Читать книгу Исповедь послушницы (сборник) - Лора Бекитт - Страница 10

Когда Ниол вошел в кухню, он выглядел так, будто неделю провалялся в жестокой лихорадке и только что встал с постели. Он взял кувшин с водой, поднес к губам и принялся жадно пить, а потом уставился на мать взглядом, в котором сквозило отчаяние.

Хелки привычно делала вид, что ничего не замечает, и продолжала помешивать бобовую похлебку. В помещении стоял запах специй, пряный и острый, словно аромат тайны. Благодаря кореньям и травам вкус самых простых блюд, которые готовила индианка, становился необычным, почти изысканным. И все же Ниолу казалось, что мать топит в котлах с пищей не тайную любовь и былую страсть, а свое горе.

Никто не мог сказать, сколько лет Хелки; она по-прежнему выглядела как жрица или колдунья, и ничто не могло скрыть ее царственной осанки, разрушить удивительно четкий абрис лица, но что скрывалось под этой оболочкой, не знал даже Ниол.

– Скажи, – неожиданно начал он, – это сложно – сделать выбор?

– Какой? – спокойно отозвалась Хелки.

– Например, выбор между жизнью и смертью?

– Своей или чужой?

Ниол коротко рассмеялся и спросил:

– Почему, когда я родился, ты не утопила меня в океане?

– Потому что у тебя были глаза, какие обычно бывают у людей нашего народа.

Было жестоко напоминать ей о том, что случилось девятнадцать лет назад, и Ниол это знал. Но не менее преступно было с малолетства пичкать его наивными сказками, а потом втиснуть в рамки чужого мира, живущего совсем по иным законам.

– Что толку в глазах? Какой смысл в легендах, во всем этом вранье? – вырвалось у него. – Мое индейское имя означает «ветер», нечто свободное, способное унести в иной мир, в счастливую жизнь, а я между тем ничего не могу, мне даже нечего предложить женщине, которую я полюбил!

Хелки не спросила, о какой женщине говорит сын, – то ли это не имело для нее значения, то ли она давно знала правду. Вместо этого индианка сказала:

– Когда люди любят друг друга, у них и так все есть.

– Все? – Ниол не удержался от иронии.

– Все, что нужно для счастья, – промолвила Хелки и добавила: – Я знаю, что многие мечтают о деньгах. Если человек жаждет золота, он его получит – только золото, и ничего больше. И со временем это станет его погибелью.

– Мне не нужны деньги, мне нужна любовь, взаимная любовь, но это невозможно, – вздохнув, сказал юноша и обратился к матери с новым вопросом: – Для бледнолицых честь и храбрость заключается в том, чтобы встретить врага лицом к лицу в честном бою, но я слышал, что твой народ нередко поступал иначе, так?

Женщина оставила без внимания то, что сын больше не причисляет себя к ее народу, как это было прежде, и ответила:

– Мы никогда не могли подавить бледнолицых силой, а всегда побеждали с помощью хитрости. Бледнолицые надевают плащи, а мы прикрываемся темнотой, они мчатся навстречу смерти, как дети спешат на праздник, а мы обходим гибель стороной.

– Значит, вонзить нож в спину человека под покровом ночи – не бесчестье?

– Нет, если этот человек – твой враг, тем более если он – бледнолицый.

Юноша задумался. Странно, что его мать и Армандо, два столь разных человека, говорят одно и то же. Сегодня отец Паолы выглядел так, будто ему было не тридцать восемь, а сто лет. Впервые в жизни он показался Ниолу бессильным. А еще – наконец-то обнажил свои истинные желания.

* * *

Ночь опустилась на город, словно темная сеть. Центральные улицы освещались факелами и были расчерчены зловещими резкими тенями, тогда как остальные тонули в кромешной тьме. Вскоре над черными кровлями плавно и величественно поднялась луна. Ночь была влажной и душной, из садов доносился дурманящий аромат цветов, а из сточных канав – не менее стойкий запах нечистот.

Энрике Вальдес возвращался в гостиницу близ Пласа Майор, где снимал комнату, после встречи с приятелем, с которым некогда учился в Саламанке. Встреча была случайной и бурной и закончилась поздними посиделками в одном из дешевых кабачков на окраине города, что напомнило друзьям о беззаботных студенческих годах, когда они могли позволить себе не думать о церемониях, долге и титулах. Те, кто купался в золоте, нередко гуляли, пили и играли в кости вместе с теми, для кого хлеб насущный был истинной проблемой. На открытых диспутах они спорили до хрипоты, а по ночам тайком читали запрещенные Церковью книги. С хохотом сжигали родительские письма, полные мудрых наставлений и полезных советов, и с не меньшим весельем шутили над несчастными, простодушными новичками.

Воспоминания о совместных приключениях затянулись, и Энрике отправился в гостиницу далеко за полночь. Слугу он отослал в самом начале вечера и теперь шел, слегка пошатываясь, петляя в лабиринтах узких темных улиц. Энрике много выпил и потому не замечал человека, который следовал за ним бесшумно и неотвязно, будто тень или призрак.

Жажда избавиться от соперника превратилась в лавину, поглотившую и страх, и нерешительность, и совесть. Ниолу казалось, будто неведомые силы устроили все именно так, чтобы ему было легче и проще совершить задуманное. Он долго следил за Энрике Вальдесом, пока не наступил удобный момент. Юноша был уверен, что никто никогда не узнает о том, что случилось. Мало ли подозрительных личностей выходит на смертельную охоту под прикрытием тьмы, мало ли трупов убитых и ограбленных горожан и богатых приезжих находят в канавах на рассвете!

В одном из проулков Ниол вытащил нож и крепко сжал его в руке, намереваясь поразить Энрике без промаха, так чтобы тот не успел даже вскрикнуть, но вдруг заметил, как из-за дома выскользнули три темные тени и устремились к возлюбленному Паолы. Их лица, когда на них падала луна, становились белыми как мел, отчего они походили на призраков, а длинные кинжалы казались продолжением их черных рук.

Ниол замер. Похоже, ему не придется становиться убийцей Энрике Вальдеса: судьба оказалась куда милосерднее и справедливее, чем он ожидал!

Неизвестные окружили молодого дворянина и что-то сказали ему. Энрике сделал попытку выхватить шпагу, но ему не позволили это сделать. Тем не менее он старался защититься; завязалась потасовка, в которой Энрике был заранее обречен на поражение.

Юноша ждал. Сейчас они проткнут возлюбленного Паолы ножами, потом обыщут труп и заберут все ценное. Когда грабители уйдут, он, Ниол, подойдет и убедится в смерти соперника. Цепи горя и обреченности упадут, и он отправится домой, глубоко вдыхая прохладный воздух, упиваясь сладостью ночи, не противясь блаженному состоянию легкости и свободы.

В следующее мгновение перед мысленным взором Ниола возникло лицо Паолы, которым он был готов любоваться всегда, которое – он не сомневался в этом – не способно изменить даже время. А внезапно обрушившееся горе? Не исказит ли оно ангельских черт, не сотворит ли с Паолой то, что некогда произошло с Хелки?

Какой-то миг Ниола раздирали противоречивые эмоции, а потом он бросился вперед. Он мог убить, но мог и спасти, в его силах было подарить девушке, которую он любил, счастье ценой отказа от своего собственного.

Брошенный им кинжал угодил в горло одного из напавших на Энрике мужчин, и тот упал без единого крика. На второго Ниол прыгнул сзади, как ночной хищник прыгает на добычу, и свернул ему шею. Третий, завопив, в ужасе бросился бежать – юноша не стал его преследовать.

Энрике Вальдес был ранен. Он с трудом поднялся с земли и пошатнулся, но все же нашел в себе силы посмотреть в лицо своему спасителю.

– Я… я благодарен… тебе. Я хорошо заплачу, только отведи меня…

– Я знаю, куда идти, сеньор, – перебил его Ниол. – Держитесь за меня.

Он вел Энрике по ночным улицам и продолжал думать о Паоле. Ниол вспоминал выражение лица девушки, ее интонации, жесты, привычки, известные ему с детства, а потому по-особому родные. Все кончено, он должен с ней проститься.

Ниол привел Энрике в гостиницу. Навстречу выскочил взволнованный слуга, и юноша сказал ему, чтобы он бежал за врачом.

Ниол помог молодому дворянину лечь на кровать, налил воды и дал ему напиться. Энрике тяжело дышал, его лоб покрылся испариной, лицо побледнело, и все же он был красив изысканной, благородной красотой.

Без сомнения, он был образован и умен: этот человек сумеет сделать Паолу счастливой, если только захочет. Хелки всегда говорила о том, что золото – это не главное, однако помимо золота Энрике Вальдес обладал слишком многим из того, что должен иметь мужчина, чтобы понравиться женщине.

Подоспевший доктор осмотрел рану и сказал, что она не опасна для жизни, но все же Энрике придется провести несколько дней в постели.

Услышав это, Ниол повернулся, чтобы уйти, однако молодой дворянин нашел его взглядом и промолвил:

– Там, на столе, кошелек, возьми его в благодарность за то, что ты спас мне жизнь.

– Мне не нужны деньги.

Этот столь необычный для простолюдина, да еще наполовину цветного, ответ так удивил Энрике, что он позабыл о боли и слабости и внимательно вгляделся в облик своего спасителя. Юноша стоял прямо и неподвижно, словно был высечен из камня, но едва заметное подрагивание уголков губ и ноздрей, сверкающие темным пламенем глаза говорили о сложности и уязвимости его натуры.

– Как тебя зовут? – При других обстоятельствах Энрике Вальдес едва ли задал бы этот вопрос.

Ниол подумал о том, что ему придется рассказать о ночном происшествии Паоле, и произнес:

– Алваро.

– Хорошо, Алваро. Так чего же ты хочешь?

– Вы живете в Мадриде, сеньор?

Энрике нахмурился, но все же ответил:

– Нет. У меня поместье недалеко от города.

– Там наверняка есть конюшня?

– Да, – растерянно промолвил Энрике, не понимая, куда идет разговор. Между тем юноша огорошил его вопросом:

– Мне можно приехать к вам?

– Зачем?

– Я хочу научиться ездить верхом.

Будь Энрике в ином положении, он, изумленный дерзостью просителя, рассмеялся бы, но сейчас ограничился тем, что поинтересовался:

– К чему тебе это?

– Чтобы оторваться от земли, – сказал юноша и заметил: – Все, что случилось сегодня, останется между нами, сеньор.

– Я рад этому, – коротко произнес молодой дворянин и добавил: – Так и быть, приезжай. Меня зовут Энрике Вальдес, ты легко найдешь мои владения, если когда-нибудь слышал о Каса де Кампо. Это королевские охотничьи угодья, мои земли граничат с ними. Я скажу, чтобы тебя пропустили.

Он откинулся на подушки и закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен. Когда через несколько минут Энрике приподнял веки, он увидел, что в комнате находится только его слуга Хосе. Странный незнакомец, назвавшийся Алваро, исчез так же незаметно, как и появился, ушел, не скрипнув половицей, не хлопнув дверью, словно растворился в ночи.

Энрике пришло на ум, что он мог упустить нечто важное, потому спросил своего слугу:

– Каким тебе показался человек, который спас мне жизнь?

– Странным и опасным. Сеньор, вы говорите, он спас вам жизнь, а мне почудилось, что этот парень смотрел на вас так, словно хотел убить.

Паола Альманса поджидала Энрике возле церкви Буэн Сусесо, стоявшей на границе города и предместий. Он опаздывал более чем на четверть часа, и девушка беспокойно оглядывалась. Здесь, как и на многих других улицах Мадрида, можно было встретить не только сливки общества, но и его отбросы, и Паола с тревогой думала о ворах и мошенниках, шнырявших там, где прогуливались знатные горожане. Вместе с тем ей нравилась привычная суета городских улиц, нравилось погружаться в нескончаемый поток звуков и образов. С тех пор как в жизнь девушки вошел Энрике Вальдес, она стала воспринимать Мадрид иначе, да и себе самой Паола казалась другой: более значительной, неотразимой, готовой слиться с миром, который прежде был недосягаемым.

– Сеньорита?

Услышав голос, Паола обернулась и увидела незнакомого человека.

– Вы сеньорита Альманса? – вновь спросил он.

– Да, это я.

Девушку насторожил высокомерный взгляд незнакомца. Человек смотрел на нее так, как серьезные мужчины смотрят на женщин, не отличавшихся строгостью и честностью. Когда он заговорил, Паоле почудилось, будто он снизошел к ней с высот своего положения и достоинства.

– Сеньор Энрике Вальдес не сможет прийти на назначенную встречу. Он просил передать, чтобы вы отправлялись домой и ждали дальнейших известий. Он даст о себе знать.

Лицо Паолы вспыхнуло, и она взволнованно проговорила:

– Что с ним? Почему он не пришел сам, а прислал вас? Кто вы? Говорите правду!

– Меня зовут Хосе. Энрике Вальдес – мой господин, – неохотно отвечал тот, смущенный настойчивостью девушки. – Он не смог прийти, потому что минувшей ночью на него было совершено нападение.

– Он ранен?!

– Да. Рана не угрожает жизни, но пока ему нельзя вставать.

– Где он?

– В гостинице.

– Я хочу его видеть. Проводите меня туда.

Это была не просьба, это был приказ. Хосе растерялся. Он ожидал увидеть перед собой расчетливую содержанку, а вместо этого перед ним предстало наивное, одухотворенное, слабое с виду и вместе с тем сильное существо – такое же сильное, как и все то, что живет согласно законам собственной природы.

– Хорошо, сеньорита. Я не уверен, что поступаю правильно, но, надеюсь, сеньор Энрике не рассердится.

Дул прохладный вечерний ветер; казалось, с вышины неба опускается огромное покрывало. Солнце разбрызгивало золотые капли по крышам и стенам домов.

Гостиница, в которой привык останавливаться Энрике, выглядела очень скромно; знакомая с детства простота умилила Паолу и внушила ей чувство доверия.

Девушка осторожно вошла в комнату следом за Хосе и остановилась в нерешительности. Энрике лежал на кровати, он был бледен и тяжело дышал. Паола никогда не видела его беспомощным и слабым, а потому растерялась.

Молодой человек повернул голову, встретился с ней взглядом, и его лицо ожило, на губах появилась радостная улыбка.

– Сеньорита Паола! Это вы!

Она сделала шаг вперед и протянула руки, будто отворяя двери надежде. Энрике попытался приподняться ей навстречу, но рухнул на подушки. Тугая повязка на груди мешала ему дышать, в ране пульсировала кровь, а голову сжимало, словно в тисках.

Когда Паола положила прохладную руку на его пылающий лоб, молодой человек сказал Хосе:

– Благодарю тебя. Ты доставил мне лучшее лекарство, какое можно придумать. А теперь оставь нас одних.

– Я так сильно огорчена, сеньор Энрике! Как это могло произойти? – В голосе Паолы звучали тревога и нежность.

Она застенчиво присела на постель и заботливо поправила подушки.

– Сам не знаю. Какие-то бродяги набросились на меня в темном переулке, когда я возвращался после встречи с приятелем.

– Вы сумели от них отбиться?

Энрике недовольно нахмурился, но честь мужчины и дворянина не позволила ему солгать.

– Я пытался, но они напали слишком внезапно. Меня спас неожиданно появившийся юноша-метис. Он же проводил меня в гостиницу, – сказал молодой человек и вдруг вспомнил фразу, на которую прежде не обратил внимания: «Я знаю, куда идти». Откуда спаситель мог это знать?

По лицу девушки скользнула тень.

– Метис? – повторила она. – Он назвал свое имя?

– Да. Его зовут Алваро. Я предложил ему деньги, но он отказался.

– Наверное, он сделал это не ради денег, – заметила Паола и подумала о Ниоле. Не он ли это был?

После этого ее мысли вернулись к Энрике, и она твердо произнесла:

– Я сама стану ухаживать за вами. Надеюсь, вы позволите?

Молодой человек улыбнулся.

– Позволю ли я? Я буду на седьмом небе от счастья! – промолвил он и тут же добавил: – Самым волшебным лекарством станет ваш поцелуй.

Энрике обнял Паолу, мягко притянул к себе, и их губы соединились.

Этот поцелуй был иным, не таким, как прежде, он пронзил сердце и захватил дух девушки, тогда как молодой человек был полон тайной страсти, дрожал от аромата и теплоты ее тела, прикосновения чуть влажной, шелковистой кожи. Не давая Паоле опомниться, он осыпал поцелуями ее шею, а его пальцы нежно, но властно сжимали ее грудь, целомудренно спрятанную под расшитым цветными нитками платьем.

Выпустив ошеломленную девушку из объятий, Энрике улыбнулся. Непостижимо, как небольшая рана, нанесенная случайными людьми, смогла разрушить столько преград, как сладко представлять, что это только начало! Насколько больше сближает молчание, чем любые слова! Так, бывает, досадное происшествие приводит к куда более значительным достижениям, чем событие, которое кажется радостным.

Сердце молодого человека сжалось от страстного нетерпения. Нет, он не станет ждать окончания войны, на которой, быть может, его убьют, он как можно скорее должен назвать Паолу своей!

Мысль о браке с ней до сих пор казалась ему нелепой, но что может помешать поговорить с ее отцом и попытаться прийти к взаимовыгодному соглашению?

В последующие дни Паола с трудом дожидалась момента, когда Армандо отправится на службу, после чего неслась в гостиницу как на крыльях. Она взяла у Хелки целебные травы и расспросила индианку, как готовить настойки и отвары.

Девушка вовсе не собиралась позволять Энрике вольности, но ей нравилось обращаться с ним как с неразумным и беспомощным ребенком, а он, как неразумный и беспомощный ребенок, умудрялся выманивать у нее небольшие, но ценные подарки.

Теперь их сближение шло куда быстрее, чем прежде. Через три дня они уже обращались друг к другу на «ты», держались за руки и без смущения болтали о всяких пустяках. Энрике рассказывал Паоле о том, что, согласно распоряжению Филиппа II, каретой с двумя лошадьми мог владеть только дворянин, четыре лошади дозволялось запрягать лишь в том случае, когда в карете сидел сам хозяин, а экипаж с шестеркой имели право использовать члены королевской семьи.

Девушка поведала Энрике о своих любимых цветах, о том, как в детстве выхаживала птенцов, оставшихся без родителей, как целыми днями играла в саду, который представлялся ей ни больше, ни меньше целым миром.

Однажды, дожидаясь прихода Паолы, Энрике не выдержал и заговорил о ней с Хосе, которого только отчасти считал слугой, а в целом относился к нему как к приятелю.

Они познакомились еще в Саламанке: Хосе был сыном небогатых дворян, которые выложили все, что сумели скопить, и отправили сына в университет. Для Хосе добывание куска хлеба было повседневной задачей. Вдоволь постояв в очереди за бесплатным супом, который раздавали при некоторых монастырях, он вскоре нашел более верный источник дохода: стал служить своему обеспеченному товарищу. Днем он разрывался между выполнением домашних и учебных обязанностей, а по ночам они с Энрике, случалось, вместе пускались на поиски небезопасных приключений.

– Что ты можешь сказать об этой девушке?

– Она прелестна. Правда, с первого взгляда довольно трудно понять, к какой среде она принадлежит: рыбка из океана простолюдинов или из озера избранных.

– Паола – сирота, дочь бедного идальго, живет с чудаковатым дядей и не менее странной служанкой. Ей не привили светских манер, и порой она ведет себя с простодушием и наивностью дикарки. Именно из-за неприкаянности Паолы я не намерен обижать ее. Будет лучше, если я поступлю с ней честно.

– Вы возьмете ее в свой дом?

– Да, я готов это сделать. Более того, я составлю бумагу, согласно которой в случае моей гибели на войне девушка будет обеспечена.

– Или когда вы решите жениться на другой? – осторожно произнес Хосе.

Энрике кивнул.

– Или если когда-нибудь я решу жениться.

Ниол выехал из Мадрида ранним утром, когда небо было расцвечено сказочно-нежными, розовыми и золотыми красками зари, над деревьями проносились стаи птиц, а воздух казался легким и сладким, как цветочный нектар.

Юноша был не очень уверен в успехе, но ему повезло: его пропустили во владения Энрике Вальдеса, и сам хозяин, выздоровевший несколько дней назад, вышел ему навстречу. Энрике был в бархатном берете, короткой куртке, облегающих ноги штанах и высоких сапогах. На поясе, на золотой цепочке, висел кинжал в богато инкрустированных ножнах.

Он провел Ниола в конюшню, где породистые лошади содержались в образцовом порядке и чистоте.

– Вот они, – сказал Энрике. – Выбирай.

Ниол медленно пошел по проходу, глядя на обитателей конюшни. Лошади косились на него блестящими темными глазами: одни – высокомерно, другие – с любопытством. Они помахивали длинными хвостами, прядали ушами, а он все шел и шел, пока не увидел ту, любовь к которой вошла в его сердце подобно огненной стреле. Ослепительно-белая, без единого пятнышка лошадь смотрела на него доверчиво и прямо, как ребенок смотрел бы на мать, а смертный – на Бога.

Ниол протянул руку и осторожно провел пальцами по атласной шее. Мимолетная нервная дрожь прошла по телу животного, но юноше почудилось, будто то было колебание, способное потрясти основы божественной вселенной.

Белая Лошадь. Он не сомневался в том, что это – знак судьбы.

– Я бы хотел оседлать вот эту кобылу. Можно?

Энрике внимательно смотрел на странного и, как сказал Хосе, опасного человека со смятенным выражением лица, которое тот не сумел скрыть, несмотря на напускную суровость. Смуглая и сильная рука, неуверенно и неловко гладившая лошадь, пронзительный взгляд быстрых черных глаз – все свидетельствовало о том, что этот юноша не мог поверить в свое счастье.

Энрике казалось, что он сам уже не способен испытывать столь сильные эмоции.

– Вообще-то, это моя любимая лошадь, но человеку, который спас меня от смерти, позволено все. Я прикажу вывести ее во двор.

– Как ее зовут? – прошептал Ниол пересохшими от волнения губами и нисколько не удивился, когда Энрике ответил:

– Мечта.

Лошадь оседлали и вывели на изумрудную лужайку. Конюх, которому поручили это сделать, смотрел на Ниола с нескрываемым пренебрежением, но юноша ничего не замечал. Все его внимание было обращено на Мечту, тело которой казалось воплощением земной силы и небесного жара, средоточием нервного ожидания. Кобыла могла быть столь же гордой и неприступной, как ее хозяин, могла не понять и не принять стремлений Ниола.

Ниол действовал интуитивно, подобно тому, как подросшая птица впервые расправляет крылья, и Мечта послушалась неопытных рук юноши, откликнулась на его безмолвный восторженный зов. Да, она была горда, но то была гордость существа, тоскующего по истинной свободе.

Ниол не просто оторвался от земли, он словно взлетел на небо. Лошадь превратилась в божественный инструмент, на котором играет ветер, в невесомое существо, бегущее по мостику, опорами которому служили законы, поддерживающие хрупкое равновесие мира. В великое создание, чья сила равна сокрушительной мощи урагана.

Перед мысленным взором Ниола представали беспредельные пространства, завораживающие своей удивительной красотой, околдовывающие непостижимой тайной. То был мир других измерений и иных законов, мир бизонов, чье дыхание похоже на дуновение мощного ветра, мир высоких гор, чьи очертания тонут в предрассветном тумане.

Ниол слушал советы конюха и Энрике, и ему чудилось, будто он вспоминает нечто слегка подзабытое; их слова как будто стирали пыль с огромного блестящего зеркала, в котором он мог видеть себя, истину и свою судьбу.

– Ты правда впервые ездил верхом? – спросил Энрике, когда по-детски счастливый юноша вел Мечту в конюшню.

– Да.

– Тогда у тебя талант, парень!

– Эта лошадь продается? – В голосе Ниола сквозила безумная надежда.

Энрике рассмеялся.

– Нет. Но даже если бы она продавалась, тебе за всю жизнь не заработать таких денег. – И, подумав, добавил: – Не хочешь работать у меня? Я не обижаю преданных мне людей. Ты будешь сыт и доволен.

Ниол не задумался ни на минуту.

– Нет. Но вы позволите мне прийти еще?

– Приходи, – великодушно согласился Энрике.

Когда конюх поставил кобылу в стойло, расседлал ее и ушел, Ниол неожиданно спросил:

– Я могу остаться наедине с Мечтой? Я хочу поговорить с ней.

Энрике пожал плечами, потом кивнул. Этот парень держался на удивление независимо и смотрел на него так, будто он, Энрике Вальдес, был прозрачным как стекло. Судя по всему, для юного метиса не имели значения ни деньги, ни титулы; он верил в нечто такое, о чем молодой дворянин даже не представлял.

Убедившись в том, что в конюшне никого нет, Ниол уверенно и вместе с тем с предельной нежностью положил ладонь на лоб лошади и заговорил. И если бы кто-то вознамерился его подслушать, он бы ничего не понял, потому что юноша обратился к Мечте на языке мапуче.

Ниол говорил ей о ночных звездах, которые сверкают, как капли росы в паутине, об утренних облаках, тающих незаметно и неслышно, словно во сне, о солнце, которое дарит тепло и свет всем, независимо от их происхождения, о том, как сложно любить жизнь и как она все-таки прекрасна. И конечно, о своей любви к Паоле.

В эти минуты Ниолу чудилось, будто белая лошадь по кличке Мечта – единственное существо на свете, способное его понять.