Читать книгу Метроном. История Франции, рассказанная под стук колес парижского метро - Лоран Дойч - Страница 9

«Сен-Мартен» – это станция метро? Не совсем так. В любом случае во время моей парижской прогулки я спускаться туда не буду. И этому есть причина: станция закрыта с 1939 года! Находящиеся под управлением Армии спасения платформы станции сегодня – главное прибежище обездоленных и бездомных. В случае холодной зимы в столице люди без определенного места жительства могут провести здесь ночь, найти приют и немного тепла. Благодаря этой неиспользуемой станции бездомные, похоже, находятся под защитой святого Мартина, епископа галлов, щедрого человека, посвятившего бедным всю свою жизнь…

Во время зимы 338–339 годов тогда еще молодой солдат римской армии Мартин встречает вблизи Амьена человека в лохмотьях, который умоляет его о милостыне… К тому времени деньги бравый всадник все раздал. Не долго думая, он вынимает шпагу, разрезает свой плащ и отдает половину бедняку. Этой же ночью к Мартину является Христос и склоняется перед ним, протягивает ему половину плаща, отданную бедняку, и произносит несколько слов:

– Мартин новообращенный дал мне эту одежду.

Я хорошо понимаю, что в наши дни защита святого предоставлена самым бедным парижанам благодаря одной особенности в устройстве сети метрополитена, но я отнюдь не бездушен к этой связи между Мартином Милостивым и беспомощными, длящейся на протяжении веков.

Наряду с этим я нахожу завораживающим контраст между святым Дионисием, гонимым и вынужденным прятаться, и святым Мартином, епископом-триумфатором, наставником многочисленных учеников. Между тем сменился век. Первый зажег искру, второй превратил ее в пламя! Церковь больше не прячется, прошло время проповедей в зловещей темноте подвалов. Отныне она создается в открытую, строится на будущие века. Император Константин порвал с прошлыми практиками. Христиане уже не представляют меньшинство для гонений…

* * *

С конца III века варварские набеги заставляют императора Константина создать фронт на всем протяжении границ. Это, в свою очередь, вынуждает его делегировать часть полномочий цезарям, младшим императорам определенных территорий. Империя медленно разделяется, начинают вырисовываться западная и восточная части… Константин, прежде всего заинтересованный в сохранении единства империи, вынужден сначала разбираться с римскими диссидентами, а уже потом браться за грозных варваров.

И точно, некий Максенций утверждает, что он – единственный истинный властитель империи. Константин, стремясь поскорее устранить бунтаря, вступает в бой с мятежником и его армией у Мильвийского моста, недалеко от Рима.

В 312 году, столкнувшись с войсками Максенция, император видит в небе огромный крест как раз над местом, где идет кровавая рукопашная схватка. И видение оживает, и от видения слышатся слова: «In hoc signo vinces!» («Под этим знаком ты победишь!»).

Действительно, Константин одерживает сокрушительную победу, а Максенций погибает, утонув в водах Тибра. Сделавшись бесспорным императором, Константин учреждает новую столицу в городе Византий, который, естественно, переименовывают в Константинополь. Новый имперский город становится сердцем восточной части Римской империи.

Константин считает, что его защищает и к нему благоволит Христос, поэтому самое малое, что он в силах сделать, – это прекратить антихристианские преследования своих предшественников; для объединения империи он опирается только на одну новую религию.

Год спустя после военного триумфа у Мельвийского моста в Милане он пишет «Миланский эдикт», провозглашающий религиозную терпимость, что привлекает к нему христиан: «Мы вменили себе в обязанность прежде всего заняться тем, что относится к служению богам. Вследствие сего дозволяем Христианам и всякого рода людям последовать той религии, какую иметь пожелают, дабы председящее на небесах Божество всегда благоприятствовало нам и нашим подданным…»[3]. Благоразумная и правильная стратегия: христианство становится главной религией империи.

После тридцати одного года правления Константин испускает дух 22 мая 337 года. В этот день он умоляет епископа Никомедийского:

– Существует ли искупление, способное отпустить все мои преступные грехи?

– Только крещение в христианскую веру, – отвечает ему прелат.

Тиран следует этому повелению и принимает крещение, надеясь искупить свои грехи и войти в рай, обещанный Сыном Божьим. Он принимает христианство на смертном одре, но это обращение в последнюю минуту не может стать единогласным для всех и, безусловно, не устанавливает новую веру в один момент. В течение долгого времени язычество и христианство конкурируют друг с другом.

Двадцать лет спустя племянник Константина, будущий император Юлиан, выбирает противоположный духовный путь… Рожденный и воспитанный в христианстве, но увлеченный философией, он убеждается в том, что мудрость Платона намного превосходит уроки библейского единобожия. С того времени он возвращается к божествам, населяющим Пантеон, и пишет труд «Против галилеян», где яростно нападает на христианскую «секту»: «Я позволю себе изложить перед всеми людьми те доводы, которые убедили меня, что секта галилеян не что иное, как вымысел людей, к тому же злостно придуманный. Он не заключает в себе ничего божественного, а только соблазняет неразумную часть души, злоупотребляет привязанностью людей к басням, придает выдумкам видимость истины, убеждая их в величайших небылицах…» Его аргументация бойко опирается на символизм античных мифов: «Считаем, согласно Платону, что должно быть соглашение между сном и явью. Этот философ называет богами то, что мы можем видеть, – солнце, луну, небо, звезды, но все вещи – подобия невидимых. Видимое нашими глазами солнце – подобие умопостигаемого и невидимого; опять-таки, являющиеся нашим глазам луна и каждое из светил – подобия умопостигаемых. Вот этих-то умопостигаемых, невидимых богов, находящихся в них и с ними и рожденных самим творцом и от него происшедших, Платон знает. Правильно поэтому творец у него говорит: “боги, то есть невидимые, богов”, – очевидно, видимых. Общий творец их – тот, кто устроил небо, землю, море и звезды и породил их прообразы в умопостигаемом мире»[4].

Действительно, догмат о едином Боге, который проповедовали те, кого Юлиан называет галилеянами, бескомпромиссно приводит к «проклинанию других богов»… Именно то, что молодой философ делать отказывается! Он, быть может, еще согласился бы рассмотреть Отца, Сына и Святого Духа как варианты божественных форм, но при условии, что они займут место среди других бесчисленных языческих богов. Для него монотеизм, присущий христианам, иудеям, приводит к нетерпимости, но Юлиан не понимает ее и не хочет принимать. Чтобы продемонстрировать свою позицию, он разрывает с религией, в которой воспитан, обращается к древней вере греков и уезжает в Афины. На этой древней земле, взрастившей философию, он надеется получше разобраться со своими размышлениями и поднять свой дух до уровня тех, кто его вдохновляет.

Увы, мыслителю скоро приходится отказаться от любимых изысканий: император Константин, предпочитающий заниматься восточной частью империи, назначает Юлиана вице-императором и приказывает отправляться в Галлию для управления этой страной и усмирения племен варваров. Для Юлиана такой прекрасный шаг в карьере кажется катастрофой! Как?! Ему надо вернуться в реальную жизнь, отложить в сторону размышления о позиции богов на небесах, оставить изучение трудов диалектиков прошлого?! Ему надо натягивать доспехи, садитьсяна лошадь и командовать легионами? Юлиан поднимается на Пантеон и молит богиню Афину вмешаться и изменить ход земных событий… Но в своем храме богиня остается глухой к мольбам молодого человека, поэтому ему ничего не остается делать, как уйти и в печали занять пост второго императора.

Странная судьба ожидает философа, волею судеб ставшего военным: в шкуре того, другого, кого он ненавидит, он показывает себя энергичным правителем, блестящим и эффективным полководцем. Вопреки всем ожиданиям этот теоретик, витающий в облаках, превращается в сокрушительную молнию войны! Он осмеливается проникнуть в самое сердце германских лесов, туда, куда не ступала нога римского легионера на протяжении трех столетий и никогда больше не рискнет ступить после него. Он громит алеманнов в битве при Аргенторате (Страсбурге), отбрасывает врагов на другой берег Рейна – на этом набеги мародеров благополучно заканчиваются. Волна восторга катится по всей империи: этот молодой человек, которого все считали принцем грез, затерявшимся в мире созерцания идей, спас большую римскую территорию! Солдаты превозносят его триумф, и пусть их растерзают только по одному его слову.

Между битвами и экспедициями Юлиан решает обосноваться в Лютеции – уединенной столице, куда он перебирается в январе 358 г. Он переезжает пока один: его жена Елена остается в Риме до родов. Очевидно, что Юлиан не в состоянии все время находиться в городе – он вынужден постоянно ездить туда-сюда по военным делам, но, как только предоставляется возможность передохнуть, Юлиан возвращается на берега Сены…

В самом дальнем конце острова Сите возвышается, подобно бастиону, римская вилла, кусочек Италии в самом сердце Галлии. Стены цвета охры и черные колонны обрамляют квадратный двор, где на краю бассейна с журчащей чистой водой высажены фиговые деревья. В центре этой роскошной резиденции находится банкетный зал, украшенный золотыми орлами и фресками, изображающими Бахуса. Здесь устраиваются совместные трапезы – агапы, богатый римлянин не может ими пренебрегать. Здесь собирается цвет патрициев, все они одеты в длинные тоги с множеством складок. В этой резиденции Лютеции знают, как принимать знатных гостей: каждый прием пищи состоит из трех блюд. Первыми подают яйца и маслины с хлебом и вином, затем – различные сорта мяса, и завершается трапеза фруктами…

Этот центр власти сосредоточен в нескольких соединенных между собой зданиях, где кипит административная деятельность. Юлиан окружает себя группой советников и исполнителей, составляющих крепкую иерархическую структуру, на которую опирается авторитет военачальника. Префект претория, квестор, великий камергер, полководцы, мастер-секретари – все они трудятся не покладая рук, чтобы командовать Галлией, от Британии на севере до Испании на юге. Юлиан признан здесь абсолютным властителем.

Ради сохранения своего авторитета вице-император должен прежде всего оставаться воином. Он регулярно участвует в учениях легионеров. Однажды во время тренировки ближнего боя удар кинжала разбивает его щит, и император остается с одной рукояткой в руке… Казалось бы, какая ерунда, но не для суеверных римлян! Солдаты ошеломлены, они видят в этом зловещее предзнаменование. Однако одно слово Юлиана меняет все. Он поворачивается к своим людям и говорит твердым голосом:

– Будьте уверены, я его не отпустил!

Эти несколько слов устраняют сомнения и страхи. Юлиан – бретер, он знает, как обращаться с людьми, философ начинает осознавать и ценить власть. Но больше всего на свете ему все равно нравится просто гулять по городу, который он упрямо продолжает называть Лютецией, по римской традиции, тогда как сами жители давно называют его городом паризиев, или Парижем…

Так когда же Париж стал Парижем?

Париж всегда останется Парижем, это абсолютная убежденность. Но с какого же времени Париж стал Парижем? В конце III века большая часть римского населения покинула город, и он стал почти полностью галльским. С этого момента можно с уверенностью сказать, что название Лютеция используется все меньше и меньше. Первое свидетельство этому, которым мы располагаем, – мильный камень, датируемый 307 годом, обнаруженный в 1877 году. На нем не обозначена Лютеция, но написано Civitas Parisiorum, город паризиев… Именно в эту эпоху Париж проявляется из Лютеции. Этот камень в эпоху меровингов повторно использовался для саркофага и сейчас представлен в музее Карнавале.

Этот город паризиев, в III веке в основном располагавшийся на острове Сите, окружен крепостной стеной. Часть этой стены, чудом сохранившейся, мы можем увидеть в Археологическом музее крипты паперти Нотр-Дам (crypte archе ologique du parvis de Notre-Dame). Кроме того, очертания ее в проеме дома № 6 по улице Коломб (rue de la Colombe) свидетельствуют о ее толщине.

Таким образом, Юлиана можно назвать первым любителем прогулок по Парижу, первым, кто любит город не за его тактическое военное значение или его важность для потребностей имперской власти. Он любит Париж за его остров, одновременно такой близкий и такой далекий, доступный и окруженный стеной. Он любит Париж, когда вода в реке спокойно течет, он любит Париж, когда река внезапно вздувается бурунами и волны лижут подножия стен домов, расположенных на берегах. Он любит Париж, когда просто гуляет, как обычный легионер, пробираясь по грязным переулкам, когда из широко открытых лавок наружу выпирают гроздья вяленого мяса, колбас, свиных голов, когда рыбаки только что наловили свежей рыбы, а молочные прилавки ломятся от разнообразных сыров, когда в воздухе чувствуется запах перебродившего ячменя, перемешанный с мятой, – он знает, этот запах распространяется из пивной лавки, где варят la cervesia – кельтское пиво, страстно полюбившееся паризиям. Он любит Париж, когда радостно приветствует купца:

– Эй, хозяин, нет ли у тебя вина, сдобренного перцем?

– Конечно есть.

– Не наполнишь ли мою флягу?

К тому же солдат, ставший Юлианом, не равнодушен к военной флотилии – она дрейфует перед островом Сите, а также к войскам, размещенным на правой стороне Сены. Это военная мощь неизменно успокаивает вице-императора: он чувствует себя защищенным от блеска и славы мира, аккуратно спрятанным в своем небольшом царстве, которое он сам же и построил. Эта его малая родина находится в центре пересечения речных и наземных дорог империи, месте пульсирующем и очаровательном.

Юлиан не только первый влюбленный в Париж, но и первый его певчий. Он проводит ночи без сна и пишет, пишет, пишет о своей страсти к Лютеции: «Этот небольшой по площади остров расположен посередине реки и весь окружен крепостной стеной; в него можно попасть с любого берега по деревянным мостам». Что касается Сены, то он видит в ней источник жизни и чистоты: «Вода в реке очень красивая и очень чистая, на нее можно смотреть или пить, кому как нравится. На самом деле, когда живешь на острове, воду надо брать преимущественно в реке».

Юлиану все нравится в Лютеции, за исключением «грубости галлов и суровой зимы». Действительно, галлов сложно назвать примером для культурного подражания. Они преимущественно говорят на своем языке, соблюдают обычаи и поклоняются богам, неизвестным римскому аристократу… Варварское в них может искоренить только великая цивилизация.

Однако что касается холодного сезона, то Юлиан остерегается его не напрасно. Вторая зима его пребывания в Лютеции выдается особенно лютой, и Юлиан рисует нам апокалиптическую картину: «Река несет, будто мраморные плиты… эти огромные замерзшие ледяные блоки сталкиваются между собой, но сейчас же снова продолжают свое движение, настоящая дорога в течении…»

Необходимо отапливать резиденцию на острове. Зажигают все жаровни, Юлиан требует большего, так как он коченеет в этом омерзительном климате. Наконец приходит долгожданный сон… Неожиданно он просыпается от приступа сильного кашля, он задыхается, вся комната в дыму, глаза слезятся, а горло пересохло, он не может дышать, так как каждый вздох, кажется, разъедает его внутренности… Он кричит, зовет на помощь, но затем туман застилает глаза, и он погружается в тяжелую дремоту… Но его вопли услышаны. Рабы бросаются в комнату и выносят безжизненное тело во двор. Свежий воздух возвращает Юлиана к жизни. Тлеющие угли чуть было не прервали неудержимый взлет. Что стало бы с Парижем, если бы ночью эта выдающаяся личность задохнулась в дыму? Он превратился бы еще в один небольшой город, который боится суеверных римлян? Стал бы скромной галльской крепостью с отвратительной репутацией?

Но нет, Юлиан уцелел. Когда наконец-то весна растапливает лед, он отправляется в сторону Рейна, восстанавливает крепости, договаривается с мелкими королями варварских племен, переходит границу между алеманнами и бургундами и к концу осени возвращается в Лютецию. Поговаривали, что этот деятельный генерал не намерен больше покидать свою резиденцию. К нему приезжает жена Елена. Вне всякого сомнения, его жизнь на берегах Сены была бы безмятежна, если бы не политика. Последняя подбрасывает очередную неприятность…

Поскольку Юлиан обеспечил стабильность в Галлии, его солдат затребовали для похода на восток, на войну с Персией. Оставить милую Лютецию? Изнурять себя в пустынях Месопотамии? Да ни за что в жизни! В феврале 360 года легионеры восстают. Они проходят через весь город, бранясь и сквернословя, крича, что никогда не оставят Юлиана. Манифестации на улицах Парижа… Такого здесь еще не видели!

Тогда вице-император задействует свой авторитет. Он обращается к галльским солдатам: он услышал и понял их и сделает все возможное, чтобы они не отправились на восток.

– Я умоляю, пусть гнев ваш успокоится на время. Того, что вы требуете, легко добиться без бунта и революционных козней. Поскольку тяга к родной земле сдерживает вас и вы опасаетесь неизведанных стран – я понимаю, как они непривычны вам, – то в настоящий момент возвращайтесь по домам. Вы не увидите ничего за пределами Альп, поскольку вы этого не хотите. Я лично принесу извинения императору Константину и приведу ему веские оправдания вашим действиям. Будучи дальновидным государем, он способен услышать здравые доводы.

Эти прекрасные слова, как и должно случиться, немного успокаивают солдат, но весной недовольство вспыхивает с новой силой, и легионеры, римские и галльские, решают активно брать судьбу в свои руки.

– Юлиан Август!

Этим дружным криком они признают Юлиана своим императором. Они больше не будут бояться интриг далекого императора – его никто никогда не видел, но он умудряется постоянно держать всех в страхе.

Солдаты заполняют резиденцию и требуют, чтобы император надел на себя венец. Венец? Какой еще венец? Все равно, что это будет, но на голову молодого человека просто необходимо надеть нечто напоминающее корону для того, чтобы провозгласить его императором вместо другого императора. Кто-то предлагает колье его жены Елены. Юлиан отказывается. Никто не вправе посягать на драгоценности государыни. А что если взять круглую золотую бляшку, которая украшает сбрую лошади? Юлиан морщится: украшение какой-то клячи, пусть даже из золота, ему кажется не достойным его величия. Ситуация выглядит безвыходной…

Тогда один из центурионов по имени Мавр снимает с себя витое ожерелье и кладет его на лоб Юлиана, наделяя его властью. Дело сделано. Этот простой жест, который поддерживает вся армия Галлии, делает Юлиана императором.

– Я обещаю всем по пять золотых монет и фунту серебра! – бросает в толпу новый суверен.

Неудивительно, что после этих слов сильные руки подхватывают его и поднимают на большом щите пехотинца. Вновь провозглашенного императора несут четыре человека. Именно так Юлиан предстает перед толпой жителей города, и те на всякий случай выдавливают из себя несколько радостных криков приветствия новому владыке. А что с императором Константином? Пал, все просто и ясно.

Юлиан собирается сделать Лютецию столицей своей империи? В ближайшее время у него есть более насущная задача: ему непременно надо отрастить бороду, он считает ее обязательным атрибутом мужественности при столь высоком положении!

Сделав такое важное дело, в начале лета он оставляет Лютецию и начинает новую кампанию, пятую по счету, недалеко от Рейна. Юлиан еще не знает, что на берега Сены он больше никогда не вернется…

Где находятся остатки имперской резиденции Юлиана?

От самой резиденции Юлиана ничего не осталось, однако на этом самом месте уже несколько веков находится дворец. Теперь это Дворец правосудия Парижа (Palais de justice de Paris). Как и большинство домов, что находятся на острове, здание претерпело значительные изменения во второй половине XIX века согласно замыслам барона Османа. Неоготический южный фасад датируется не далее как началом следующего столетия, но и он уже отмечен историей – на нем оставили след многочисленные пули во время освобождения в августе 1944 года.

До этого, во времена франков, дворец стал королевской резиденцией, и по средневековой традиции король проводил в своей комнате торжественное заседание парламента – Ложе справедливости. Трон появился там во времена Людовика Святого. Последний добавил к ансамблю часовню-реликварий Сен-Шапель (Sainte-Chapelle), самое древнее строение на территории.

Все четыре башни вдоль Сены имеют названия. Первая квадратная – Часовая башня, получила такое имя благодаря первым вмонтированным туда общественным часам, подарку Карла V жителям Парижа в 1371 году. Но свой нынешний вид башня имеет с 1585 года. На вершине этой постройки есть небольшая комната со сводчатым потолком, откуда Карл V любил созерцать свой город, и колокольня, на которой звонили подряд три ночи и три дня в случае рождения или смерти короля. Далее мы видим башню Цезаря (это современное название только лишь для напоминания, что дворец когда-то был римским), Серебряную башню (намек на богатства короля) и Бонбек (bonbec – «хороший клюв»). Последняя, самая старая из всех, появилась при Людовике Святом… Здесь находилась камера пыток, чтобы заставить «добрых говорунов» запеть!

Лютеция, имперский город, в этом же 360 году станет городом церковным. Галльский епископ решает созвать в Париже важный собор. Его главная цель – объединение паствы для борьбы с христианской ересью, в особенности последователями арианства. Приверженцы этого культа не признают ни божественности Христа, ни авторитета папы. Париж, таким образом, в мгновение ока становится местом, где римский католицизм проявляется наиболее догматично.

В это время Юлиан ведет свои войска в бой. Его провозгласили императором, но, по правде говоря, что же изменилось? Он по-прежнему продолжает бороться против франков, алеманнов и аттюаиров.

Со своей стороны Константин не доволен этими успешными военными экспедициями и по-прежнему пребывает в ярости в отношении узурпатора. Этот философ-замухрышка, чтобы добиться такого высокого положения, не колеблясь, предал его ради какой-то горстки легионеров! Император не собирается оставлять это посягательство на его власть без внимания, он готов перегрызть горло выскочке. Его императорская армия выходит навстречу императорской армии Юлиана… Император против императора! Но противостояния не случается: по дороге Константин своевременно отдает свою душу и свой скипетр Небесному Отцу.

Став полноправным императором всех земель, бесспорным и почитаемым, Юлиан издает «Эдикт о терпимости». Документ нравится далеко не всем… На свет опять появляется старая философия: император разрешает все религии и отменяет все меры, предпринятые против язычников, иудеев и христианских диссидентов. Тем не менее довольно быстро он заявляет о своей приверженности язычеству. На самом деле он абсолютно не доверяет христианам: более того, чтобы их унизить, он запрещает им изучать классическую поэзию под предлогом того, что она восхваляет богов, которых они отвергают. Однако преследовать адептов Христа он отказывается.

– Я хочу, чтобы христиане сами увидели свои ошибки, я не хочу их к этому принуждать.

В итоге император переезжает в Антиохию (Antioche, современная Антакья) для подготовки экспедиции в Персию. Весной 363 года он возглавляет огромное войско. С ним он победно доходит до столицы Персии города Ктесифона (Ctésiphon). Но довольно быстро войска вынуждены повернуть назад. Во время отступления, 26 июня, Юлиан получает смертельное ранение. Вскоре он умирает в возрасте тридцати одного года так далеко от любимой Лютеции.

В Галлии со сменой императора проблемы никуда не исчезают. Алеманны угрожают еще с большей силой. Валентиниан вместе со своим соправителем, братом Валентом, вскоре почувствовал себя в шкуре Юлиана. В то время как Валент играл роль императора в Константинополе, Валентиниан в 365 году едет устраиваться в городе паризиев и располагается в резиденции Лютеции. Место ему прекрасно знакомо: он служил под командованием Юлиана и довольно часто его посещал. Таким образом, он выглядит преемником погибшего императора. Поэтому Лютеция все еще претендует на звание столицы западной империи. В течение двух лет Валентиниан размещает в городе свой главный штаб, однако наведывается туда эпизодически, так как его присутствие постоянно требуется в других местах…

Будучи «усыновленным» парижанином, он не подает поводов для беспокойства. Из своей резиденции на острове Сите он издает императорские указы, где всегда упоминается Лютеция. И затем на улицах города он с помпой встречает генерала Иовиана (Flavius Valerius Jovinus), наголову разбившего германские племена. Облаченный в красную тогу, на белом коне Валентиниан направляется навстречу офицеру-победителю, въехавшему в Париж верхом. Мужчины спешиваются и обнимаются. Кто мог хоть на мгновение усомниться в эту торжественную минуту, что Париж стал центром мира?

Валентиниан думает, что сделал достаточно, чтобы сымитировать Юлиана. Но с точки зрения паризиев, соимператор – лишь бледная копия их бывшего правителя. Он подражает поведению и пристрастиям своего предшественника, но не выказывает ни тонкости чувств, ни подъема мысли, а еще меньше он в состоянии показать искреннюю привязанность к городу…

Правда и то, что он уезжает из города так часто, как только позволительно властителю. Он живет некоторое время в Реймсе, там требуется подавить восстание, затем возвращается в Лютецию, но через несколько месяцев опять едет в Реймс, затем снова в Лютецию, через короткое время он отправляется в Амьен, где, по сведениям, орудуют саксонские пираты. Он, безусловно, вновь возвращается в Лютецию, но сразу же заболевает, а едва поправившись, намерен перебраться в город Трир на берегу Мозеля. Этот большой город, без сомнения, намного проще превратить в столицу.

* * *

Именно в тот момент, когда император приезжает в Трир, Мартин останавливается в Париже. На дворе начало зимы 385 года… Мартин уже не тот молодой солдат, который разрезал свой плащ на подступах к Амьену, но умудренный годами и опытом человек: он стал епископом в Туре и живет в им же основанном монастыре Мармутье, где приняты строгие правила послушания, умерщвление плоти, пребывание в бедности и постоянной молитве.

В принявшей христианство Галлии Мартин, друг бедных, становится значительной личностью. Он входит в Париж в окружении большой толпы, которая превозносит его, поэтому кажется, что вера Христова сама по себе проникает в город.

Епископ идет по римской дороге на север, и верующие стекаются со всего города, чтобы прикоснуться к его робе. Но прелат не видит толпы, его взгляд прикован к несчастному прокаженному, прислонившемуся к стене у северных ворот города, лицо его обезображено, руки изрезаны, а ноги дрожат… Толпа, затаив дыхание, наблюдает за тем, как Мартин подходит к больному. Он склоняется над ним, по-братски целует в желтоватую щеку, накладывает руки на голову несчастного и благословляет… На следующее утро прокаженный входит в церковь, и каждый может увидеть сотворенное чудо: его лицо, еще вчера ужасно изуродованное, сегодня гладкое и чистое. Теперь все знают, что Мартин способен исцелять. Пока он идет по улице, он разрывает полы своей одежды, чтобы сделать из нее бинты и повязки для компрессов, чувствуя в себе силы дать отпор демонам и болезням, и каждый в этом уверен.

Мартин больше не вернется в Париж, но ради признания чудесного исцеления на месте, где это произошло, будет построен небольшой храм. Исполненное по обету невысокое здание не было затронуто пожаром, уничтожившим практически весь город в 585 году… Паризии моментально признали этот факт очередным чудом, а то, что храм сделан из камня, никого особо не волновало! Святого Мартина почитали на протяжении нескольких веков. География современного города хранит воспоминания о святом… Римская дорога на север, где он исцелил прокаженного, теперь носит его имя – улица Сен-Мартен (rue Saint-Martin).