Читать книгу Мара. В другую жизнь - Лолита Шеремет - Страница 3

Вечером того дня верховная жрица Доброгнева ужинала в княжеском тереме. Хоть Упыря не было среди ее свиты. Должно быть, он дней десять не сможет ни сидеть, ни лежать на спине. Приказы Доброгневы быстро выполнялись, жрецы-палачи свое дело знали. Верховная восседала за столом на помосте вместе с князем Ратибором, княгиней Маром Твердиславной и главой тайной стражи боярином Мечиславом Иславичем.

– А почто тихо так? – полюбопытствовала верховная. – Не поминальная ж трапеза по тому кузнецу, пособнику демонов.

Ратибор подал знак слуге и вскоре в княжескую трапезную вбежали скоморохи, принялись прыгать, плясать, играть на дудках.

– Княже, не страшно тебе проклятие того колдуна, – сказала верховная. Она сидела рядом с Ратибором. – Тебя, княже, защитника земли нашей, потомка богов, хранят Светлые Силы и Первозданные Стихии. Боги хранят потомка своего. И я молюсь за тебя денно и нощно.

– Благодарствую, мать Доброгнева, – ответил Ратибор.

– Нипочем не признался тот проклятий колдун, княже, ты ж ведаешь, – вздохнула верховная. – Тако болтал: формулы, кажись так. Паровая махина аль машина? Я запамятовала. В голове не укладывается. Где он таких слов поганых набрался? К запретным знаниям он стремился, пренебрег заветами предков.

«В твоей башке точно такое не укладывается, средневековая дура, – подумала Мара. – В священных велесовых свитках ведь не пишется, какие знания запретны, а какие нет».

– Боги открывают тебе боле, чем простым смертным, мать Доброгнева, – ответил Ратибор. – Боги даруют тебе мудрость.

– И тебе, потомку своему, боги також даруют мудрость, княже.

Мара отметила про себя, что Доброгнева уж слишком ретиво взялась за поиски колдунов, еще и стала определять, какие знания запретны. Она бы, дай ей волю, и типографию, и школы для девочек, и лекарские дома, открытые при участии княгини Мары, разорила бы, закрыла, тоже объявила бы это всё от демонов. Да уж. Прежнюю верховную жрицу Никлу не сравнить с Доброгневой. Надо бы окоротить нынешнюю верховную. Или тихо убрать. Это уж как получится.

– Наша верховная, – Мара глянула на Мечислава, что сидел рядом с ней.

Он с усмешкой кивнул. Музыка заиграла громче, скоморохи вовсю заплясали, загорланили. Хоть скоморохов верховная не причислила к пособникам демонов. Или пока не причислила?

Вскоре верховная жрица с поклонами простилась с князем, княгиней-матерью, главой тайной стражи и удалилась в сопровождении своей свиты из жриц и жрецов. Ее и не удерживали.

И Ратибор недолго оставался в трапезной после ухода Доброгневы. Князь встал и, с поклоном простившись с матерью, направился к двери. Мара подумывала зайти этим вечером к сыну, поговорить надо бы. И тут она заметила, что боярыня Богдана тоже пошла из княжеской трапезной. Понятно, к Ратибору в опочивальню. Вот уж! Мара чуть растерянно оглянулась. И увидела, что ее дочка, княжна Млава слишком оживленно о чем-то болтает с молодым боярином Гораздом, что рядом с ней сидит. Млава и Горазд сидят за дальним столом, не на помосте. «Этот Горазд, байстрюк Лютомира, – поморщилась Мара. – Да уж, дети. Вкусы у вас не очень-то. Надо бы принимать меры».

– Ты что всё еще за кузнеца переживаешь? – спросил Мечислав уже в опочивальне княгини.

– С ним теперь всё в порядке, – ответила Мара.

– Ага. Я его в Замок телепортировал. Прямо с костра. Его у нас быстро подлечат. Этот местный гений будет полезен. Станет частично Посвященным. Это всё твои земляне из Терры-2. Прогресс они вздумали в этом мире двигать. Появляются под видом купцов, путешественников, суют местным умельцам свитки с чертежами, формулами и прочим. Идиоты! Не думают, чем это может обернуться для тех местных гениев. Им на местных плевать. Наши осторожно вмешивались в дела отсталых цивилизаций, давали им возможность развиваться самостоятельно. А эти прогрессоры долбаные…

– Ты или наши из Замка не пробовали с ними поговорить?

– С ними бесполезно разговаривать.

– Да что ты всё на землян валишь. А эти из Терры-2 такие же мои, как и твои. Они свой город построили и там теперь живут. Земляне разделились.

– Ага, не ужились вместе в одном городе, – криво усмехнулся Мечислав. – Что ж, это землян только ослабило. Тем лучше.

– Мечислав, эта наша новая верховная…

– И за нее возьмемся, ты права. Ты сына хотела утешить? А у него сейчас в опочивальне другая утешительница. Боярыня Богдана.

– Прекрати! – Мару взяла злость.

И Мечислав, и Стреш подсылали к Ратибору девок. Мара поговорила с обоими. Стреш больше не подсылает девок к ее сыну, Мечислав подсылает. А боярыню Богдану никто не подсылал. Она проявила инициативу. Или ее Мечислав подсунул Ратибору?

– Твой сын уже не ребенок, – заметил Мечислав. – Вырос он. Понимаешь? А ты…

– Уж я о своем сыне позабочусь! – Мара стукнула кулаком правой руки о ладонь левой.

– Что ты бесишься? Ну, хочешь, я эту веселую вдову…

– А не жаль? Твоя бывшая…

– Перестань. Так взяться?

– Не надо. За нее я сама возьмусь…

– Как хочешь.

– Ты видел Млаву и этого байстрюка Горазда?

– Не слепой. Не беспокойся. За ним тайная стража наблюдает.

– Бдишь, значит. Зачем ты советовал моему сыну сделать этого байстрюка начальником дворцовой стражи? Ты долго думал? Да и я хороша…

– Перестань. Всё под контролем. Ты зря так относишься к Горазду. Он относительно безобидный.

– И относительно безобидные бояре устраивали заговоры. Забыл? А Горазд – байстрюк покойного князя Лютомира, а его живой и здравствующий дед – удельный князь.

– Я тебе говорил: заговоры местных феодалов – не самое опасное для нас в этом мире.

Мечислав отвесил поклон и направился к выходу из ее опочивальни.

– Ты уходишь?

– Ты, кажись, опять стала блюсти свою нравственность, княгиня. Если тебя так беспокоят сплетни всяких бездельников…

– Прекрати! – Мара подошла к нему. – Ты никуда не уйдешь.

– Даже так… – он резко притянул ее к себе.

* * *

Князь Ратибор вошел в свою опочивальню, а там его уж поджидала боярыня Богдана. Бесстыжая вдовушка даже одежды до его прихода успела скинуть, осталась в одной рубашке. Да он ж сам дозволил стражникам впускать боярыню в опочивальню.

– Ты… – процедил сквозь зубы.

– А то кто ж. Ты ждал другую, княже? – лукаво улыбнулась Богдана.

– Поди вон…

– Княже, ты станешь позорить бабу? В таком виде меня гонишь…

Дородная красавица подошла к нему, ловко развязала на нем пояс, принялась освобождать Ратибора от княжеских одежд, скинула и свою рубаху. Надобно ее вон выгнать раз и навсегда, велеть не впускать ее боле в опочивальню. Такие мысли бывали у него днем, но стоило боярыне попасть в его руки или ему в ее руки, как все те мысли забывались. Вот и сейчас снова бесстыдные ласки Богданы, ее обнаженное тело. Он повалили боярыню на ложе, точно простую девку. С ней Ратибор пытался забыть тот костер, всё что видел.

* * *

Эхма, здорово спалось. Кузнец Братило открыл глаза и ахнул. Где он? Он лежал в чем-то белом вязком. Он в тесте? Аль в сметане? Да и где ж столько теста аль сметаны? На поварне княжеской аль боярской? Попробовал. Без вкуса, без запаха. Точно не тесто, не сметана. Тут всё вспомнил. Братило забился и закричал. Он ж был на костре! Вспомнил жар, уж в кузни такого не бывало, жуткую боль, он и не знал, что может быть так больно, едкий дым, он задыхался. И, кажись, он проклял. Кого? Неужто всех? Кого – всех?

Перестал кричать. Где ж он теперича? Неужто у демонов? Неужто отвернулись от него пресветлые? А в чем он? Уж точно не в тесте да не в сметане. Братило поднял руку. Под ногти ж жрец-палач иголки загонял в подвале святилища. А проклятый жрец Упырь Лихой смотрел. Ему ж на муки чужие смотреть сладостно. Однако ногти целы. Поднял другую руку и тамо целы. Да не токмо целы. Ожоги пропали. Еще и все мозоли пропали. Будто и не бывало их. У него, Братилы, теперича руки мягкие, будто он боярчонок какой. Что за чудеса? Да что деется? Спасите пресветлые боги! Где ж он? Барахтается невесть где. Посмотрел наверх. И тамо всё бело. Точно не небо. Где ж потолок такой? Неужто он и впрямь у демонов. И тут… белое сверху отъехало в сторону. Он опять забился и закричал.

– Спокойно, – услышал Братило голос сверху. – Самое страшное для вас уже позади.

Кузнец замолк. Он увидел человека, что глядел на него, Братилу, сверху вниз. Видать господин, никак боярин аль купец? Рыжий, на немака похож. В такой странной одежке. Не поймешь, где рубаха, а где портки? Хоть на ногах, видать, сапоги. Заморский боярин аль купец? Аль демон. Спасите, пресветлые!

– Демоны! Демоны! Спасите пресветлые! – закричал Братило.

– Спокойно. Худшее для вас позади. Вам пора выйти из регенерационной капсулы.

Боги! Что за словечки! Он точно демон.

– Колдовство! Ты – демон! – вырвалось у Братилы.

– Спокойно. Вас ведь обвиняли в колдовстве. Вас ведь тоже называли пособником демонов. Потому вы оказались на костре. Но вы ведь не признались в том, чего не было. Вы ж не колдовали.

– Так ты не демон, боярин? Хвала пресветлым!

– Вам пора выйти, – проговорил заморский боярин и протянул руку. Рука мягкая, без мозолей.

Кузнец захлопал глазами, но всё ж таки схватился за протянутую руку и вылез. Оглянулся. Он что ж вылез из белого каменного гроба?! Разве бывают каменные гробы? Они ж деревянные. А внутри того гроба что-то вязкое, белое. Боги! А уж тут… крышка того гроба сама собой закрылась. А гроб… провалился в пол. Братило взвыл.

– Спокойно, – сказал странный боярин. – Вы ведь пытались объяснить вашим жрецам, особенно верховной жрице: формулы, математика, сила пара. Но они такого не смогли понять.

– Да, боярин. Они вопили благим матом: колдовство, демоны! А уж как ярилась мать Доброгнева!

– То же самое и вы здесь кричали. Всё, спокойно. Вам надо вымыться. Слизь на вас высыхает.

Тут Братило заметил, что он голый. Тьфу! Срамота да стыдоба! Прикрылся руками. Однако на себя глянул. Пропали ожоги, следы от кнута, синяки, волдыри. Зато на его теле и впрямь подсыхают шматки того белого, что в гробу было. И шкуре противно. А он и боярин стоят в каких-то… большущих хоромах с серыми стенами. Да токмо в хоромах пусто, ни лавок, ни печки, ни стола. Видать, замок заморский.

– Прошу, – протянул руку заморский боярин.

Они подошли к стенке, стенка отъехала в сторону, Братило вскрикнул.

– Вы скоро ко всему этому привыкнете, – улыбнулся боярин. – Пройдите в душевую кабину.

Братило уж не вопрошал: куды? Вошел в малую горницу, что боярин указал. Без окон, стены белые, видать тож из камня. Стенка опять отъехала и его… замуровали. Братило заорал было благим матом. И тут… на него сверху полилась вода, теплая как летний ливень. Уж и замолчал. Потом его облило пеной, пахнущей лугом, травами. А водичка могла быть и погорячей. И полилась водичка погорячей. Тьфу! Все мысли вон! Помылся. Хоть б холстину какую. Чем ж утираться? Со стен подул горячий ветер. Братило скоро высох. Стена вновь отъехала. Братило выскочил. Тот боярин швырнул ему ихнюю заморскую одежку. А как напяливать? Где ж рубаха? А где ж портки? Тут появился невесть откуда прозрачный человек и напялил на себя светящуюся одежку. И пропал.

– Демон!

– Опять вы произносите это слово. Вы видели трехмерное изображение.

– Оно показывало, как ту одежку напялить?

– Верно. Вы правильно поняли. Изображение показало вам, как надеть комбинезон.

Оделся наконец-то.

– Спокойно. Мы сейчас телепортируемся.

Братило с боярином очутились невесть как на каменной площадке. Кузнец уж не мог ничему дивиться. А внизу шумело…

– Море… – пробормотал он.

– Верно вы догадались. Вообще-то океан. Но не суть важно.

Братило моря прежде никогда не видел, слышал да читал про море в пергаментах, что у купцов заморских покупал.

– Океян. Прости, боярин, м-мы… в замке заморском?

– Вы правильно поняли. Здесь действительно Замок. Хотите поесть?

– Благодарствую, боярин.

Тут прямо из площадки вырос стол, а невесть откуда взялись всякие яства на том столе. Как в сказках. Хотя нету скатерти-самобранки. А посуда невесть из чего. Не из глины, да и не золотая, не серебряная. А Братило думал, что ничему ужо не станет дивиться.

– Прошу…

– А… пивка нету, боярин? П-прости…

– О! Я-я-я! Пиво есть. Тут оно доброе. Нархальское. Попробуйте сосисок.

Сосиски кузнецу не понравились. Зато пиво и впрямь доброе. Доводилось ему прежде пробовать нархальское. Тут было кое-чего и из привычной еды: каша, пироги. И еще какие-то диковинные блюда. Внизу океян шумел.

– Ваш подопечный осваивается, фон Энс, – услышал Братило странный голос.

– Как видите, уважаемый Мозг.

Кузнеца передернуло:

– Демон!

– Вы опять это слово произносите. Это Мозг Замка.

Братило вспомнил сказку про Косту, который искал То Чего на Свете Нет. Колдовством попал на остров среди океяна. И тамо вырос стол из-под земли, и угощала Косту скатерть-самобранка. И голос был невесть откуда.

– Боярин, у голоса нету тела?

– Можно сказать и так.

– Я-я… знаю, кто он. То Чего на Свете Нет!

– Почему меня нет? – послышался безразличный голос. – Я есть.

– Мой подопечный пережил и переживает много потрясений, уважаемый Мозг. Вы же понимаете.

– Понимаю.

– Он… разозлился, б-боярин, – шепотом проговорил Братило. – Меня теперича…

– Мозг лишен обычных человеческих чувств. Он не злится и не обижается. Вам не надо бояться. И вам не стоит так тихо говорить. Мозг всё равно слышит.

– Боярин…

– Не стоит называть меня боярином, г-н Братило. Хоть я и был в этом мире сыном барона. В этом мире меня зовут Экхард фон Энс.

Братило лишь головой мотнул. Господином его прежде не звали. А ентот боярчонок чего-то не хочет, чтоб его боярином звали. Пора привыкать к чудесам.

– Господин, почему ты мне «вы» говоришь? Будто меня несколько.

– Это такая форма вежливого обращения. Ах, да. В вашем языке же такой формы нет. А Мозг неживой, – усмехнулся фон Энс.

– Не живой?! Боги!

– Вспомните, г-н Братило, что вы такое придумали? За что вас отправили на костер?

– М-машина… Мозг – машина…

– Вы правильно поняли. Сейчас вам невозможно всё объяснить. Вы всё поймете, когда пройдете Посвящение.

– П-посвящение?

– Да. А сейчас ничего не спрашивайте. Ешьте. Вы многое пережили. Но я тоже многое пережил и в прежнем и в этом мире. Меня, как и вас, спасли от костра. Как-нибудь поговорим об этом.

– В прежнем мире?! Мир ведь един. Жрецы учат…

– Вы всё еще верите жрецам? После того, что они с вами сделали? Впрочем, сейчас не стоит говорить об этом. Нет демонов и нет чудес. Ешьте.

– Ты також был на костре?

– Об этом мы еще поговорим.

* * *

Князь Ратибор после утренних молитв с верховной и утренней трапезы явился в светлицу княгини Мары Твердиславны. Мара выставила из светлицы боярынь, даже сестрицу Снежену, любимицу Забаву, племянницу матушки Мамелфы боярышню Олену, что такие истории сочиняла. Три последние подчинились, недовольно поглядывая на княгиню и вздыхая.

– Сядь, сын мой, – она указала ему на резной «табурет» около своего кресла.

Ратибор сел. Он был бледен. На Мару глянули синие глаза, у ее покойного мужа князя Ратмира такие же были. Она понимала: сын страдает, что ему пришлось осудить на казнь невинного человека. Да еще и на такую мучительную казнь. Ратибор ведь слишком совестливый, как и его отец.

– Матушка, кузнец…

– Уж не испужался ль ты его проклятия, сын мой? Ты – князь, потомок богов, тебе не страшно то проклятие. Верховная верно сказывала.

– Матушка, кузнец ведь был не повинен…

– Ты ведь знаешь, сын мой: власть – не одна токмо сласть. Может среди бояр да в народе и по-иному мыслят. Но ты знаешь. А с верховной да с жрецами тебе неча покамест свариться. Главное – спокойствие в державе. Сам знаешь.

– Покамест… – князь быстро глянул на матушку.

– Покамест, – улыбнулась Мара.

Кузнец сейчас в Замке. Медпомощь ему уже оказали, всё с ним будет в порядке. Но Ратибор ведь этого не знает. Мара налила сыну кваску в серебряную чашу, тот отпил, поставил чашу на столик.

– Ты ж хотел, сын мой, в дальнюю вотчину свою съездить. Поохотиться.

– Да, пожалуй, – он встал и поцеловал руку Маре. – Благодарю, матушка.

– Не за что, сын мой, – Мара погладила сына по светлым, как у покойного Ратмира волосам.

Когда сын удалился, Мара встала и прошлась по своей светлице. Ратибору надо развеяться, отвлечься от мрачных мыслей. Пусть съездит, поохотится. Про боярыню Богдану она не стала с ним говорить. Зачем всякие попреки, ссоры? Они только порождают взаимные обиды. А бойкую вдовушку следует убрать от сына подальше. Она этим займется. Тут в светлицу княгини с шумом заявилась ее мать боярыня Мамелфа Путятишна, старшая боярыня княжеского двора.

– Марушка! И куды ты токмо глядишь?! Долго ль будет сие непотребство деется?! Срамота да стыдоба!

– Ты про что, матушка?

– Сама знаешь. Та бесстыжая боярыня Богдана. Ух, вдовица! Бить ее некому. Она и енту ночь у Ратибора ночевала. У него ж невеста есть! Прынцесса заморская. Марушка, ну куды ты глядишь?!

Да уж, Богдана. Эта бойкая вдовушка прославилась на весь град стольный своими похождениями. Ей годились для утех всякие: и бояре, и дружинники и даже холопы. А с недавних пор вдовица и к Ратибору в опочивальню стала захаживать. Такие блюстительницы нравственности как верховная жрица Никла (тогда еще живая) и нынешняя Доброгнева, а также матушка Мамелфа Путятишна убеждали княгиню взяться покруче за «енту распутницу». А Маре долгое время было плевать на развлечения веселой вдовушки. И вот однажды она (Мара) застала Богдану с Мечиславом. В добросной избе тайной стражи. Допрашивал он ее. Сказать, что Мара разозлилась, значит, ничего не сказать. Они с Мечиславом тогда так переругались! Хорошо, что Мечислав быстро потерял интерес к этой шлюхе. А теперь эта потаскушка и за сына взялась. Мара мотнула головой: решила же убрать бойкую вдовушку подальше от сына, так уберет.

– Угомонись, матушка.

– Марушка, да как ты…

– Угомонись, матушка. Боярыню Богдану мы со двора прогоним. Она и впрямь токмо двор княжеский позорит.

– Я ж тебе давно сказывала, Марушка, гони сию шалаву в шею да поганой метлой. Она ж тебе почти ровесница. Она ж Ратибору в матери годится. Гнать таких надобно!

– Завтра ж ее и выгоним.

– Так скоро… – даже не поверила Мамелфа Путятишна.

– А чего ждать?

– Ты права, Марушка, нечего.

На другой день, после отъезда сына, княгиня Мара Твердиславна велела позвать в свою светлицу боярыню Богдану. На этот раз Мара не выставляла вон ни Снежену, ни Забаву, ни Олену, ни других боярынь и боярышень. Да и матушка Мамелфа Путятишна присутствовала. Вдова боярыня Богдана Кривославна вошла, поклонилась княгине.

– Ты хорошо, иной раз даже слишком хорошо служила при дворе княжеском, Богдана Кривославна, – заговорила Мара.

– Ужо вовсю стараюсь, матушка княгиня, – улыбнулась Богдана и снова поклонилась княгине.

– Ужо ты так старалась, боярыня, – продолжала Мара, что свое хозяйство вдовье запустила. Ай-ай! Негоже то.

– Княгиня… – улыбка сползла с губ Богданы.

– Не перебивай. Так вот. За службу при дворе княжеском тебя наградят. И ты вернешься в вотчину свекра своего. Станешь помогать свекрухе да невестке своим. Ибо негоже знатной жене аль вдове запускать хозяйство.

– Княгиня! Не прогоняй! – кинулась вдова в ноги Маре. – Чем не угодила?! Да за что ж?!

– Ты знаешь, за что, – тихо ответила Мара. – Ступай.

Вдова Богдана голосила, умоляла не прогонять ее со двора. Мара позвала стражников, боярыню выставили вон.

– В вотчине у свекра ейного и без распутницы ентой хозяйство справно, – усмехнулась Мамелфа Путятишна. – Тамо свекруха на хозяйстве. Вот свекруха со свекром ей тамо спуску не дадут. Не дадут ей распутничать да безобразничать.

– Забудем про нее, матушка – отозвалась Мара.

– Я ж тебе, Марушка, дщерь моя, сколько разов говорила гнать шалаву енту со двора княжеского в три шеи да поганой метлой, – не унималась Мамелфа Путятишна.

– Забудем про нее, – повторила Мара. – Будто ее и не было.

Боярыня Мамелфа Путятишна замолчала от взгляда дочки-княгини.

А боярыню Богдану в тот же день отправили в вотчину свекра. Она сопротивлялась дворцовым стражникам, брыкалась, кусалась, грозила боярину Мечиславу пожаловаться да князю, как он вернется. Да всё без толку. Ей совсем не хотелось на хозяйство, в деревню, где сварливые свекор со свекрухой, да еще брат мужа покойного с женкой и целым выводком противных мужниных племянников и племянниц. Совсем не то, что при дворе княжеском. Своих детей у нее не было. Богини Лада и Макошь смиловались, не послали.