Читать книгу Суд Линча. История грандиозной судебной баталии, уничтожившей Ку-клукс-клан - Лоренс Лимер - Страница 9

Тело Майкла Дональда все еще висело на дереве, когда на Херндон-авеню прибыл сенатор штата Майкл Энтони Фигерс. На противоположной стороне улицы стояла толпа, люди испуганно шептались, обсуждая ужас содеянного. Большинство собравшихся были чернокожими, и поскольку их количество неуклонно росло, полиция Мобила оцепила улицу, чтобы держать их на расстоянии от места преступления. Афроамериканцы были уверены, что их взорам предстало классическое преступление белых против черной расы. Толпа продолжала расти по мере того как люди приводили сюда своих детей, бабушек и дедушек.

Фигерс знал, что случаев линчевания на расовой почве не было уже много лет, но он понимал, что сейчас видит жертву именно такого преступления. Тридцатитрехлетний чернокожий политик и юрист страшился того, что может произойти, когда черное население алабамского городка придет к тому же выводу, что и он сам.

Располагающий к лени климат Мобила и дующие с побережья Мексиканского залива сильные ветра делали этот порт похожим на города Кариб. Население представляло собой сложную смесь различных народов и культур. Здесь жили белые из самых разных классов и социальных групп, от деревенщин до каджунов[12] из Луизианы. Черные жители происходили не только от рабов, но и от свободных темнокожих, которые жили здесь в больших количествах еще с начала XIX века. Были здесь и креолы, потомки обеих рас, значительная группа населения, всегда считавшая, что она занимает в обществе более высокое положение, чем другие горожане с темной кожей.

Многие представители белой элиты жили в роскошных особняках, иные из которых принадлежали их семьям еще до Гражданской войны. Эти дома стояли на огромных участках земли в окружении дубов и зарослей азалий. В таких кварталах явственно чувствовались испанские и французские корни города, и в лунные ночи здесь могло показаться, что ты совершил путешествие во времени на сто лет назад.

Правящая белая элита Мобила рассматривала город как прекрасный заповедный уголок, стоящий особняком от остального Юга. Они гордились тем, что Мобил избежал волн насилия на расовой почве, которые сотрясли такие города Алабамы, как Бирмингем и Монтгомери, и сделали их объектами жесткой критики со стороны национальных средств массовой информации.

Однако существовал и другой Мобил, тот, который элита в основном старалась не замечать, и у него была иная история. В начале двадцатого века в штате была 181 000 афроамериканцев, зарегистрированных как избиратели, и в общественном транспорте черные и белые жители сидели рядом. Но консервативные бизнесмены и политики сочли, что усиление влияния черной расы угрожает их интересам, и протащили через законодательное собрание Алабамы серию законов, которые положили начало американскому апартеиду[13].

Конституция штата, принятая в 1901 году, провозгласила, что быть избирателями могут только те жители, которые владеют по меньшей мере 40 акрами земли или имуществом стоимостью не менее 300 долларов, в результате чего право голоса осталось только у 3000 алабамцев с черным цветом кожи. Отныне законы штата о расовой сегрегации и аналогичные местные правовые нормы предписывали афроамериканцам брать воду только из колонок для цветных и посещать только те рестораны, которые обслуживали исключительно представителей их расы. Цветное население встретило эти меры не без попыток дать отпор. В 1902 году черные жители Мобила объявили бойкот сети городских троллейбусов, но в конце концов сдались и начали садиться на сиденья, расположенные сзади.

В начале двадцатого века белые линчевали в Мобиле самое малое дюжину чернокожих. В 1906 году неподалеку от Мобила толпа линчевателей вытащила из поезда двух черных мужчин, обвиненных в изнасиловании белых женщин, и повесила на дереве. Когда это известие дошло до белых жителей города, 3000 из них сели на поезд и проехали небольшое расстояние до места повешения, чтобы насладиться зрелищем. Они делали фотографии, чтобы отослать их своим друзьям на Севере, дабы те увидели, как на Юге вершится правосудие, и отрезали лоскутки от одежды жертв в качестве сувениров.

В 1909 году произошел случай, похожий на убийство, приведшее к линчеванию Майкла Дональда, – чернокожий плотник якобы застрелил белого полицейского, который пытался его арестовать. Тогда толпа линчевателей выволокла обвиняемого из тюрьмы и повесила его на старом дубе у стен епископальной церкви. Городская газета «Мобил дейли айтем» отозвалась с похвалой о том, как хорошо было осуществлено линчевание: «Повешение было произведено так бесшумно, что жители близлежащих домов даже не подозревали, что в это время над преступником, не достойным человеческого сострадания, вершится стихийное правосудие».

Представители элиты были недовольны тем, что линчевание произвели рядом со старейшей в Мобиле протестантской церковью. «Если бы толпе хватило здравого смысла и хорошего тона свершить свое кровавое дело за границами Мобила, отцы города могли бы списать все это просто на “уголовную деревенщину”», – писал мобилский историк Дэвид Э. Олсоубрук.

Во время Второй мировой войны в этот портовый город приехали тысячи рабочих, чтобы работать на верфях. Семь тысяч из них, чернокожие, могли работать только в качестве разнорабочих. Когда учрежденный президентом Франклином Рузвельтом Комитет по соблюдению равноправия при трудоустройстве предписал предоставить афроамериканцам возможности для получения лучших рабочих мест, более десяти из них были повышены до уровня сварщиков. Это вызвало беспорядки среди белых, которые вопили:

– Черномазые – вон!

Эта угроза была так зловеща, что всех черных сварщиков вновь понизили до чернорабочих, и ни один афроамериканец больше не получал возможности заняться квалифицированным трудом.

Несмотря на систематические попытки не давать афроамериканцам подняться с колен, Вторая мировая война стала для них золотым дном. Многие чернокожие теперь владели машинами и другой собственностью, стоящей не менее 300 долларов. Это привело к принятию новой поправки к конституции Алабамы, поправки Босуэлла. Согласно этой поправке, чтобы зарегистрироваться в качестве избирателя, заявитель должен был быть способен прокомментировать любой раздел Конституции США. Если он не мог дать удовлетворительного ответа на какой-либо из задаваемых ему вопросов, его не регистрировали. В значительной части Алабамы это дало возможность расистски настроенным служащим регистрационных бюро отказывать потенциальным черным избирателям в регистрации, как бы глубоко те ни изучили Конституцию США.

В послевоенные годы черное население Мобила развивалось крайне медленными темпами, и в значительной мере это развитие направляли два горожанина, искренне пекущиеся об общественном благе: чернокожий почтальон Джон Л. Лефлор, многолетний секретарь мобилского отделения Национальной ассоциации содействию прогресса цветного населения, и белый адвокат и политик Джозеф Н. Лэнган. Лефлор агитировал черных граждан регистрироваться в качестве избирателей, а затем организовывал солидарное голосование черных избирателей, рекомендуя им голосовать за кандидата, имеющего умеренные взгляды на отношения рас. Ни в каких общегородских выборах черный кандидат победить не мог, но в 1953 году благодаря тому что за него проголосовало подавляющее большинство черных избирателей, Лэнган был избран одним из пяти членов городской комиссии Мобила и потом переизбирался три раза.

В 1950-х и 1960-х годах Мобил слыл одним из наиболее прогрессивных городов Юга США. Когда в 1955 году в Монтгомери преподобный Мартин Лютер Кинг-младший возглавил бойкот автобусов, его целью сначала была не столько интеграция, сколько получение тамошними чернокожими тех же прав, которые их братья и сестры уже имели в Мобиле. Здесь афроамериканцы хотя и могли сидеть только в задней части автобусов, но, если афроамериканец уже сидел, он не должен был вставать, чтобы уступить свое место белому. Именно отказ белого руководства Монтгомери ввести у себя такую же скромную реформу и привело к кампании бойкота с требованием разрешить афроамериканцам входить в автобусы через передние двери и садиться там, где они захотят.

К середине 1960-х годов в Мобиле подросло новое поколение черных активистов, которое презирало то, что они считали раболепием старших. Многие из них были черными сепаратистами, которые насмехались над предвидением Мартина Лютера Кинга, о котором он в своей знаменитой речи «У меня есть мечта» сказал так: «Однажды там, в Алабаме, чернокожие мальчики и девочки возьмутся за руки с белыми мальчиками и девочками, словно братья и сестры». Им претило то, что Лефлор работает в тандеме с белым Лэнганом, чтобы провести в жизнь всего лишь такие половинчатые реформы, как появление нескольких чернокожих полицейских, патрулирующих только те районы, которые населены черными.

В 1967 году в доме Лефлора в Мобиле взорвали бомбу, и ФБР посчитало, что, скорее всего, это сделали не члены Клана, а черные боевики, сытые по горло чернокожим, которого они считали прислужником белых и который считал, что все еще может ими руководить. Четыре месяца спустя на митинге черные молодые люди заглушили речь Лефлора криками «Власть черных»!

Новая общественная организация, назвавшая себя «Объединенными рабочими черных кварталов», презирала стратегию Лефлора по использованию избирательных бюллетеней в качестве движущей силы прогресса черного населения. Эти активисты считали, что чернокожие должны выбирать либо черных кандидатов, либо никаких. В результате, лишившись большого количества голосов черных избирателей, Лэнган в 1969 году не был переизбран в городскую комиссию, и его место занял сторонник сегрегации.

В эпоху нарастающей межрасовой конфронтации белые в подавляющем своем большинстве сплотились вокруг своей расы, а черные вокруг своей, и в общественной жизни белого населения Мобила Клан считался организацией вполне респектабельной. Лишь пятью годами ранее линчевания Майкла Дональда белые относились к Клану настолько благосклонно, что в газете «Мобил реджистер» публикация сообщений о его митингах и съездах была чем-то таким же обыденным, как публикация сообщений о предстоящих матчах школьных команд по американскому футболу.

Одно такое собрание белых, освещенное в газетах, состоялось в феврале 1975 года в Теодоре. Возможно, в других частях Юга ряды Клана и поредели, но на собрание в Теодоре явилось около 1500 человек, причем члены заняли сорок два ряда посадочных мест.

Главным оратором на собрании был Роберт Шелтон, Имперский Мудрец Соединенных Кланов Америки (СКА) и самый могущественный лидер Клана второй половины двадцатого века. Шелтон был довольно высок, у него были маленькие голубые глубоко посаженные глазки, высокий лоб, тонкие поджатые губы и узкий острый нос, занимающий половину лица. Стоящий перед собранием в своей алой мантии и островерхой алой шапке, худой как жердь главарь Клана был фигурой величественной и грозной. После того как Шелтон закончил ругать ФБР и прессу за то, что те обвиняют Клан в том, что он творит насилие, был зажжен двадцатипятифутовый крест[14], озаривший алабамскую ночь.

Двумя годами позже Шелтон прошел во главе шествия по улицам центра Мобила, чтобы провести митинг на площади Бьенвиль-сквер, этой исторической жемчужине Старого города. Когда члены городской комиссии Мобила разрешили проведение этого митинга, они наверняка понимали, какой провокацией это станет для черного населения города, но это была уже не та афроамериканская община, что прежде. «Чернокожие больше не боятся Клана, – заявило мобилское отделение Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения. – Они чувствуют к нему только презрение».

В день митинга члены Клана несли флаг Конфедерации и огромный транспарант, на котором готическим шрифтом было начертано: СОЕДИНЕННЫЕ КЛАНЫ АМЕРИКИ. Клан заранее похвастался, где он проведет митинг, и когда участники дошли до площади Бьенвиль-сквер, молодые чернокожие встретили их кулаками.

После того как полиция прекратила драку и Шелтон попытался выступить, его никто не услышал из-за громких «у-у» и ругательств. На следующее утро газета «Мобил пресс реджистер» опубликовала снимок: чернокожий, стоящий над поваленным на землю членом Клана, – у того животный страх на лице. Таков был новый образ чернокожего жителя Мобила, и в этом образе не было ничего общего с вежливым, интеллигентным подходом Джона Лефлора.

Несмотря на все обвинения, которые бросали ему молодые оппоненты, Лефлор прекрасно понимал, что полиция творит произвол по отношению к людям его цвета кожи, и большую часть своей жизни пытался бороться с ним своими собственными методами. «Мобил не может и дальше продолжать закрывать все дела о случаях жестокости полиции по отношению к арестованным, называя эту жестокость оправданной, включая те несколько случаев, имевших место за последние три или четыре года, когда служители закона отнимали человеческие жизни», – писал Лефлор в своем обращении к Городской комиссии Мобила в апреле 1975 года, за несколько месяцев до своей смерти в 1976 году. Однако все его настойчивые просьбы ни к чему не привели.

Возможно, большинство черных жителей Мобила казались на первый взгляд спокойными и производили впечатление деликатных людей, согласных на компромисс, но в их сердцах кипело недовольство, и Фигерсу это было известно из первых уст. Раньше его отец был грузчиком в «Интернэшнл Пейпер Компани», а мать в молодости работала служанкой – белые рассматривали оба эти рода занятий как статус ниже плинтуса, среди черных же их считали вполне приличной работой.

Но по воскресеньям, когда мистер Фигерс облачался в черную мантию пастора Миссонерской баптистской церкви горы Сион, на него смотрели как на самого почтенного из людей. В своих проповедях преподобный Фигерс говорил, что все Божьи чада сотворены равными, то есть он проповедовал равноправие и справедливость, и оба его сына, Майкл и Томас, хорошо усвоили этот урок.

***

Майкл Фигерс стоял на Херндон-авеню и смотрел, как на улицу прибывает все больше и больше афроамериканцев. В Мобиле чем больше чернокожих проживало в том или ином городском районе, тем беднее был этот район. На Херндон-авеню жило не больше двух афроамериканцев, но в близлежащих районах их было много.

Какая-то часть сознания Майкла Фигерса требовала перейти на противоположную сторону улицы и присоединиться к гневным и горестным стенаниям его избирателей, но он понимал, что, если подойти к этому трагическому инциденту неправильно, дело обернется так, что его народу станет только хуже и все закончится еще большей катастрофой. Он осознавал, что это линчевание – не частный случай, но, говоря словами мобилского историка Скотти Э. Киркленда, «представляет собой кульминацию ярости, копившейся в местном сообществе белых расистов на протяжении 1960-х и 1970-х годов».

Фигерсу было ясно, что, если не предпринять действий, которые замедлили бы нарастание напряжения между белыми и черными, произойдет ужасное столкновение двух рас. Хотя афроамериканцы составляли почти треть населения Мобила, вследствие несправедливой демаркации избирательных округов – с целью обеспечения безраздельного господства белых, – среди членов Городской комиссии не было ни одного чернокожего. Фигерс и другие лидеры движения за права афроамериканцев продолжали вести с городскими властями немало сложных переговоров, как правовых, так и политических, стараясь добиться большего представительства черного населения в органах местной власти. Фигерс понимал, что если это преступление не будет раскрыто, ярость чернокожих может вылиться в такие беспорядки, которые отбросят дело борьбы за их права на многие годы назад.

Фигерс достал фотоаппарат и сделал несколько снимков. Он сфотографировал тело жертвы и полицию, а затем трех белых мужчин, стоящих на другой стороне улицы у припаркованной машины. Он не знал, кто они такие, а это были Бенни и Генри Хейс и Джеймс Ноулз.