Читать книгу Похитители бриллиантов - Луи Буссенар - Страница 11

Процессия рабов. – Работорговцы. – Что такое чамбок. – Так ему и надо! – Искупление. – Благодарность – добродетель чернокожих. – Праздник в краале. – Пирушка у туземцев. – Корни, кузнечики, гусеницы, ящерицы, черепахи и лягушки. – Остроумное устройство печи. – Пиво в плетенке. – Приготовления к большой охоте.

Европейцы были поглощены наблюдением за героическим и безумным поступком Александра, а мать умиравшего ребенка была целиком во власти своего горя и своей надежды, поэтому никто не заметил, какая мрачная процессия неожиданно показалась в долине, направляясь в сторону беззащитного крааля. Человек пятьдесят негров с закрученными за спину руками и со связанными ногами, как у приговоренных к смерти, медленно плелись под конвоем вооруженных до зубов мулатов со зверскими лицами. Несчастные негры изнемогали от усталости и умирали от жажды. Из утонченного варварства их привязали за шею по двое к одному бревну в три метра длиной и с развилками на обоих концах. Прикрепленные друг к другу этим двойным ярмом, негры были лишены возможности хотя бы повернуть голову. Так они и плелись, спотыкаясь на каждом шагу, безжалостно подгоняемые чамбоком[8]. В довершение всего несколько женщин, несших за спиной маленьких детей, были так же скованы попарно и подвергались тому же бесчеловечному обращению.

Подлые барышники, которые перегоняли это человеческое стадо, были одеты по-европейски: они носили куртки и хлопчатобумажные штаны, широкополые соломенные шляпы и сапоги со шпорами. Их лица, на которых застыло выражение жестокости, были бы страшны, даже если бы с ними пришлось повстречаться в стране цивилизованной. А уж в этой дикой и заброшенной пустыне они были до того омерзительны, что и рассказать трудно.

Александр, Альбер, Жозеф и даже мастер Виль не могли поверить своим глазам. Как! В XIX веке, в нескольких переходах от английских владений еще встречаются злодеи, занимающиеся возмутительной торговлей людьми? И в жилах этих чудовищ течет наполовину кровь тех самых черных народов, которыми они торгуют, и наполовину кровь белых! Какая мерзость!

Александр, еще чувствовавший на себе молчаливый взгляд матери спасенного им ребенка, внезапно ощутил приступ того бешеного гнева, с каким не умеют совладать люди, обычно спокойные. Только что он смело рискнул собой, чтобы спасти жизнь ребенка. Он не мог сохранить хладнокровие, когда его самоотверженности был брошен такой вызов.

Этот негр, который завыл после удара бичом, но лицо которого все же сияло сверхчеловеческой радостью, не мог быть никем иным, как отцом спасенного малыша. Своими зоркими глазами сына природы он издалека увидел, что здесь происходит, и понял великодушный поступок белого. Сделав отчаянное усилие, он сломал свое ярмо и подбежал к ребенку. А конвоир-мулат, делая вид, что заподозрил попытку к бегству, безжалостно вытянул его чамбоком и рассмеялся, когда улыбка радости несчастного отца смешалась со слезами и с кровью.

На француза это зловещее веселье подействовало как пощечина. Он резко выпрямился во весь свой гигантский рост, подскочил к насильнику, вырвал у него чамбок и так хватил его этим самым чамбоком по скотской роже, что тот сразу облился кровью.

– Это белый из Европы! – пробормотал мулат сдавленным голосом. – Это настоящий белый!

– Да, мерзавец, я белый, и я европеец, и ты мне сейчас за все ответишь! На колени, презренная тварь! На колени перед всеми этими людьми, которых ты лишил свободы!

И поскольку тот, охваченный жутким страхом, не послушался этого повеления, Александр нагнул его крепкой рукой атлета и со всего маху швырнул на землю.

Крик радости вырвался у чернокожих, когда они увидели, что возмездие близко. Но другие работорговцы, сообразив, что положение становится угрожающим, приготовились к борьбе.

– Бросить оружие, или я сейчас же застрелю этого мерзавца! – приказал им неумолимый мститель. – Альбер, Жозеф, возьмите их на мушку! И пулю в лоб тому, кто шевельнется.

Когда работорговцы увидели, что на них смотрят стволы крупнокалиберных карабинов, рассчитанных на слонов, они поняли, что белые незнакомцы одержали победу. Тогда они поспешно побросали ружья на землю. И хорошо сделали, потому что оба наших каталонца, Альбер и Жозеф, были в таком состоянии, что еще немножко, и они бы застрелили работорговцев, как гиен.

Пусть не удивляется читатель, что три случайных человека смогли так сразу отбить у мулатов всякую охоту к сопротивлению. Надо знать, как велик у этих первобытных народов престиж чистокровных белых, насколько он выше престижа людей со смешанной кровью, особенно тех, кто происходит от португальцев и туземных женщин. Эти презренные полукровки бесчеловечно жестоки в обращении с чернокожими, но один лишь вид европейца внушает им почтение.

– А теперь, – сказал Александр, – чтобы искупление было полным, ты и твои достойные товарищи, освободите-ка этих людей, которых вы хотели угнать! Развяжите их! И живей!

Покуда у мулата страдала только шкура, он молчал. Но когда под угрозой оказался его карман, он заволновался и попробовал сторговаться. Жадность сильнее страха.

– Но позвольте, senhor branco, эти люди принадлежат мне. Я купил их… И дорого за них заплатил… Я их купил у родного брата царя Сикомо. Я должен доставить их на Вааль, бурам. Им там будет очень хорошо. Смотрите, как они здесь несчастны, в этой пустыне, где нечего ни пить, ни есть… А там о них будут заботиться. Вот что, белый сеньор, если вы хотите купить их у меня, я их уступлю вам без всякой наживы. Не захотите же вы этак вот разорить бедного человека, я надеюсь. Вы мне заплатите за них сколько хотите и когда хотите. Слово белого человека свято.

– Ах, трижды мерзавец! – воскликнул Александр, которому эта беседа уже начала надоедать. – Ну погоди же, я тебе заплачу сейчас же! И с лихвой! То, что ты получил от меня чамбоком по роже, пока только задаток. Подожди минуту, сейчас мы произведем полный расчет.

Подкрепляя свои слова делом, он поднял чамбок, который все время судорожно сжимал в руке, и стал так добросовестно обрабатывать шкуру негодяя, что тот, задыхаясь, запросил пощады и милости.

– Развяжи этих людей, – приказал ему Александр, которого эта экзекуция над работорговцем несколько утихомирила – он уже чувствовал, что его нервы успокаиваются.

Несчастные невольники, почуяв свободу и видя, что их враги обезврежены, стали кричать от радости. Некоторые пытались поломать свои «бревна рабства», как здесь называют деревянные колодки, надеваемые на невольников.

Освободитель, желая, чтобы его приказание было выполнено в точности, сделал неграм знак не шевелиться. Затем он взял за ухо мулата, тяжело дышавшего после полученной трепки, и, проведя его по рядам, заставил развязать одного за другим всех невольников, и в первую очередь женщин. Альбер и Жозеф, держа в одной руке тесаки, другой рукой схватили каждый по одному мулату, и даже мастер Виль схватил здоровой рукой пятого и поволок его, несмотря на сопротивление. Один только преподобный довольно растерянно смотрел на шестого мулата. Но этот последний, видя, что все его сообщники поневоле покорились и развязывают путы на невольниках, подчинился беспрекословно. Он был счастлив, что дело обошлось для него без проклятого ремня.

Не прошло и пятнадцати минут, как справедливость восторжествовала – невольники получили свободу. Колодки были свалены в кучу, а Зуга, угадывая мысли белых, развел костер и бросил «бревна рабства» в огонь. Бушмены затеяли бешеную пляску, на которую шестеро работорговцев смотрели разочарованно и понуро.

– Вы нарушили самые священные права человека! – строго сказал им Александр. – Вы лишили этих людей свободы. Я мог бы отдать вас им на растерзание, но мы судьи, а не палачи. Я ограничусь тем, что отберу у вас оружие. Идите на все четыре стороны. Где-нибудь вы найдете себе веревку. Марш!..

Укрощенные тоном и взглядом молодого человека, негодяи робко поглядывали на бушменов, которые, вероятно, с удовольствием разорвали бы их на куски. Опустив головы и побросав все свое оружие, они медленно удалились.

Александр позвал проводника:

– Собери все эти ружья, сабли, ножи, раздай людям – пусть у них будет чем защищать свою жизнь и свободу.

Затем он резко обернулся, почувствовав какое-то теплое и мягкое прикосновение к своей руке. И тотчас лицо его, доселе бледное от гнева, осветилось доброй улыбкой: он увидел бушмена и его жену, склонившихся над заснувшим ребенком.

Бушмен весь сиял от счастья. Тихие слезы текли из его черных глаз, и он их не сдерживал. Одна из этих жемчужин, в тысячу раз более ценная, чем настоящий жемчуг, упала Александру на руку.

Тут раздался веселый голос Жозефа:

– Карай! Теперь, когда бся эта падаль ушла, а доврые вушмены бернулись домой, можно немного и побеселиться! Не прабда ли, месье Альвер?

И действительно, в этот день в краале был праздник. Бушменам хотелось достойным образом чествовать своих белых заступников. На стол поставили все, что было, и европейцы увидели такие яства, о существовании которых никогда и не подозревали.

Много было блюд не только странных, но даже таких, на которые наши друзья, несмотря на их отвагу, поглядывали с опаской. Сначала пошли вкруговую красивые тарелки, искусно сплетенные из трав и наполненные зелеными гусеницами лопане, которые имеют до десяти сантиметров в длину. Бушмены набросились на них с жадностью. Затем гостям подали второе блюдо. Это были личинки некоего крылатого насекомого, покрытые сладковатой слизью. Насекомое называется «мопане». Этим именем туземцы обозначают, собственно, дерево, на котором данное насекомое живет. Европейское название дерева – баугиния. Оно очень красиво, но обладает странной особенностью, вследствие которой его листья дают мало тени. В жаркие часы дня они свертываются и подставляют солнечным лучам только жилки. А в складках этих листьев находит себе приют маленькое съедобное насекомое[9]. Жареные кузнечики, эти воздушные креветки, как их шутливо назвал Альбер, имели у наших европейцев немного больший успех. Вид больших сушеных ящериц, сухих, как вяленая треска, вызвал у Жозефа тошноту. Зато он налег на восхитительный корнеплод, имеющий до метра в окружности. По-бушменски он называется «маркуаэ». Его сочная и питательная мякоть тает во рту и напоминает сметану. Затем ели камерос и каанапс, похожие на картошку, но сладкие. Они были поданы в вареном виде, и люди, которые несколько дней не видели никакой горячей пищи, ели их с аппетитом.

Белые не соблазнились ни гусеницами, ни ящерицами, ни личинками, но отдали честь питательным растениям и были уже сыты, когда торжественно внесли новое блюдо. Восхитительный запах, который оно издавало, хотя было плотно закрыто в глиняных котлах, стал еще больше раздражать аппетит, так что лакомства вегетарианские были отставлены.

Альбер без всякой церемонии поднял крышку с первого котла, в котором легко мог бы поместиться средней величины теленок. Там оказалось штук шесть черепах. Они были приправлены ароматными травами и варились вместе с панцирями.

– Браво! – воскликнул каталонец. – Хоть ящерица и друг человека, но не в вареном виде! Да здравствуют черепахи!

– И лягушки! Да здравствуют лягушки! – воскликнул Александр, хватая второй котел. – Вот это уж вполне французское кушанье местной или, скорее, национальной кухни. Отказаться от него было бы не то что неблагодарностью, но просто-таки преступлением против кулинарии. Господа англичане, – обратился он к его преподобию и к полицейскому, – не угодно ли?

Но оба гражданина Соединенного Королевства, у которых это милое земноводное еще не завоевало симпатий в качестве еды, ответили выразительной гримасой отвращения.

– Напрасно, господа, поверьте моему опыту. В Нельсонс-Фонтейне мне не раз случалось дополнять обед этим блюдом, и я, право, не знаю ничего вкусней.

– Что черепахи и лягушки встречаются на алмазных полях, где поблизости имеются болота, меня ничуть не удивляет, – заметил Альбер с полным ртом, – но не понимаю, как они попали в здешние выжженные места?

– Я тебе объясню, – сказал он, продолжая есть. – Но прежде всего я должен отметить, что бушмены готовят их гораздо лучше, чем мой бывший повар-китаец. Он попросту варил их в кастрюле, а наши хозяева, по-видимому, ставят их в духовку.

– Как – в духовку? Я здесь не вижу никакой духовки.

– Ну вот! Неужели я должен тебе описывать Южную Африку? Ты, кажется, исколесил ее с севера на юг и с востока на запад, в то время как я ничего не видел, кроме своего участка в Нельсонс-Фонтейне!

– А все-таки объясни! Я не настолько самолюбив.

– Да ведь очень просто. Видишь этот конусообразный холм? Ты, быть может, принимаешь его за хижину? Ошибка, дорогой мой. Это муравейник. Наши бушмены проделали у самого основания отверстие, просунули туда огонь и выжгли коренных обитателей. Потом они хорошенько все прочистили, и получилась прекрасная печь. Ею пользуется вся деревня. Каждый, как ты сам теперь видишь, варит, жарит и печет в ней что хочет.

– Ладно, а при чем тут лягушки и черепахи? Они правда восхитительны. Но посмотри, какие они крупные. Особенно лягушки. Если у них и голоса соответствующие, то это должны быть басы-профундо, они должны заглушать рычанье льва и крик страуса. Взгляни-ка на эту. Она не меньше пулярки. Да и вкусом не хуже.

– Местные жители зовут их… Вот я уже и забыл!

– Здесь их зовут матламетло[10], – напомнил его преподобие, который до сих пор раскрывал рот только для того, чтобы поглощать пищу. Он ел с жадностью человека, который страдает солитером.

– Матламетло, вот именно! Благодарю вас, ваше преподобие. Туземцы думают, что эти лягушки падают с неба.

– Шумная манна, я вам доложу! И тяжеловесная!..

– Ах ты, Фома неверующий! Во всяком случае, в дождливое время года они живут в лужах, которые образуются на здешних твердых грунтах. Когда наступает засуха, матламетло устраивают себе жилища под кустами и прячутся там до новых дождей. Они выходят только в дождь, а дождей здесь не бывает месяцами. Этим пользуется громадный паук, которому нужно ткать паутину: он закрывает ею весь вход в убежище лягушки. Но лягушку это спасает от комаров. Так что, когда бушмены выходят на охоту, они не упускают случая поднять этот занавес, зная, что найдут здесь добычу. А что касается поверья об их небесном происхождении, то вот чем оно объясняется. Перед грозой, когда вот-вот пойдет дождь, лягушки выползают из своих норок и начинают громко квакать, напоминая обезьяну-ревуна. А бушмены страшно боятся молнии. Они прячутся у себя в хижинах, накрывшись кароссами[11]. Их поражает оглушительное кваканье, и они уверены, что так громко квакать могут только небесные создания. Что касается черепах, то они тоже водятся в песке, осевшем на дне высохших луж. До начала дождей они находятся в состоянии глубокого летаргического сна, если только их не пригласят на пирушку вроде сегодняшней.

– Вот уж поистине чудная страна! – пробормотал Жозеф, уписывая туземное рагу. – Все в земле: корни, вода, животные; воду носят в яичной скорлупе и пиво подают в плетенках. Ведь эта кислятина – пиво? Не так ли, месье Александр?

– Кислятина? – возмутился Александр. – Да ведь это пиво из сорго! Прекрасное пиво!..

– Оно вполне может выстоять против лучших страсбургских и мюнхенских сортов, – прибавил Альбер. – Но меня не меньше удивляет посуда. Ведь это плетенки! Они сделаны из растительного волокна. Но посмотрите, как искусно! Они совершенно водонепроницаемы, как тканые рукава пожарных помп!

– Твое сравнение поистине точное. Больше того – выражение «корзина с пивом», здесь означающая сосуд для жидкого содержимого, в Европе могло бы быть понято совсем иначе, ведь у нас слово «корзина» употребляется совсем в ином случае.

Пирушка в честь освобождения, героями которого были европейцы, получившие все почести, затянулась до поздней ночи и закончилась плясками, каких гости еще не видали. Если судить по фантастическим телодвижениям, которые танцующим подсказывала африканская Терпсихора, их радость была ни с чем не сравнима, разве только с их неутомимостью. А ведь всего неделю назад эти бедные люди, выйдя на охоту, были пойманы враждебным племенем, вступившим в союз с португальскими мулатами-работорговцами! Но каких только чудес не совершает и с людьми первобытными, и с людьми цивилизованными магическое чувство свободы!

Несмотря на бешеную пляску и обильные возлияния, какими она сопровождалась, утро застало жителей крааля бодрыми, как стадо спрингбоков – антилоп-прыгунов.

Поскольку из-за подлого нападения работорговцев сорвалась большая охота, на которую ушли все здоровые мужчины, а бушменам все же хотелось продолжить увеселения, они пригласили своих новых друзей на грандиозную облаву. Засуха вызвала сильную нехватку продуктов, так что устроить облаву было необходимо, и решено было закончить ее грандиозной травлей, во время которой сотни, а быть может, и вся тысяча животных должна была попасть в хопо.

Как ни хотелось нашим трем приятелям продолжать путь на север, они не могли отказаться от приглашения. Да им и самим необходимо было спокойно провести хоть несколько дней в краале: во-первых, чтобы восстановить силы, во-вторых, чтобы закрепить дружбу с бушменами, на помощь которых они еще рассчитывали в будущем.

Мастер Виль вполне основательно сослался на свою больную руку и изъявил желание остаться в деревне. Проповедник, который до сих пор ничего не проповедовал по причине отсутствия слушателей, нашел наконец, где применить свои таланты, и стал всерьез наставлять на путь веры бушменских женщин и детей. Это позволило ему уклониться от столь светского развлечения, как охота, и он тоже остался в деревне.

А глотнув от души местной водки из плодов дерева вроде сливы, называемого «муцуни», бушмены решили немедленно приступить к приготовлению хопо. На это требовалось не меньше двух дней.

Европейцы, охотно согласившиеся принять участие в охоте, постарались использовать эти сорок восемь часов передышки с наибольшей пользой.