Читать книгу Про любовь, ментов и врагов - Лия Аветисян - Страница 20

14 декабря 2004 г., вечер

Дядя Вова в кои-то веки коротал вечер дома за партией шахмат. Уж лучше бы остался на работе. Не особенно блиставший в армянском спорте сосед успел дважды обыграть его, как мальчишку, и полковник понемногу закипал. Тут еще за спиной бубнил им же включенный, в ожидании вечерних новостей телевизор, и это отвлекало. Но и помогло: как только зазвучали позывные новостного блока, Дядя Вова театрально опрокинул своего короля, давая понять партнеру, что дело тут не в провальной диспозиции, а в желании ознакомиться с актуальным общественно-политическим процессом. И обернулся к экрану. Однако свобода слова на вверенном ему участке поднялась до такого неописуемого максимума, что сюжет окончательно изгадил вечерний настрой. Показывали то из утренних происшествий, что вроде бы и не подлежало обнародованию.

В самом центре Еревана, за высокой оградой из кровельного алюминия, сновали рабочие. Здесь в темпе ударной стройки возводился четырехэтажный бетонный куб Центра историко-культурных исследований. Несмотря на высокое гуманитарное назначение, строительство Центра сопровождалось бесконечными склоками, слухами и жалобами окрестных жителей. Вот и сейчас в вечерних новостях был прокручен репортаж с места событий, который вела молодая журналистка. Камера выхватывала интересные мизансценки из гроздьев принарядившихся пикетчиц на фоне спин и затылков ребят из Центрального РОВД.

Полковник с отвращением вглядывался в картинку, и сложно было понять, отвращения к чему именно тут было больше: к пикетчицам, строителям, их хозяевам или к самому себе.

– Если это действительно культурологический центр, то как он мог быть так некультурно спроектирован и построен в трёх метрах от фасадов наших красивых домов на месте фруктового сада, который посадили ещё наши деды на принадлежавшей нашим семьям территории? – выкрикивала непривычная к микрофону дама в видавшей лучшие дни каракулевой шубе. – Какой же это культурный центр, если он заслонил не только вид из наших окон, но и доступ солнца и воздуха? А мы вот слышали, что никакой это не культурный центр, а…

Дальше звук пропал и камера метнулась к другой пикетчице, а по пути задержалась на самодельном транспаранте «Весь этот беспредел творится под покровительством властей центра!!!»

– Тьфу ты, мать-перемать (что, как нам уже известно, по-армянски звучит как «мать твоего хозяина», то есть адресуется вверх по иерархической лестнице адресата и тем более считается ужасным оскорблением), – бухнул кулаком по столу сдержанный обычно Дядя Вова. И здесь опять было трудно понять, кому же в большей степени адресуется его неслужебный оборот. Возможно, сопернику по шахматам. Во всяком случае тот живо поднялся с дивана, скорчил сочувствующую физиономию, молча пожал руку и ретировался.

– Это все проклятый спутник! – убежденно крикнула очередная пикетчица в микрофон, – И этому местных властей иностранцы научили! Специально, чтоб изуродовать наш город! Заказали подробный снимок Еревана из космоса, потом сели, отметили на нем самые хорошие незастроенные места, вырубили сады и в нарушение всех законов стали теснить местных жителей. И судьи им подыгрывают, потому что и те, и другие…

И здесь опять произошел срыв звука, а на экране появилась и закричала в микрофон другая активистка:

– Мы знаем, что против команды, которая затеяла это строительство, невозможно ставить законные преграды. Если уж суды не могут встать на защиту интересов своих граждан, то нам остаётся уповать на Бога: Бог им судья. И он уже начал карать: вон, мы слышали, у жены начальника строительства диагностировали мастопатию, а у архитектора – простатит…

– Значит, – серьезно спросила журналистка, – впредь вы отказываетесь от борьбы, ожидая Божьего суда?

– Ничего подобного! – с вызовом выкрикнула пикетчица, и субтитры высветили ее имя-фамилию. – Я лично решила в день открытия Центра в знак протеста подняться на крышу своего дома и броситься оттуда…

– Тьфу ты, мать твою-перемать, – уронил очочки Дядя Вова, – ну что ты скажешь? – Но вопрос повис в воздухе, так как сосед уже безопасно смотрел то же самое в своей квартире, а жена Дяди Вовы семенила между кухней и столовой, накрывая стол к ужину.

– Армен? Это я, Карапетян, – заскрипел он в мобильник, хотя мог бы и не представляться: такого пропитого голоса, как у образцового трезвенника Дяди Вовы, не было больше ни у кого. – Как дела? Угу. Слушай, Шварц, – продолжил он, – тут показывали по телевизору в вечерних новостях этих боевых женщин у Центра культурологических исследований. Смотрел? Ну да, ты занят делом, а я бездельник. Да нет, я не о том. Слушай, мне имя одной показалось знакомым – уж очень длинное: Шагандухт Мелик-Шахназарян или вроде того. Она у нас по делу Лусиняна не проходила? Просто поклонница таланта и меценатка? Ты с ней говорил? Только по телефону? Так допроси чёртову куклу по форме: она вон в знак протеста бросаться с крыши надумала – этого еще нам не хватало! Как вообще – вырисовывается? Со свидетелем сейчас беседуешь? Небось свидетельница? Ха-а-а-ха-ха-а. Нет, спасибо, этих отчаянных старушек я и сам боюсь. Ну да, ну да. Ладно, до связи.

Беседа с любимчиком – надежным, как броня, Шварцем, выправила настроение, и Дядя Вова устремился в направлении вкусных ароматов соседней комнаты.