Читать книгу Исповедь послушницы (сборник) - Лора Бекитт - Страница 11

Собираясь отправиться вместе с Энрике в его поместье, Паола нарядилась в платье из черной тафты с прорезями на рукавах, сквозь которые была видна пестрая материя нижнего одеяния. Согласно моде того времени, поверх кожаных туфелек девушка надела деревянные сандалии с массивным каблуком из пробки, которые делали фигуру выше и придавали ей соблазнительную стать. Чтобы не быть замеченной и узнанной, Паола накинула на себя легкое, как дым, покрывало из полупрозрачного шелка, которое на самом деле было не чем иным, как инструментом невинного девичьего кокетства.

Девушка ехала в карете, которую прислал за ней Энрике, и ее обуревали мечты. Неужели совсем скоро они рука об руку выйдут в свет? Неужели ей суждено увидеть королевский двор?! Вместе с тем Паола не совсем понимала, как быть с прежним миром. Иногда девушка думала, что попросту сложит его в сундук и увезет с собой, хотя чаще ей казалось, что это решение способно разрушить все то, чем она жила десять лет.

Паола жалела о своем саде, в котором провела детство и который стал приютом ее грез. Она вспоминала, как подрагивала влажная от росы листва, приветствуя ее по утрам, как приятно было ступать босыми ногами по упругой траве и прикладывать прохладные ладони к горящим щекам.

Однажды настал момент, когда и дом, и сад стали казаться ей ловушкой, тюрьмой, из которой она пожелала вырваться, вырваться любой ценой, но так ли это было на самом деле?

В смутных тайниках души Паолы хранились воспоминания, которые она не любила ворошить. Девушка почти не помнила мать, которую увели незнакомцы, и себя, заточенную в монастырь. Потом появился Армандо, забрал ее к себе и внушил ей, будто он ее отец. Паола всегда знала, что он стережет ее подобно тому, как цепной пес стережет кость, и в ее душе брезжила надежда на освобождение. Девушка верила, что когда-нибудь она заживет другой жизнью. Когда на горизонте появился богатый и знатный Энрике, Паола стала лелеять надежду, что именно он станет ее спасителем.

Молодой дворянин встретил свою гостью у ворот и помог ей спуститься на землю. На нем был шикарный наряд: расшитый золотыми медальонами камзол из черного бархата с гофрированным воротником, короткие штаны, чулки и украшенные разрезами атласные туфли.

Увидев перед собой столь ослепительного вельможу, Паола слегка оробела. Энрике торжественно провел девушку в свои владения, дабы она могла насладиться видом роскоши, в которой ей предстояло жить.

Великолепный дом имел прямоугольный внутренний двор, вдоль которого шли галереи второго этажа. Потолок в главном зале был деревянным, а украшения стен и дверей выполнены из гипса. Девушка впервые увидела такое количество резной мебели, мраморных каминов, гобеленов, ковров, до блеска начищенных медных канделябров, золота и серебра. Для освещения комнат использовались дорогие восковые свечи, какие можно встретить только в церквах.

– Твой дом похож на королевский дворец! – прошептала Паола, и Энрике самодовольно изрек:

– Король правит государством, я же управляю своим поместьем – каждому свое, и каждый счастлив по-своему! Ты станешь украшением моего дома, истинным бриллиантом моих покоев!

Последние слова не понравились девушке, но она не нашла что возразить. После того как владения были осмотрены, Энрике приказал подать вино и сладости и заставил Паолу выпить два бокала терпкого, густого и красного как кровь вина, отчего ее голова отяжелела, а на душе, напротив, стало легко, захотелось смеяться и болтать.

– За наше будущее! – сказал Энрике, сияя улыбкой. – Ты подарила мне свое сердце и тем самым отворила двери в рай!

В следующую секунду у Паолы захватило дух от его поцелуя и она почувствовала, как сильные руки Энрике властно подхватывают ее и куда-то несут. Девушка очнулась за закрытыми дверями, перед кроватью с роскошным балдахином, очнулась, когда ее одежда уже пришла в беспорядок, а губы молодого человека ласкали ее обнаженную грудь.

Охваченная стыдом Паола хотела оттолкнуть его, но не смогла. Каким-то чудом Энрике переместил ее из мира, в котором он ей поклонялся, в мир, где он мог ею владеть.

– Паола, я схожу от тебя с ума! Если ты любишь меня, докажи это сейчас!

Девушка не вполне понимала, что он подразумевает под доказательством и зачем это нужно делать. У нее не было ни матери, ни подруг, и она была плохо осведомлена о тайнах пола. Иной раз Армандо туманно намекал ей, что существуют запретные удовольствия, придуманные мужчинами и для мужчин, в которых женщина – всегда обманутая и страдающая сторона. Девушка знала, что муж и жена спят в одной постели и занимаются чем-то не вполне пристойным, на что Церковь тем не менее закрывает глаза, потому что это естественный акт, придуманный Богом для продолжения рода. Однако Паола не могла объяснить, как это связано с доказательством ее любви к Энрике. Почему и зачем она должна что-то доказывать? Потому что он ей не верит или потому что она сама не уверена в этом?

Однажды отец сказал ей: «Одно дело – любить женщину чистой любовью, и совсем другое – грязно домогаться ее».

Говоря об этом, Армандо забыл о том, как страстно желал тела Асусены Альманса. Теперь ему казалось, что он любил ее столь возвышенно и безгрешно, как любят Деву Марию.

Пока Паола размышляла, Энрике раздел ее до сорочки и опустил на постель. Девушка была охвачена противоречивыми чувствами и задыхалась от его поцелуев, которые внезапно показались ей назойливыми, неприятно властными, поразительно чужими. Однако ее руки сделались странно слабыми, а тело безвольным; когда ее пронзила острая боль, Паола испуганно и беспомощно затрепыхалась. Губы девушки задрожали, а на глазах выступили слезы. Она приехала сюда, конечно, не за этим, а между тем, вероятно, это была плата за вступление в сверкающий золотом и поражающий своим великолепием мир.

– Теперь ты моя, – сказал Энрике, когда все закончилось, и крепко прижал ее к себе. – Завтра я навещу твоего отца и объявлю о своих намерениях, а когда мы придем к соглашению, я заберу тебя к себе.

Паола, опустошенная, лежала неподвижно. Надо было встать и одеться, привести себя в порядок, но у нее не было сил, ни физических, ни душевных.

Энрике взял амулет, висевший на шее девушки, и с любопытством повертел в руках.

– Что это за языческая штуковина? – шутливо произнес он.

– Она предохраняет меня от дурных людей, – прошептала Паола и добавила про себя: «Но только не от разочарований и ошибок».

– Отныне она тебе не нужна, ибо теперь твоя судьба в моих руках! – сказал Энрике, и эти слова пробудили в душе девушки тайное и до боли острое чувство протеста.

Обратный путь прошел для Паолы словно в тумане. Сидя в карете рядом с девушкой, Энрике шептал ей ласковые слова, целовал ее лицо, шею и руки, но ни разу не спросил о том, как она себя чувствует после того, что случилось. Для него это было привычным делом, приятным и забавным приключением, по поводу которого не стоило ни задумываться, ни огорчаться.

Очутившись в своем доме, Паола прошла в кухню. Ей хотелось пить, и она попросила у Химены воды. Руки девушки, принявшие глиняную чашку, слегка дрожали, а губы были бледны, как лепестки увядших цветов. Вместе с тем она была рада тому, что очутилась в привычном мире. Череда великолепных комнат, диковинные предметы, бьющая в глаза роскошь – все вдруг показалось нелепым сном. Реальными были только боль, сохранившаяся в теле, и обида, пустившая корни в душе.

Лишь когда чашка опустела, Паола поняла, что пила не воду, а что-то другое, возможно отвар каких-то трав, то, что принесло облегчение и душе, и телу. Разум начал проясняться, боль исчезла. Девушка глубоко вздохнула, отгоняя обрывки недавнего сна, и внезапно посмотрела на мир другими, взрослыми и трезвыми глазами.

– Не беспокойся, – вдруг сказала Химена. – Главное – у тебя не будет ребенка.

Паола вздрогнула и залилась краской. Откуда индианка узнала о том, что случилось? Вокруг Химены всегда витал дух недосказанности, тайны. Эта женщина не отличалась многословием, но, если ей случалось заговорить, ее слова пронзали насквозь.

Девушка медленно провела рукой по волосам.

– У меня вообще не будет детей?

– Будут. Но не теперь, – спокойно произнесла индианка и добавила: – Завтра человек, о котором ты сейчас думаешь, придет в этот дом.

Паола встрепенулась.

– Что со мной станет?

– Тебе придется жить в другом мире, совсем не похожем на тот, который окружает тебя сейчас.

– Иногда мне чудится, что я останусь здесь навсегда, – вздохнула Паола и призналась: – И… я думаю, что так будет лучше.

Химена покачала головой.

– Никто из нас не останется здесь навсегда. Это временное убежище.

– Почему ты задержалась в этом доме на десять лет? – спросила девушка.

– Из-за своего сына.

Она ответила без колебаний, уверенно и твердо, и Паола задумчиво обронила:

– Мне кажется, Ниол несчастлив.

– Просто его время еще не пришло.

– Откуда ты все знаешь, Химена?! – воскликнула Паола. – Порой ты представляешься мне волшебницей, способной предсказать даже путь звезд!

Индианка оставалась невозмутимой.

– Иногда мы кажемся себе лодками, пустившимися в путь в бескрайнем океане, однако каждый из нас приходит в этот мир со своей судьбой, изменить которую невозможно. И еще мы рано или поздно познаем истину.

– Разве она существует?

– Конечно. Старые истины никогда не расходятся с жизнью.

В кухню вошел Ниол. Он не заметил Паолу, сидевшую на скамеечке в темном углу, и воскликнул, обращаясь к Хелки:

– Зачем ты говорила, что у нас нет будущего?!

Он хотел рассказать матери о сегодняшнем дне. Небо сияло голубизной, воздух был на диво чист и свеж. Тропа, по которой он ехал верхом на белой лошади, взбежала на пригорок, откуда открылся чудесный вид на округу, изумрудную долину и золотые холмы. Ниол испытывал небывалый прилив внутренних сил и чувствовал себя способным на любые, самые великие и смелые свершения.

Его радость омрачали некоторые сомнения: если Паола поселится здесь, будет ли она владеть Мечтой? Видя счастье любимой женщины, сможет ли он испытать хотя бы тень удовлетворения? Будет ли судьба хотя бы отчасти справедлива к нему?

– Затем, что иногда, чтобы двигаться вперед, надо немного вернуться назад, а чтобы завоевать свое счастье, полезно пережить некоторое разочарование, – ответила индианка.

Ниол оглянулся и увидел в углу кухни Паолу, растерянную, испуганную, с рассыпавшейся прической. В одно-единственное мгновение юноша получил ответ на свои вопросы. Мечта не будет принадлежать этой девушке, ею владеет Энрике Вальдес, так же как отныне он владеет и Паолой.

На него накатила жаркая волна, в глазах заплясали красные звездочки. Кровь гулко стучала в висках, сердце отсчитывало секунды, и эти секунды тянулись, как вечность. Ниол не знал, что сказать, потому что случившееся нельзя было выразить и объяснить никакими словами.

Юноша молча повернулся и вышел из кухни.

На следующий день Ниол трудился на стройке: сделавшись столицей королевства, Мадрид разрастался с невиданной скоростью. Иногда юноша злился, оттого что был вынужден выполнять самую грязную и тяжелую работу, но сейчас физический труд приносил ему облегчение. Он сознательно выбирал самые большие камни, желая изнурить себя работой, чтобы в голове не осталось ни одной мысли, а в сердце – никаких чувств. По лицу струился разъедающий глаза пот, но это было лучше, чем слезы горечи и досады, которые жгли его душу.

Вечером, получив жалкие дневные гроши, Ниол с неохотой отправился домой. Ему было тяжело видеть Паолу. К счастью, девушка укрылась в своей комнате с твердым намерением не выходить оттуда до тех пор, пока Энрике Вальдес не предстанет перед Армандо и не попросит ее руки.

На одной из центральных улиц Ниола настиг грохот барабанов и вой труб, возвещавших о страшном и печальном шествии приговоренных к сожжению на костре. Во главе колонны шли монахи, которые несли штандарт с гербом инквизиции, кресты и зажженные свечи. Юноша с содроганием следил за жуткой толпой осужденных в желтых туниках и нелепых колпаках.

Он привык к тому, что в Испании ни церковные праздники, ни народные гуляния не обходятся без пролития крови. Ниол не верил в то, что христианский Бог жаждет жестокости, однако с некоторых пор сомневался в том, что Господь стоит на страже справедливости.

В тот миг, когда юноша корчился в невидимом пламени и оплакивал гибель своей любви, он вдруг почувствовал, как ему на плечо опустилась легкая рука.

– Николас? – услышал он чей-то вкрадчивый голос.

Он резко обернулся и встретился взглядом с парой сверкающих черных глаз юной цыганки. Юноше почудилось, будто в ярких красках ее юбок растворяются его неизбывная печаль и тяжелые думы.

– Кончита!

Она весело рассмеялась.

– Я знала, что встречу тебя. Я уговорила Флавио вернуться в Мадрид. Мы собрали здесь много денег. А еще сюда ведут нити, к которым привязано мое сердце. Ты рад меня видеть?

– Да, – искренне произнес юноша.

– В нашем распоряжении долгий день и короткая ночь, – просто сказала цыганка, и Ниол сжал в объятиях ее горячее, податливое тело.

Это было именно то, в чем он сейчас нуждался: дикое и безумное обладание женщиной, в которую он не влюблен, но которая привлекательна и желанна.

Они быстро дошли до повозки Кончиты и, едва забравшись внутрь, рухнули на солому. Зрачки цыганки были расширены, она затягивала его в бездонный омут своей страсти, наделяя звериным желанием. Вероятно, в глазах Ниола тоже было нечто подобное, потому что девушка прошептала:

– Когда ты смотришь на меня таким взглядом, то кажешься мне похожим на необъезженного жеребца!

Он задрал пышные юбки девушки, разорвал ее лиф и овладел ею резко и грубо; она же, задыхаясь от наслаждения, царапала его спину острыми ногтями, оставляла на коже багровые полосы, больно кусала шею и плечи, но, как ни странно, телесные раны приносили облегчение его страдающей душе.

Жаркая влага, сочившаяся из тела Кончиты, рвущиеся из ее горла стоны действовали на юношу как лекарство, средство пусть для недолгого, но все же забвения. Они занимались любовью до изнеможения и после короткой передышки начинали снова.

То, что они делали, казалось Ниолу актом очищения, тогда как то, что Энрике Вальдес сотворил с Паолой, представлялось ему настоящей скверной. Самое страшное заключалось в том, что он не мог вырвать из его рук ни свою любовь, ни Мечту.

Вновь и вновь входя в жадное, ищущее его ласк тело Кончиты, юноша поклялся себе, что без промедления убьет дворянина, если тот откажется жениться на Паоле.

Пресыщенные и опустошенные, они лежали в остро пахнущей соломе и разговаривали.

– Ты бы согласилась уехать со мной? – спросил Ниол.

– Да, – не задумываясь, ответила цыганка.

– Почему ты не спрашиваешь куда?

– Мне все равно куда ехать, была бы дорога. – Кончита прильнула к его плечу. – Я не знаю ничего лучше скитаний. Мне мила жизнь без забот, тревог и помех, без мыслей о завтрашнем дне. Я люблю следовать собственной прихоти, идти за внезапным велением сердца, покоряться мимолетной усладе для глаз. Ты не зовешь меня, ты спросил просто так, и я тебя понимаю.

Ниол вздохнул.

– Прости меня, если можешь.

– За что? – Ее губы растянулись в притворной улыбке. – Глупо не прислушиваться к собственному сердцу. Что оно велит тебе, то и делай.

– Скажи, что для тебя богатство, деньги, роскошь? – задумчиво произнес юноша.

– Ничто, – быстро ответила Кончита. – Возможно, потому что у меня никогда этого не было. А для тебя?

– Наверное, свобода, сила, сознание, что ты можешь взять то, что тебе нужно… Пьянящее ощущение того, что все в этом мире принадлежит только тебе.

– Это обман.

– Я знаю. Однако мало кто способен это понять.

– Ты говоришь о женщинах?

– Прежде я думал, что они, как никто другой, способны читать человеческие сердца, а теперь мне кажется, что они видят только то, что лежит на поверхности.

– Ты сам слепой, я говорила тебе об этом, – спокойно произнесла Кончита. – Самое неправильное в любовных делах – это пустое ожидание. Побеждает тот, кто действует. И деньги здесь совсем ни при чем.

Энрике Вальдес с удивлением и некоторой осторожностью вошел в окруженный ржавой решеткой и, на первый взгляд, казавшийся совершенно диким сад. День выдался знойным, солнце нещадно палило, а здесь кроны деревьев смыкались друг с другом, образуя прохладный темно-зеленый тенистый туннель. Ничем не сдерживаемая молодая поросль опутывала ноги, трава шептала свои бесконечные молитвы, но клумбы, разбитые в глубине сада, выглядели ухоженными, на них росли прекрасные цветы.

Энрике прошел в дом, все больше убеждаясь в том, что отец, или дядя Паолы, – чудаковатый затворник, любитель книг, возможно проживающий небольшое наследство. Это был старомодный, запущенный дом, где царил запах переплетенной кожи и старой бумаги, а еще – каких-то трав; его обитатели любили полумрак, прохладу и тишину.

Молодой дворянин задумался над тем, стоит ли девушка того, чтобы он являлся в эту замшелую обитель, и решил, что стоит. Волей случая, а может быть, благодаря небывалой настойчивости и особым чарам ему, похоже, удалось сорвать дикий, но сочный и ароматный плод.

На пороге возникла странная женщина с лицом, достойным быть выбитым на какой-нибудь древней монете, и такими темными, непроницаемыми глазами, что было невозможно понять, что за ними скрывается: святость, грех или нечто первобытное и опасное.

– Что вам нужно? – В тоне незнакомки не было никакой почтительности, к тому же у Энрике сложилось впечатление, что она знает ответ на свой вопрос.

– Я хочу поговорить с хозяином этого дома.

– Он у себя. Я вас провожу.

Женщина довела его до дверей и исчезла так же внезапно и незаметно, как и появилась.

Энрике вошел в кабинет и остановился. За массивным столом сидел человек в сером одеянии инквизитора. У него были темные круги под глазами и впалые щеки. Едва молодой дворянин встретился с ним взглядом, как у него против воли сильно забилось сердце. Энрике почудилось, будто его грудь сдавило железным обручем, и он судорожно вздохнул. Если бы он не знал, куда пришел, то мог бы предположить, что угодил на допрос в зловещие стены Святой палаты.

– Что вам угодно? – спросил Армандо, нехотя отрываясь от бумаг.

Энрике представился, после чего сказал:

– Я хотел поговорить с вами о Паоле Альманса. Насколько я понимаю, она приходится вам родственницей?

– Она моя дочь.

– Дочь? – небрежно произнес Энрике, пытаясь вернуть себе привычную уверенность, ибо его лицо горело под взглядом, который, казалось, пронзал до самых костей. – Но вы духовное лицо, у вас не может быть детей. Или Паола – плод незаконной связи?

– Она моя племянница, дочь моей покойной сестры, я воспитываю ее с малолетства, – нетерпеливо пояснил Армандо.

– Паола не говорила, что ее отец, то есть дядя, служит в инквизиции, – пробормотал Энрике.

– Тем не менее это так, – с язвительной торжественностью промолвил Армандо и повторил с нескрываемой неприязнью: – Что вам нужно?

Энрике собрался с мыслями и постарался изложить свое предложение серьезно и четко, с внушительностью, приличествующей его положению. Он намерен взять Паолу в дом в качестве гражданской жены. Они не станут венчаться в церкви, но он оформит бумагу, благодаря которой девушка будет обеспечена до конца жизни. Если у нее появятся дети, они не унаследуют его титул, но будут иметь право воспитываться вместе с детьми от законного брака. Он готов заплатить опекунам или родственникам Паолы любую сумму, какую они сочтут достаточной и разумной.

– То есть вы хотите купить у меня дочь? – Армандо метнул в сторону Энрике такой взгляд, что молодому человеку почудилось, будто его бросили на раскаленные угли.

– Я бы не стал так выражаться. Учитывая свое положение и положение Паолы, я предлагаю наиболее достойный и честный выход. Если вы хотя бы немного знаете жизнь…

– Жизнь? – Армандо зловеще усмехнулся и нервно сцепил длинные, тонкие, гибкие, как корни дерева, пальцы. – Молодой человек, жизнь – подземелье, в котором раздаются крики безумия и стоны боли. Жизнь – это лабиринт с мрачным началом и мрачным концом, лабиринт, в котором невозможно встретить родную душу, западня, где вам никто не протянет руку и не подскажет, где найти выход. Это безбрежная пустыня и нестерпимая мука. Это ад. Неужели вы думаете, что я отдам вам самое дорогое, единственное, что спасает меня от одиночества и сумасшествия?! Неужели вам кажется, что после вашего предложения я не велю выгнать вас вон!

– Как вы смеете так разговаривать со мной? – Энрике повысил голос. – Я – человек, имеющий право не снимать шляпу перед самим королем!