Читать книгу Принцесса и Дракон - Литта Лински - Страница 13

Как и надеялась Эмильенна, утром от вчерашней бури осталась лишь легкая рябь на воде. Ламерти вновь был спокоен, хотя довольным его назвать было трудно. После завтрака, проведенного в полном молчании, он устало спросил:

– Я хочу знать ответ только на один вопрос – зачем? Зачем вы бежали из дома, где были в относительной безопасности, в ночные парижские трущобы, где в течение первой же ночи стали бы добычей таких негодяев, по сравнению с которыми не то, что я, но даже Парсен – невинный агнец?

– Зачем?! – Эмильенна мгновенно зажглась. – Вы спрашиваете зачем? А как бы понравилась вам роль собственности и постоянное пребывание в страхе за свою честь. Вы как-то сравнили меня с принцессой в логове дракона. Вы – дракон, но попробуйте представить, что чувствовали бы на месте жертвы. Разве, случись вам чудом разорвать путы, не побежали бы в любую сторону, невзирая на пропасти и вулканы? Или, по здравом размышлении, пришли бы к выводу, что в пещере дракона теплее и спокойнее, потому и не стоит ничего менять? Да что я вас спрашиваю? Разве можете вы хоть на секунду почувствовать то, что чувствую я?! Будучи хозяином положения, вы лишь развлекаетесь, играете со мной, как кошка с мышью, оттого вам никогда и не понять, что толкнуло меня, воспользовавшись первой возможностью, бежать без оглядки, не взвешивая все «за» и «против»! – гнев и боль в голосе девушки, лучше слов дали Арману ответ на его вопрос.

– Отчего же? Отчасти я понимаю, что вам не сладко у меня. Но на что вы рассчитывали? Ни денег, ни крова над головой, ни одного друга, зато враги на каждом шагу. Как планировали вы выживать дальше?

– Говорю же вам, ничего я не планировала! У меня не было на это времени. Я лишь верила, что если Господь вырвал меня из лап льва, то спасет также от гиен и шакалов. А если даже и нет, то такова Его воля.

– Откуда вы знаете? Может Его воля в том, чтобы вы, спасенная от смерти, пребывали в моем доме под моим покровительством?

– Судя по тому, что затея моя не удалась, я не исключаю и такого.

– Вот это уже разумные слова. А то после вчерашней выходки, я стал опасаться за ваш рассудок, – Арман, казалось, удовлетворен результатами беседы. Эмильенна же, скрестив руки на груди, ходила по комнате. Наконец она решилась заговорить.

– Позвольте же и мне задать вам вопрос, хотя если не пожелаете, можете не отвечать.

– Разумеется.

– Вчера в клубе вы, упражняясь в красноречии, произносили высокопарные речи о свободе, гуманности, правах народа, тирании и прочих революционных догмах. Но я скорее умру, чем соглашусь поверить, что все эти идеалы вам не безразличны. Вы верите в правоту революции ничуть не более, чем я или мой дядя. Я с трудом, но все же могу понять тех дворян, которые и впрямь всей душой страдают за народ и мечтают изменить мир к лучшему, они хоть чем-то могут оправдать свое участие в кровавом фарсе, называемом революцией. Но вы?! – девушка подошла к нему совсем близко и смотрела прямо в глаза, ожидая ответа.

– Опять претендуете на то, что знаете меня лучше меня самого? – насмешливо спросил Арман.

– Отнюдь! Совсем, напротив, пытаюсь вас понять. Хочу постичь мотивы, которые скрыты за вашими поступками.

– Что ж. Я мог бы промолчать или соврать, но отвечу честно. Вы правы, мой ангел, я ничуть не верю в то, что говорю. Мне не хуже вашего понятно, что республика, растоптавшая аристократов, служит отнюдь не воспеваемому ей народу. Народом и его правами она лишь прикрывает свои истинные цели. А цели эти состоят в том, чтобы те, кого мы именуем сейчас буржуазией, могли бы создать такой строй, который позволит им процветать.

– Но вы-то каким образом относитесь к буржуазии? – в последнее слово Эмили вложила все свое презрение.

– Никаким. Абсолютно никак не отношусь и не собираюсь относиться. Но я отлично отдаю себе отчет в том, что происходит. И понял я это очень давно. Еще в восемьдесят седьмом можно было предсказать, чем кончится затея Неккера о созыве Генеральных Штатов. Если тебя вместе с бурным потоком несет в пропасть, то лучше вскочить в лодку своих врагов и выжить, чем низвергнуться вниз и погибнуть в обществе друзей. О нет, я не мечтал разделить участь вашего дядюшки или вашу! Говорят, крысы покидают тонущий корабль. Всегда недоумевал зачем? Ведь, покинув корабль, они оказываются в той же бурной ледяной морской воде только несколькими часами ранее. Почему бы крысам не взять на себя управление тонущим кораблем, вышвырнув за борт капитана и команду? Благородства в этом никакого, зато верный шанс на спасение.

– То есть все только ради выживания? – теперь презрение Эмильенны относилось непосредственно к Арману.

– Ну не только. Есть и другие причины. Вы правы, мне плевать на народ и его страдания, мне нет дела до финансовых и политических интересов буржуазии, но мне так же глубоко противны мои братья по крови – дворяне. Есть среди них и достойные люди, но большинство тупы, ленивы, ограничены, одним словом, омерзительны. Они наживаются на труде невольников со своих далеких плантаций, муках крестьян и ведут полусонное существование. Мне претит такая спячка. Революция – мое лекарство от вечной скуки, выход моему презрению к окружающему ничтожеству. Самые сильные выплывут, прочие пусть гибнут с этим загнившим кораблем.

– Кроме того, пока корабль тонет, вы и вам подобные, можете без помех пошарить в трюмах и захватить его сокровища. Так? – Эмили усмехнулась.

– Так, моя проницательная радость, именно так. Я неплохо заработал на революции, мое состояние, и без того немалое, значительно возросло. Думаю, игра стоила свеч.

– Как все просто! И как низко! – девушка казалась действительно разочарованной, будто раньше у нее были поводы думать о Ламерти лучше.

– Милая моя, вы подвержены тому же заблуждению, что и большинство людей в нашем мире. Вы судите о других по себе, словно накладывая на чужой характер свои принципы и мерки. Вы полагаете, что любое деяние, невозможное для вас или несопоставимое с вашими представлениями о чести, низко и презренно. Для таких, как вы, может быть, но не для таких как я. Я циничный, корыстный, эгоистичный мерзавец. Не судите меня, исходя из ваших законов. У меня свои правила. Чудовищу не стоит вменять в вину отсутствие ухоженных ногтей. Это глупо! – Возможно, вы и правы. Чудовищам подобает поступать чудовищно. Вы неплохо с этим справляетесь, – в словах Эмильенны крылся намек на вчерашнее, который Арман легко угадал.

– Обижаетесь? – с интересом спросил он.

– После полученных объяснений, касательно вашей сущности, понимаю, что обижаться просто нелепо. Так же как злиться на молнию, которая в тебя ударит.

– О! Вы, наконец, начинаете меня понимать. Впрочем, не все так страшно. Признайте, что по отношению конкретно к вам я бываю иногда гуманным. Ведь вы все еще живы, целы и невредимы. А это уже немало, когда живешь бок о бок с чудовищем.

– Гуманны?! Хотите знать, что было бы поистине проявлением гуманности с вашей стороны? – девушка подошла вплотную к Ламерти, и хоть смотрела на него снизу вверх, глаза ее метали молнии. – Вы поступили бы гуманно, если бы довели начатое до конца и придушили бы меня там, на темной улице.

– Не печальтесь, душа моя. Не все еще потеряно, – Арман дотронулся ладонью до ее щеки. – Возможно, я еще и придушу вас. В другой раз.

– Была бы вам чрезвычайно признательна! – Эмильенна присела в реверансе, надменно встряхнула головой и гордо удалилась из комнаты.

Провожая ее взглядом, Ламерти пребывал в совершенном восторге от поведения своей пленницы. Нет, ну до чего же удивительное создание эта девчонка! Она просто великолепна! Видно, Всевышний отливал ее характер из чистейшей дамасской стали. Придя к выводу, что девица несомненно стоит его внимания и всех беспокойств, которые причиняет, молодой человек стал думать о том, как поступить с пленницей дальше.

Ее живой ум, удивительный образ мыслей, даже насмешки и дерзости, не говоря уже о красоте, стали ему просто необходимы. Без этой бунтарки жизнь его снова станет скучной и пресной, как трапеза бедняка. То, что она останется с ним, не вызывало у Ламерти ни малейшего сомнения. Но в каком качестве? Самым простым и логичным было бы поступить с ней так, как он изначально намеревался, и как она заслужила своим надменным поведением. Безусловно, этот путь сулит неземное блаженство, но… только на одну ночь. А что будет с ней потом? Воображение Армана услужливо нарисовало страшную картину – Эмильенна в разорванной одежде, поникшая, смертельно бледная, безжизненная, с остекленевшим взглядом, обращенным в одну точку, похожая на прекрасную, но сломанную куклу.

Арман покачал головой, отгоняя видение. Нет, такая она ему не нужна! Даже если она не умрет, то будет лишь жалкой тенью самой себя. Куда умнее поступить с ней иначе. Соблазнить вместо того, чтобы обесчестить. Девушка должна безраздельно принадлежать ему, но по доброй воле. В этом случае, она сможет сохранить лучшие свои качества, а он разовьет в ней новые, пока неведомые стороны. Эмильенна де Ноалье станет первой и единственной достойной его любовницей.

Приняв такое решение, Ламерти с одной стороны почувствовал облегчение, но с другой осознал, как непросто будет претворить свой план в жизнь. И дело не только в неприступности Эмильенны. Арман надеялся, что рано или поздно сломит ее, но в постоянном искушении, которому подвергается он сам. Как можно жить под одной крышей с девушкой, которая хороша, как языческая богиня, да к тому же постоянно провоцирует его гнев, и сдерживать себя, чтобы не сотворить с ней того, к чему взывают самые низменные инстинкты? Вот это по-настоящему трудно! Потом мысли Ламерти приняли иное направление, и он с удивлением осознал, что уже несколько раз щадил девушку, не только не имея намерения поступить таким образом, а напротив, имея намерения совершенно противоположного свойства. Он словно тянулся к предмету, который находится на виду и легко доступен, но натыкался на невидимую преграду, и, несмотря на все желание, не мог овладеть им. Похоже, что само Провидение хранит пленницу от его необузданности для осуществления более обдуманных и сулящих большее удовольствие планов.

Размышления Армана были прерваны появлением Люсьена.

– Вас желает видеть господин де Фабри. Говорит, что у него крайне срочное дело.

– Проводи его ко мне! – приказал хозяин дома.