Читать книгу Три версии нас - Лора Барнетт - Страница 5

Осень
Кембридж, октябрь 1958

Издалека он видит, как она падает: плавно, постепенно, словно в замедленной съемке.

Маленькая белая собака – терьер – сопит, стоя у обочины дороги, изрытой колесами велосипедов, затем укоризненно лает вслед хозяину, человеку в бежевом плаще, который уже удалился на приличное расстояние. Приближается девушка на велосипеде – она едет слишком быстро, темные волосы развеваются, подобно флагу. Ее голос перекрывает высокий звук велосипедного звонка:

– Уйди, уйди!

Но пес, почуяв что-то привлекательное для себя, бросается не в сторону, а под колеса велосипеда.

Девушка резко поворачивает, выезжает на высокую траву, и велосипед заносит. Она падает на бок, тяжело приземляется, левая нога ее неестественно вывернута. Джим, находящийся в нескольких футах от места происшествия, слышит, как она ругается на немецком:

– Дерьмо!

Терьер мгновение выжидает, сочувственно помахивая хвостом, затем уносится вслед за хозяином.

– Я спрашиваю, с вами все в порядке?

Девушка не поднимает головы. Приблизившись, он видит, что она небольшого роста, худощавая, примерно его возраста. Густые волосы закрывают лицо.

– Не уверена.

Она говорит с трудом, прерывисто: явно не пришла в себя после падения. Джим сворачивает с дороги, идет к ней.

– Колено? Попробуйте наступить на ногу.

Наконец можно рассмотреть ее лицо: худое, как и вся она; узкий подбородок; быстрый, оценивающий взгляд карих глаз. Кожа у нее темнее, чем у Джима, покрыта легким загаром; девушку можно принять за итальянку или испанку, но за немку – никогда. Она кивает, встает, слегка поморщившись. Ее нельзя назвать красивой в классическом смысле, и, кажется, Джим где-то ее видел. Хотя и уверен, что они не знакомы. Во всяком случае, не были до сих пор.

– Значит, перелома нет.

Она кивает:

– Перелома нет. Немного побаливает. Но жить, похоже, буду.

Джим улыбается. Его улыбка остается без ответа.

– Я с ужасом смотрел, как вы падали. Наехали на что-то?

– Не знаю.

На щеке у нее грязь; Джим борется с внезапным желанием стереть ее.

– Наверное. Я обычно езжу очень аккуратно. Но собака бросилась прямо под колеса.

Он смотрит на лежащий на земле велосипед и рядом с задним колесом обнаруживает большой серый камень, едва различимый в траве.

– Вот он, злоумышленник. Наверное, вы повредили шину. Давайте я взгляну. У меня с собой есть ремонтный набор.

Джим перекладывает из одной руки в другую книгу в мягкой обложке – это «Миссис Даллоуэй» Вирджинии Вульф. Книгу он нашел на столике возле постели матери, когда собирал вещи перед возвращением в колледж с осенних каникул, и попросил почитать в надежде лучше понять ее психологическое состояние.

Джим лезет в карман пиджака.

– Спасибо большое, но, думаю, у меня получится… – Пустяки. До сих пор не могу поверить, что владелец собаки даже не оглянулся. Не очень-то вежливо с его стороны.

Он нервно сглатывает, смущенный тем, что она может увидеть в его словах намек: дескать, я-то не такой… Но его вряд ли можно назвать героем дня; ремонтный набор, как выясняется, он забыл. Лезет в другой карман. Затем вспоминает: Вероника. Когда сегодня утром Джим раздевался у нее в спальне, не успев даже оставить в прихожей пиджак, то выложил содержимое карманов на туалетный столик. Потом забрал бумажник, ключи, мелочь. А коробочка с ремонтным набором так и лежит там среди ее бус, колец и духов.

– Похоже, я поторопился. Боюсь, не знаю, где он. Обычно ношу его с собой.

– Даже когда ходите пешком?

– Да. Чтобы быть готовым ко всему, и так далее. И как правило, я не хожу пешком. В смысле, езжу на велосипеде.

Некоторое время они молчат. Девушка отрывает левую ногу от земли и начинает медленно сгибать и разгибать ее. Она делает это плавно и элегантно, словно танцовщица, работающая у балетного станка.

– Не больно?

Он сам удивляется искренности своего любопытства.

– Немного опухла.

– Может, показаться врачу?

Она качает головой.

– Уверена, холодный компресс и порция неразбавленного джина – это все, что мне нужно.

Он смотрит на нее, не понимая, шутит ли она. Девушка улыбается.

– Так вы немка? – спрашивает Джим.

– Нет.

Он не ожидал такого резкого ответа и потому отводит взгляд.

– Извините. Просто услышал, как вы выругались. Scheiße.

– Вы говорите по-немецки?

– По сути, нет. Но я могу сказать слово «дерьмо» на десяти языках.

Она смеется, обнажая здоровые белые зубы. Наверное, слишком здоровые для человека, выросшего на пиве и кислой капусте.

– Мои родители из Австрии.

– Ach so.

– Значит, вы все-таки говорите по-немецки!

– Nein, meine Liebling. Совсем чуть-чуть.

Глядя на девушку, Джим вдруг понимает, как хочет ее нарисовать. Необычайно отчетливо представляет себе эту картину: она сидит на подоконнике и читает, свет, падающий из окна, пробивается сквозь ее волосы; он делает набросок, в комнате светло и тихо, только карандаш скрипит по бумаге.

– Вы тоже изучаете английскую литературу?

Вопрос возвращает его в реальность.

…Доктор Доусон в аудитории колледжа Квинс, трое его коллег-правоведов с безучастными мясистыми лицами небрежно записывают что-то для доклада о «целях и соответствии гражданского законодательства»… Джим уже опаздывает, но его это не волнует.

Он смотрит на книгу в своей руке и отрицательно качает головой.

– Боюсь, нет. Я изучаю право.

– А-а! Я почти не знаю мужчин, которые читают Вирджинию Вульф ради удовольствия.

Он смеется.

– Я ношу эту книгу с собой, чтобы производить впечатление. Отличный способ знакомиться с очаровательными студентками английского факультета. Достаточно спросить: «А вам нравится “Миссис Даллоуэй”?» – и дело в шляпе.

Она смеется в ответ, и Джим вновь смотрит на нее, на этот раз дольше прежнего. В действительности глаза у нее не карие, радужка почти черная, а по краям ближе к серому. Такие глаза были у женщины, стоящей на фоне бледного английского неба, на одной из картин отца; теперь Джим знает – ее звали Соня, и мать не хотела видеть эту картину в их доме.

– А вам? – спрашивает он.

– Что мне?

– Вам нравится «Миссис Даллоуэй»?

– Да, разумеется.

Она замолкает ненадолго.

– Ваше лицо кажется мне знакомым. Мы не встречались на занятиях?

– Только если вы пробрались на одну из увлекательных лекций профессора Уотсона по римскому праву. Как вас зовут?

– Ева. Ева Эделстайн.

– Ага.

Имя подошло бы оперной певице или балерине, а не этой невзрачной на первый взгляд девушке, чье лицо – Джим знает наверняка – он будет рисовать, размывая контуры: плавные линии скул, легкие тени под глазами.

– Нет, такое я бы не забыл. Меня зовут Джим Тейлор. Учусь в Клэре, второй курс. А вы… в Ньюнхэме. Угадал?

– Все верно. Тоже второй курс. У меня будут серьезные неприятности, если пропущу встречу с куратором. А ведь я написала эссе по Элиоту.

– Это особенно обидно. Но я уверен, они вас простят. Учитывая обстоятельства.

Ева изучает его, склонив голову набок. Джим не понимает, находит она его интересным или странным. Возможно, просто недоумевает, почему он до сих пор не ушел.

– Мне тоже нужно на встречу с куратором, – сообщает он, – но, если честно, я думал прогулять ее.

– Вы регулярно так поступаете?

В ее словах слышится жесткость. Ему хочется объяснить: он не из тех, кто учится спустя рукава и считает, что ему все позволено по праву рождения. Джим мог бы рассказать ей, каково это – заниматься не тем, к чему стремится душа. Но он отвечает:

– Да нет. Просто неважно себя чувствовал. Но теперь мне неожиданно стало лучше.

На мгновение кажется – говорить больше не о чем. Джим понимает, что сейчас произойдет: она поднимет велосипед, повернется и медленно пойдет обратно. Он в смятении, не может придумать никакого предлога, чтобы удержать ее. Но Ева не уходит и смотрит не на него, а на дорогу. Он поворачивает голову и видит девушку в коротком темно-синем пальто, которая внимательно рассматривает их, а потом удаляется.

– Ваша знакомая? – спрашивает Джим.

– Виделись пару раз.

Чувствуется, как что-то меняется в ней, она закрывается.

– Мне пора возвращаться. У меня еще встреча сегодня.

И встреча, конечно, с мужчиной, в этом нет сомнений. Джим начинает паниковать: он не должен, не может ее отпустить. Он дотрагивается до нее.

– Не уходите. Пойдемте со мной. Я знаю один паб. Там много льда и джина.

Он все еще прикасается к рукаву ее пальто из грубого хлопка. Ева не отталкивает его, только смотрит задумчиво. Джим уверен, что девушка скажет «нет», повернется и уйдет. Но она говорит:

– Хорошо. Почему бы и нет?

Джим кивает с напускной беспечностью, хотя ощущает нечто совсем иное. Думает о пабе на Бартон-роуд; если понадобится, он сам отвезет туда проклятый велосипед. Встает на колени, ищет повреждения; на первый взгляд – ничего, если не считать длинной рваной царапины на переднем крыле.

– Ничего страшного, – говорит Джим. – Я его поведу, если хотите.

Ева качает головой:

– Спасибо. Справлюсь сама.

И они уходят вдвоем – выбравшись из колеи, которая каждому из них была предназначена, – в сгущающиеся сумерки, в тот день, когда один путь избрали, а другим пренебрегли.