Читать книгу Душа. Экспериментальный психороман - Любовь Болконская - Страница 5

– Витя! – Вдруг сказал один маленький мальчик лет семи с огромным букетом роз в правой руке. Это был мальчик с пухлым детским лицом, весёлым карими глазами и тёмными волосами. – Витя! – Повторил он. – А меня зовут Глеб!

Этот маленький мальчик протянул ему свою маленькую пухленькую ручку и светлой улыбкой озарял происходившую вокруг суету. Маленький Витя, ещё с такими же короткими волосами и пухлыми щёчками, которые делали его ещё более милым и симпатичным, протянул Глебу руку. Кругом была суета. Суетились взрослые, суетились дети. Это было первое сентября, тот самый, как говорится, «первый раз в первый класс». Витя и Глеб стояли в этой толпе таких же семилетних детей с весёлыми и одновременно серьёзными лицами. Они все были серьёзны, так как для них этот день был очень важным, ведь этот день был устроен для них. Среди них были девчонки с белыми бантами, которые почему-то так нравились маленькому Вите.

Витя стоял рядом с Глебом и своей мамой. Он смотрел на её слегка взволнованное, но всё равно счастливое лицо. Витя смотрел на неё и радовался, ведь мама, его мама, была красивее всех девчонок с этими огромными белыми бантами. Он смотрел на её светлые волосы, сияющие голубые глаза, которые только немножко были искажены лёгкой взволнованностью. Её лицо то улыбалось, то становилось серьёзным. Однако даже серьёзное лицо её радовало Витю.

Вдруг перед всей этой суетой, прямо перед Витей встала одна огромная женщина. Она казалась Вите огромной, потому что сам он был мал перед ней. Это была высокая, стройная женщина с чёрными волосами и в деловом костюме. «Первый „А“!» – Грозно и величественно прокричала она. «Иди за ней!» – Сказала мама и отпустила витину руку, подтолкнув его к этой женщине. И чуть не расплакался маленький Витя. Идти к той, с чёрными волосами, ему совсем не хотелось. Но он уходил, а мама, любимая мама, оставалась далеко-далеко…

И тут сон Виктора стал превращаться в кошмар. Вид учительницы вызвал страх в его сознании. Даже лицо Глеба стало исчезать в круговороте лиц учителей, с которым Виктор провёл много лет. Ушло счастье, ушло детство. Теперь пришла школа. И учителя, так ненавистные ему, стали проноситься перед ним. И особенно выделялся его нелюбимый учитель, злобный историк, который с указкой стоял перед ним и что-то объяснял. Его лысая голова была ненавистна Вите. Вите вообще было ненавистно всё, что было связано с этим учителем. Он ненавидел его прямоугольные очки, его костюм и его галстук. Он даже ненавидел его ботинки.

«Жалкое подобие элиты – вот кто эти учителя, – вдруг поток мыслей вместо образов стал пролетать в голове Виктора. – Дети для них – это сброд. Они считают себя самыми лучшими на свете, когда на самом деле просто ничтожны.

В чём вообще роль учителей? Затолкать в голову детей знания? А вот и нет. Задача их – с самого раннего возраста вбить человеку в голову те правила жизни, которым должен следовать каждый. Они только учат тому, как жить в той толпе, в которую юные люди попадут после окончания школы. Что они делали, когда я учился в школе? Всё, что они делали, – это только то, что они подавляли личность ребёнка да ещё и подавали это так, как будто так и должно быть. Конечно, детей они не били. Но делали они нечто хуже. Они убивали морально.

Сначала они принимают детей в школу, где и начинается вдавливание в голову и сознание мысли о том, каким тебе «надо быть». Для них не существует слово «не хочу», для них существует слово «должен». Как же я ненавижу это слово «должен»! Ты должен им подчиняться, ты должен делать домашнее задание, ты должен делать то, что скажут, ты должен идти в толпе и подчиняться ей… Ты должен то, ты должен сё!.. Человек должен жить, в первую очередь, а не быть должным перед кем-либо!

Но больше всего было ненавистно и противно то, как эти учителя пытались стать ученикам друзьями. Дружба их – ложь! Они тебе никогда не приказывали – они тебе только советовали, они никогда не вдавливали в вас свои мысли – они только объясняли вам, как вам лучше жить. И делали они это потому, что «любят вас». Вздор! Учителя всегда считали, что они во всём правы, и, подавая это под потоком красивых и складных речей, убеждали в этом детей. А в чём они правы? В чём?

Учителя только подчиняют себе детей, тем самым уча их только тому, как приспособиться к жизни в толпе. В школе все учителя разных характеров, и дети только учатся тому, как обращаться с людьми: кого стоит бояться и дать вытирать о себя ноги, а о кого можно и самому вытирать ноги. Дети становятся хитрее и ловчее – так вырастают эгоисты и подхалимы. И вот чему учит эта ваша школа! Ради оценок они готовы на всё, а это уже их первый шаг, первая ступень, к тому, как уже ради собственной выгоды они будут готовы делать всё, что нужно. Они вырастают, зная, что жить нужно только для собственной выгоды, и неважно, для чьих ног они станут тряпкой, ведь даже за эту услугу им потом заплатят.

Как же мне противны учителя! Хорошо, что я не подчинялся им! И они, конечно, в свою очередь возненавидели того, кто не слушает их. Нет, я вам не дамся! Пусть другие вам подчиняются, а я сам сильный, и подчиняться будут мне! Да, школа – это только с виду небольшое здание, а между тем в нём проходит вся жизнь. В ней-то я и понял, что мир – это огромная толпа людей, не более. И детей в школе учат только тому, как жить в этой толпе. В ней ещё юного, счастливого человека приспосабливают к жизни разочарований, вечной оценки, осуждений, взглядов, жестов, манер… Всё, что бы ни происходило в нашей жизни, – это только вечное возвращение к толпе. Ты не убежишь от неё… Но собираюсь ли я бежать от неё? Нет. Я сам подчиню себе толпу, ведь я сильный…»

Постепенно эти мысли снова стали превращаться в образы в голове Виктора. Он уже видел, как ненавистные ему учителя превращаются в хозяев детей, держа их за руки тонкими нитями и управляя ими. И тех, кто пытается выбраться, они без всякой жалости бьют кнутами и указками до тех пор, пока в ребёнке не умрёт их собственное «я».

Но постепенно и эти ужасные образы исчезли из головы Виктора. Но покоя ему так и не наступило.

Со временем исчезли учителя и школа, и вместо них в мыслях Виктора стало пустеть. Он уже видел кирпично-красную землю наравне с тёмно-синим небом. И на земле этой не было никого. Виктор видел сплошное пустое пространство.

И постепенно на этой пустынной земле стали появляться существа, отдалённо напоминавшие людей. Это были люди по телосложению, но не по внешнему виду. Не было у них лиц, а были только черепа, длинные и огромные. Рты их были открыты, но звуков они не издавали. Люди эти безмолвно просили о помощи. Их тела, длинные и костлявые, были бледно-жёлтого цвета. Глаза их были огромными чёрными дырами, отражающими пустоту их душ. И эти существа заполняли собой пространство пустынной кирпично-красной земли.

Существ становилось всё больше и больше, но не долго им предстояло жить. Вдруг с неба на пустую землю стали падать огромные здания, дома, офисы. Они падали и собою давили людей, отбирая у тех территорию. Из-под зданий только ручьями стекала кровь по асфальту в дорожную канализацию…

Постепенно кирпично-красная земля превратилась в Город. Город был пуст. В нём только летали призраки людей с искажёнными лицами и огромными ртами, безмолвно зовущих на помощь. В самых тёмных уголках Города ещё оставались люди, хитрые и мелкие, которые превращались в крыс и бежали за переделы Города. Выжившие люди, сильные люди, как считал Виктор, превращались в огромных монстров. Они пожирали друг друга, и тот, кто съедал больше, становился огромным в размерах. Руки их становились длиннее, а ладони – большими, чтобы ими они смогли захватить как можно больше. Во рту этих существ начинали отрастать огромные и страшные клыки, которыми они уже без труда поедали слабых. И слабые либо становились добычей сильных, либо превращались в крыс и убегали.

Небо над Городом становилось всё темнее и темнее, пока не стало совершенно чёрным. На дорогах Города уже не было видно асфальта – он скрывался за алыми ручьями человеческой крови. Лишь бледно-жёлтые фонари освещали собой этот мрак. По всему Городу раздавались еле слышимые звуковые волны стонов и плача людей. Эти волны туманом покрывали Город, дома, офисы, магазины… И постепенно эта волна тихих стонов превратилась в один жалобный плач, который было отчётливо слышно… Кровь стекала в дорожную канализацию, а плач, исходивший извне, заставил Виктора открыть глаза.

Виктор открыл глаза, понимая, что плач – это не часть сна, а окружавшая его реальность. За стенами и дверью его комнаты плакали. И плакала одна женщина, а именно его мать.

«Почему мир так жесток и несправедлив? Почему кто-то должен страдать, а кто-то при этом спокойно и беззаботно живёт? – И мысль о сильных и слабых вновь посетила его. – Страдает только тот, кто слаб. Сильные же берут своё и борются за своё счастье».

Тихий плач матери снова отвлёк его, и страшные мысли о сильных и слабых, о тех, кто переступает и через кого переступают, отошли на задний план. Больше для него не существовало ничего, кроме страдающей матери. Свою мать Виктор не относил ни к сильным, ни к слабым. Мать для него была жертвой обстоятельств, которые он так ненавидел. Он считал, что обстоятельства – это огромная рука, держащая человека за шею. Человек или терпит её, или пытается сопротивляться ей. Но проблема в том, что при любом сопротивлении рука эта начинает душить всё сильнее и сильнее до тех пор, пока она не задушит до победного конца или пока сам человек не покончит с собой; но в том и другом случае человек сдаётся и даёт ей победить себя.

Виктор стоял и слушал плач матери, разделяя с ней одну, общую для них двоих, скорбь – скорбь по их отцу. Отец Виктора умер ещё в самом начале Чеченской войны, оставив после себя только память, несколько фотографий и, собственно, самого Виктора.

Потеря любимого человека огромной тенью боли легла на душу матери Виктора. С тех пор как он умер, алкоголь стал спутником её жизни, который помогал ей заглушить боль. Виктор никогда не осуждал мать за алкоголизм; он понимал, что алкоголизм – это болезнь. Он понимал, что болезнь эту никто вылечить не сможет, и единственным человеком, кто смог бы спасти её, являлась она сама. Но в стеклянных бутылках она не видела того, в кого превратилась. А превратилась она в старую на вид женщину, сутулую и отчуждённую от всего мира. И светлые волосы её теперь уже были растрёпаны и скрывали за собой искажённое от горя лицо. Глаза её, некогда прекрасные голубые глаза, стали теперь уже мёртвыми и пустыми, лишь изредка издавая выражение отчаяния и боли.

Эта несчастная женщина постоянно напивалась и постоянно чувствовала себя виноватой. Она считала себя виноватой в том, что отпустила любимого человека на войну. Также она чувствовала себя виноватой и перед Виктором за то, что он никогда не видел её в трезвом виде. Однако Виктор никогда не считал её виноватой в этих двух вещах – отец тогда должен был отправиться на войну, и никто бы не смог остановить его, и алкоголизм матери Виктор не осуждал. Он же, наоборот, жалел её и чуть ли сам не плакал при виде её слёз.

«За что… Господи! За что ты забрал его?! – Тихо спрашивала она сквозь свои рыдания и слёзы. – На что вообще была эта война?! Зачем людям война?! Где… – и чуть отрывисто она кому-то неведомому задала вопрос, – где… был ты… когда он… когда он умирал?» – И новый поток слёз хлынул из её глаз.

«Неужели ты совсем не смотришь на нас? – Спрашивала она, глядя наверх. – Неужели ты не слышишь, как страдают люди? Как ты мог допустить человеческие войны?..

Неужели и ты не поможешь победить справедливости и миру? Почему ты допускаешь все те безумства, что творятся вокруг? Почему ты сам не являешься миру или не являешь того, кто будет способен остановить это?

Где же ты? Почему ты оставил людей? И почему ты не даёшь людям своих посланников?» – И последние вопросы её скрылись за вздохами и слезами, однако Виктор всё равно смог расслышать их.

Мать опустилась на колени и сквозь слёзы начала молиться. И пока она молилась, последние вопросы её эхом звучали в голове Виктора. «Где же ты? Почему ты оставил людей?» – Звучало в его голове. И в эту минуту, минуту отчаяния матери и её молитв от безысходности, Виктор вдруг ощутил сильную ненависть к Богу.

«И неужели не видит он ни её, ни чужих страданий? – Спрашивал неизвестно у кого про себя Виктор. – И сколько людей страдает в мире? И почему он позволяет им страдать? Почему он не помогает? Почему он вообще допускает эти страдания? А ведь весь мир держится на страданиях несчастных людей. И только счастливых мало…

Нет, больше не верю я ему. В него верю, но ему не верю. Не верю, что он с нами. Он давно ушёл и оставил нас. Жаль, что не все это понимают и продолжают просить у него помощи. Он не даст никакой помощи, потому что он ушёл. И ушёл потому, что сами люди перестали верить в него…»

После молитвы тихий плач матери прекратился. Виктор без звука приоткрыл дверь своей комнаты и увидел, что она заснула на своём диване. Он смотрел на неё и замечал, что следы слёз и страданий явно отпечатались на её бледном лице. Виктор тихонько вышел из комнаты, взял плед, лежавший на кресле, и укрыл им мать.

Сквозь сон она беспокойно произносила: «Зачем… война… Зачем война?.. Зачем смерть… Зачем смерть забирает?. Смерть – сестра войны… Зачем смерть?… Зачем война?..»

Виктор отошёл от матери, лицо которой со временем опустило беспокойство. Через мгновение она крепко уснула, и Виктор ушёл к себе.

За окном стало немного светать, и при первых лучах восходящего солнца Виктор уснул. Но на этот раз уже без снов.