Читать книгу Пропавшие девочки - Лорен Оливер - Страница 5

Дара, 20 июля

«Ты идешь на вечеринку в «Пивнушке»? Паркер рассказал мне о ней».

Эти слова написаны на кремовом листочке, просунутом под мою дверь, который я замечаю, как только выхожу из душа. Ник – единственный человек моложе ста лет, кто пользуется этими листочками, а ее почерк такой аккуратный, что каждая буковка кажется маленьким шедевром архитектуры. Мой почерк выглядит так, будто Перкинс проглотил алфавит, а потом его вырвало на страницу.

Я падаю, морщась от внезапной резкой боли в позвоночнике, комкаю бумажку и бросаю в направлении мусорной корзины. Записка ударяется о край и падает в кучу грязных футболок.

Я натягиваю майку со штанами, беру компьютер и забираюсь на кровать. Быстро закрываю всплывающую страницу Фейсбука, успев краем глаза заметить сообщения на моей стене, так и оставшиеся без ответа: «мы скучаем по тебе», «думаем о тебе», «мы так тебя любим».

Я ничего не писала на своей странице со дня аварии. Зачем? Что я могу сказать?

Сейчас Дара ____________скучает до слез в одиночестве в субботу вечером.

Сейчас Дара ____________безнадежно боится жить

Сейчас Дара ____________наконец может сгибать колени, как нормальные люди!

Я захожу на Ютуб, продолжая думать о Паркере, вспоминать его лицо, как он жмурится от света, отражающегося в лобовом стекле. Его ногти, аккуратно подстриженные, какие и должны быть у парня. Его брови, густые и темные. Все остальные в его семье светлокожие и светловолосые, словно родом из Норвегии, словно всю жизнь ловили сельдь в открытом океане, и от этого темные волосы и оливковая кожа Паркера нравятся мне еще больше. Как будто это какая-то ошибка.

Внезапно идея провести еще один вечер дома за просмотром глупых видео и перещелкиванием каналов кажется мне невыносимой. Во мне просыпается прежняя жажда, жар между лопатками, словно мое тело решило отрастить крылья и унести меня прочь.

Мне нужно выйти. Нужно доказать, что я не боюсь увидеться с ним или с моими старыми друзьями – с кем угодно. Ник я тоже не боюсь. Из-за нее я теперь чувствую себя так, будто я сломана. Каждый раз, когда я слышу ее ритмичную музыку внизу (инди-поп, сияющая и радостная музыка, ведь у Ник не бывает депрессий) или когда она зовет маму, чтобы помочь найти ее любимые джинсы. Каждый раз, когда я вхожу в ванную, а там все еще мокро и пахнет «Нейтроджиной». Когда я вижу ее беговые кроссовки на лестнице или нахожу в своем стираном белье ее футболку для игры в хоккей на траве – она могла бы с таким же успехом вбивать в землю кол. Город: Нормальный. Население: 1 человек.

Возможно, она всегда вызывала во мне это чувство, но признать это я смогла только после аварии.

Я натягиваю свои лучшие узкие джинсы и удивляюсь тому, как они сидят. Как ни странно, хоть я и пробыла дома, я, похоже, похудела. Но в украшенном стразами топе и в любимых тяжелых ботинках я выгляжу неплохо, особенно издалека.

Спускаясь в ванную, я вижу, что дверь Ник все еще закрыта. Прислоняюсь к ней ухом, но ничего не слышу. Возможно, она уже ушла на вечеринку. Я представляю, как она смеется, стоя рядом с Паркером. Возможно, они соревнуются, кто дальше забросит свою банку от пива.

Мой мозг выдает целую серию воспоминаний о времени, проведенном вместе: я на трехколесном велосипеде изо всех сил стараюсь угнаться за Паркером и Ник, крутящими педали на своих новеньких сияющих двухколесниках; я наблюдаю с бортика бассейна за тем, как они играют в мяч, – слишком маленькая, чтобы присоединиться к ним; Ник и Паркер хохочут над своей особой шуткой, которую я не в состоянии понять.

Иногда мне даже кажется, что я вовсе и не влюблялась в Паркера. Иногда мне кажется, что все это было из-за Ник. Чтобы в конце концов доказать ей, что я могу быть наравне с ней.

Внизу, на кухне, мама разговаривает по телефону (видимо, с тетей Джекки). Кроме нее, мама никому не звонит. За ее спиной почти беззвучно работает телевизор, и меня подбрасывает, когда на экране появляется знакомый отрезок шоссе, недалеко от того места, где Ник едва не убила нас, въехав в участок скалы. В этом месте полно копов, как, видимо, было и после нашей аварии. Картину довершают мигалки и сирены, придавая происходящему сходство с фильмом ужасов. По нижней части экрана бегут слова: «Полиция развернула масштабные поиски девятилетней…»

– Да, конечно. Мы ожидали периода адаптации, но…

Мама прерывается, когда замечает меня. Она указывает на упаковку с лазаньей «Стауфер» на кухонном столе и на микроволновку, беззвучно спрашивая: «Ужин?» В наступившей тишине я могу расслышать голос диктора: «Полицейские ищут свидетелей и улики исчезновения Мэдлин Сноу, которая пропала в воскресенье ночью…» Я отрицательно качаю головой, и она отворачивается. Голос стихает, по мере того как она удаляется.

– Но я держусь. Дом снова становится похожим на тот, каким он был прежде.

Я выключаю телевизор и, выходя из дома, захватываю любимое худи Ник, в котором она обычно играет в хоккей на траве. Хоть мода на них и прошла еще в середине девяностых, капюшон поможет мне скрыть шрамы. Кроме того, меня волнует сама возможность носить одежду сестры без спроса, как будто вместе с ней я могу натянуть на себя и другую личность. Кофта все еще хранит запах Ник – это не духи, она никогда ими не пользуется, а кокосовый шампунь и некий неопределенный аромат чистоты, свежего воздуха и спортивных достижений.

Надвинув капюшон и завязав его под подбородком, я ступаю по скользкой траве, наслаждаясь влажными прикосновениями к своим лодыжкам, и чувствую, как роса пропитывает мои джинсы. Я чувствую себя грабителем или тайным агентом на задании. Моя машина заблокирована маминой «Субару», но я не хочу просить ее отъехать, ведь это вызовет кучу лишних вопросов и озадаченных пытливых взглядов. Я даже не уверена, что она вообще согласится. С момента аварии она наложила запрет на вождение.

Я вывожу из гаража свой древний велик, на котором не каталась уже сто лет. Только раз, года два назад, в шутку, когда мы с Арианой наелись грибов и Ник обнаружила нас, бьющимися в траве, словно рыбы, и задыхающимися от смеха. Сначала я чувствую себя немного неуверенно, но довольно скоро обретаю равновесие. Мои колени досаждают мне, но не больше, чем обычно. Тем более «Пивнушка» всего в паре миль.

«Пивнушкой» на самом деле называют реку Саскавачи. В прошлом десятилетии, когда в наш округ хлынули риелторы и спекулянты, словно армия помешанной на деньгах саранчи, было решено вырубить лес и построить вдоль берега в самом центре Сомервилля аккуратный ряд магазинов, кофеен, картинных галерей, дорогих ресторанов.

План был одобрен, и материалы доставлены, но жители взбунтовались. Видимо, для исторического города угроза появления новых зданий, новых парковок и машин, везущих волну новых людей, оказалась слишком серьезной. Сомервилльцам удалось добиться того, чтобы вся территория к западу от реки получила статус национального парка. Странно, что городской совет до сих пор не обязал нас носить юбки с кринолинами.

Видимо, кто-то должен был убрать горы гравия и бетона. Но никто так и не соизволил это сделать. Осталась даже каска, которую народ, тусующийся здесь, почему-то сохранил.

Я слышу звуки вечеринки, как только сворачиваю с дороги в лес на тропинку. Ее проложили подростки с велосипедами (а Крис Хэндлер даже проезжал здесь на вездеходе), ошивающиеся тут каждую пятницу. В лесу воздух прохладнее, а мокрые листья шлепают по моим икрам и бедрам, пока я пробираюсь вглубь, крепко сжимая ручки велосипеда, чтобы не вылететь из седла. Вскоре я различаю за деревьями огоньки – люди передвигаются, используя свои телефоны вместо фонариков. Тогда я слезаю с велосипеда и оставляю его в траве, рядом с другим двухколесным транспортом.

Вечеринка довольно большая: сорок или пятьдесят человек, большинство из них укрылись в тени, сидя на кусках бетонных конструкций или гуляя у реки. Пока еще никто меня не видит, и на секунду меня охватывает паника, словно снова я маленькая девочка в свой самый первый день в школе, наблюдающая, как огромный поток детей проходит через двойные двери. Я так давно уже не чувствовала себя аутсайдером.

– Не понимаю, почему тебе все время нужно быть в центре внимания, – сказала мне Ник как-то раз, незадолго до аварии. В тот момент я втискивалась в кожаные штаны, которые купила и спрятала от родителей под грудой свитеров в самом дальнем углу своего шкафа.

– А я не понимаю, почему ты так боишься, что тебя заметят, – ответила я.

Похоже, Ник черпает силы в том, чтобы выглядеть полностью и безоговорочно правильно: симпатичные джинсы, узкие, но не слишком обтягивающие, белая футболка, тонкая, но не прозрачная, и ровно столько макияжа, чтобы казалось, что его вовсе нет. Уверена, что, если бы в Сомервилле действительно постановили носить юбки с кринолином, она бы первая поддержала это новшество и приобрела себе такую. И наверняка добавила бы от себя еще пару панталон с рюшками.

Я не вижу ни сестру, ни Паркера. Но, когда толпа немного расходится, замечаю бочонок с пивом и красные стаканчики, сложенные в стопку на льду.

Я наливаю себе пива, и хотя по большей части в стакане только пена, после него я чувствую себя намного лучше, снова становлюсь собой. Первая пара глотков притупляет мое беспокойство. К тому же здесь так темно, что я даже могу снять капюшон и освободить волосы. Я замечаю Девис Кристенсен и Марка О’Брайена, которые стоят в толпе, сцепившись мизинцами. Оба замечают меня одновременно, и рот Марка, округляясь от удивления, превращается в букву «О». Девис что-то шепчет ему, а потом поднимает свой стаканчик.

Я допиваю пиво, поворачиваюсь к бочонку и наливаю еще. Когда я снова поднимаю глаза, передо мной, вынырнув из толпы, материализуется Ариана. Ее волосы коротко подстрижены. В своих черных шортах и кедах на платформе, с густо подведенными глазами она похожа на испуганного эльфа. Внезапно я чувствую острую боль. Моя лучшая подруга.

Моя бывшая лучшая подруга.

– Вау. – Ариана уставилась на меня, будто я новый, неизвестный науке вид животного. – Не ожидала тебя здесь увидеть. Не ожидала увидеть тебя на вечеринке.

– Меня Шерон заперла, – отвечаю я, потому что не хочу углубляться в эту тему.

Это наша старая шутка, что моя мама – тюремщик, поэтому я жду, что Ариана засмеется. Но вместо этого она просто быстро кивает, как будто я сказала что-то интересное.

– Как мама? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

– Так же. Вышла на работу.

– Хорошо. – Ариана продолжает кивать. Она слегка смахивает на марионетку, чьи ниточки натянуты слишком сильно. – Это очень хорошо.

Я делаю еще один глоток пива. Пена закончилась, и я наконец добираюсь до горьковатой согревающей жидкости. Теперь я замечаю, что мое присутствие внесло некоторое беспокойство. Новость о моем приходе, словно рябь на воде, передается от группы к группе. Разные люди оборачиваются, чтобы посмотреть на меня. Когда-то я совсем не возражала против такого внимания, даже наслаждалась им. Но теперь я чувствую волнение, чувствую, что меня оценивают, словно я на контрольной. Может, это толстовка Ник так на меня влияет, может, часть ее неуверенности в себе передалась мне, проникнув прямо через кожу.

– Слушай. – Ариана делает шаг мне навстречу и говорит быстро и тихо. Она тяжело дышит, как будто каждое слово стоит ей физических усилий. – Я хочу сказать, что мне очень жаль. Я должна была быть рядом с тобой. После аварии я должна была… или сделать хоть что-нибудь, но я не смогла, точнее, я не знала, что делать…

– Не переживай, – отвечаю я и делаю шаг назад. Глаза Арианы умоляюще распахнуты, словно у маленького ребенка. Внезапно я чувствую отвращение. – Ты ничем не могла помочь.

Ариана выдыхает с явным облегчением.

– Если тебе что-нибудь нужно…

– Я в порядке, – быстро отвечаю я. – Мы в порядке.

Я уже жалею о том, что пришла. Хоть я и не различаю лиц в темноте, я чувствую, как все пялятся на меня. Натягиваю капюшон, чтобы быть уверенной, что мои шрамы скрыты.

Затем толпа вновь раздвигается, и я вижу Паркера. Он перепрыгивает через кусок бетона и подходит ко мне с широкой улыбкой на лице. Внезапно меня посещает острое желание бежать, но в то же время не могу пошевелиться. На нем старая потрепанная футболка, на которой все еще различим логотип одного кемпинга. Наши семьи провели там не одно лето вместе. Ну, хоть Ариана исчезла.

– Привет, – говорит Паркер, спрыгивая со старого бордюра прямо передо мной. – Не ожидал тебя здесь увидеть.

«Конечно, ты же меня сюда не приглашал», – едва не произношу я. Но это означало бы признать, что мне не все равно. Могло бы даже показаться, что я ревную из-за того, что он пригласил Ник. По той же самой причине я отказываюсь, я не буду спрашивать, где она.

– Мне захотелось выйти из дома, – отвечаю я вместо этого.

Засовываю свободную руку в карман толстовки Ник, а второй с такой силой стискиваю свой стаканчик, что костяшки пальцев белеют.

– Итак, ФэнЛэнд, да?

Он ухмыляется, и это меня раздражает. Он слишком спокойный, слишком радостный по сравнению с тем Паркером, который вчера остановился, чтобы поговорить со мной, странным и жестким Паркером, который даже не вылез из машины, чтобы меня обнять. Не хочу, чтобы он думал, что мы теперь будем лучшими друзьями просто из-за того, что я появилась в «Пивнушке».

– Да, в ФэнЛэнде неплохо, – говорит он. Его зубы сияют белизной. Он стоит так близко, что я чувствую его запах. Я могла бы просто преодолеть шесть дюймов и положить щеку на мягкую ткань его футболки. – Хотя они немножко перебарщивают с энтузиазмом.

– С энтузиазмом? – переспрашиваю я.

– Ну, типа, «Повеяло молодостью», «Выпей яду» и все в этом духе, – Паркер поднимает кулак. – ФэнЛэнд, вперед!

Хорошо, что Паркер всегда был не от мира сего. Иначе он стал бы дико популярен. Я смотрю в сторону.

– Однажды моя сестра там чуть не утонула, пытаясь встать на доску в бассейне с искусственными волнами, – я не уточняю, что это я уговорила ее влезть на эту доску после того, как она уговорила меня скатиться с водной горки головой вниз.

– Похоже на нее, – отвечает Паркер, смеясь.

Я оглядываюсь и делаю еще один глоток пива. Стоять так близко и видеть такие знакомые черты его лица: нос, слегка искривленный и с едва заметным шрамом в том месте, где он врезался им в локоть другого парня во время игры во фризби, его щеки, ресницы, длинные, почти как у девчонки. От этого мой желудок сжимается.

– Послушай, – Паркер касается моего локтя, и я отодвигаюсь, – я правда очень рад, что ты пришла. Мы так ни разу и не поговорили по-настоящему о том, что произошло.

«Ты разбил мое сердце. Я влюбилась в тебя, а ты разбил мое сердце. Точка. Конец истории».

Я чувствую, как мое сердце сжимается и разжимается в груди, словно ладонь, которая пытается что-то сжать в кулак. Это все поездка на велосипеде. Я все еще слишком слаба.

– Не сегодня, ладно? – Я выдавливаю из себя улыбку. Не хочу слушать, как Паркер извиняется за то, что не любит меня. Это будет даже хуже, чем сам факт. – Я пришла сюда развеяться.

Улыбка Паркера меркнет.

– Да, ок, – говорит он, – понимаю.

Он толкает мой стаканчик своим.

– Тогда как насчет добавки?

В толпе я замечаю Арона Ли, парня, с которым Ник встречалась некоторое время перед аварией. Симпатичный парень, очень приличный – в общем, безнадежный придурок. Его глаза загораются, и он машет, подняв руку, словно подзывая такси. Должно быть, он думает, что со мной пришла Ник.

– Мне хватит, – отвечаю я. Сегодня пиво на меня не действует, не приносит обычного ощущения тепла. Вместо того чтобы чувствовать себя расслабленной и беззаботной, я… Я выливаю остатки пива на землю. Паркер отступает на шаг, чтобы брызги не попали на него. – Я на самом деле не очень хорошо себя чувствую. Мне лучше вернуться домой.

Его улыбка угасает. Он потирает левое ухо. На языке Паркера это означает, что он недоволен.

– Ты же только пришла.

– Да, и уже ухожу.

Все больше людей оборачиваются в моем направлении и бросают любопытные взгляды. Мои шрамы пылают, словно на них направлен свет прожекторов. Я представляю себе, что они светятся, и все вокруг видят их издалека.

– Ты в порядке, или мне проводить тебя?

Я знаю, что поступаю жестоко, но ничего не могу поделать. Паркер пренебрег мной. Он избегал меня со дня аварии. А теперь думает, что может просто вернуться в мою жизнь под фанфары, а я буду бросать к его ногам конфетти?

– Подожди. – На короткий момент пальцы Паркера, ледяные от соприкосновения с банкой пива, останавливаются на внутренней стороне моего запястья.

Я отдергиваю руку и, неуклюже развернувшись, тороплюсь прочь, обходя куски бетона, лежащие в траве, и прокладывая себе путь через толпу, которая легко расступается передо мной. Слишком легко. Как будто я заразная.

Майк Дейси пытается развести костер в специально оборудованной для этого яме, обложенной кирпичом. Пока получается у него не очень. К небу поднимаются плотные клубы густого, плохо пахнущего дыма. Глупо. Копы всегда патрулируют лес, чтобы избежать возгораний. Девчонки пятятся в сторону, руками разгоняя дым и весело смеясь. Одна из них (имени ее я не помню) больно наступает мне на ногу.

– Простииии, – произносит она, и от нее пахнет «Амаретто».

А потом Ариана с широкой и фальшивой улыбкой, как будто она продавец, который пытается обрызгать меня духами, спрашивает:

– Ты уже уходишь?

Я не останавливаюсь. А когда чувствую, что на мою руку ложится ладонь, резко оборачиваюсь и стряхиваю ее со словами:

– Что? Какого черта тебе еще надо?

Арон Ли быстро отступает на шаг.

– Прости. Я не хотел… прости.

Моя злость мгновенно сходит на нет. Я всегда немного жалела этого парня, хоть мы и не общались. Я знаю, что такое пытаться соответствовать Ник, пытаться угнаться за ней, все время оставаясь на шаг позади. Я живу так с самого момента своего рождения.

– Все нормально, – отвечаю я. – Просто я уже ухожу.

– Как дела? – спрашивает он, как будто не слышал меня.

Он нервничает, это видно. Держит руки по швам, словно ожидает, что я вот-вот отдам ему какой-то приказ. Рост Арона шесть и четыре. Он – самый высокий среди парней-китайцев в школе. На самом деле даже самый высокий из всех китайцев, которых я когда-либо встречала. И в эту самую секунду его рост заметен. Как будто он не знает, что делать со всеми этими дюймами своего тела. Прежде чем я могу ответить, он добавляет:

– Ты отлично выглядишь. То есть ты всегда отлично выглядела. Но учитывая…

И в этот момент кто-то кричит:

– Копы!

Одновременно вся толпа с криками бросается бежать, смеясь и скатываясь по холму, чтобы затем скрыться среди деревьев, в то время как по траве мечутся круги света. В ночи воет сирена, надрываясь, словно цикады.

– Копы! Копы! Копы!

Кто-то врезается в меня и сбивает с ног. Хохочущая Хейли Брукс исчезает в лесу, а ее светлые волосы развеваются за спиной, словно знамя. Падая, я пытаюсь защитить запястье и всем весом приземляюсь на локоть. Один из копов, словно в полицейском сериале, скручивает согнувшемуся в три погибели Майку Дэйси руки за спиной. Все орут, и копы кричат. Повсюду люди. Их силуэты ярко выделяются на фоне огня и света фонариков.

Внезапно прямо перед моими глазами появляется, ослепляя, большая луна.

– Ну вот, – говорит женщина-коп, – еще одна.

Я пытаюсь вывернуться, но она хватает меня за кофту сзади, роняя свой фонарик.

– Поймала.

Но она тяжело дышит, и я понимаю, что смогу убежать от нее, несмотря на все прошлые травмы ног.

– Прости, – говорю я наполовину ей, наполовину Ник, которая так любит это худи. Я рывком расстегиваю «молнию», одну за другой высвобождаю руки и, пользуясь тем, что коп с удивленным возгласом отшатывается назад, бегу, прихрамывая, с голыми руками в спасительную влажную темноту леса.

Запись в дневнике Дары, 11 февраля

Сегодня на Дебильном Естествознании (ой, подождите, на Современном Естествознании, нам же теперь нельзя использовать слово «дебильный») мисс Барнес все бубнила и бубнила про силы, которые заставляют нашу планету вращаться вокруг Солнца, а спутники – вокруг Сатурна, не давая им столкнуться и взорваться. И про все эти орбиты, проложенные, словно железнодорожные пути, в самом центе великой и огромной пустоты. Она сказала, это величайшее чудо, что каждый крохотный кусочек материи должен вращаться по своему маленькому кругу, ограниченному пределами его орбиты.

Не думаю, что это чудо. Мне кажется, это печально.

Это как в моей семье. Каждый из нас заперт в своем собственном кругу и все время вращается мимо остальных. Так что хочется кричать. Так что я мечтаю о столкновении.

На прошлой неделе Лизни сказал, что, по его мнению, наша семья не умеет справляться с конфликтами. Он сказал это с таким серьезным выражением на лице, как будто пытался выдавить из себя какую-то мудрую истину. Неужели ему нужно было получить диплом психолога, чтобы говорить такую очевидную фигню?

Меня зовут доктор Личми…

Например: сегодня я застала в своей комнате Ник. Она сделала вид, что ищет голубой кашемировый свитер, тот, который раньше был мамин. Так я и поверила. Она же прекрасно знает, что я скорее рабицей обернусь, чем надену пастель. И знает, что я знаю, что она это знает и просто ищет себе оправдание. Поклясться могу, что это мама прислала ее шпионить за мной и копаться в моих вещах, чтобы разузнать, не вляпалась ли я в историю.

На случай, если это повторится: ПРИВЕТ, НИК! ВАЛИ КО ВСЕМ ЧЕРТЯМ ИЗ МОЕЙ КОМНАТЫ И ПРЕКРАТИ ЧИТАТЬ МОЙ ДНЕВНИК!

И чтобы сэкономить твое время: травка припрятана в горшке с цветком, а сигареты – в ящике с нижним бельем. Ой, кстати, друг Арианы работает в «Батон-Руж», и он говорит, что знает кое-кого, кто достанет нам фен[8] в эти выходные.

Только не рассказывай маме и папе, а то я расскажу им, что их маленький ангелочек вовсе не такой уж и святой. Я слышала, что вы с Ароном делали в бойлерной на балу в честь Дня Отцов-основателей. Бесстыжая девчонка. Вот для чего ты носишь в сумочке презервативы?

Все нормально, Н. Большие мальчики и девочки могут играть в эту игру.

С любовью,

твоя маленькая сестренка.

Ник, 21 июля

Сегодня только второй день моей работы в ФэнЛэнде, а я уже опаздываю. Я на кухне глотаю мамин кофе (который по вкусу подозрительно напоминает средство для очистки труб), когда раздается стук в дверь.

– Я открою! – кричу я, отчасти потому, что уже на пути к выходу, и отчасти из-за того, что мама все еще в ванной: каждое утро – крема, лосьоны и тонны макияжа помогают ей замаскировать морщины и скрыть круги под глазами.

Хватаю сумку с подоконника и бегу через прихожую, отметив про себя, что незнакомые резиновые сапоги все еще валяются там же, где я обнаружила их пять дней назад, посередине комнаты. Чувствую легкое раздражение. Мама всегда пилила нас за то, что мы не убираем за собой, а ее это, выходит, не касается? Я поднимаю их и бросаю в шкаф. От толстой подошвы отлетают увесистые куски грязи.

Я совсем не готова ко встрече с тем, кто стоит за дверью. Это женщина-полицейский. На секунду мою грудную клетку сдавливает, а время замедляется или даже поворачивает вспять, и я думаю: «Дара. Что-то случилось с Дарой».

Но затем я вспоминаю, что прошлым вечером Дара вернулась домой. Я слышала ее топот наверху, когда она изображала странный скандинавский танец, как будто нарочно пытаясь досадить мне.

Женщина держит в руках мою любимую толстовку.

– Ты Николь Уоррен? – Она произносит мое имя, написанное на старом ярлычке из лагеря, пришитом к воротнику, словно какое-то грязное слово.

– Ник, – автоматически поправляю я.

– Что тут происходит?

Мама, так и не успев завершить макияж, спускается по ступеням. Из-за тонального крема она кажется бледной, а брови и ресницы, и без того не слишком темные, вообще почти исчезли. Все ее лицо похоже на тусклую маску. Поверх брюк на ней банный халат.

– Не знаю, – отвечаю я.

Одновременно со мной женщина-коп произносит:

– Прошлой ночью на заброшенной стройке у реки Саскавачи была вечеринка. – Она поднимает толстовку чуть выше. – Там мы и сняли вот это с вашей дочери.

– Ник, – мама уже внизу и направляется к нам, туже затягивая пояс халата, – это правда?

– Нет. В смысле, я не знаю. В смысле…

Я делаю глубокий вдох.

– Меня там не было.

Полицейский переводит глаза с меня на толстовку и обратно:

– Это твое?

– Это очевидно, – отвечаю я, начиная выходить из себя. Дара. Как всегда, эта чертова Дара. Несмотря на аварию, несмотря на все случившееся, она просто не может не влипать в истории. Это словно подпитывает ее изнутри, как будто она черпает энергию из хаоса. – На ней же мое имя. Но меня там не было. Я была дома прошлым вечером.

– Сомневаюсь, что толстовка пришла в «Пивнушку» сама, – говорит коп, самодовольно усмехаясь, словно удачно пошутила.

Меня раздражает, что она использует слово «Пивнушка». Это наше название, глупое прозвище, которое случайно прижилось. Неприятно осознавать, что она об этом знает. Как будто доктор лезет руками тебе в рот.

– Ну, тогда это загадка, – отвечаю я, выхватывая у нее из рук свою толстовку, – но вы же коп. Вы обязательно разберетесь.

– Ник, – теперь мамин голос звучит жестко, – прекрати.

Обе они пялятся на меня с одинаковым выражением недоумения на лицах. Не знаю, где взрослых этому учат. Может, это часть программы в колледже? Я едва сдерживаюсь, чтобы не выпалить им всю правду: как Дара спускается по решетке вместо лестницы, как она, видимо, стащила мою толстовку, а потом напилась и забыла ее там.

Но много лет назад, когда мы с Дарой были детьми, мы поклялись никогда не выдавать друг друга. Никакого официального соглашения, не было даже клятвы на мизинцах. Но было какое-то негласное понимание между нами, глубже, чем все, что можно произнести вслух.

Даже тогда, когда она начала влипать в неприятности, когда я стала находить у нее на подоконнике окурки и маленькие пакетики с непонятными таблетками, спрятанные под подставкой для карандашей на ее столе, я никому не сказала. Иногда это просто меня убивало. Я лежала без сна и прислушивалась к скрипу решетки за окном, приглушенным взрывам смеха и шуму двигателя, уносящегося в ночь. Но я не могла рассказать родителям, я чувствовала, что разрушу этим нечто, что невозможно будет восстановить.

Как будто, пока я храню ее секреты, она в безопасности. Она моя.

Поэтому я говорю:

– Ладно. Да, ладно. Я была там.

– Не могу в это поверить. – Мама делает пол-оборота. – Сначала Дара. Теперь ты. Я просто, на хрен, не могу в это поверить. Простите, – последние слова обращены к копу, которая даже не моргнула.

– Да это не так уж и серьезно, мам. – Как же глупо оправдываться за то, что ты даже не совершал. – Народ постоянно тусуется в «Пивнушке».

– Но это незаконное проникновение, – говорит коп. Она явно в восторге от себя в этот момент.

– Это очень серьезно, Ник. – Мамин голос становится все выше и выше. Когда она злится, кажется, что она не говорит, а свистит. – После того что случилось в марте, все очень серьезно.