Читать книгу Проклятие Шалиона - Лоис Буджолд, Лоис Макмастер Буджолд - Страница 7

Шестнадцатилетие принцессы Изелль пришлось на самую середину весны. В этот день исполнилось ровно шесть недель пребыванию Кэсерила в Валенде. Из Кардегосса, столицы Шалиона, брат принцессы король Орико прислал сестре в качестве подарка серую, в яблоках, кобылу. То ли Орико все удачно рассчитал, то ли ему просто повезло, но, когда Изелль увидела лоснящуюся шерсть статной кобылы, ее охватил такой восторг, что очень долгое время она ничего вокруг себя не видела. Да, это был поистине королевский подарок, признал про себя Кэсерил. И ему не пришлось бороться со своим корявым почерком, потому что убедить Изелль самостоятельно написать брату благодарственное письмо не составило никакого труда.

В эти же дни Кэсерил стал объектом пусть и осторожных, но все-таки ввергавших его в смущение расспросов со стороны Изелль и Бетриc, которые вдруг озаботились состоянием его здоровья. Они принялись усиленно опекать Кэсерила: чтобы улучшить его аппетит, за столом предлагали ему фрукты и различные деликатесы, советовали пораньше ложиться спать, пить целебные вина (правда понемногу), а также побольше гулять в саду. Истинная причина этой заботы стала ясной лишь тогда, когда ди Феррей, смеясь, рассказал провинкаре, что Изелль и ее служанка отказались от своих безумных скачек на лошадях по причине слишком хрупкого здоровья секретаря принцессы, который их обычно сопровождал. Кэсерил готов был возмутиться, но потом передумал и даже подтвердил диагноз коменданта тем, что некоторое время весьма убедительно прихрамывал. В конце концов, когда столь милые дамы оказывают тебе знаки внимания, можно и потерпеть, и притвориться…

Впрочем, он сам был невольным виновником этого маленького недоразумения. С каждым днем погода становилась все лучше, здоровье его тоже, воспоминания о перенесенных тяготах стирались, и он расслабился. Скоро начнется лето, жизнь успокоится окончательно – чего еще желать? И вот однажды, наблюдая, как девушки носятся на своих конях по берегу реки, перепрыгивая через бревна и поднимая снопы сверкающих брызг на мелководье, он совсем забыл о безопасности. Это его лошадь прянула в сторону, когда на нее из чащи выскочил олень, и сбросила Кэсерила на груду камней, причем ударился он спиной так, что дыхание прервалось, а из глаз посыпались искры. Некоторое время он лежал, хватая ртом воздух и ничего не видя от выступивших на глаза слез, пока над ним, на фоне голубого неба и свежей листвы, не склонились два озабоченных женских личика.

Вдвоем, использовав вместо скамеечки ствол упавшего дерева, они взгромоздили Кэсерила на его лошадь и отправились в замок, причем, чувствуя вину за произошедшее, ехали так тихо и чинно, что гувернантка Изелль пришла бы в восторг. К моменту, когда их компания достигла ворот замка, голова у Кэсерила перестала кружиться, хотя продолжала терзать боль в спине: при падении он прорвал сросшиеся было мышечные ткани, и теперь там взбухла гематома величиной с яйцо. Теперь она почернеет и если рассосется, то не скоро. Главное теперь было спешиться. Подоспел со скамейкой грум, и Кэсерил, озабоченный только своей спиной, сполз с коня и несколько мгновений стоял, кривясь от боли и приклонив голову к седельной луке.

– Кэс! – вдруг услышал он знакомый голос. Откуда? Кто это?

Подняв голову, он огляделся и увидел: к нему мчится, с распростертыми объятьями, высокий, атлетического сложения человек с черными волосами, в элегантной тунике из красной парчи и высоких сапогах для верховой езды.

– О Боги! – прошептал Кэсерил. – Да это Палли!

– Кэс! Кэс! Целую твои руки! Целую ноги!

Здоровяк схватил его в объятья и воплотил в реальные действия первую часть приветствия, заменив вторую крепкими объятьями.

– Кэс, друг мой! Я думал, ты погиб!

– Да нет! Нет, Палли!

Почти забыв о боли, Кэсерил крепко пожимал руки Палли, а когда увидел Изелль и Бетриc, которые спешились и, передав своих лошадей грумам, теперь с любопытством глядели на объятья двух мужчин, произнес:

– Принцесса Изелль, леди Бетриc! Позвольте представить вам сэра ди Паллиара, бывшего моим ближайшим соратником в Готоргете!

И, вновь обратившись к Палли, спросил:

– Но, ради всех пятерых Богов, скажи, что ты здесь делаешь?

– Я могу тебя спросить о том же, и с большими основаниями! – ответил Палли и отвесил поклон в сторону дам, которые рассматривали его со все большим одобрением. Пролетевшие два с небольшим года возвратили Палли его внешнюю привлекательность, хотя тогда, ближе к концу осады Готоргета, все они в крепости выглядели как ощипанные вороны.

– Принцеса! Леди! – провозгласил Палли, обратившись к дамам. – Позвольте представиться! Марч ди Паллиар!

И, вновь повернувшись к Кэсерилу, уточнил со вздохом:

– Теперь, увы, так.

– О! – сочувственно покачал головой Кэсерил. – Прими мои соболезнования. И давно?

Палли понимающе кивнул в ответ.

– Почти два года. У старика случился апоплексический удар, когда мы были еще в Готоргете, но он продержался, пока я не вернулся домой, слава Отцу Зиме! Он меня узнал, я ему рассказал о компании. И ты знаешь, перед смертью он тебя благословил, хотя мы оба думали, что тебя уже нет в живых. Но скажи, куда ты подевался, Кэс?

– Меня… не выкупили.

– Не выкупили? Как так? Как тебя могли не выкупить?

– Какая-то ошибка. Моего имени не было в списке.

– Но ди Джиронал и рокнарийцы заявили, что ты умер от внезапной лихорадки.

Кэсерил натянуто улыбнулся:

– Нет. Меня продали на галеры.

Палли протестующе замотал головой.

– Какая еще ошибка? – воскликнул он. – Что за бессмыслица?..

Кэсерил пристально посмотрел в глаза Палли, прижал руку к его груди, и тот умолк, хотя во взгляде его читалось возмущение и протест. Палли был всегда чуток к разного рода намекам, если намекать убедительно и красноречиво. Выражение его лица говорило: ладно, потом расскажешь в деталях!

Теперь же он повернулся к улыбающемуся ди Феррею, который с интересом наблюдал за встречей давних друзей.

– Мой господин ди Паллиар приглашен провинкарой в сад, где они будут беседовать за бокалом нашего лучшего вина, – объяснил комендант. – Присоединяйтесь к нам, Кэсерил!

– Благодарю вас!

Палли взял Кэсерила под руку, и они проследовали за комендантом из замкового дворика, в ту часть сада, где садовник провинкары устроил цветник. Там в это время года провинкара любила бывать более всего. Палли шел бодрым широким шагом, Кэсерил же, по-прежнему превозмогавший боль, тащился, почти повиснув на его руке. Когда он споткнулся и едва не упал, Палли замедлил шаг и изучающе посмотрел на него. Разговаривать было не время: провинкара ждала их с терпеливой улыбкой в решетчатой беседке, увитой пока еще не распустившимися розами, и, когда они приблизились, указала им на принесенные слугами кресла. Кэсерил, скривившись от боли и издав легкий стон, не без труда устроился на подушке.

– О, демоны Бастарда! – тихо проговорил Палли. – Это рокнарийцы так тебя?

– Только наполовину. Их дело завершила леди Изелль.

Он наконец нашел приемлемое положение, облегченно вздохнул и закончил:

– И моя глупая лошадь.

Провинкара нахмурилась, увидев девушек, которые, неприглашенные, стояли в сторонке.

– Изелль! Ты опять гоняла лошадь галопом? – спросила она строго.

Кэсерил отрицательно покачал головой.

– Это исключительно вина моей благородной клячи, моя госпожа! Ее атаковал, как она решила, олень, питающийся лошадьми. Лошадь бросилась в сторону, а я – не успел. Благодарю вас!

Он взял протянутый слугой бокал, полный вина, и тут же пригубил, чтобы не расплескать. Неприятное дрожание в животе понемногу исчезло.

Изелль бросила на Кэсерила благодарный взгляд, не ускользнувший от провинкары. Строго посмотрев на внучку, она приказала:

– Изелль! Бетрис! Смените костюмы для верховой езды на что-нибудь более подходящее для ужина. Мы деревенские жители, но мы не дикари!

И девушки покинули сад, бросив через плечо по паре взглядов на очаровательного гостя.

– Но как ты здесь оказался, Палли? – спросил Кэсерил, когда красавицы удалились. Палли, оказалось, тоже нужно было прийти в себя – девушки произвели на него неизгладимое впечатление. Закрой рот, приятель! подумал про себя, ухмыляясь, Кэсерил.

– О! Я еду в Кардегосс, немного пошаркать ножкой при дворе. Мой старик постоянно гонял в столицу. Со старым провинкаром они были приятели, и вот, оказавшись возле Валенды, я послал сюда гонца, и моя госпожа…

Он отвесил поклон в сторону провинкары.

– …была достаточно добра, чтобы пригласить меня посетить ее замок.

– Я приказала бы доставить вас сюда в кандалах, если бы вы меня не навестили, – улыбнулась провинкара. – Я много лет не видела ни вас, ни вашего отца. Мне очень жаль, что он покинул нас.

Палли кивнул и вновь обратился к Кэсерилу:

– Мы собираемся остановиться на ночь и дать нашим лошадям отдохнуть, а утром, не торопясь, двинемся дальше. Погода слишком хороша, чтобы спешить. На дорогах теперь множество паломников – идут в храмы, на поклонение. А еще, как нам сообщили, много бандитов, которые грабят паломников, особенно – среди холмов. Но мы ни одного так и не нашли!

– А ты хорошо искал? – с удивлением в голосе спросил Кэсерил. Чтобы на дорогах не было бандитов – о таком он только мечтал!

– Но ведь я теперь в Паллиаре лорд-офицер ордена Дочери. Примерил, что называется, отцовские сапоги. И у меня теперь новые обязанности.

– Так ты путешествуешь с братьями-воинами?

– Скорее, с обозом. Там у меня бухгалтерские книги – веду сбор ренты, ищу пропавшее имущество, планирую доставку всякого барахла. В общем, получаю все удовольствия, которые только может получить командир. Спасибо, что ты меня всему этому научил. Но, как водится, – одна доля славы на девять долей навоза.

Кэсерил ухмыльнулся.

– Это еще приличное соотношение. Тебе повезло!

Палли усмехнулся в ответ и принял от слуги сыр и пирожные.

– Своих солдат я поселил в городе. Но ты, Кэс! Когда я сказал здешним людям, что был в Готоргете, первым делом они спросили, знаком ли я с тобой! А когда миледи сообщила, что ты здесь, что ты пришел… пешком пришел из Ибры, я едва сознание не потерял. Пришел пешком и выглядел как мышь, которую не доел кот.

Провинкара, как ни в чем не бывало, пожала плечами в ответ на укоризненный взгляд Кэсерила.

– Пришлось рассказывать им истории наших военных приключений, – продолжал Палли. – Битых полчаса рассказывал. Кстати, как твоя рука?

Кэсерил попытался расправить ладонь, лежащую на коленке.

– Более-менее, – сказал он и, поспешив сменить тему, спросил:

– Зачем едешь ко двору?

– Все никак не мог после смерти отца дать формальную присягу королю Орико. Мне же во время инвеституры придется представлять орден Дочери.

– Инвеституры? – переспросил Кэсерил. – И кого же приводят к должности?

– А что, – вмешался комендант, – Орико наконец решился назначить генерала ордена Дочери? С тех пор как старый генерал умер, не было ни одной знатной семьи в Шалионе, которая бы не терзала короля по поводу этой вакансии.

– Кто бы подумал иначе? – сказала провинкара. – Должность прибыльная, да и власти изрядно. Хотя и не так много, как у генерала ордена Сына.

– Верно, – кивнул Палли. – Объявлено еще не было, но все уже знают, что место достанется Дондо ди Джироналу, младшему брату канцлера.

Кэсерил замер и, чтобы скрыть охватившую его тревогу, отхлебнул из бокала.

Через несколько мгновений провинкара сказала:

– Странный выбор. Предполагается, что генерал святого воинского ордена, как человек, должен быть более суров и сдержан.

– Так-так, – протянул ди Феррей. – Канцлер Марту ди Джиронал руководит орденом Сына. Этот будет командовать орденом Дочери. Два генерала в одном семействе. Опасная концентрация власти!

– Марту должен еще стать провинкаром ди Джироналом. Как только старый Ильдар покончит со своими делами на этом свете.

– Вот как? – спросил Палли неожиданно обеспокоенным тоном.

– Именно, – провинкара кивком подтвердила свои слова. – Семейство Ильдар по этому поводу выражает открытое недовольство. Мне кажется, они надеялись, что провинкаром станет кто-то из их племянников.

Палли пожал плечами.

– Да, братья Джиронал, благодаря покровительству Орико, летают весьма высоко. Если бы я был умным человеком, то ухватился бы за края их туник и летал бы вместе с ними.

Кэсерил, чтобы скрыть свои чувства, утопил нос в бокале и поспешил сменить тему.

– А какие у тебя еще новости? – спросил он.

– За эти две последние недели? Наследник короля Ибры опять поднял флаг войны и пошел на эту старую лису, своего отца. Все думали, что зимнее соглашение обеспечит им мир, но что-то пошло не так. Наверняка король нарушил осенью какой-то пункт.

– Если он наследник, – произнесла провинкара, – то у короля, естественно, другого сына нет, верно?

– В прошлый раз Орико поддержал именно наследника.

– За счет Шалиона, – пробормотал Кэсерил.

– Мне кажется, Орико играет в долгую, – заметил Палли. – В любом случае, молодость победит.

– Если победит отец, радости для него в этой победе не будет, – задумчиво произнес ди Феррей. – Угробят тысячи жизней, а потом примирятся над трупами.

– Грустно все это, – сказала провинкара, поджав губы. – Ничего хорошего из этого не выйдет.

Она вздохнула и, взглянув на Палли, произнесла:

– Ну, а как насчет хороших новостей? У королевы кто-нибудь родится?

Палли печально покачал головой:

– Увы, моя госпожа!

– Ну что ж, тогда пойдемте ужинать и больше ни слова о политике. От этих разговоров моя старая голова начинает болеть.

Несмотря на выпитое вино, мышцы у Кэсерила затекли, и когда он встал, то едва не упал головой вперед. Палли, подхватив его под локоть, удержал и при этом нахмурился. Кэсерил благодарно кивнул и отправился умыться и переодеться. А заодно и осмотреть свои синяки и ссадины.

Ужин удался на славу – обильный и веселый. За столом собрались почти все домочадцы. Ди Паллиар, привыкший за любым обильным столом быть душой компании, не умолкал, рассказывая разнообразные истории, и внимание всех – от лорда Тейдеса и принцессы Изелль до последнего пажа – было приковано именно к нему. Несмотря на обильные возлияния, голова его работала исправно, и он делился только веселыми рассказами, где сам фигурировал в роли не героя а, наоборот, предмета насмешек. Когда он рассказал, как однажды участвовал вместе с Кэсерилом в ночной вылазке против рокнарийских саперов и они так напугали рокнарийцев, что те целый месяц не высовывались, все за столом, широко раскрыв глаза, с удивлением посмотрели на наставника-секретаря принцессы. И действительно, было непросто разглядеть в этом скромном человеке, который старался никогда не повышать голоса, головореза, который весь в земле и саже, с кортиком в руке и горящими от ярости глазами продирается сквозь пылающий лес к позициям врага. Кэсерилу же было неуютно под этими взорами. Как бы он хотел стать… невидимым! Пару раз Палли попытался передать ему роль рассказчика, чтобы он сам развлек собравшихся рассказами о своих воинских подвигах, и оба раза Кэсерил передал эту роль ди Феррею. После неудавшейся второй попытки Палли оставил эту затею.

Ужин затянулся, но наконец настал момент, которого Кэсерил одновременно и боялся, и желал: все разошлись на ночь, и Палли постучал в комнату Кэсерила. Кэсерил впустил его, пододвинул сундук к стене, взгромоздил на него подушку, а сам сел на кровать. Оба – и он, и кровать, – скрипнули. Палли сел напротив, на сундук, и с присущей ему прямотой начал:

– Ты думаешь, ошибка, Кэсерил?

Тот вздохнул.

– У меня было одиннадцать месяцев, чтобы об этом подумать, Палли. Я думал об этом так долго, что от думанья мозоли натер на мозгах. Думал так, что едва не помер от напряжения. И тогда сказал себе: хватит. И больше не думаю.

На этот раз Палли не уступил намеку.

– Может быть, рокнарийцы просто захотели тебе отомстить, а потому спрятали от нас и сказали, что ты умер?

– Такой возможности не исключаю.

Хотя я собственными глазами видел список.

– А может быть, кто-то намеренно не вставил тебя в список? – не унимался Палли.

Список был написан рукой Марту ди Джиронала.

– Это был мой окончательный вывод.

Палли шумно вздохнул.

– Гнусное предательство! – воскликнул он. – И это после всего, что мы там вынесли! Кэс! Когда я приеду ко двору, то обо всем расскажу Марту ди Джироналу. Он самый влиятельный лорд Шалиона, С его помощью мы раскрутим твое дело…

– Нет! – воскликнул Кэсерил, выпрямившись. – Не делай этого, Палли. Даже не говори ди Джироналу о том, что я жив. Не упоминай моего имени. Если мир будет думать, что я мертв, мне будет лучше. Если бы я понял это раньше, то остался бы в Ибре. Давай не будем об этом…

Палли недоумевающе посмотрел на Кэсерила.

– Но ведь Валенда не на краю света, – сказал он. – В конце концов люди узнают, что ты жив.

– Здесь тихое, мирное место, и я никого здесь не беспокою.

Другие люди в окружении Кэсерила были не менее храбрыми и не менее сильными, чем Палли, но Палли стал любимым лейтенантом Кэсерила в Готоргете именно благодаря своему уму и сообразительности. Нужно было лишь намекнуть, и мозги у того начинали работать… Он прищурился, и глаза его сверкнули в свете свечи.

– Так это ди Джиронал? Сам, собственной рукой? – проговорил он. – О Боги! Но что же такого ты ему сделал?

Кэсерил поморщился.

– Я не думаю, что это у него что-то личное. Думаю, он просто оказал кому-то… маленькую любезность. Маленькую…

– Правду должны знать, по меньшей мере, двое. Кто они, Кэсерил?

Кэсерил может ему ничего и не говорить, но Палли все равно станет разузнавать, что, как и почему. Правда, смысла в этом никакого не будет, но его не остановить. Во всем-то он стремится дойти до самой сути! Никаких полутонов! Так уж устроен его мозг – если есть головоломка, Палли примется ее решать. Уже решает.

– Кто же мог питать к тебе такую ненависть? – продолжал задумчиво Палли. – Ты самый сговорчивый человек из всех, что я знаю. К дуэлям относишься крайне отрицательно, задир высмеиваешь так, что они выглядят дураками и больше не бузят. Никто лучше тебя не составляет договоры и соглашения. Ты умеешь избегать любых трений. Ты даже в азартные игры не играешь и не бьешься об заклад, да будут мне свидетелями все демоны Бастарда! А здесь – такая степень ненависти! Не понимаю, что ее могло вызвать!

Кэсерил потер лоб, который уже начинал побаливать, и не от сегодняшнего вина, и сказал:

– Думаю, страх.

Палли застыл в изумлении.

– И если все узнают, что ты знаешь то, что знаю я, тебя тоже будут опасаться. А мне не хочется подвергать опасности и тебя. Поэтому давай не будем об этом!

– Если страх, который питают твои враги, столь силен, то они станут меня подозревать уже потому, что мы с тобой увиделись и говорим. Их страх плюс мое неведение относительно его причин – о Боги! Кэс! Не отправляй меня в бой безоружным.

– Я никого и никогда больше не стану отправлять в бой! – заявил Кэсерил, и ярость, сквозившая в его голосе, едва не заставила Палли отпрянуть. Глаза его расширились. Но Кэсерил уже принял решение. Палли хочет узнать? Что ж, пусть узнает. Как только его любопытство будет удовлетворено и Кэсерил ему все расскажет, у того уже не будет охоты продолжать следствие.

– Если я расскажу тебе все, что знаю, до последней детали – ты дашь мне слово, что никогда и ни с кем не станешь об этом говорить? Даже упоминать не станешь – ни того, что я расскажу, ни самого моего имени? Никаких намеков, никаких полуправд?

– То есть всего того, что ты вываливаешь сейчас на меня? – сказал сухо Палли.

Кэсерил хмыкнул – наполовину от боли, наполовину от удовольствия:

– Именно!

Палли откинулся спиной на стену и отер губы.

– Да, тебе бы купцом быть, – усмехнулся он дружески. – Продаешь мне свинью в мешке, а я ее даже не вижу.

– Зато услышишь: хрю!

– Ладно! Хрю так хрю! Черт с тобой! Тебе нельзя не верить. Ты никогда не заводил нас в засаду, никогда не совершал необдуманных действий, зная, что от тебя зависит наша жизнь. Я всегда полагался на твой ум и выдержку – так же, как ты можешь положиться на мое молчание. Даю слово!

Отлично сказано. Кэсерил не мог не оценить то, что сказал Палли. Он вздохнул:

– Хорошо.

Несколько мгновений он сидел молча, не зная, с чего начать и приводя в порядок мысли. Собственно, это было излишне: он же много раз прокручивал эту историю в своем сознании, и она была отполирована, что называется, до блеска, но никогда еще ни одного слова из нее не срывалось с его уст.

– История недолгая, – сказал он наконец. – Впервые я встретил Дондо ди Джиронала четыре… нет, пять лет назад. Я участвовал в Гвариде в той маленькой приграничной войне, что мы вели против рокнарийского принца Олуса. Ну, помнишь, тот ублюдок, который закапывал своих врагов по пояс в экскрементах, а потом жег их огнем. Его еще потом убили его собственные телохранители.

– Да, помню! Как мне говорили, закопали самого головой вниз в экскременты.

– Есть несколько версий. Но в то время, о котором я рассказываю, он был еще на коне. Лорд ди Гварида зажал армию Олуса в горах на самом краю его королевства. Нас с Дондо послали к нему в качестве переговорщиков, чтобы мы вручили ультиматум, а также оговорили условия капитуляции и суммы выкупа за пленных. Но все пошло не так, как мы планировали, и во время переговоров Олус решил, что ему достаточно вернуть в Шалион только одного посланника, чтобы тот сообщил совету лордов о том, что он не принимает никаких ультиматумов. Нас с Дондо привели в его палатку, где он сидел в окружении четырех звероподобных охранников с мечами и сказал: тот из нас, кто отрубит голову другому, вернется домой живым. Если мы откажемся оба, то обезглавят обоих, а головы вернут с помощью катапульты.

Палли слушал, раскрыв рот.

– Мне дали право выбрать свою судьбу первым. Я отказался взять в руки меч. Олус прошептал мне: Ты не сможешь выиграть в эту игру, лорд Кэсерил. На что я ответил: Да, я знаю. Но ты в нее все равно проиграешь, принц! Несколько мгновений он молчал, после чего рассмеялся и повернулся к Дондо, который в этот момент был уже зеленый, как труп…

Палли дернулся, но не стал прерывать Кэсерила, а только дал знак продолжать.

– Один из охранников сбил меня с ног и поставил на колени, прижав голову к скамье так, что мышцы шеи напряглись, а Дондо взял меч и нанес удар.

– Охраннику по руке? – с надеждой в голосе спросил Палли.

Кэсерил мгновение колебался, после чего сказал:

– Нет.

Помолчал и продолжил:

– В последний момент Олус подставил под удар Дондо свой меч, и удар пошел вбок.

Кэсерил в воспоминаниях своих часто слышал этот звук – скрежещущий удар металла о металл.

– Закончилось тем, что на шее у меня остался синяк, который держался целый месяц. Стражники же между тем отобрали меч у Дондо, нас обоих посадили на лошадей и отправили в лагерь лорда ди Гвариды. Руки мои были привязаны к луке седла, и перед нашим отъездом Олус подошел ко мне и прошептал: А вот теперь мы посмотрим, кто из нас проиграет.

– Домой мы ехали молча, – продолжил Кэсерил. – пока вдали не показался лагерь. Только тогда Дондо повернулся ко мне и сказал, что убьет меня, если я хоть кому-нибудь расскажу о том, что с нами произошло. Я же ответил: Не волнуйтесь, лорд Дондо! За столом я рассказываю лишь забавные истории. Наверное, мне следовало поклясться, что я буду хранить молчание. Хотя не исключено, что и это вряд ли бы помогло…

– Но он обязан тебе жизнью!

Кэсерил покачал головой и отвернулся.

– Я видел его душу голой, без всяких прикрас. Сомневаюсь, что он мне это простит. Я сдержал свое обещание, он молчал, и я думал, что этим все кончится. Но потом в нашей жизни случился Готоргет, а потом… Потом – то, что было потом. И теперь я под двойным ударом. Если до Дондо каким-то образом дойдет, что я знаю, как оказался на галерах, моя жизнь не будет стоить и ломаного гроша. Но если я ничего никому не скажу, не стану предпринимать ничего, что напомнило бы ему… Может, он уже все и забыл? Наверняка у него нынче есть и другие враги, посерьезнее. Я же хочу, чтобы меня оставили в покое, в этом тихом, мирном уголке.

Он повернулся лицом к Палли и сказал – медленно и с нажимом на каждое слово:

– Не упоминай мое имя при Джироналах. Никогда. Ты не слышал моей истории. Ты даже толком и не знаешь меня. Пусть будет так, Палли, если ты мне друг.

Палли сидел, сжав кулаки. Да, он исполнит свое обещание, подумал Кэсерил. Но так просто усидеть Палли не мог. Он ерзал и изрыгал сдавленные проклятья:

– Как скажешь, но черт побери! Чтобы их всех… Это же черт знает что!..

Немного успокоившись, он принялся рассматривать Кэсерила и рассматривал долго и внимательно.

– Именно поэтому ты носишь эту кошмарную бороду? Ты сильно изменился.

– Ты думаешь? Может быть.

Палли вздохнул и спросил:

– А как… Как там все было, на галерах?

Кэсерил пожал плечами.

– Я был удачлив в своих неудачах. Мне удалось выжить. Не все этим могут похвастаться.

– О галерах рассказывают ужасные истории. Как там издеваются над рабами, как… как унижают…

Кэсерил погладил свою бороду, раскритикованную Палли. Наверное, он прав, но с бородой спокойнее.

– Эти истории не то чтобы лживы! Скорее там все преувеличено. Исключительные случаи там выдаются за правило. Нет! Хороший капитан относится к своим гребцам как умный фермер к своим животным – даже с какой-то добротой. Еда, вода, упражнения… О чистоте заботится, чтобы никто не заболел и вообще был в рабочем состоянии. Если человека бить смертным боем, вряд ли он сумеет нормально орудовать веслом. Хотя в порту, на суше – бьют. Для дисциплины, так сказать. А в море за дисциплину отвечает море.

– Не понял!

Кэсерил вскинул брови.

– Зачем рвать человеку кожу или разбивать голову, если можно разбить ему сердце, просто выкинув за борт, где он примется болтать руками и ногами, привлекая акул? Рокнарийцам нужно лишь немного подождать, и раб начинает орать и проситься назад, на борт. Рабство для большинства милее смерти.

– Ты всегда был отличным пловцом, – сказал Палли, и в голосе его зазвучала надежда. – И это наверняка тебе помогало.

– Боюсь, как раз наоборот. К тем, кто сразу шел на дно, судьба была более милосердна. Подумай об этом, Палли. Я об этом много думал.

Кэсерил пристально глядел в темноту и видел страшную картинку: вода смыкается над его головой… Или еще страшнее – не смыкается… Однажды надсмотрщик играл в эту игру с одним непокорным ибранцем, как вдруг задул штормовой ветер, и капитан галеры, не желая подвергать судно опасности, спешно направил его в порт, и надсмотрщик не успел вытащить из воды плавающего за кормой раба. Крики раба долго еще раздавались из-за кормы галеры, пока не стали совсем тихими и наконец не смолкли окончательно. Капитан оштрафовал надсмотрщика на сумму, равную стоимости одного раба, и тот несколько недель ходил с кислой физиономией.

Палли, слушая рассказ Кэсерила, сокрушенно качал головой.

Было отчего!

– Правда, моя гордость, а еще больше мой язык стали причиной того, что однажды меня хорошенько избили. Но тогда я все еще воображал себя лордом Шалиона. Позже я избавился от этих иллюзий.

– Но ведь тебя не… Ты не стал ведь жертвой… То есть этих дел… Нет?

В свете свечи невозможно было понять, покраснел Палли или нет, но до Кэсерила наконец дошло, что Палли отчаянно пытается найти слова, чтобы спросить, не подвергался ли Кэсерил сексуальному насилию. Кэсерил сочувственно усмехнулся.

– Ты путаешь рокнарийцев с дартаканцами. Мне кажется, в таких историях кое-кто пытается выдать желаемое за действительное. Рокнарийские еретики, поклоняющиеся четырем Богам, считают преступлением те нетрадиционные формы любви, которым у нас покровительствует Бастард. Рокнарийские же богословы считают Бастарда демоном – как и его отца, но не Богом, хотя его святая мать – Богиня. Поэтому мы для них – почитатели дьявола, что есть прямое оскорбление Госпожи Весны, да и самого бедняги Бастарда. Разве он просил, чтобы его произвели на свет? Поэтому-то рокнарийцы пытают и вешают тех, кого заподозрят в содомии, а лучшие из тамошних кораблевладельцев и на дух таких не подпускают к своим кораблям.

– Понятно! – облегченно вздохнул Палли, после чего (Палли в своем репертуаре!) спросил:

– А худшие?

– У таких бывало все. Меня, слава Богам, эта судьба миновала – думаю, я был слишком костляв. Но несколько юношей… Мы, рабы, понимали, что они принесены в жертву на наше благо, а потому старались быть к ним подобрее, когда они возвращались к веслам. Некоторые из них плакали. Некоторые же научились свой позор обращать во благо – получали дополнительную еду, всякие поблажки… И мы не особо сетовали, потому что знали, чем они за все заплатили. И это была опасная игра: рокнарийцы, которые втайне предавались с ними плотским утехам, в любой момент могли их убить, если возникала опасность разоблачения в грехе.

– У меня волосы встают дыбом. Я-то думал, что знаю, как устроен этот мир, а оказывается… Но, слава Богам, тебя миновало самое плохое!

– А я уж и не знаю, что считать самым плохим, – задумчиво сказал Кэсерил. – Однажды со мной сыграли такую дьявольскую шутку, по сравнению с которой то, что испытали те несчастные юноши, можно было воспринять как дружеский жест. Самое интересное, что ни один рокнариец не рисковал за это жизнью.

Кэсерил никому еще не рассказывал об этом случае – ни братьям в монастырском приюте, ни домочадцам провинкары, ни самой хозяйке замка. Просто не с кем было поговорить – до этой самой минуты.

– Мой корсар совершил ошибку, напав на купца из Браджара. Когда он заметил галеры охраны, было поздно. Началась погоня, и я, перенапрягшись на жаре, потерял сознание. Чтобы получить от меня хоть какую-то пользу, наш надсмотрщик освободил меня от цепей, раздел догола и велел, предварительно привязав мои руки к лодыжкам, выставить к кормовым леерам, задом к нашим преследователям. Чтобы, так сказать, поиздеваться над ними. Не знаю, что меня спасло. То ли лучники у Браджара никуда не годились, то ли вступились за меня все пять Богов, но ни одна стрела, пущенная браждарцами, в меня не попала. А стреляли плотно – думали, наверное, что я рокнариец. А может, хотели прервать мои страдания. В общем, повезло. А то мог бы закончить свой жизненный путь с дюжиной стрел в голой заднице!

Чтобы глаза Палли окончательно не вылезли из орбит, Кэсерил опустил некоторые, наиболее гротесковые детали.

– Ты помнишь, – продолжил Кэсерил, – в Готоргете мы жили в постоянном страхе долгие месяцы. И в конце концов привыкли к нему, как привыкаешь к ноющей боли в кишках. Она есть, но ты уже переболел ею и не обращаешь на нее внимание.

Палли кивнул, а Кэсерил, едва заметно улыбнувшись, проговорил:

– Но тогда я понял… Это очень странно… Я не уверен, что смогу это выразить.

Он, правда, до этой минуты и не пытался воплотить в слова то, что хотел сейчас открыть Палли.

– Я понял, что есть жизнь и по ту сторону страха. То есть там, где ни тело, ни ум уже не способны его терпеть. Весь мир, время, пространство… полностью себя видоизменяют, обретают совершенно иной порядок. Сердцебиение мое замедлилось. Я перестал потеть, в норму пришло слюноотделение. Это было похоже… на транс, в который впадают святые и мистики. Когда рокнарийцы привязывали меня на корме, я плакал от ужаса и стыда. Но когда браджарцы отстали, и наш надсмотрщик велел меня отвязать, и меня, всего обожженного солнцем, бросили на палубу, я смеялся. Рокнарийцы, как и мои бедные товарищи, наверное, решили, что я сошел с ума. Но это не было безумием. Просто… изменился, стал новым весь мир!

Он помолчал и продолжил:

– Конечно, весь мир для меня тогда состоял в паре-тройке десятков метров, он был сделан из дерева и качался на воде, а о времени я мог судить только по корабельным склянкам, и я планировал по ним жизнь – не год за годом, а час за часом. Но все равно: все люди были прекрасны – и рокнарийцы, и их рабы, и хорошие, и негодяи; и все были мне друзьями, и я им улыбался, и не боялся никого и ничего. Хотя с тех пор я и позаботился о том, чтобы во время гребли не терять сознания.

На минуту воцарилось молчание.

– Поэтому, когда бы страх ни проник в мое сердце, – продолжил Кэсерил задумчиво, – я рад его приходу, ибо он есть знак, что я не сошел с ума. Страх – мой друг!

Он посмотрел на Палли с извиняющейся улыбкой на устах.

Тот же неподвижно сидел, упершись спиной в стену, с глазами размером с блюдца, не мигая. Кэсерил рассмеялся.

– О Боги! Палли, прости меня! Я совсем не хотел нагружать тебя, как вьючного осла, своими переживаниями, чтобы ты их увез от меня подальше.

А может, и хотел – ведь Палли действительно собирался назавтра уезжать!

– Я вижу, они тебя под собой похоронили. Прости!

Палли отмахнулся – не нужно извиняться! Сглотнув, он спросил:

– А ты уверен, что это был не солнечный удар?

Кэсерил усмехнулся.

– Солнечный удар у меня тоже был. Но если он тебя не убил, через пару дней ты уже в полном порядке. А это длилось… много месяцев.

До последнего случая с этим юношей из Ибры и финального бичевания, которому подвергли Кэсерила.

– Мы, рабы… – начал он.

– Прекрати! – воскликнул Палли, схватив себя за волосы.

– Прекратить что? – недоуменно спросил Кэсерил.

– Так говорить! Мы – рабы! Ты – лорд Шалиона!

Кэсерил криво усмехнулся и тихо сказал:

– А тогда, на галерах, мы тоже были лордами? Благородными господами – в поту, в моче, крови и мозолях, под палящим солнцем? Думаю, нет, Палли. Мы не были там лордами. Мы не были благородными господами. Мы были там либо людьми, либо животными. И то, кем ты там был, не зависело ни от крови, ни от происхождения. Самым благородным человеком, которого я там встретил, был простой дубильщик. И если бы я его встретил сейчас, я бы бросился целовать его ноги – от радости, что он жив! Рабы, лорды, мужчины, женщины – все мы, смертные, равны, и все мы являемся лишь игрушкой в руках Богов. То же самое я думаю и сейчас.

Выслушав Кэсерила, Палли глубоко вздохнул и неожиданно резко сменил тему – стал спрашивать о разных мелочах, важных для его миссии командира отряда гвардейцев Дочери, и Кэсерил начал рассказывать ему о разных хитростях ухода за кожей (чтобы не гнила) и копытами лошадей (чтобы не попадала инфекция). Через некоторое время Палли ушел (а может быть, сбежал?). Достойный отход, подумал Кэсерил.

Потом он долго лежал в темноте наедине со своей болью и воспоминаниями. Несмотря на выпитое вино, сон к нему не шел. Да, страх, может быть, и был его другом (если сказано это было не для красного словца, чтобы объяснить Палли то, что с ним произошло), но к страху по поводу братьев ди Джиронал ничего дружеского он не ощущал, хотя именно они стали причиной его нынешних страхов. Рокнарийцы сообщили, что он умер от лихорадки. Это была ложь, причем ложь, которую уже не проверить. Да, здесь, в Валенде, он в безопасности – больше, чем где бы то ни было.

Кэсерил надеялся, что достаточно хорошо подготовил Палли к тому, как вести себя при дворе в Кардегоссе и не наступить в кучу старого навоза. Повернувшись в темноте, Кэсерил вознес молитву Госпоже Весны. Предметом его молитвы стала безопасность Палли. Следующей молитвой была молитва ко всем пяти Богам, включая Бастарда. Он молился о спасении всех, кто этой ночью отдал себя на милость бурной стихии океана.