Читать книгу Идеальный полёт - Лора Деренская - Страница 7

В старших классах Саша открыла для себя Достоевского. «Преступление и наказание» настолько увлекло ее, что все свободное время она проводила за чтением. Елизавета Васильевна сердилась, что дочь даже есть нормально перестала, только хрумкает яблоки, перелистывая страницы. А вот «Война и мир» не пошла – тяжелое чтиво. Как и школа! Без удовольствия отсиживала она скучные уроки, зубрила не интересующие ее точные науки. Бунтарка внутри, снаружи вполне сговорчивая, Саша училась для родителей и окружающих. Дома не хотелось расстраивать плохими оценками маму, а в школе дух соперничества и нацеленность на достижение лучших результатов вынуждали ученицу не отставать. «Старой закалки» физичку однажды прорвало:

– Я ваш интеллигентский девятый «Б» терпеть не могу! Каждый сам по себе, только и следите друг за другом, помочь или подсказать соседу – да никогда! Девятый «А» – троечники, и родители у них из рабочей среды, но все отличные ребята. Те дети живые и добрые, друг за дружку горой. Вот у них я с радостью веду уроки. А вы? – седая сухонькая женщина с пренебрежением окинула выцветшими глазами класс. – Одиночки, думающие только об оценках!

И уже спокойнее объяснила по-научному:

– Баланс не соблюден. Вас бы всех перемешать, чтобы «ашки» успеваемость подтянули, а вы дружить научились. Получилось бы что-то типа устойчивого равновесия, как в теореме Лагранжа.

Учительница попала в яблочко. Именно в такой атмосфере училась Саша.

Чтобы не плестись в хвосте, ей приходилось учить предметы через «не хочу», как говорила мама. Школьница старалась не выпускать ситуацию из-под контроля, вовремя предпринимала шаги, чтобы исправить периодически появляющиеся тройки и вытянуть на «хорошо». Саша старалась не выделяться, но, когда нужно, могла за себя постоять. В сложной ситуации почти всегда умела выкрутиться. Вместе с Катей они иногда обсуждали будущее.

– Блин, Сашка. Скорее бы закончить школу, – Катя подперла кулаком подбородок.

– Заколебала она! – нелюбимое слово было на слуху и проникло в ее словарный запас. – Ну что, Катька, куда будем поступать?

– На иняз. Больше некуда. Зря, что ли, мы горбатились с этим английским всю жизнь? – аргументировала Катя.

Саша поддакивала:

– Конечно! Да и мама уже все уши прожужжала, чтоб после школы прямиком на иняз.

Катя смотрела на подружку и завидовала Сашиной красоте, считая ее соперницей в делах сердечных. Однажды она даже подговаривала других девчонок скрыть от Лучиной, что в субботу вечер в Суворовском, потому что «если Сашка придет, то всех парней уведет». А та, в свою очередь, завидовала Катькиному гардеробу и тихому трезвому дому.

Девушки затушили окурки, закурили еще по «Родопи» и продолжили болтать.

Елизавета Васильевна была влюблена в английский своей дочери, точнее в его звучание.

– Саша, ну-ка скажи еще раз «зонтик»!

– Umbrella, – Саша закатила глаза. Было видно, что она делала это для мамы не раз.

– Амбрэла! – поэтично повторила мама с сильным русским «р», отведя руку в сторону, как на сцене. – Какой же красивый язык! А теперь скажи слово «помни». Опять забыла!

– Remember.

– Рэмэмбэ, – мама была в восторге, копируя дочь. – Ты настоящая англичанка! Каким еще ветеринаром ты хочешь быть? Отправят в глухую деревню, и будешь кирзовыми сапогами навоз месить или с буренками в коровнике обниматься. Ты вон какая модная, про туфельки на каблучке придется забыть.

– Да что тебе от меня надо?

– Ничего, о будущем твоем забочусь! Вечно ты с этими животными, – посетовала мама, – тебе позволь, ты в доме зверинец откроешь. В шесть лет ты попросила лошадь и чтобы она жила в ванной, а мы все ездили купаться к бабушке. В восемь лет ты устроила конуру для бездомных собак в подъезде под лестницей, помнишь? Вымела весь мусор, и постелила на пыльный цемент одеяло, которое унесла из дома.

– Это я от тебя, между прочим, взяла. Ты ведь тоже любишь кошек и собак. Кто вчера последнюю колбасу бездомному псу отдал?

Елизавета Васильевна соображала, как отразить железный аргумент. Она действительно вчера вышла из дома и увидела бродячую серую дворнягу с милой мордой и голодными глазами. «Жди, жди тут! Сейчас что-нибудь принесу», – шепнула она насторожившейся жучке и вернулась на лифте домой. Саша подумала, что мама что-то забыла, а та торопила рукой:

– Саша, отрежь там колбасы кусок. Голодной собаке дам. Она меня у подъезда ждет.

А потом, то ли в шутку, то ли всерьез, добавила:

– Может, Бог меня потом в рай возьмет, потому что я бездомным животным и слабым помогаю.

– Бога нет, мам, – засмеявшись, заученно возразила Саша, и у нее проскользнула мысль, что мама считает себя в чем-то виноватой.

– На все у тебя ответ есть, подумаешь, кусок колбасы. Она все равно как подошва была, – мама засмеялась. – А ушастый ежик из зоологического кружка жил? Таскала оттуда живность погостить? Он сбежал под пол и вернулся с обкусанным ухом. А потом и вовсе пропал. И ворона дома оттуда же. Ну, а как ты меня напугала безногой ящерицей! Я чуть не умерла. Думала, змея!

Елизавета Васильевна говорила правду. Саша действительно очень любила животных, находила божьих тварей повсюду и тащила домой.

Когда была помладше, много времени проводила у мамы на работе. Садик располагался на втором этаже старого здания. Окна выходили на крышу широкой пристройки, в которой разместился большой продуктовый магазин.

Однажды открыв окно, Саша очутилась на крыше этого магазина. С верхних этажей за годы чего только не набросали вниз. Но главное, там жили стаи голубей. Саша кормила их каждый день хлебом и крупой, которую покупала на выпрошенные у мамы монетки. С каждым днем птиц становилось все больше, что безмерно радовало девочку. Они были все разные, не похожие друг на друга, и Саша давала своим новым друзьям имена. Если мама раскошеливалась на рубль или два, Саша покупала не только птичью еду, но и такие деликатесы семидесятых, как кусочек языковой колбасы или фигурки животных из, как было написано на ценнике, чистого иностранного шоколада.

Вскоре голуби, уже не боясь, подходили совсем близко и даже ели с руки. Директор магазина пожаловался заведующей на шум с крыши и тучи птиц, которые кружили над головами входящих и выходящих покупателей. «Хорошо, что коровы не летают», – подняв глаза к небу, пошутил он напоследок. Сашина голубиная дрессура была разоблачена.

Учась в начальной школе, Саша принесла птенца воробья, и он прижился на подоконнике. Прыгал, клевал желтые пшенные бусинки и громко чирикал. Даже Владимиру Кузьмичу воробьишка пришелся по душе за веселый нрав. Иногда открывали штору, и желторотый летал по квартире, пока не произошел несчастный случай. Воробушка прибила входная дверь, сильно хлопнувшая на сквозняке, когда мама пришла с работы. Хватились, воробья нет. Саша вспомнила ухнувшую дверь и сообразила, что могло произойти. Пока мама не видела, дочка на цыпочках пробежала в темную прихожую и неслышно повернула ключ. Наклонилась и… увидела расплющенное тельце в дверном проеме. Превозмогая страх, ухватила трупик за торчащее перышко так, чтобы не запачкаться кровью, сбежала по лестнице и выбросила на газон. «Слава богу, мы живем на первом этаже. Не скажу. Не хочу, чтобы мамочка расстраивалась, она себя винить будет», – рассудила по-взрослому десятилетняя Саша. А мама решила, что пернатый любимчик прошмыгнул в открытую дверь, когда она пришла, ну а оттуда на улицу.

– Я животных люблю, – снова, как тогда, в детстве, раздосадовано повторила семнадцатилетняя дочь.

– Видите ли, животных она обожает! Детей учить – очень хорошая профессия. Зверей после работы любить можно. Ты только вдумайся, доченька! Учитель английского языка! Как звучит!

– Ты всегда, мама, меня заставляешь. Хочешь, чтобы я была такая же, как ты, учительница. Я уже однажды от твоей музыки чуть с ума не сошла.

– Давай не представляйся. Играть на пианино – очень хороший навык. Могла бы быть учителем музыки. У тебя же абсолютный слух. Ты, наверное, не помнишь, но тебя при консерватории учила сама Казакова.

– Помню, помню. Ее муж был ведущим оперным певцом, а она была злюка. И уроки прогуливала, за которые ты по 15 рублей платила.

– Точно! Как ты помнишь всё это? – удивилась мама.

– Все про это пианино помню, потому что ненавидела. Слушать музыку или танцевать под нее я обожаю. А та долговязая и не учила меня играть, только стучала своими длинными острыми красными ногтями по клавишам.

– Ну, уж ты скажешь! Все в прошлом, Саша. Сломала ты меня тогда своим упрямством: «Не пойду больше в музыкальную школу, и хоть режь». С английским хоть не подведи, доченька. Поступай, дорогая, на иняз. Пожалуйста.

Саша воодушевленно зубрила экзаменационные билеты и закончила десятый класс без троек. Вскоре из последних сил ударницы Макеева и Лучина уже сдавали вступительные экзамены в педагогический институт на факультет иностранных языков, но им не удалось набрать необходимое для зачисления количество баллов.

– Накрылся ваш иняз медным тазом, – Владимир Кузьмич зыркнул на дочь.

– Зачем ты так, Володя. Саша на будущий год снова попробует. – Мама ободряюще глянула на Сашу: – Правда, доченька?

– Не знаю, – честно призналась вымотанная экзаменами девушка.

– Если ты такая тупая как пробка, нечего время терять. Работать пойдешь. Попробую определить тебя на производство сварщицей, – унизил словом подвыпивший отец. Трезвый он бы так не сказал. А вот на закрытый военный завод под кодовым названием «почтовый ящик» Владимир Кузьмич действительно вскоре устроил дочь.

Катю тоже пристроила в бухгалтерию, себе под крылышко, ее мама, и пути закадычных подружек разошлись.

Сварщица-ученица Саша и еще семь таких же неудавшихся студенток осваивали в прямом и переносном смысле ювелирную работу, припаивая золотые усики на малюсенькие схемы, видимые только под микроскопом. Поочередно прижимая то один, то другой глаз к окуляру, Саша мечтала о пылкой любви и быстрой захватывающей жизни, полной приключений.

Однажды она купила в киоске справочник для поступающих в вузы Советского Союза. По вечерам, от нечего делать, Саша пролистывала толстенькую книжку в мягком переплете и удивлялась, как много институтов в ее самой большой в мире стране.

– Мама! Я знаю, куда буду поступать на следующий год! – крикнула она из комнаты и, не дождавшись ответа, громко прочла: – Институт иностранных языков, переводческий факультет.

– Что ты вечно из комнаты выкрикиваешь, – мама появилась в дверях.

– Зачем мне этот никчемный всего лишь педфакультет?! Я попробую выше прыгнуть. Институт иностранных языков, переводческий – это совсем другое дело! Поеду на поезде в город Г. поступать! Выучусь на дипломата. Буду работать в министерстве иностранных дел.

– Да ладно представляться! Где ты в этом Г. жить будешь? В общежитии? Да и деньги откуда? – скептически рассуждала мама.

– Я все продумала. На заочное пойду, а работать здесь устроюсь, – Сашины глаза горели. Елизавета про себя удивлялась и восхищалась мыслями и новыми идеями своего отпрыска.

– А на поступление вам надо мне деньги найти, – заявила дочь.

– Не знаю, Саша, – засомневалась мама, но уже решила провести с мужем разъяснительную работу.

– Водку пить есть на что, пусть он мне на поездку деньги даст. Вы же хотите, чтобы я в институте училась? – зло выпалила она.

Вместо слова «папа» Саша всегда говорила «он». Это слово было формой протеста против пьянства отца. Он никогда не занимался ее воспитанием, обычно передавая свои к ней требования и замечания через жену. Саше казалось, что отец стесняется показать свою доброту и говорить с ней искренне и напрямую, что, несомненно, было большой ошибкой.

Саша набрала междугородку и начала бодро задавать интересующие ее вопросы.

– Извините, вы кто – девушка или юноша? – спросил женский голос на другом конце провода.

Саша тихонько прыснула от дурацкого вопроса.

– Я девушка, – она покрутила у виска и подмигнула смотрящей на нее маме.

Выслушав что-то, попыталась спорить:

– Почему? Это нечестно! Ну ладно. Я подумаю, до свидания.

Саша с возмущением пересказала маме, что на переводческий берут исключительно парней и обучение только очное. Таковы правила. Заочно можно учиться на педагогическом факультете.

Советский Союз был первой страной в мире, создавшей систему заочного обучения с целью обеспечить доступность образования для всех категорий граждан. Развитие заочного образования началось уже через два года после Октябрьской революции семнадцатого года, а в 1938 году для заочников были установлены дополнительные оплачиваемые отпуска по месту работы.

– Да чем парни лучше нас? Мы сообразительней! – негодовала гордая Саша.

– Нет. На всех важных и ответственных постах работают мужчины, потому что они умнее. А женщины занимаются воспитанием детей, – убеждала мама.

Дочь сомневалась. «Женщины еще и работают. Еще стирают, прибирают, готовят еду, таскают тяжелые сетки с продуктами. Мужчины хоть и работают, но многие пьют, детей не воспитывают, еду не готовят и по дому редко помогают», – подумала, но вслух не сказала, потому что мама старше и знает больше.

Одной срываться в незнакомый город было как-то страшновато, и Саша подбила на эту авантюру соседку по золотой сварке Леру Лещикову, красочно описав их будущую веселую учебу и удивительную жизнь вдали от дома. Родители девчонок тоже загорелись Сашиной смелой идеей и наняли своим чадам репетиторов по английскому, чтобы увеличить шансы на поступление. Лере репетитор был нужен как воздух, Саше – для тонуса.

Мечты сбылись. Саша настолько хорошо сдала вступительные, что значилась второй в списке по количеству набранных баллов. Первые два года каждый мечтал сесть рядом с королевой диктантов и контрольных работ Сашкой Лучиной. Она снисходительно помогала рядом сидящим и с удовольствием разрешала списывать. Английская школа давала о себе знать, и девушка сдавала сессии шутя.

Два года назад Саша повстречала свою первую любовь. Эта любовь была чуть выше ста восьмидесяти сантиметров, сильной, как легкоатлет, и свободной до бесшабашности.

Мама как-то заметила, что во дворе собирается компания на мопедах и один парень «ну просто красавец». Его звали Юрой. Саше вообще везло на это имя. С первого взгляда девушка влюбилась! Оцепенела, задрожала, ночью не могла уснуть. Ей казалась, что она уже знает его тело, запах, прикосновения. Она была готова отдаться ему не раздумывая. Просчитала до мелочей, как познакомиться и не выказать свою любовь.

Вечерами стали собираться группой на лавочке. И, наконец, пошли гулять вдвоем. Она сама попросила его перенести ее на руках через лужу… и еще раз, и еще. Потом целовались взасос так, что от талии вниз все тянуло и неистово ныло.

Юра жил в высотке неподалеку, в такой же квартире, как у Саши. Эта семья жила бедно и непритязательно. Юрин отец, военный советник, погиб во Вьетнаме от пулевого ранения в голову, однако, как гласило свидетельство о смерти, покончил жизнь самоубийством. Юрина мама, Наталья Ивановна, трудившаяся табельщицей на одном из уральских заводов, была женщина тихая, простая. Она поддерживала маломальский порядок в их обшарпанной квартире, придя с работы, готовила нехитрую пищу, а по вечерам в одиночестве пила вино и засыпала под телевизор.

Азартная красотка Саша была не ее поля ягода, и говорить двум женщинам было, в общем, не о чем. Юра и его младший брат Павлик, который учился в шестом классе, спали в маленькой комнате. Но, когда Саша начала оставаться у них ночевать, брат переехал в мамину комнату. Тогда-то она и дала возлюбленной сына незавидную кличку Акула.

Саша почему-то знала, что этот дом ждет медленная деградация: так вянут осенью однолетние цветы, и ничто не в силах этого изменить. Но ей море было по колено. Открытым текстом предлагала она своему возлюбленному всю себя, но он наотрез отказывался, а вскоре ушел в армию. Сексуальная молодая девушка не страдала от недостатка внимания со стороны мужчин и однажды осталась ночевать у вполне приличного парня из вполне приличной семьи. Как это часто бывает, когда родители уехали на дачу, собралась веселая компания. Под музыку, вино и с Сашиного согласия Игорь лишил ее девственности. Когда его родители предложили Саше переехать к ним, она отказалась, потому что не любила этого случайного парня и чувствовала себя в их доме чужой.

Юра вернулся из армии, и их любовь вспыхнула с новой силой. Давние Сашины мечтания о близости с ним случились наяву: и его запах, и прикосновения. Именно так, как она себе представляла. Она любила его сердцем и всей своей плотью: нелогично, неистово и свободно.

Пьяные от вина и поцелуев вперемешку слушали на катушечной бандуре сексуальную, протяжно-ритмичную музыку:

Всю ночь напролет отдавали себя друг другу без остатка, а наутро во влюбленной девичьей голове гудело:

Будучи старше на два года, Юра любил свою юную жгучую подругу, старался заботиться о ней, как мог.

Саша обожала каждую клеточку его красивого, полного мужской силы тела. Они были превосходной парой, и Саша замечала, как женщины разного возраста останавливают на нем взгляды и даже оборачиваются. Наверное, при правильном воспитании и образовании он бы мог танцевать в варьете. Но он был просто безденежным парнем из ее двора, закончившим десятилетку. Без желания, а скорее всего – возможности что-то менять.

Как-то утром Саша начала чистить зубы и ее вырвало. Девушка удивилась.

– Мама, меня тошнит.

– Господи! – Елизавета Васильевна побелела.

Саша уже любила своего будущего ребенка. Наивная девушка без труда воображала себя счастливой мамочкой, заботящейся о своем дитя. Она представляла пухленькие ручки ребеночка, глядящие ее по щеке, и то, что она почувствует, когда ее мальчик или девочка впервые назовет ее мамой.

Самый лучший и самый красивый в мире муж Юра будет гордо катать коляску со своим первенцем. Он позаботится о своей молодой семье. Жить, правда, негде, но можно что-нибудь придумать. Она даже не сомневалась, что Юра будет прыгать от счастья. Вместо этого красавец сник, намекал на аборт, а потом и вовсе спрятался в кусты. Возможно, он струсил от неожиданности, был не готов, и все бы утряслось, если бы Саша дала ему время. Но она была слишком горда и горяча не только в любви, но и в словах.

– Забудь обо мне. Больше никогда не звони и не приходи. Ты просто трус.

Она ушла с высоко поднятой головой. А потом ревела навзрыд, захлебываясь слезами.

– Он не хочет на мне жениться. Но я все равно буду рожать.

Тут мама бросилась перед дочерью на колени и с перекошенным от жалости и страха лицом начала умолять пойти в больницу.

– Ребенка, без мужа! Где ты будешь с ним жить? У нас тут и так сумасшедший дом! На что? У тебя ни образования, ни нормальной работы. Испортишь себе будущее! Умоляю, сделай аборт!

– Предательница! И ты меня предала! – в ужасе от вида и слов своей мамы орала Саша.

А тут еще отец снова запил и вечером цеплялся к маме. Да и Саше досталось. Он, того не ведая, задел за живое.

– Я, между прочим, работаю, имею право выпить. Короеды! И ты тоже, дылда, смотри у меня! – гаркнул он зашедшей в кухню дочери. – Попробуй только в подоле принести. Вышвырну на улицу.

Лучин бы, конечно, не вышвырнул, но Саша стала думать свою тяжелую думу. День и ночь один и тот же вопрос звучал у нее в ушах: «Что делать?». Жить действительно было негде. Квартиры тогда не сдавали. Да и на что? Саша с ненавистью и отвращением подумала о своем отце. Он пил много, просто страшно пил. И тогда ей хотелось бежать куда глаза глядят, без оглядки.

Но бежать было некуда. Ни ей, ни маме с восьмилетней Ниной. Саша не хотела подвергать своего будущего ребенка ужасам, в которых сама жила с рождения. Она тянула до последнего и в двенадцать недель пошла на аборт.

«Так, наверное, выглядит морг», – подумала девушка, войдя в операционную. Рыдая, взобралась на кресло.

– Пациентка не готова, – несколько раз низким голосом строго повторила широкая женщина в грубом, с темными пятнами, фартуке.

Пустой поддон, в котором скоро будут плавать куски ее ребенка, привел Сашу в ужас. При тусклом свете сквозь слезы несчастная в оцепенении смотрела на женщину-мясника.

– Я готова, готова…

Несколько уколов затуманили ее рассудок. Она обмякла и с безразличием ощущала, как из нее что-то тянут и выскребают. Кто-то помог ей сойти вниз.

Она краем глаза увидела яркое кровяное озеро в чашке и заревела так громко, что стены живодерни содрогнулись. Сашу провели по коридору и указали на кровать. Слезы душили. Соседки по палате наблюдали.

– Видимо, первый раз, бедная.

Сколько себя помнила, Саша считала себя невезучей, а после аборта просто потеряла веру в будущее. Она не заслуживала ничего хорошего, потому что смалодушничала, убила своего не родившегося, но уже любимого ребенка, и вместе с ним умерла часть ее доброй души.

Такая же веселая и остроумная, внешне Саша не изменилась, но ее душа блуждала в темноте. Часто девушка посещала компании не потому, что ей это нравилось, а потому что, выпив, отпускало, можно было забыть о своем несчастном доме, неудавшейся первой любви, аборте. Алкоголь, который она ненавидела с детства, теперь делал Сашу счастливой и беззаботной. Спасительное вино согревало, уводило от реальности. Все вокруг пили, и найти подходящую компанию было несложно. На ее счету появилась еще пара походов «в морг», но теперь бедняжку волновали только медицинская часть вопроса и плохо переносимая физическая боль. В кромешном мраке душа очерствела, и Саша не понимала, как дальше жить. Не находя себе места в этом мире, Александра Лучина дружила с такими же заблудшими бедолагами, как и она сама. Дважды пропустив сессию, решила и вовсе бросить институт. Но тут Елизавета Васильевна всем своим авторитетом и настойчивостью убедила дочь продолжить учебу. Саша поехала сдавать хвосты и текущие экзамены.

– Ты что думаешь, Лучина, тебе все можно? – бросила экзаменатор по английскому, Мария Григорьевна, которую все боялись за суровый нрав.

Но Саше было все равно. Она пришла на экзамен навеселе. И совершенно не подготовленная. Со словом «неуд!» студентке указали на дверь.

– Если еще раз в таком виде появишься, добьюсь, чтобы тебя отчислили! – гремела вдогонку преподаватель.

Сашина голова гудела после вчерашнего, но она прекрасно отдавала себе отчет в том, что только что произошло. Она опозорилась. Ее оставляют на второй год, а может, и вовсе вскоре отчислят.

Все те, кто списывал у нее когда-то, не посочувствовали и не поддержали. Да и что бы они могли ей сказать или чем помочь?! Она им больше не была нужна. Даже ее худенькая подруга Лера Лещикова тут же переметнулась к новенькой на курсе – отличнице Ольге Гулькиной. Та приезжала на сессии из ГДР, где работал ее муж, окончивший переводческий факультет.

Саша вернулась в родной город с опущенной головой, ходила как пришибленная, но это продолжалось недолго. Уже скоро она воспряла духом. Ее личность, как и полагается астрологической небесной рыбке, была очень многогранна. Отбросив эмоции, честолюбивая Саша взялась за учебу со всей серьезностью. Она много занималась и благодаря незаурядному творческому потенциалу справилась со сложной задачей подчистить все долги и приехать на очередную сессию.

Мария Григорьевна принимала экзамен у Александры Лучиной и победоносно улыбалась.

– Так-то лучше. Держите заслуженную четверку, – англичанка самодовольно усмехнулась, протягивая зачётку. – И в добрый час. Надеюсь, мы будем теперь видеть вас регулярно.

– Спасибо, – Саша расплылась в улыбке.

В душе она действительно была благодарна преподавателю за то, что та вовремя дала ей отрезвляющую оплеуху. Ну и, конечно, своим маме и бабушке, которые болели за нее всей душой и поддерживали в трудный период.

Через два года, в июле, Александра Лучина окончила институт и получила диплом о высшем образовании.