Читать книгу Прикоснувшись к войне. Работа поискового отряда «Рифей» г. Магнитогорск - Любовь Викторовна Щербина - Страница 5

Я родилась в СССР, в эпоху 70-х. 80-е – школа, институт – в 90-е. Переход в новое государство – Россия. Работа – начало в 2000-х.

В школе – октябренок, пионер. Вера в мощь своей страны. Жалость к бедным африканским детишкам. Презрение к капиталистам, думающих только о себе и о деньгах. Гордость, что в войне победила наша страна, гордость за каждого солдата, защитника Родины.

Я очень любила фильмы о войне. Их показывали часто, особенно весной. Черно-белые, они не были страшными, там не было смакования ужасов войны. Судьба солдата там показывалась так, что даже ребенок мог понять, что это великий подвиг – спасать Родину. И какое огромное зло – фашизм, когда убивали мирных жителей и не щадили никого. И было ясно с детства, что это не может повториться. Нельзя найти людей в нашей стране, кому нравятся гитлеровцы, как я думала тогда. И фашистом в игре в войнушку никто не хотел становиться.

Что немцы тоже люди, я открыла для себя только в институте, прочитав книги Эриха Марии Ремарка. Тогда я поняла, что война – это трагедия обеих армий, простых солдат. И что немцы – не все фашисты, или нацисты. И преимущество моральное у тех, кто защищает свой дом. И нет, наверное, оправдания, если ты захватчик.

Помню, на каком-то празднике, еще в детстве, когда собрались все родственники, я услышала, что мой дядя в армии и не дай бог его отправят в Афганистан. Я встряла во взрослый разговор, сказала, что это же здорово – повоевать, стать героем. За что получила длинную тираду в свой адрес от всех тетушек. И запомнились слова как причитание: «Не дай Бог!». Тогда я так и не поняла, почему женщины так всполошились. Что я плохого сказала? Это же почетно – воевать за свою страну. Поняла я все, конечно, уже гораздо позже. Нашей семье повезло – у нас никто нигде не воевал после Великой Отечественной войны.

В то время я очень жалела, что не могу пойти на военную службу. Носила очки, была маленького роста. Не брали девчонок в армию, если только на бумажную работу. А мне хотелось быть настоящим бойцом, умеющим стрелять, правильно бежать, выигрывать бой у врага. Хорошо, что не получилось.

В девяностые годы я училась в институте. Это был настолько свой мир из учебы и общения с друзьями, что отголоски реальности почти не доходили до меня. Деньги на жизнь присылали родители, очень помогали мне, поэтому стипендия не была единственным источником пропитания. Покупать-то было и нечего тогда.

Помню, правда, шоколад появился в свободном доступе – «Рот Фронт». Я его покупала плитками и съедала сразу всю плитку, почти каждый день. Ни с кем не делилась. Почему-то из этого времени воспоминания больше гастрономические, о том, как в магазинах появились те продукты, о которых мне только мама рассказывала. Глазированные творожные сырки, например. Я все детство пыталась представить, какие они. А попробовала только после института. Как интересно было разглядывать витрины первых ларьков…

Все политические события 1991 г. или 1993 г. в стране, в Москве не оставили большого следа, особых воспоминаний. Было не очень интересно смотреть новости по телевизору, где всего три канала и нет пульта.

Потом начались Чеченские войны. И война проникла в наши разговоры, обсуждения. Старшие братья однокурсников начали попадать в зону боевых действий. Никто не говорил напрямую, но рассказывали ужасные вещи. Кто-то привозил даже кассеты, которые захватывали у боевиков. Я их не смотрела, страшно. Тогда я не задумывалась, сложно было решить – а наши солдаты там, кто они? К какой категории их отнести.

9 мая перестали праздновать так, как в детстве. Не было больших демонстраций, не было ощущения праздника. Людям стало не до этого. среди моих знакомых, ровесников, я даже слышала фразу: «Лучше бы немцы победили, жили бы как в Германии». Я смотрела на таких людей и мне хотелось плакать от бессилия, от невозможности донести простую мысль: «Жили бы как в Германии сами немцы, а остальные потеряли бы жизнь и свободу навсегда». Хотелось архивные фото с войны показать или документальные фильмы о судьбе белорусских деревень или Ленинграда.

Уже тогда была моя первая Вахта в 1993 г. и все последующие, ежегодно, на протяжении 25 лет. Было по-разному. Когда мы искали деньги у предпринимателей в конце 90-х, то почти все сказали – нет, нам нет до этого дела. Кроме одного человека. Который оплатил нам билеты, сказав, что его дед погиб под Сталинградом и это дело чести. Спасибо тебе, Владимир…

После института я поработала два года в школе – в 1996—98 гг. Как раз в тот момент, когда учителям не платили зарплату, а мой оклад был 200 руб. Уже и не помню, сколько это в современном исчислении. Мне нравилось быть учителем, хотя и было тяжело. Нет, не с детьми, а в самой школьной системе. И на Вахты весной меня, конечно же, не собирались отпускать. Учебный процесс нарушать никому нельзя. Тем более молодому учителю.

Я уволилась, мне предложила работу в системе дополнительного образования Погодина Валентина Алексеевна, тогда начальник отдела краеведения тогда в Станции детско-юношеского туризма. Директором был Талызов Сергей Николаевич. Зарплата была такая же небольшая, как и в школе. Но рамки гораздо мягче. На Вахту я могла уже ездить совершенно официально.

Много времени прошло – я сменила профессию, получила второе высшее – экономическое образование. Стала бизнес-тренером. Так или иначе я вернулась к преподаванию, только теперь помогаю взрослым людям расширять свои возможности. И мне это очень нравится.

При поиске работы одним из условий сотрудничества была моя просьба – отпуск каждый год в апреле—мае на три недели для поездки на Вахту Памяти. Иначе никак.

Сейчас у поисковиков появилось современное снаряжение, палатки, металлоискатели, теплые спальники, навигаторы. Появилась возможность ездить в разные районы страны по приглашению других отрядов.

На государственном уровне теперь существует «Поисковое движение России», которое объединило все отряды, работающие на территории нашей страны. Только в Челябинской области более тридцати поисковых отрядов. Есть собственный общероссийский сайт и федеральное финансирование. То, что раньше было работой нескольких десятков отрядов энтузиастов, теперь представляет собой объединение многих тысяч людей, которым не все равно, что стало с пропавшими без вести солдатами, героями без места упокоения.

За плечами – 25 лет моей поисковой работы, но ответ на главный вопрос у меня так и не появился.

Почему в стране-победительнице солдаты брошены, и их до сих пор тысячи на местах боев?

Поисковики делают все возможное, чтобы успеть восстановить имена солдат. Поэтому неизменно одно в моей жизни – каждый год, весной, в одно и тоже время поисковое объединение «Рифей» города Магнитогорска на Вахте Памяти. Каждый год, на протяжении уже четверти века.