колледже с поразительной быстротой. Причины текучести кадров среди представителей изящной словесности не обсуждались. Но на данный момент это было и несущественно. Главное сейчас – Леночке помочь. Устроили же к Букину двух профессорских детей. А где двое, там и трое. Кстати, и она – тоже дочка профессора.

Глубокомысленно заключив: «Бог Троицу любит», Краснов с ходу набрал хорошо знакомый номер. Так вопрос с трудоустройством Леночки был решен.

А та, пока вершилась ее судьба, уже перестала грустить и радовалась обретенной свободе: неторопливо прошлась по магазинам, забрела в парикмахерскую, где в преддверии новой профессиональной деятельности постриглась и покрасила волосы в рыжий цвет. В результате стала выглядеть еще моложе и легкомысленнее.

Дома свекровь радостно сообщила о звонке Виталия Сергеевича с замечательным предложением для невестки: новая работа в колледже, где и зарплата больше, и директор знакомый, и коллектив прекрасный. Правда, начинать работать надо прямо сейчас, чтобы вакантное место не заняли. А диссертация может и подождать.

Удивившись и порадовавшись про себя изворотливости и хитрости профессорского ума, Леночка, разумеется, с восторгом согласилась.

Вот почему сейчас она томилась в ожидании неведомого Букина, и свежеокрашенные рыжие волосы ярким факелом сияли в темноватой приемной. Леночка ерзала на скользком черном диване, отворачивалась от сурового взгляда дородной директорской секретарши и утешала себя мыслями о том, что новая работа станет лишь непродолжительным «транзитным вариантом».

Наконец появился худой усталый Букин. Леночка с радостной улыбкой протянула ему папку с документами, которую тот взял в руки осторожно и неохотно.

– Скажите, Елена Алексеевна, сколько лет и где вы преподавали?

– Пять лет, в университете, на кафедре зарубежной литературы.

Директор поморщился. С некоторых пор слово «университет» наполнилось для него зловещим, пугающим смыслом. Горькие воспоминания о специфике обучения беспутного сына отозвались в родительском сердце тупой болью. Букин тяжело вздохнул и грустно заключил:

– Понятно.

Хотя было совершенно непонятно, как эта девчонка сможет вести занятия на отделении ПТБ – у хулиганов-пожарных, в группах, от которых последовательно отказывались все преподаватели.

Отказников-филологов на этот день набралось уже шесть. Зато сын у Букина был один-единственный. Поэтому директор подписал Леночкино заявление и не без некоторого ехидства пожелал ей успехов.

Тут ему некстати вспомнился анекдот о попугае, который любил рассуждать на политические темы. В наказание за свободомыслие хозяин на целый день закрыл его в холодильнике. А поздно вечером, выпуская из плена замерзшую птицу, злобно заметил: «Будешь знать, падла, что такое Сибирь».

Но довольная Леночка, не заметив подвоха, резво застучала каблучками в направлении отдела кадров, ловко лавируя в толпе рослых студентов, высыпавших на перемену. Чей-то жидкий тенорок над самым ухом гнусаво пропел: «Рыжая-рыжая, рыжая-бесстыжая». Леночка не обиделась, напротив, мысленно согласилась с точной оценкой своего нового образа: «В самом деле – бесстыжая: проректору по физиономии настучала, дома всех обманула с этим “транзитным вариантом”. И ведь не стыдно ни капельки!»

Собираясь в колледж на свой первый урок, Леночка надела нелюбимую строгую блузку и единственную длинную юбку, почти до середины колена. Случай был особый, и девушка решила пожертвовать красотой ради обретения преподавательского авторитета.

Колледж – не университет. Там другой контингент.

Леночка хорошо помнила страшный рассказ однокурсника Коли Дорохова про его педагогическую практику в ПТУ № 21. Там тридцать будущих слесарей на первом же занятии приветствовали студента коллективным корявым матом, а двое тут же затеяли нешуточную драку. Высокий спортивный Дорохов без особого труда раскидал драчунов по разным углам класса, громко стукнул журналом по учительскому столу и заявил:

– Я вас…., после занятий всех…….. на…, а сейчас…., заткнитесь…! Потому что…, на уроке…, нужно…, учителя слушать, а не… заниматься…!

Группа растерянно умолкла, потрясенная суровой правдой Колиных слов и вескостью приведенных аргументов. А молодой педагог-новатор подчеркнуто вежливо начал урок, обращаясь к оппонентам исключительно на «вы». Зато на перемене дал волю чувствам и словам. Таких виртуозных ругательств ребята не слышали ни от кого и никогда. Они восторженно внимали изысканным филологическим матерным руладам и, судя по напряженным и сосредоточенным лицам, пытались запомнить хотя бы малую часть сказанного (чтобы потом с гордостью воспроизвести в кругу друзей).

На следующем уроке практикант опять поразил всех отстраненной вежливостью и серьезностью поведения. В результате его подопечные, охотно приняв предложенные «правила игры», постепенно вошли в рабочий ритм учебного процесса. Дорохова ребята полюбили настолько, что после окончания его практики написали директору училища коллективное письмо-просьбу о том, чтобы занятия и дальше продолжал вести студент.

Поэтому Леночка настроилась на непростую встречу с юными огнеборцами, но со свойственным ей легкомыслием заранее радовалась грядущим ярким впечатлениям. Поэтому появилась в колледже с безмятежным лицом и обычной веселой улыбкой.

Новые коллеги смотрели на лучезарную Леночку с интересом и нескрываемым сочувствием, а преподаватель немецкого языка Ирина Сергеевна даже зачем-то ее перекрестила. При этом глаза пожилой женщины подозрительно заблестели.

Вскоре в недрах коридора задребезжал звонок, возвещая о неизбежном начале учебного процесса. Леночка поспешила на занятия. Она честно (но тщетно) пыталась ощутить себя опытным педагогом Еленой Алексеевной. Однако этот зыбкий и неопределенный образ безвозвратно канул куда-то в глубину глубин ее мятущейся памяти.

В душной и грязной аудитории двадцать пять студентов первого курса толкались, плевались жеваной бумагой из самодельных трубочек и отчаянно орали. Двадцать шестой молча писал на доске крупными буквами неприличное слово.

«Красивый почерк», – отметила про себя Леночка. Собравшись с духом, она громко поздоровалась с группой и, пользуясь минутой внезапной настороженной тишины, участливо обратилась к двадцать шестому:

– Молодой человек! Вы напрасно расписываетесь на доске. Она нам сейчас понадобится. Да и фамилия у вас… неблагозвучная. Смеяться же будут!

И они засмеялись. Захохотали. Завизжали. Все двадцать пять человек. А багровый двадцать шестой, что-то злобно бурча, поплелся в конец аудитории и плюхнулся за последний стол.

Когда смех утих, Леночка представилась и начала знакомство с группой. Тут ей опять пришлось сделать над собой усилие, так как на каждую названную фамилию охотно откликалось сразу несколько человек. Оппоненты отчаянно спорили между собой, а их товарищи так же шумно радовались замешательству молодого педагога.

Леночка решила пойти другим путем. Она попросила каждого написать свою фамилию на общем листке, и результат поразил ее однообразием и примитивностью студенческого мышления. Большая часть фамилий оказалась незатейливыми матерными производными.

Горестно вздохнув, Леночка заметила:

– Да, нелегко вам с такими фамилиями. Ну ничего, женитесь – поменяете.

Группа опять засмеялась, но уже не так громко и уверенно.

Повисла неловкая пауза. И Леночка от растерянности вдруг начала непедагогично рассказывать о том, как на пятом курсе, после ее замужества, рассеянный пожилой преподаватель языкознания вписал в групповой список новую фамилию девушки, но не вычеркнул старую. На каждом занятии он исправно вызывал Леночку к доске под разными фамилиями и очень удивлялся, когда отвечать выходила одна и та же студентка.

– Так вы замужем! А дети у вас есть?

– Да, сын. Такой же шумный, как вы. Только помладше. Лет на десять.

– А как его зовут?

– Не скажу. Вы же мне своих имен и фамилий не называете. Написали какую-то ерунду, да еще и с ошибками.

– Где, где с ошибками?

– Ну вот, например, «пидарас». Нет такого слова.

– Как же нет, когда все говорят?!

– Говорят далеко не все. А правильно произносится и пишется «педераст».

– Андрюха, понял, как правильно?

– Да ну на…!

– Не, он не запомнит!

– Пусть дома крупными буквами на бумаге напишет, над кроватью повесит и учит каждый день. Так иностранные слова запоминать удобнее.

Беседа приобретала конструктивный характер, хотя Леночка с ужасом осознавала, что сворачивает на протоптанную Колей кривую педагогическую тропу. Поэтому попыталась взять инициативу в свои руки:

– А какие произведения вы успели изучить?

– Никакие.

– Про темное царство всякое…

– А, муть одна…

– «Гроза» – это совсем не муть!

Леночка так обиделась за Островского, что начала пересказывать сюжет пьесы своими словами, с непритворным волнением и страстью. Она искренне возмущалась жестокими нравами города Калинова, ругала злобную Кабаниху, презирала тупого Тихона и безвольного Бориса, сочувствовала покинутой Катерине.

Звонок прозвучал неожиданно быстро и громко. Все двадцать шесть студентов продолжали оставаться на своих местах. На их лицах проступало одинаковое удивленное выражение невольной причастности к высокому искусству.

– А дальше что?

– Прочтете сами – и все узнаете. А дома напишете сочинение о том герое, который больше всего понравился. Или, наоборот, не понравился. До свидания.

Сквозь нестройный прощальный гул прорвался запоздалый одинокий вопль:

– А как вас зовут?

И чей-то тихий голос из толпы со смехом ответил ему:

– Рыжая.

Леночка услышала и улыбнулась, еще не подозревая, что новое прозвище останется с ней на долгие-долгие годы «транзитного варианта».