Читать книгу Мара. В другую жизнь - Лолита Шеремет - Страница 2

Толпа на площади в граде стольном Дербянске ожидала зрелища. Пасмурно, паршиво да хоть дождя нету. Близился полдень, а собирались с утра пораньше, многие еще на рассвете притащились. Не только мальчишки и парни, даже иные семейные мужики на деревья залезли.

Ближе к полудню появился княжеский кортеж. Молодой князь Ратибор Ратмирович, матушка его княгиня Мара Твердиславна, боярин Мечислав Иславич – глава тайной стражи княжества, приближенные, дружинники-телохранители. Все верхом на конях.

– Долгие лета князю нашему Ратибору Ратмирычу!

– Долгие лета княгине нашей Маре Твердиславне!

– Смерть колдуну поганому!

– Пособнику демонов! Да защитят нас боги!

Маре сейчас неприятно выслушивать все эти приветствия. Такое бывает с ней редко. Вообще-то, ей нравится быть популярной (здесь такого слова не знают), она рада, что сына любят в народе. Но сейчас… ей жаль приговоренного, но ни она, ни ее сын ничего не могли поделать, пришлось уступить верховной жрице и жрецам.

За княжеским кортежем следовал кортеж верховной жрицы Доброгневы. Верховная передвигалась в носилках, за ее носилками следовали жрицы и жрецы в белых одеждах. Доброгнева стала верховной жрицей почти полтора месяца назад после смерти своей предшественницы Никлы.

– Мать Доброгнева! – орала толпа.

– Смерть колдуну поганому! Да защитят нас боги!

– Долгие лета матери Доброгневе!

На помосте Мара уселась в резное кресло на подушку. По правую руку от нее – ее сын Ратибор, по левую – Мечислав. Верховная жрица поклонилась князю, княгине и главе тайной страже и, после приветствий, уселась рядом с Ратибором. Верховная и княгиня внешне были почтительны одна с другой. Но Доброгнева плохо скрывала свою неприязнь к Маре, Мара лучше скрывала свою неприязнь. Слухи, что княгиня – ведьма, и глава тайной стражи – колдун не сами ж по себе возникали. А Мара терпеть не могла Доброгневу, эту фанатичку (здесь такого слова не знают). Прежняя верховная жрица Никла была куда получше, покладистая. Да уж. Мара теперь весьма сожалела о Никле. За креслом княгини Мары встали две ее ближние боярыни – сестра княгини боярыня Снежена и боярыня Забава, бывшая холопка. А за креслом верховной – ее бородатый и косматый ближний жрец Упырь Лихой. Это имя у него такое.

У позорного столба на возвышении были сложены дрова, суетились младшие жрецы – служки. Они старались получше сделать свою работу. Мать Доброгнева сурова, коли чего не по ней будет – так мало не покажется.

– Слышь, а кого казнят-то? – спрашивали друг у дружки в толпе.

– А ты, дурень, не ведаешь? Да кузнеца-то Братилу, колдуна. Ух, поганый! С демонами якшался!

– Казнь-то такая лютая! Давно уж на костре никого не палили.

– А неча было колдовать!

Дружинники оттеснили толпу тупыми концами копий. И на площадь въехала телега, ее тянули два тощих быка. А на телеге – железная клетка. В ней сидел оборванный, босой, избитый до синевы человек, прикованный ржавыми цепями к прутьям клетки. Его светлые волосы и бородка казались черными из-за грязи. За телегой шли жрицы и жрецы в белых одеждах. Толпа опять стала надрываться. Кузнеца опять проклинали, желали ему смерти, да еще и смерти мучительной. Также славили князя, княгиню и верховную жрицу.

…Кузнец Братило отвел глаза от своих израненных рук, под ногти жрецы-палачи иголки загоняли, но он уж привык к боли. Боли скоро не будет, про костер старался не думать. Он смотрел на людей. Лиц нет, сплошные рожи. Перекошенные, по-звериному оскаленные. В глазах ненависть и злоба. Его клянут, ему желают мучительной смерти. Люди! Боги! За что?! В него швыряют камни и грязь, гнилую редьку и гнилые клубни. Вон соседка бабка Стырячиха грязищей в него запустила, да не попала. А ведь он, Братило, часто подкармливал ее и защищал от сынка. Она ведь вдова убогая. А сын ее пропойца горький, бездельник, колотит мамашу свою. Братило завсегда помогал убогим, сам-то он был не бедный, хороший кузнец.

Братило с юности интересовался всякими диковинками. Покупал у купцов заморских пергаменты. И придумал, не токмо придумал, но и сделал телегу безлошадную. А на его двор ворвались соседи с дрекольем, его б забили до смерти, кабы не жрецы-стражники из святилища. А дальше его пытали в подземельях святилища, требовали, чтоб сознался, что колдовал. Братило пытался пояснить, что то формулы, математика, сила пара. Да какое там! Мать Доброгнева орала благим матом, пугала всякими карами, а Упырь Лихой сам Братилу пытал. Видать, нравиться то ему, злодею. Братило так и не сознался, что он колдун. В подземельях он впервые возрадовался, что жена Любавушка и малец-сын от хвори почти год назад померли. А то б и им досталось. И вот костер. Неужто княгиня Мара Твердиславна да молодой князь Ратибор Ратмирыч не заступятся? Они не дают в обиду люд простой. Да, видать, для ентих сильных мира сего простой человек – букашка. Раздавят, не заметят.

…Жрецы-стражники вытащили кузнеца из клетки, он и не сопротивлялся, сняли цепи, втащили на помост и привязали к столбу. Верховная жрица встала и толкнула краткую речь. Называла кузнеца колдуном, пособником демонов, Темных Сил, призывала на его голову кары богов, проклятия Первозданных Стихий. Маре хотелось удавить эту фанатичку. Но она сидела с постно-благочестивой миной, ничем не выказывала своих чувств.

– Княгиня, желаешь ли речь держать? – спросила верховная.

– Нет, мать Доброгнева, ты ужо всё сказала, – ответила Мара. – Боги открывают тебе боле, чем простым смертным.

Глаза верховной злобно сверкнули, но она ничего не произнесла, поклонилась княгине, спросила то же самое у Ратибора. Он также отказался речь толкать. Наконец, верховная опустила свой большой зад в кресло. Мара едва заметно усмехнулась. Вот так в этом мире воспринимают технический прогресс. Средневековые варвары! Ладно, Мечислав говорил, что кузнеца можно спасти и спасет его. Мечислав сидел рядом с ней. Как обычно невозмутим. А сын Ратибор мрачен. И у Мары сейчас паршиво и муторно на душе. Хотя, она ведь больше двадцати лет в этом мире. Пора бы и привыкнуть.

– Дозволишь ль начать, княже? – спросила верховная.

Ратибор кивнул. Верховная подала знак. Жрец-палач поджег дрова пучком горящей пакли, вскоре кузнеца окутал густой дым. Мара слегка покачала головой. Ничего, несчастного кузнеца спасут, вот только Ратибор об этом не узнает. Маре сейчас жаль сына даже больше, чем приговоренного. Пламя, получив пищу, взмыло вверх, к ногам кузнеца. Толпа взревела. Мара старалась не смотреть ни на кузнеца, ни на сына. «Спокойно, спокойно, – приказывала она себе. – Его спасут, Мечислав говорил…»

– Ужо пособник демонов! – злобно фыркнула верховная. Она и жрец Упырь Лихой вовсю глядели на костер, старались не упустить подробности. «Фанатичка, – подумала Мара. – А этот Упырь просто садист» И вдруг…

– Люди! Будьте вы все прокляты! – вдруг услышала Мара громовой голос. – Да покарают вас боги!

Это кузнец. Несчастный способен так кричать. Толпа замолчала в оцепенении. Верховная нервно сжала свой посох. Пламя заглушило последние крики несчастного, веревки лопнули и он рухнул в бушующий огонь.

– Он нас проклял? – тихонько спрашивали друг у дружки в толпе.

– А может князя?

– А может верховную? А может княгиню?

– Может не нас?

– Проклятие пред смертью! – вполголоса сказала любимица княгини боярыня Забава сестре княгини боярыне Снежене. – О, боги!

– И не говори… – простонала Снежена.

– Ты довольна, мать Доброгнева? – спросила Мара.

– Нет, светлая княгиня, – отозвалась верховная жрица. – Ему надобно было язык вырвать до казни. Сему пособнику демонов. То ты, Упырь, не доделал.

– Прости, мать Доброгнева!

– Я велю тебя, Упырь, выпороть!

– Матушка!

Ну, Маре Упыря совсем не жаль. Поделом садисту. Чужие мучения ему сладостны, а на своей шкуре совсем терпеть не хочет. Внешне Мара осталась невозмутимо спокойной, как и Мечислав.