Читать книгу Эксперименты: часть прошлого и настоящее - Лово Пероис - Страница 7

Вот так и получается: когда хочешь что-то сказать быстро, у тебя ничего не получается. Ты понимаешь, что это у тебя не получается, и в то же время видишь, как на тебя с испугом и удивлением смотрят «собеседники». Это заставляет тебя сильно нервничать, отчего тем более сказать что-то, что ты уже и так собирался сказать последние десять минут, вовсе не получается. Нечленораздельные звуки, доносящиеся из твоего рта, окончательно лишают людей веры услышать хоть одно нормальное слово, и поэтому ты начинаешь краснеть, подкашливать, издавать свистящие звуки и что-то подобное для того, чтобы частично разрядить атмосферу, частично оправдать самого себя – не расходитесь, мол, я же стараюсь!

Если бы Вашим кругом общения были два старых приятеля, с которыми Вы учились в школе и которым не тяжело Вас терпеть, если бы имели тонкую творческую натуру и не любили телевизор, то чем бы Вы занимались? Вероятно, Вы могли бы писать. Стихи или что-нибудь ещё. Не так ли?! Хотя, кто знает…

* * *

Когда спрашивают, как меня зовут, я просто предлагаю прочитать мою карточку. Сначала на меня смотрят с лёгким удивлением, потом смотрят на карточку, начиная читать.

– Никодим Афросин, писатель-прозаик, – читают они. Потом чуть ниже читают те самые две строчки, которые обычно и приводят в замешательство не только по поводу того, как же такое возможно, но и что мне это удаётся.

Эти две строчки звучат так:

– Если Вы думаете, что заики не способны писать бестселлеры, Вы глубоко заблуждаетесь.

Претензионное заявление, самоуверенное. Но правдивое.

На обратной стороне карточки отображены мои координаты места нахождения и номера телефонов. Я сделал их сам, просто обратился с письмом в одну небольшую компанию, и они изготовили мне несколько сотен визитных карточек. Зачастую мне приходится сталкиваться с тем, что меня не могут понять, но, конечно, я понимаю, что это в первую очередь связано с моей речью. Что делать, в глубине души меня это тоже сильно раздражает и, в каком-то смысле, уничтожает морально. Однако с течением времени, я как-то смог научить себя не обращать на это много внимания, всё равно ничего изменить нельзя. Мои голосовые связки уже не восстановить, а, если и возможно такое, то всё равно я не уверен в надёжности операций, также как и в долгосрочности.

Пока мне не удалось наладить свою жизнь путём прозы, я не находил себе места. Меня угнетало то, что люди с годами становились всё хуже и злее. Не то чтобы я ими питался, как мясом, нет, просто я имею в виду, что современные люди уже не помогут бабушке перейти улицу на светофоре, а пионеры не только побьют тебя и заберут все деньги, но ещё и смогут развести пионерский костёр из твоего дома.

Да, всё изменилось. Сначала мне не представлялось возможным вообще что-то произносить. Когда я понял, что мне это уже не удастся должным образом, я, соответственно, был повержен. Люди в первое время шарахались от меня в сторону, потом я заметил, что моё окружение, которое было для меня больше, чем семья, стало потихоньку таять. Как снег в солнечный день. И в итоге, таяние не заняло много времени. Спустя три месяца после того, как меня выписали из больницы, кроме моих двух школьных друзей вокруг никого не осталось. В основном, они-то и помогли мне начать всё сначала. Они открыли для меня вторую жизнь, как банку со шпротами, в хорошем смысле слова. А первое время, так сказать общения, мне, конечно же, не хватало уверенности, что удастся чётко и понятно излагать свои мысли или просто вести пустой разговор. Это же так приятно – без устали болтать языком!

* * *

Когда у меня был полёт, я смог написать и продать четыре книги, благодаря которым приобрёл широкую аудиторию и достаточную степень известности. Меньше, чем за год мне удалось проложить новый курс своей жизни в очень хорошем направлении. Не знаю, как так получилось, может просто повезло, но я перестал задавать себе вопросы. В итоге, неожиданно для самого себя я понял, что изменился не только мой внутренний мир. Постепенно я научился справляться со своей речевой проблемой, и вскоре совсем забыл про неё. Я начал жить между строк – среди тех, кто мне был интересен и в таких условиях, которые мне были интересны. Приятели с нетерпением ожидали мои свежие работы, хоть я и не был уверен, что они им могли понравиться. Но вышло именно так, и это хорошо.

Но, конечно, была ещё одна деталь, которая и портила всю малину. Спустя какое-то время, может два или три месяца назад, после того, как две мои новые книги поимели успех, я обнаружил, что меня начали посещать странные сновидения наяву. Хотя, я бы с этим поспорил, так как сновидений наяву не бывает. Тогда остаётся, что мне это снилось. Я превращался в героев каждого из моих произведений, что написал, и видел себя во сне на просторах выдуманных мной историй, творящим беспорядки и разрушения вместо обычного образа жизни, героических подвигов или преодоления трудностей в погоне за сокровищами. В них я просто ходил и крушил всё подряд, направо и налево безжалостно убивал людей, также всех подряд, и так далее и так далее. Просыпаясь в своей кровати от крика, покрытый холодным потом и дрожащий, как кролик перед смертью, я озирался по сторонам своей спальни и один и тот же вопрос слетал с моих губ: что за чертовщина?!

* * *

Мои друзья посоветовали немного отдохнуть. Что я и сделал. Но когда я вернулся к письму, ночные кошмары вновь стали преследовать меня. На какое-то время я потерял сон, не мог более выносить сие, но продержался лишь четыре дня. И на четвертый силы совсем покинули меня. Если кофе как-то ещё удерживал меня в состоянии обычного рационального мышления, то в последний день моего бессонного квеста реальность переплелась со сновидениями, и я чуть не потерял рассудок.

Я обнаружил, что во время работы над книгой, словно, целиком исчезал из нашего мира, всецело ощущая себя за его пределами. Каждая клетка моего тела чувствовала, как я делал то или это, мышцы сводило спазмом, и моё сознание ощущало сильное влияние чужеродной среды. Тогда мне подумалось, что это уже перебор, и я решил окончательно прекратить писать. Да только в одном из моих «путешествий» какой-то старик пригрозил мне пальцем. Так ехидно покашливая, скрипучим голосом он сказал:

– Н-н-ник-к-уда т-ты н-не ден-н-н-нешьс-ся!

Невероятно! Мне угрожал персонаж моего собственного кошмара. Хорошее дело. Только этого и не хватало. Но откуда я мог знать наверняка, что старик не шутил? Или, что он был реален? Или я слишком много себе понапридумывал? Позже я заметил, что при общении с друзьями – мы стали чаще встречаться, чтобы они хоть как-то помогли мне не сойти с ума – я вновь начал заикаться. Я стал малость раздражителен, что сказывалось на моём поведении и отношении к вещам. На что мне также указали друзья. Что-то происходило со мной, но что – никто не знал. Хотя, может, только врачи могли сказать что-либо внятное, но для меня это был последний шаг, на который я бы отважился лишь в самом конце.

– М-мы т-те-б-бя выл-ле-ч-ч-им, – как-то практически в ухо мне прошептал чей-то голос. – Н-н-не п-п-пе-р-еж-и-в-а-а-й!

Откинув покрывало, я опять сидел на кровати в холодном поту. Был ли это голос того старика или чей-то другой, я так и не понял, но тон и ехидство мурашками пробирали до костей. И что означало «вылечим»? Относилось ли это к моему заиканию или имелось в виду другое? Например, помощь в чём-то грядущем? Сомнительно, сильно походило на предупреждение. С другой стороны, может тот, кому принадлежал голос, не умел говорить иначе, или, к примеру, это могло быть моё уставшее подсознание, которому было известно больше, чем мне… Я не знал и потому начал бояться.

* * *

Когда состоялась презентация моей очередной книги-сборника, народу пришло больше, чем в последний раз. И, если я правильно подсчитал, после того прошло уже прилично времени. Всё было великолепно устроено. Мой агент, как всегда, отлично постаралась, и той же ночью после окончания презентации я послал ей бутылочку эксклюзивного шампанского, огромную коробку нежного шоколада и шикарный букет цветов. Мои друзья также были приглашены, специально для них я сделал особые VIP-пропуска. Мы стояли и беседовали, когда в холл вошла она. Я узнал эту женщину сразу, потому что слышал о ней много лестного и следит за её творчеством. Афия. Афия Белова, так её звали. Даже, если это был её псевдоним, мне было всё равно. Она считалась одной из успешных писательниц прозы на протяжении последних пяти лет, и вот она здесь. Для меня это было, как снег на голову, но чертовски показательно. И тут я испугался. Мне бы хотелось обсудить с ней тонкости нашей профессии, определённые приёмы, обороты и характеры персонажей, да и просто поговорить по душам. Но не знал, как это сделать с моей речевой проблемой. Друзья подталкивали в бок, так как знали мои мысли. Наконец, я собрался с духом и пошёл. Как мальчишка. Как школьник, испытывающий трепет при мысли о понравившейся ему девочке, которую он хотел бы пригласить в кино.

– М-м-м, – начал я издалека, когда подошёл к ней и неуверенно кивнул головой в знак приветствия. – М-меня з-зов-у-т… – но она меня оборвала. Лоб покрылся испариной, и я уже готов был провалиться сквозь землю от стеснения.

– Я-я з-з-знаю, к-как В-вас з-з-зовут, – улыбнулась мне она. – И В-вы, в-вер-роят-тно, т-также з-знает-те, к-как з-зовут м-меня.

Я не нашёлся с ответом, поэтому просто пожал плечами. Так мы и познакомились. Для меня было удивлением обнаружить, что она заикалась тоже. Но с другой стороны, ей это как-то шло, по сравнению со мной. Я даже подумал, что без этой речевой проблемы она не была бы сама собой. Как знать?

После мы много беседовали о нашем общем ремесле, и она не переставала удивлять меня своими трюками, простыми и очевидными приёмами в использовании сложных оборотов, да и самими работами. Для себя я в очередной раз решил пока остановить процесс письма, мне нужно было избавиться от кошмаров. И целых четыре месяца я спал спокойно, даже днём со мной ничего необъяснимого не происходило. Окружающая реальность была настоящей, никаких странных вещей не наблюдалось, голоса в моей голове молчали, и никто не шептал в ухо своим раздражающим голосом.

Я спрашивал себя, что же нас объединило, хотя ответ был очевидным – проза. А, если бы я не писал, смогла бы она так же легко разговаривать со мной и смеяться? Тоже вопрос. Но в то же время, я прекрасно понимал, что никакого вопроса и не было. Ей так хотелось, и всё. Если бы не хотелось, мы бы и не встречались.

* * *

Её интерес к моим работам радовал меня. Нашёл родственную душу. Я был счастлив. Она много расспрашивала о том, где я черпаю вдохновение, как я праздную победы, насколько тесно общаюсь с моими друзьями и так далее. Я ей всё рассказывал.

Но в какой-то день, точнее ночь – или у меня опять всё перепуталось, – реальность вновь провалилась у меня под ногами, и я увидел того самого старика со скрипучим голосом. Только на этот раз он не заикался.

– Она тебя обманет, дружище. Но ты можешь не беспокоиться, у нас уже есть план, как тебя выручить, – сказал он.

И опять тот же липкий холодный пот по всему телу. Сердце бьётся, как загнанная птица. Кроме этого, до того, как старик появился и произнёс эти странные слова, я опять бродил злым по незнакомому городу и убивал всех подряд.

Что за дела? Мне это порядком надоело, я был напуган возвращением прежних кошмаров, понимая, что ничего так и не помогло – ни снотворное, ни успокоительные, ни знакомство с возлюбленной. Я задумался о разрешении этой вернувшейся проблемы всерьёз и начал строить определённые планы по полному её искоренению. Я приготовил необходимые вещи и настроился морально, чтобы лечь на какое-то время в больницу. Однако, всё это мне не пригодилось, потому что однажды ко мне пришёл один из моих друзей и с тревожным видом сообщил ужасную новость, которая повергла меня в глубокий шок.

Дело в том, что он нашёл странную информацию о моей Афи. За ней тянулась очень подозрительная ниточка, одна из тех, что указывает на невменяемость человека. Такая, которая говорила, что Афия «психически не уравновешена». И ещё кровавый след – убийство трёх писателей, которых я знал когда-то. Они также были отменными мастерами своего дела, но о них я давно ничего не слышал. И они, конечно же, писали прозу.

Я спросил его, откуда он это узнал. Он просто ответил, что у него зародились сомнения в отношении успеха Афии и её заинтересованности моей персоной. Его также беспокоило и моё глубокое увлечение ею. Поэтому он решил кое-что для себя проверить, обратившись к своим авторитетным друзьям. И всё это не было бы так подозрительно, если бы… Ответ практически сразу возник у меня в голове словами, сказанными всё тем же скрипучим голосом:

– Потому что ты для неё конкурент!

Боже! Такая мысль никогда не посещала меня по одной простой причине – я просто ослеп от любви собственной или был намеренно влюблён вопреки здравому смыслу, с определённой целью. Мир перевернулся для меня с ног на голову. Про себя же я подумал, что окончательно сошёл с ума.

* * *

Хотел бы я сказать, что всё-таки отправился на лечение, но не могу. В больницу я не лёг, так как меня посадили в тюрьму по обвинению в убийстве Афии Беловой. Мои руки оказались в крови. Так сказал судья, когда зачитывал приговор. Он сделал сильный акцент на том, что только варвар или чудовище, а не человек, мог совершить подобное. Но самым паршивым в этой ситуации было то, что на момент совершения убийства у меня не было алиби. Я абсолютно ничего не помню: где я находился, был ли один, что делал – хотя я со страхом догадывался, – что пил и так далее. Пока я сидел на скамье подсудимых, моя голова жестоко болела, а реальность перед глазами то разрывалась, окружая меня странными образами и какими-то томными звуками, то возвращалась к прежнему виду, с человеческими лицами и обычными запахами. Мне было ужасно плохо. Даже в своё оправдание я не смог ничего сказать – речь у меня пропала вовсе.

Лязг металлической, тяжёлой двери камеры и щелчок замка на ней сопровождал тихий, улетающий вдаль скрипучий голос:

– Молодец, ты сделал это, теперь можешь спать спокойно…