Читать книгу Харка, сын вождя - Лизелотта Вельскопф-Генрих - Страница 3

Когда мальчик вернулся в отцовский вигвам, на душе у него было тревожно, но он ничем не выдал своих мыслей и чувств. Мать позвала его есть. Она жарила зайца на огне посредине вигвама. Харка вместе с братом, сестрой, матерью и бабушкой сел к очагу. Жареное мясо восхитительно пахло, и сбежавшиеся к вигваму полудикие собаки жадно облизывались. Когда мясо было готово, каждый взял свой нож и глиняную миску. Ножи имелись у всех, даже у младших детей. Бабушка взяла себе голову зайца, мать и сестра Уинона получили по передней лапке, мальчики, Харка и Харпстенна, – по задней. Спинку оставили отцу, которого сейчас не было в вигваме и который, по обычаю племени, не ел вместе с женой и детьми.

Подкрепившись, Харка встретился с Четаном. Ему хотелось поговорить со старшим другом обо всем, что случилось. Он готов был еще раз сбегать в лес и поискать следы поблизости от входа в пещеру. Человек не может появляться и исчезать, не оставляя следов. Но Четан больше не говорил об этом, а Харка не решался поведать ему о своих сомнениях. Он молчал, но мысли о таинственном следе не давали ему покоя. Чтобы скрыть, заглушить свою тревогу, он созвал отряд Молодых Собак, и они помчались вниз к реке. Мальчики играли, прыгали в ледяную воду и, проплыв немного, проворно выскакивали на берег. Они были очень закаленными. Слишком хрупкие, болезненные дети, неприспособленные к суровой жизни в дикой природе, быстро умирали. Те же, кто сумел пережить младенчество, могли преодолевать многие лишения.

Харка заметил идущего лесом к реке Шонку, сына Белого Бизона, и, решив подшутить над ним, спрятался в зарослях ивняка на берегу, к которым тот направлялся. Уже смеркалось. Облака и вода мерцали в розовом закатном свете, росли и сгущались тени, постепенно погружая листву во мрак. Шонка, ничего не подозревая, приближался к берегу. Он был широк в плечах и крепок. На его юном лице уже едва заметно обозначилась ожесточенность, которая становилась отчетливей, когда его сверстники и даже младшие товарищи не оказывали ему того уважения, которого он от них требовал. Никто не понимал, отчего он не пользовался желанным авторитетом, ведь он не уступал другим ни в скачках, ни в метании камней, ни в плавании. Впрочем, был у него один соперник, который превосходил его во всем, несмотря на более младший возраст, – Харка Ночное Око Твердый Камень. И его уважали даже больше, чем Шонку. Это вредило сыну Белого Бизона в глазах юношей и девушек.

Шонка поравнялся с ивняком, не замечая Харки. Тот неожиданно схватил его за левую ногу и дернул, так что Шонка, потеряв равновесие, плюхнулся животом в воду под громкий хохот и улюлюканье Молодых Собак. Харка же в три прыжка – по камням и через остов старого дерева – очутился на середине реки, где она была глубокой и стремительной. Повернувшись к сопернику, он издал гортанный торжествующий крик. Шонка, весь мокрый, вскочил на ноги и бросился на Харку, но тот, подпустив его на расстояние вытянутой руки, щукой бросился в реку и поплыл под водой вниз по течению.

Шонка не стал его преследовать. Взяв в руку камень, он ждал, когда Харка вынырнет из воды.

Харка чувствовал, что перестарался в своем удальстве: вода в реке, питаемой тающими снегами, была обжигающе ледяной. У юного пловца сразу онемели руки и ноги. Он решил доплыть под водой до ближайшего извива и, вынырнув за большим валуном, незаметно для Шонки уйти с берега. Холод уже наполнял его члены опасной соблазнительной усталостью, которая сковывает мышцы и делает переход к обмороку приятным, как погружение в сон. Но он пришпорил себя мыслью о том, что было бы глупо и смешно погибнуть во время игры. Из последних сил проплыв еще несколько метров и почувствовав, что изгиб реки остался позади, он вынырнул, нащупал ногами дно, вылез на берег и, дрожа от холода, спрятался за валуном. Он видел Шонку, который медленно шел по песку и гальке вдоль берега, все еще держа в руке камень. Молодые Собаки бросили все игры и забавы и с увлечением следили за поединком. Некоторые из них подбежали поближе.

Шонка устремился прямо к камню, за которым сидел Харка. Возможно, он хотел осмотреть с него берег. Харка втянул голову в плечи и прижался к камню. Теперь он не мог видеть Шонку, поэтому напряг слух.

Сумерки быстро сгущались, уже заблестели первые звезды.

Харка услышал, как его противник вскочил на валун. Этого момента он и ждал. Молниеносно вскарабкавшись на камень, он бросился на Шонку, не ожидавшего нападения. Вместе они упали на песок. Харка вырвал у Шонки из-за головной повязки оба вороньих пера и с громким победным криком помчался в лес. Молодые Собаки откликнулись на эту окончательную победу своего вожака еще более громким хором одобрительно-торжествующих воплей.

Четан и еще трое товарищей встретили Харку среди деревьев радостным смехом и осыпали похвалами.

Тем временем Шонка поднялся на ноги и покинул место так бесславно закончившегося для него поединка с наигранной улыбкой презрения. Однако в груди у него все кипело от злости. Он не мог понять причину своего очередного поражения. Ведь он был силен и ловок. Если бы ему удалось схватить Харку, тому сейчас было бы не до смеха. Но этот мальчишка каждый раз оказывался хитрее его. Мысли Харки были быстрее, чем его мысли, и поэтому Харка всегда опережал его в своих неожиданных действиях. Харка лучше соображал. Ему было известно наперед, что в той или иной ситуации станет делать он, Шонка. А самому ему никогда не удавалось разгадать намерения Харки.

Он медленно обошел стойбище, ломая голову над тем, как вернуть себе прежнее уважение и проучить Харку. То, что каждое поражение требует реванша и каждая вина – искупления, для юных индейцев не подлежало сомнению.

После долгих раздумий Шонка решил ничего больше в этот вечер не предпринимать, а дождаться удобного случая, чтобы отомстить сполна. С тяжелым сердцем вошел он в отцовский вигвам.

Там все было по-прежнему, как утром, когда Харка рассказал о том, что случилось в пещере. Белый Бизон лежал в горячке на своем ложе. Мать вышла Шонке навстречу и что-то зашептала ему на ухо. Ее мучил страх, что Белый Бизон умрет. Может, еще раз призвать на помощь шамана, который ночью уже пытался помочь больному и заклинания которого оказались бессильны? А может, отнести больного в палатку-потельню и полечить его паром? Или обратиться к Унчиде, матери Маттотаупы, лучше всех женщин в деревне знавшей целебные травы и как знахарка почитаемой даже воинами?

Об Унчиде Шонка не желал даже слышать: все связанное с вигвамом Маттотаупы и Харки было ему ненавистно. При мысли о шамане ему становилось не по себе. А вот паровая баня и в самом деле могла помочь отцу. Шонка, как и мать, очень боялся его смерти: ему исполнилось пятнадцать лет, его уже брали на охоту, но воином он еще не был. Сможет ли он один прокормить мать и себя? Это будет очень трудно. Если отец умрет, им с матерью придется перебраться в другой вигвам и у него будет другой отец. Мысль об этом приводила его в трепет, и страх перед смертью отца вселял в него еще больший страх за его жизнь. Да, паровая баня должна пойти больному на пользу.

Шонка завернул больного отца в бизонью шкуру, а мать тем временем поспешила к потельне, посмотреть, не остыли ли камни. Она еще раз положила их в огонь. Когда те раскалились, они с сыном принесли Белого Бизона в палатку, и женщина стала лить воду на камни, так что палатка вскоре наполнилась паром. Как только тело Белого Бизона покрылось потом, Шонка с матерью отнесли его к реке и окунули в холодную воду. Это был обычный способ лечения ревматизма и лихорадки. Больной съежился, и когда они вытащили его из воды, его тело обмякло, а руки безжизненно повисли. Сердце Шонки застыло от ужаса: он понял, что отец мертв.

Они отнесли его к вигваму, достали толстые рогатины и, вбив их в землю перед вигвамом, подвесили завернутое в шкуры тело вождя, привязав за голову и ноги к рогатинам. По обычаям индейцев, мертвый не должен был больше касаться земли.

Только после этого вдова Белого Бизона принялась оплакивать мужа и разразилась причитаниями, разбудившими всю деревню. Ей вторили протяжным воем собаки.

Харка с братом Харпстенной лежал в отцовском типи. Брат уже уснул, а Харка еще бодрствовал и услышал, как перешептываются мать и бабушка. Отец еще не вернулся: он был на совете в вигваме Солнечного Дождя.

Прошлой ночью на рассвете Харка уснул под открытым небом у водопада, а сейчас, в родном жилище, не мог сомкнуть глаз. Он думал о тайне пещеры, которую так и не узнал, о следах, об отправлении в путь завтра утром и час за часом слушал причитания, доносившиеся от соседнего вигвама. Белый Бизон умер.

Известие о его смерти испугало и Харку. Утром все они отправятся в новые земли, и в этих землях их ждет встреча с новыми врагами-соседями. А в их племени Сыновей Большой Медведицы стало на одного храброго и умного воина меньше. Монотонные жалобные вопли его вдовы звучали зловеще и напоминали волчий вой.

Харка вслушался в звук приближающихся шагов. Это был отец. Когда Маттотаупа вошел в вигвам и опустился на свое ложе, на Харку наконец снизошел глубокий покой. Он еще успел услышать ровное дыхание отца, потом крепко уснул. Последнее, что он увидел, погружаясь в сон, были завтрашний восход солнца и начало долгого пути в незнакомые прерии.

Но то, что его разбудило уже через несколько часов, не имело ничего общего с этими мирными картинами. Сильный ветер, дувший уже не первый день, вдруг перешел в ураган. Он пронесся по прерии, врезался в Черные холмы, зашипел в кронах деревьев и обрушился даже на вигвамы, стоявшие на укромной лесной поляне, раздувая их стены и сотрясая длинные еловые жерди. В горах стоял треск, грохот и визг – такие звуки издают, падая, сокрушаемые ветром деревья. Они сразу же подняли на ноги всю деревню. Харка быстро надел набедренную повязку и разбудил брата. Бабушка уже проснулась. Мать будила Уинону. Харка поискал глазами отца, но того уже не было в вигваме. Треск и грохот усиливались. Ураган, казалось, сбривал лес целыми склонами.

Харка осторожно, на четвереньках выполз наружу, опасаясь, что ветер собьет его с ног. В кронах деревьев стоял оглушительный шум, стволы гнулись, и сверху, из горного леса, то и дело доносился грохот падающих деревьев, от которого стыла в жилах кровь. Вигвамы тряслись. Их нельзя было даже разобрать, потому что стоило лишь снять с кольев полотнища и они мгновенно опрокинули бы и разрушили весь каркас.

Женщины, дети и старики собрались посредине поляны, где было безопаснее всего. К ним пугливо жались лошади и собаки. Мужчины и юноши оставались у вигвамов, чтобы удержать полотнища, если их сорвет ветром. Типи, как и оружие, было самым ценным из всего, что имела каждая семья. Лишившись жилища, нелегко было его восстановить. Для этого требовались шкуры бизонов, которых нужно сначала выследить и загнать, а на выделку кожи, надежно защищающей от холода и влаги, уходило очень много времени и сил.

Харка с Четаном следили за вигвамами Маттотаупы и Солнечного Дождя. Они глубже вбивали в землю расшатавшиеся колья и натягивали прикрепленные к ним ослабевшие веревки, сделанные из жил бизонов.

Ветер дул неравномерно. Он то ослабевал, то усиливал натиск. Страшнее всего была опасность смерча. И он, кажется, уже родился где-то в вышине. Харка увидел, как с горы полетело, кружась в мутно-молочном воздухе, целое дерево с корнями и сухими ветвями. Он мог проследить лишь часть его полета. Наверное, смерч уволок свою добычу далеко в прерию.

С горы с грохотом покатился огромный камень, по-видимому вырванный каким-нибудь поваленным деревом из размякшей от талой воды земли. Подпрыгивая и все сметая на своем пути, он быстро приближался к поляне, и людям не оставалось ничего другого, как ждать и с ужасом гадать, куда упадет смертоносная глыба.

Но вот он глухо врезался зазубренным краем в землю на самой границе поляны и застыл. Все облегченно вздохнули.

Буря наконец стала стихать, натиск ветра на вигвамы постепенно ослаб. Животные вновь оживились. Маттотаупа вскочил на высокий камень, откуда он всем был виден, и знаком показал, что пора принимать пищу и отправляться в путь.

Бабушка Унчида приготовила скудный завтрак. Дети и женщины получили немного тертых ягод и корней, хранившихся в кожаных мешках, Маттотаупа съел маленький кусок сушеного бизоньего мяса, оставшегося еще с осенней охоты. Эти крохи должны были утолить голод на целый день. До вечера пищи больше не будет.

Бабушка Харки, мать Маттотаупы, считалась теперь самой уважаемой женщиной в деревне, так как после смерти Белого Бизона до выбора нового вождя мирного времени ее сын стал единовластным предводителем племени.

Она вышла из вигвама и отвязала первое полотнище, которое стало биться на ветру, как знамя. Это был сигнал к началу общих сборов.

Сборы продлились недолго, потому что добра у индейцев было не много. Женщины забирались по шестам наверх вигвамов и отвязывали веревки, стягивавшие жерди каркаса. В этой работе участвовала и десятилетняя Уинона. Харка и его товарищи готовили лошадей. К тягловым лошадям прикрепляли волокуши: передние концы двух длинных жердей привязывались к упряжи лошади, задние же, на которые натягивались шкуры, волочились по земле. На шкуры укладывали домашнюю утварь и сажали детей, слишком больших, чтобы путешествовать на спине матери, и слишком маленьких, чтобы ехать верхом. Повозок у индейцев не было, поскольку они не умели делать колеса.

У Харки и Харпстенны уже были собственные лошади, и они вместе с другими мальчиками и воинами разъезжали вокруг выстраивающейся колонны. Женщины и девочки ехали на тягловых лошадях. Во главе колонны уже стоял шаман Хавандшита, восьмидесятилетний согбенный старец, худой и жилистый. Прежде чем колонна тронулась в путь, он прочел древнюю утреннюю молитву о ниспослании им пищи и мира.

Как только шаман сделал первый шаг, Маттотаупа выехал вперед на своем пегом коне, чтобы вести людей через изуродованный бурей лес в прерию.

Индейцам предстояло переправиться через реку, в которой мальчики играли накануне вечером. Хавандшита и Маттотаупа повели людей вдоль реки вниз по течению, до переката, где было легче перейти на другой берег. Харка знал, что брод находится в тысяче шагов, и поскольку здесь, вблизи бывшего стойбища, им вряд ли могла грозить какая-нибудь опасность, а значит, всадникам пока необязательно было строго соблюдать порядок следования, они с Четаном немного опередили колонну. Харка нашел место, где русло расширялось и вода тихо струилась по мелкому песчаному дну. Они остановились и в последний раз окинули взором родные, знакомые с раннего детства места, которые им теперь приходилось покидать, и, возможно, навсегда. Новые охотничьи угодья, цель их путешествия, находились южнее, в нескольких днях пути.

Харка засмотрелся на оставленные ураганом следы разрушения. Гибкие заросли ивняка остались невредимыми, но два молодых деревца, укоренившиеся в нанесенной водой земле, были вырваны с корнями, и образовавшиеся воронки заполнились водой. Харку привлек какой-то необычный блеск в этом месте, и он подъехал ближе, чтобы узнать, что за предмет ловил и отражал мутные солнечные лучи. На первый взгляд это был обыкновенный речной голыш, но от простых камней он отличался красивым красновато-желтым мерцанием, и Харка, соскользнув с неоседланной лошади, принялся разглядывать находку: по виду и в самом деле просто занятный камень, когда-то принесенный сюда водой, погребенный под слоем песка и земли и теперь вновь вывернутый на поверхность вместе с корнями дерева.

Харка взвесил его на ладони и сунул в висевший на поясе мешочек, чтобы увезти с собой на память. Он даже не подозревал о значении и ценности этой находки.

Колонна, напоминавшая длинную змею, приблизилась к перекату и вскоре, пройдя через лес, вышла на широкую равнину.

С северо-востока дул сильный ветер, развевая гривы лошадей и волосы мальчиков. Солнце, светившее с юго-востока, куда лежал их путь, слепило глаза. Все щурились и всматривались в даль, в безбрежную ширь прерии. В первый день они шли по знакомой местности: им часто приходилось бывать здесь в поисках бизонов, и сейчас можно было не опасаться неприятных неожиданностей, ведь они находились в охотничьих угодьях, на которые могущественные племена дакота имели неоспоримые права.

Погода к полудню прояснилась. Мутно-молочный воздух стал прозрачным, как хрусталь, а стихнувший северо-западный ветер лениво ласкал пожелтевшие мокрые травы. Харка был огорчен тем, что луговые собачки[4], эти маленькие хитрые бестии, завидев людей, мгновенно прятались в своих норах и он не успевал даже прицелиться. Дети в волокушах сердились на лошадей, то и дело хлеставших их по лицу длинными хвостами. Слышался мерный глухой перестук множества неподкованных копыт. Колонна оставляла позади себя широкий след, который будет отчетливо виден на траве еще несколько дней, а может, и недель. Время от времени Харка вспоминал оставшуюся далеко позади пещеру на склоне горы. Никто из его спутников не знал и даже не подозревал, что́ в этот миг происходило у пещеры и в лесу.

Сыновья Большой Медведицы шли весь день, до самого вечера. Поскольку выступление задержалось из-за урагана, они до захода солнца успели пройти не больше тридцати пяти километров.

Воины выбрали удобное место для привала. Справа возвышался небольшой холм, пологий склон которого спускался к ручью. Влага уже начала стекать с этих наклонных лугов, так что земля, на которой индейцы установили вигвамы, была не очень сырой. Ручей утолил жажду людей и животных. Ни деревьев, ни кустов вокруг не было, разжигать костры было нечем. Этой ночью в лагере тлели лишь угли негасимого огня в выдолбленной колоде, который берегли как зеницу ока. Днем его несли старики. Это был древний способ хранения огня, почитаемого почти как святыня.

Волокуши отцепили, поставили вигвамы. Вдова Белого Бизона с сыном тоже возвели свое жилище. Старейшины еще не решили, какой семье надлежало отныне заботиться об их защите и пропитании.

Все устали и после скудного ужина быстро заснули. Лошади щипали полугнилую зимнюю траву и искали первые свежие ростки зелени. Собаки мирно спали, сбившись в кучу и согревая друг друга.

Небо по-прежнему оставалось ясным, и, хотя ветер улегся, ночью было очень холодно. Прерия тянулась до самого горизонта, напоминая волнистую поверхность моря.

Шли часы.

Было уже далеко за полночь, когда Харка вздрогнул и проснулся. Его разбудил пронзительный крик. Это не был боевой клич, известный каждому ребенку, – слишком часто им всем приходилось просыпаться под этот звук, вскакивать и хвататься за оружие. Это был предостерегающий крик. У Харки, как и у отца, нож висел на груди. Вождь в эту ночь не снимал оружие. Лук и стрелы лежали рядом с его ложем, и он мгновенно схватил их, вскочив на ноги. Снаружи царил переполох. Собаки выли, злобно и испуганно. Харка, услышав топот копыт, выбежал из типи. Мустанг Маттотаупы, привязанный к колышку у входа, испуганно бился и рвался с привязи.

– Останься с конем! – крикнул вождь сыну и бросился в сторону холма по склону, полого поднимавшемуся на запад.

За ним устремились другие мужчины. Харка узнал Солнечного Дождя и нескольких юношей. Ему было досадно, что вместо того, чтобы бежать вместе с ними, он должен был торчать у вигвама и стеречь коня. Но ослушаться отца он не мог.

По поведению лошадей, собак и мужчин он понял, что к лагерю, скорее всего, подобрались голодные волки. Если бы это были маленькие трусливые койоты, собаки легко разделались бы с ними. Они боялись только огромных серо-белых волков. Харка пытался удержать отцовского жеребца за кожаные поводья, но мустанг, считавший себя вожаком табуна, был так взбудоражен, что мальчик, не доверяя ни колышку, ни поводьям, вскочил на коня, чтобы не упустить его, если он сорвется. Верховой езде маленькие индейцы обучались с четырех лет, и Харка уже многому научился у отца и у Четана. В свои одиннадцать лет он был способен удержаться на спине дикой, необъезженной лошади. Он знал характер отцовского мустанга и понимал, что с ним происходит: тот чувствовал себя как связанный по рукам и ногам воин при виде женщин и детей, которым грозит опасность. Недолго думая, Харка перерезал ножом ремень привязи и пустил его в галоп, направив в сторону табуна. Лошади встретили своего вожака приветственным ржанием.

Мужчины тем временем вступили в битву с волками. Не столько по пляске ночных теней, сколько по доносившимся с холма крикам Харка понял, что пять волков уже были убиты. Собаки, особенно большие и сильные, осмелели и бросились людям на подмогу. Осторожно сжимая коленями бока мустанга, Харка скакал вокруг табуна, не давая ему разбежаться.

Вдруг жеребец застыл на месте, развернулся и взбрыкнул. В тот же миг Харка увидел в траве два горящих волчьих глаза. Крепко обхватив ногами бока мустанга, он прицелился в хищника из лука. Но волк метнулся в сторону, решив, видимо, обойти лягающегося мустанга и врезаться в табун. На ночь лошадей стреножили, чтобы они не могли ускакать в прерию, поэтому они сейчас оказались беззащитны перед хищником. Табун охватила паника. Харка выпустил стрелу туда, где только что был волк, но в ту же секунду понял, что промахнулся: волк бросился на одну из кобылиц, и та сделала единственно возможное для своей защиты – повалилась на бок и начала кататься на спине. Мустанг, словно обезумев, брыкался, вставал на дыбы, храпел. Вой собак сливался с криками воинов. Был темно, потому что луна повисла где-то за холмом.

Харка спрыгнул с коня. Теперь он мог себе это позволить, зная, что вожак не покинет стреноженный табун. Проворно повесив лук через плечо, он выхватил нож. Волк, уже готовый вцепиться лошади в шею, ничего не замечал вокруг. Харка подскочил к нему и метким сильным ударом вонзил ему в шею нож по самую рукоятку. Вытащив клинок, он издал победный вопль. Но, опьяненный победой, он на секунду утратил бдительность и чуть не разделил участь своей жертвы: с ужасом увидел он перед собой целую свору хищников. Ему стало ясно: волчья стая разделилась; одна половина напала на лагерь с холма и хоть и понесла потери, но отвлекла на себя мужчин и собак, другая тем временем незаметно подкралась к лошадям и взяла табун в полукольцо. У лошадей ночью всегда выставляется охрана. Вечером Харка слышал имена тех, кому надлежало караулить табун, в том числе Четана и Шонки. Но сейчас их здесь не было. Они наверняка поддались соблазну принять бой с волками на холме вместе с воинами!

Харка издал предостерегающий крик. Три волка уже терзали одну из лошадей. Вероятность того, что они нападут на него, пахнущего «человеком» и потому опасного для них, была невелика; у них хватало другой, беззащитной добычи. Но вот один матерый волк, более рослый, чем остальные, вероятно вожак стаи, вдруг устремился на него. Харку спасло только то, что он в последний момент успел вскочить на отцовского мустанга, который все же не выдержал и в страхе поскакал прочь от табуна.

Метров через пятьдесят маленькому всаднику удалось повернуть жеребца, и тот, оправившись от испуга, с готовностью помчался назад – вероятно, чтобы увлечь за собой табун. Тем временем многие мужчины и подростки и даже женщины и девочки поспешили к табуну и принялись перерезать путы и вскакивать на лошадей, чтобы спасти их от хищников. Несколько волков, терзающих туши поверженных лошадей, были уже убиты всеми видами оружия, оказавшимися под рукой.

Харка больше не решался спешиваться. Мустанг явно старался увлечь за собой табун, и мальчик не мешал ему. За ними наконец последовало множество лошадей с седоками и без них. Так людям удалось предотвратить беспорядочное бегство животных. Описав широкий круг по пустынной ночной прерии, табун вернулся в лагерь.

Волки уже сами спасались бегством, поэтому лошади безбоязненно скакали назад.

Но какое ужасное зрелище представлял собой лагерь! В серой полумгле, предвещавшей близкий рассвет, индейцы сразу увидели масштабы постигшего их бедствия. Двенадцать лошадей были зарезаны волками и отчасти растерзаны. Еще девять получили такие тяжелые ранения, что их пришлось заколоть. Пятнадцать бесследно пропали. Наверное, умчались в прерию, порвав путы. Табун Сыновей Большой Медведицы насчитывал сто пятьдесят лошадей. Теперь они лишились каждой четвертой. Это была тяжелая потеря, особенно в пути.

Индейцы собрали лошадей вместе, на этот раз на другом конце лагеря: запах крови тревожил и волновал их. Женщины резали мясо погибших животных, а Хавандшита и Маттотаупа справедливо распределяли его между вигвамами по количеству едоков. Самые голодные сразу же съедали по маленькому куску сырого мяса.

Харка снова привязал отцовского мустанга перед вигвамом и обошел лагерь, разглядывая мертвых волков и следы ночного побоища. Отыскав убитого им волка, он отрезал ему уши как трофей. Его брат Харпстенна с восхищением смотрел на него. Харка знаком подозвал его и стал объяснять значение тех или иных следов и ход битвы, чтобы тот тоже постигал премудрости охотничьей жизни. Матерого волка, которого он увидел перед собой в самый опасный момент, нигде не было. Харка вместе с братом еще раз обошел лагерь, внимательно изучая следы вожака стаи. У того были более сильные лапы, и прыжки его были длиннее, чем у других хищников. Ему удалось уйти.

– Этот волк – вожак стаи, – объяснял Харка брату. – По его следам видно, как он подвел стаю к лагерю и как разделил ее, чтобы перехитрить нас. Много волков убито, но другие наелись досыта, хотя вокруг нет бизонов.

Мальчики вернулись в отцовский вигвам. Там они увидели Четана и Шонку, пристыженно стоявших перед Маттотаупой. Харка хотел сразу же вывести брата из вигвама, чтобы тот не слышал упреков в адрес его старшего друга Четана. Но не успел: Харпстенна уже бросился к матери вглубь палатки. Поэтому и он остался стоять у входа, слушая сердитую речь отца.

– Вы вели себя как маленькие девочки, не умеющие владеть собой! – сказал вождь, и для индейских юношей это был самый обидный упрек, какой только можно было придумать. – Вы бросили лошадей ради волчьих ушей. Сами знаете, к чему это привело. Воины племени Сыновей Большой Медведицы считают, что вы не достойны носить эти трофеи.

Харке было очень стыдно за своего друга. Какой позор! Чтобы смыть его, Четану придется совершить не один отважный поступок. Все это, конечно, относилось и к Шонке, но о нем Харка не думал. Он отвернулся, сделав вид, будто ничего не видит и не слышит. Ему не хотелось подвергать Четана дополнительному унижению – выслушивать упреки в присутствии одиннадцатилетнего мальчишки.

Бледные, с закушенными губами, покинули юноши вигвам вождя, который сказал им то, что теперь им самим предстояло говорить себе день и ночь, пока они не искупят свою вину.

Маттотаупа отдал приказ отправляться в путь. Тридцать вигвамов были быстро разобраны. Кому-то из детей пришлось продолжить путешествие на спине у матери или довольствоваться местом на волокуше, поскольку лошадей теперь не хватало. Несколько женщин шли пешком, как Хавандшита.

Харка, Убивший Волка, снова ехал на своем пегом мустанге в одном строю с воинами.