Читать книгу Капитан Сорвиголова - Луи Буссенар - Страница 8

Среди этих страдальцев бесшумно сновали скромные и ловкие женщины. Они меняли повязки, разносили чашки с бульоном, ставили компрессы. Это были жены, матери и сестры буров-бойцов, покинувшие фермы и отправившиеся на войну вместе с близкими. С полной самоотверженностью они ухаживали не только за своими, но и за теми, кто сегодня угрожал их жизни и свободе.

Ждали доктора. В одну из палаток вихрем влетел Жан Грандье в сопровождении своего приятеля Фанфана. Юный парижанин еще прихрамывал, но был счастлив, что уже не числится «лежачим». В ожидании того дня, когда он снова сможет сесть верхом на пони, Фанфан взялся за работу санитара.

Взгляд капитана Молокососов устремился к двум койкам, стоявшим в центре палатки. На одной из них лежал герцог Ричмонд, на другой – его сын. Тяжелое дыхание со свистом вырывалось из груди герцога; бледный как полотно, он сжимал руку сына, следившего за ним с отчаянием в глазах. Подойдя поближе, Сорвиголова обратился к молодому человеку:

– Простите, я запоздал. Как вы себя чувствуете?

– Относительно неплохо… Но мой отец… Вы только взгляните!

– Доктор сейчас придет. Он обещал заняться вашим отцом в первую очередь.

– Благодарю вас за участие! Вы достойный противник! – проговорил молодой шотландец.

– На моем месте вы наверняка поступили бы так же.

– Судя по вашему акценту, вы – француз?

– Совершенно верно.

– В таком случае, мне особенно дорого ваше дружеское расположение. Однажды наша семья: отец, сестра и я, очутились прямо-таки в отчаянном положении. И французы буквально вырвали нас из объятий смерти.

– А вот и доктор Тромп! – воскликнул Сорвиголова, тронутый искренностью своего вчерашнего противника.

Оба одновременно взглянули на вошедшего. Доктор был человеком лет сорока, рослым, сильным и ловким в движениях, с едва обозначившимися залысинами на висках и спокойным взглядом; его плотно сжатые губы обрамляли пшеничные усы. За спиной у него висел карабин, а на поясном ремне – патронташ. Всем своим обликом он походил скорее на партизанского вожака, чем на медика.

Голландец из Дортрехта, известный ученый и замечательный хирург, доктор Тромп после первых же стычек в Южной Африке прибыл в Оранжевую республику и вступил добровольцем в армию буров. Он сражался в ее рядах, а по мере необходимости снова превращался во врача. Добрый и самоотверженный, он имел единственный недостаток – был неисправимым болтуном. Однако высказываемые им мысли часто были настолько интересны, что его охотно слушали.

Доктор извлек из подвешенного под патронташем брезентового мешка хирургические инструменты, разложил их на походном столике и сразу же утратил всякую воинственность. Он одновременно улыбался направо и налево раненым, благодарил санитарок, отвечал на приветствия, мыл руки и приговаривал:

– Раствор сулемы! Отменное антисептическое средство!.. Я к вашим услугам, Сорвиголова… Так, отлично… Теперь пустим в ход губку…

Прокалив на спиртовке свои инструменты, он направился к полковнику.

Раненые, лежавшие рядом, заворчали.

– Терпение, друзья! – воскликнул доктор. – Позвольте мне прежде прооперировать этого джентльмена. Он, похоже, в шаге от смерти…

У доктора Тромпа была своеобразная манера преподносить больным горькие истины.

С помощью Жана Грандье и Фанфана он усадил раненого на кровати, поднял его рубашку и восхищено воскликнул:

– Великолепная рана, сэр! Нет, вы только взгляните! Третье ребро справа будто резцом проточено. Ни перелома, ни осколка! Небольшое отверстие диаметром с пулю. Затем пуля прошла по прямой через легкое и… и где же она? Странная история… Ба! Да она застряла в центре лопатки. Сейчас мы ее извлечем… Потерпите, сэр. Это не больнее, чем удалить зуб. Раз… два… Готово!

Глухой хрип вырвался из горла раненого; конвульсивным движением он сжал руку сына. Из раны брызнула струя крови, и одновременно раздался тихий свистящий звук.

– Чудесно, – продолжал хирург, – легкое освободилось… Дышите, полковник, не стесняйтесь!

Офицер глубоко вздохнул, в его глазах появился блеск, щеки слегка порозовели.

– Ну как, легче, а?

– О да! Намного.

– Я так и знал!.. Ну, что скажете, Сорвиголова?.. Еще немного терпения, ребята…

Он говорил без умолку – то по-английски, то по-голландски, то по-французски, но делал при этом гораздо больше, чем говорил. Обратившись к шотландцу, он произнес:

– Через три недели будете на ногах, сэр. Видите ли, маузеровская пуля – прелестная штучка. Благодаря своей скорости – шестьсот сорок метров в секунду, не шутка! – она, как иголка, проходит через живую ткань. Ничего общего с дурацкими осколочными снарядами, которые все сокрушают на своем пути. Не-ет, маузеровская пуля – это для деликатных джентльменов…

Ни на секунду не замолкая, доктор Тромп вставил в пулевое отверстие тампоны гигроскопической ваты, пропитанные раствором сулемы, затем наложил повязку и закончил операцию словами:

– Вот и все! Диета? Супы, молоко, сырые яйца, немного виски… Через восемь дней – ростбиф, сколько душа пожелает. Организм крепкий, думаю, даже жа́ра не будет.

Не слушая благодарностей, доктор перешел к другому раненому.

– А вы, Сорвиголова и Фанфан, за мной!

Молодой лейтенант, ошеломленный этим потоком слов и восхищенный благополучным исходом дела, бережно обнял отца.

Доктор и его случайные помощники продолжали обход, причем на каждом шагу им приходилось сталкиваться с невероятными ранениями. Четыре дня назад один ирландский солдат во время стычки на аванпостах был ранен пулей, попавшей ему в темя. Пуля пронзила мозг, небо, язык и вышла через щеку. Положение раненого считалось безнадежным. В той же стычке другой ирландец был ранен в левую сторону головы. Пуля также прошла через мозг и вышла с противоположной стороны.

– Ну-с, и что вы на это скажете, молодые люди? – горделиво воскликнул доктор. – В былые времена черепа этих молодцов разлетелись бы, как гнилые тыквы. А нынешняя деликатная пулька сумела причинить моим пациентам только одну неприятность: временно лишили их способности нести службу.

– Сногсшибательно! – воскликнул Фанфан, не веря своим ушам, и Сорвиголова не мог с ним не согласиться.

– Через две недели оба будут здоровы, как мы с вами! – торжествовал доктор. – Правда, боюсь, что один из них будет пожизненно страдать косоглазием.

– Но какой же смысл воевать, если мертвые воскресают и снова становятся в строй? – изумился Жан.

– Ну, раз уж наша идиотская цивилизация неспособна избавиться от такого зверства, как война, следует, по крайней мере, сделать ее как можно менее убийственной. В чем, в конце концов, цель войны? Вывести из строя как можно больше воюющих, а не уничтожить их. Значит, достаточно просто уменьшить количество солдат противника… А вот еще более удивительный случай! – воскликнул хирург, склоняясь к постели солдата-шотландца.

– Да разве он ранен, доктор? – удивился Сорвиголова.

Солдат покуривал трубку и, казалось, чувствовал себя вполне сносно. Но на его шее зияла открытая рана, нанесенная «гуманной» пулей. Она вошла чуть повыше левой ключицы в тот момент, когда стрелок лежал, прижавшись к земле, в ожидании атаки.

Доктор принялся искать выходное отверстие и обнаружил его чуть повыше правого бедра.

– Смотрите-ка! – восхитился он. – Пуля проложила дорогу через легкие, брюшину, кишки, таз и, наконец, подвздошную кость. Таким образом, этот бравый горец прошит сверху донизу, и сзади, и спереди. Тут уж нам вовсе нечего делать…

– Значит, он обречен? – спросил Сорвиголова.

– Ничего подобного! Встанет на ноги без всякого хирургического вмешательства. Постельный режим. Виски и трубка не запрещаются. Поправляйтесь, молодой человек! Следующий!

Так продолжалось до тех пор, пока доктор не направился к группе буров, лежавших на матрасах прямо на земле, все еще продолжая бормотать: «Отлично-отлично, все идет как по маслу…»

Здесь он остановился и насупился:

– Черт побери, а вот это мне уже не нравится!

Буров было пятеро. Это были жертвы английского крупнокалиберного снаряда, который угодил в группу солдат и уложил наповал десятерых бойцов. Уцелевшие же были в чудовищном состоянии: растерзанные мышцы, раздробленные кости, разорванные сосуды – сплошное месиво из мяса, обломков костей, тряпья и сгустков запекшейся крови.

Доктор Тромп на время утратил свое красноречие: несмотря на то что ему доводилось видеть всякое, тут он не сумел скрыть волнение.

Заручившись помощью Фанфана и Жана Грандье, близких к обмороку от жалости и ужаса, доктор взялся за дело. Он ампутировал конечности, рылся в телах в поисках осколков и разорванных сосудов, накладывал бесчисленные швы. Теперь ему приходилось иметь дело с повреждениями, каждое из которых угрожало жизни и к тому же было чревато осложнениями. Вдобавок двойной шок, причиненный ранением и вызванный самой операцией, и огромная потеря крови, истощающая раненого.

Как долго тянулись и как нестерпимо мучительны были эти операции, производившиеся без всякого наркоза!

Когда наконец самые тяжелые раненые получили помощь, доктор Тромп направился к младшему лейтенанту, терпеливо ожидавшему своей очереди. Его левая ключица треснула от удара, который Сорвиголова нанес ему прикладом маузера; рука не действовала, а грудь была исполосована обломком сабли, превратившимся в руках капитана Молокососов в опасное оружие.

Доктор тщательно промыл раны обеззараживающим раствором и наложил тугую повязку, чтобы воспрепятствовать инфекции. Затем, покончив с обязанностями врача, он вскинул на плечо карабин, нацепил патронташ и снова был готов с помощью «гуманной» пули наносить те самые аккуратные раны, которыми так восхищался.

Сорвиголова и младший лейтенант хайлендеров, хотя во время первого знакомства и обошлись друг с другом неучтиво, сразу же почувствовали взаимную симпатию. В высшей степени храбрые и прямодушные, они были противниками во время битвы. Но благородным натурам чужды ненависть и низкая злоба межнациональной вражды. Отвага одного возбуждала в другом лишь уважение. И теперь уже не было ни англичанина, ни француза, ни победителя, ни побежденного, а только двое отважных юношей, чувствовавших, что могут стать друзьями.

Прошла неделя. Ежедневно в свободное от службы время Сорвиголова подолгу просиживал у изголовья раненого, который встречал его дружеским рукопожатием. Патрику становилось все лучше, а вот выздоровление его отца шло гораздо медленнее, чем предсказывал доктор-оптимист.

Сорвиголова всячески старался облегчить участь пленников, а в дружеских беседах время пролетало незаметно. Патрик рассказывал о своих приключениях в Индии, Жан – о том, что ему довелось пережить на Клондайке.

Простая натура Поля Поттера не могла примириться с приязнью, возникшей между вчерашними смертельными врагами, поэтому неудивительно, что в его отношениях с командиром отряда появился заметный холодок. А тем временем в душе Поля зрел план отмщения командиру шотландских стрелков.

Оба офицера-шотландца, в свою очередь, не могли понять – как Жан Грандье, образованный и богатый молодой человек, мог увлечься борьбой каких-то южноафриканских мужиков за независимость. Однажды Патрик с обычной прямотой спросил:

– Вы, Жан, ненавидите Англию?

– Англия – великая страна, и я восхищаюсь ею. Но сейчас она ведет бесчестную войну, и я сражаюсь против нее.

– Но ведь это наше внутреннее дело: мы подавляем мятеж на своей территории.

– Ничего подобного. Буры не подданные Англии, а следовательно, и не мятежники.

– Не лукавьте, – возразил Патрик. – Бурские республики находятся в центре английских интересов в Африке, и правительство считает их частью владений британской короны.

– Не могу с вами согласиться!

При этих словах Сорвиголова уже был готов взорваться, однако сдержал себя и насмешливо заметил:

– Вы считаете буров дикарями, но эти дикари пользуются электричеством, строят железные дороги, у них есть типографии, они производят современное оружие… Странные дикари, не правда ли? Думаю, что они неплохо выглядели бы и в Европе, а?.. Что касается главы этих «дикарей» – президента Крюгера…

– Крюгер! Эта бесхвостая макака!.. Шут, да и только.

– А буры находят, что он самый выдающийся человек в обеих республиках, как и вы, вероятно, видите в королеве Виктории самую мудрую женщину Соединенного королевства. Что ж, старый бур и пожилая английская леди прекрасны, но каждый в своем роде.

Этот меткий удар попал в цель – ни отец, ни сын не нашлись что возразить. Наконец полковник обрел дар речи.

– Все это только слова, – задумчиво произнес он. – Война – страшная вещь, и тот, кто ее начинает, должен быть беспощаден. Мы сражаемся здесь за существование Британской империи, и последнее слово в этой войне останется за нами, несмотря ни на какие жертвы.

Сорвиголова ясно увидел пропасть, которая отделяла его от британского аристократа, и внезапно испытал такой приступ возмущения, что голос его дрогнул:

– Не говорите так, милорд! Посмотрите, как добры к пленным эти люди, которых вы стремитесь уничтожить. Даже к вам, несмотря на то что вы так жестоко поступили с фермером Давидом Поттером.

– Это был мой долг председателя военного суда.

– И вы снова приказали бы убить патриота, лишить семью супруга и отца только потому, что он защищал свою жизнь и свободу?

– Без колебаний! Такова воля Ее Величества королевы, желающей присоединить к своим владениям бурские республики.

Сорвиголова вскочил, готовый дать решительный отпор, но внезапно за брезентовой стеной палатки раздался яростный крик:

– Ты никого больше не убьешь, британский пес!..

Голос этот показался знакомым капитану разведчиков. Очевидно, все это время кто-то подслушивал их разговор, оставаясь невидимым. Сорвиголова поспешно вышел – не столько для того, чтобы выяснить, кто кричал, сколько с целью прервать разговор.

– Не сердитесь, Жан! – крикнул ему вслед Патрик. – Все это не относится к вам. А угроз мы не боимся – каждый бур в этом лагере знает, как жестоко поплатятся за убийство герцога Ричмонда те, кто находятся у нас в плену.

Но Сорвиголова пропустил смысл этой фразы мимо ушей. Лицо его горело от негодования. Чтобы немного успокоиться, он обошел вокруг палатки, в которой помещался госпиталь, но никого не обнаружил за ней. Незнакомец, подслушивавший разговор, исчез, но на брезенте резко выделялось черное пятно, словно нарисованное углем. Возможно, Жан не обратил бы на это внимания, если бы пятно не находилось напротив того места в палатке, где располагались кровати полковника и его сына. Впрочем, он не придал никакого значения этому наблюдению.

Вечером того же дня Сорвиголова отправился на ночное дежурство с десятью Молокососами. С ними должен был ехать и Поль Поттер, но юный бур по неизвестной причине не явился на поверку. Это случилось впервые.

Было около десяти вечера. Внезапно из ложбины, за которой располагался госпиталь, выскользнула безмолвная тень и решительно направилась к госпитальной палатке. Человек шел босиком, но с ружьем на перевязи. Подойдя к палатке, он убедился, что за ним никто не следит, и остановился у пятна, несколько часов назад замеченного капитаном Сорвиголовой.

Вынув нож, он начал не спеша, нитку за ниткой, разрезать брезент. Когда образовалось небольшое отверстие, человек заглянул внутрь палатки, освещенной тусклым светом ночников. Прямо перед ним стояла кровать, покрытая шотландским пледом. Полковник крепко спал, а его голова находилась в полуметре от стены палатки. Без колебаний незнакомец просунул в отверстие ствол ружья, приставил к виску полковника и спустил курок. Грянул выстрел, удушливый пороховой дым заполнил палатку.

Когда на крики раненых прибежали сестры милосердия, то увидели младшего лейтенанта хайлендеров, сотрясавшегося от конвульсивных рыданий над телом отца. Герцог Ричмонд лежал на кровати с размозженной головой.