Читать книгу Прикоснувшись к войне. Работа поискового отряда «Рифей» г. Магнитогорск - Любовь Викторовна Щербина - Страница 6

Едем через Москву проездом. Первое, что я делаю в Москве, на Казанском вокзале покупаю дорогущую мороженку, «Лакомка» называется. Это такая трубочка – внутри мороженное, снаружи глазурь, завернута в фольгу. Я об этом так давно мечтала! Кроме стандартных стаканчиков и вафельных брикетов я ничего другого из мороженого не пробовала. Но съев половину, понимаю, что наелась, оно слишком жирное и большое для меня. Но выкинуть рука не поднимается. Пришлось бегать по всему отряду и уговаривать кого-нибудь, чтобы доел эту вкуснейшую мороженку. И после этого я как-то озадачилась. В моем представлении, каждое новое мороженое должно быть вкуснее предыдущего.

До следующего поезда успеваем сбегать в «Лужники». Это самый большой стадион в Москве. Зачем? Это был самый популярный вещевой рынок в Москве. И самый доступный по цене. Хотя денег все равно у меня не было, походить, посмотреть на разнообразие вещей было интересно. Хотя я очень быстро утомляюсь от такого обилия выбора и разнообразного народа. Помню, что даже зайти на рынок, нужно было чуть ли не в очереди стоять, так много было желающих попасть в «Лужники». И знаменитые клетчатые сумки «челноков»! В таком количестве, я их больше никогда не видела. Люди с рынка выходили увешанные ими.

На Красную площадь мы тоже ходили. Ни у кого тогда не было фотоаппаратов. Даже теперь не могу понять, на что мы время тратили, если сейчас большая часть времени уходит на поиск удачных мест для фотографирования, лучшего ракурса и ожидания момента, чтобы в твой кадр никто не попал, пробегая перед наведенным объективом.

Поезд Москва – Великий Новгород уходил вечером, мы так его ждали, потому что, нагулявшись по Москве больше 8 часов, сил радоваться новым впечатлениям уже не было. Как только погрузились в плацкарт, весь отряд сразу уснул.

В Старую Руссу мы приехали рано утром, в 4 часа. Нас встретили ребята из местного поискового отряда «Память» на большой грузовой машине ГАЗ 66.

Потом часа два мы сидели в школьном подвале-подсобке, мерзли, ждали рассвета и читали технику безопасности. И даже смеялись над некоторыми пунктами, такими нелепыми они нам казались. Конечно, никто из нас в военном лесу не был и не понимал, насколько эти правила важны и точны в формулировках. Я тогда и представить не могла, что через пять лет эту технику безопасности я буду долбить каждому по сто раз на дню, лишь бы убедиться, что до человека дошла вся серьезность работы в лесу, нашпигованном боеприпасами. И если этого огонька разума я так и не видела, то человек на Вахту просто не ехал.

Когда окончательно рассвело, мы погрузились в машину и поехали в лес, еще километров 50 от Старой Руссы. В машине было холодно и пыльно. На проселочной дороге меня бросало из стороны в сторону, я постоянно стукалась спиной о жесткую спинку лавки. Странно было осознавать, что едешь неведомо куда и не знаешь, что увидишь в конце пути. Когда грузовик остановился, то я увидела берег речки, заросший кустарником, поле и забор ближайшего деревенского дома. Лагерь мы поставили на окраине деревни Омычкино, на берегу ручья, притока реки Ловать. С нами расположился и местный отряд из Старой Руссы. Их было много, почти 20 человек, все школьники. Мы сразу подружились с нашими проводниками, ребятами постарше. Виделись потом каждую весну много лет подряд, пока мы не сменили район поиска, а ребята не ушли в армию, потом обзавелись семьями, работой. Выезжать на Вахту могли редко, и то на выходные.

Мои первые дни на Вахте – это большая усталость от ходьбы пешком по пересеченной местности. Первые два дня мы ходили на разведку, но ничего найти не удавалось. Было очень жарко и душно в лесу, весна была в разгаре и непривычно для нас, жителей Урала, теплой. Днем в апреле 1993 г. было выше 20 градусов тепла.

Вечера были теплые, мы сидели у костра на берегу речки, играли на гитаре, пели песни Виктора Цоя, Высоцкого. Юлия Трифонова и Рамиль Ишматов были звездами нашего отряда каждый вечер. Я эти песни помню наизусть до сих пор. Военные песни пели без гитары, аккомпанементом служил треск костра и тихий плеск воды у берега реки. Было просто представить, что во время войны, в моменты тишины, солдаты могли вот так спокойно отдохнуть у костра. До следующего боя.

Решили сменить направление поиска и пошли на третий день в другой район леса. Появилось разнообразие – мы шли не просто по лесу, а через болото, больше 3 км. Это было настоящее болото, когда наступив мимо кочки, можно было оказаться по пояс в апрельской холодной воде. Или попав в глубокую грязь, вытащить ногу без сапога. Хорошо хоть не было страшных трясин, которые могли утащить тебя на дно, как в фильме «А зори здесь тихие». Конечно, мы были не готовы к такому длительному и трудному переходу, поэтому придя на место работы, уже чувствовали себя уставшим, как после долгого рабочего дня. Сказывалось отсутствие привычки ходить пешком, все-таки городские жители.

Почему я оказалась здесь? Как так случилось, что это стало поворотным моментом в моей судьбе? Это не случайность, я думаю. Просто это еще раз доказывает, что люди и их щедрость – главный двигатель в жизни. Юля Адаева, отдельное тебе спасибо, что ты рассказала мне о Вахте, что есть возможность поехать и узнать что-то новое для себя. Это не были пафосные слова или чувство долга. Это было сказано просто – умеете копать, тогда вы нам подходите. Понимала ли я тогда, что я увижу и что предстоит делать? Нет, конечно. Совсем не представляла.

То, что пришлось увидеть в тот день на Вахте, потрясло меня до глубины души. Поляна, усеянная человеческими останками, видными из-под дерна. Каски, ржавые гранаты и патроны. Эта картина – последствие кровопролитного боя за эту часть родной земли. Подснежники, свежая, молодая трава. Птицы поют. Мирно шумит ветер. Похоронить солдат было некому или некогда. Поэтому солдаты лежали так, как застала их смерть. С раскинутыми руками, навзничь или глазницами вниз. За 50 с лишним лет на останки падала листва, пробивалась каждый год молодая трава, получился дерн высотой 20 см. Но так как почва болотистая, то земля под останками солдат постепенно вымылась, дерн опускался, и обнажились останки. На поверхности их высушил ветер и солнце, и они начали белеть среди серой прошлогодней травы и весенних подснежников. Но пугает даже не это. А то, что останки лежат сплошным слоем так близко, что боишься наступить на них. И землю при раскопках непонятно в какую сторону выкидывать, можно засыпать рядом лежащего солдата.

Первые найденные железки не пугают. В первом же раскопе я нахожу неразорвавшийся минометный снаряд. Пока копала, стучала по нему саперной лопаткой, пока не подошел местный поисковик и не объяснил мне, что лучше так не делать. Я не испугалась. (Если честно, то испугалась я гораздо позже. Под Ржевом в 2010 г., когда перенося все те же минометные снаряды мелкого калибра, мне вдруг стало очень страшно. Показалось, что они сейчас взорвутся у меня в руках. Просто. Без причины, только от движения. Убежать хотелось и все бросить. Просто огромный страх. Из ниоткуда).

Собирая останки, я ничего не чувствовала. Был только один вопрос: Как же так? Меня учили, я в книгах читала совсем о другом. Я гордилась нашей армией, стояла в парадном карауле у Вечного огня 9 мая, смотрела по телевизору военный парад на Красной площади. Пела военные песни, плакала, когда военные фильмы смотрела. Или когда читала уже разрешенные в девяностые книги о войне. В. Гроссман «Живые и мертвые». Мы же победили врагов, пусть и большой ценой потерь! Почему же солдаты до сих пор здесь? Их много, они на каждом метре земли, в глухом Новгородском лесу. До ближайшей деревни больше 10 км. Что они здесь защищали?

И вот тогда я впервые услышала о Рамушевском коридоре. О котором не было ни строчки в школьном учебнике истории.

Историческая справка

Немцы попали в окружение под г. Демянском Новгородской обл. в январе 1942 г. которое они прорвали в апреле 1942 г. с помощью элитных частей СС в районе деревни Рамушево. По Рамушевскому коридору, длинной 40 км и шириной от 2 до 10 км немцы вывозили раненых, угоняли жителей в Германию. Коридор шел через болота. Дорогу из бревен через трясины прокладывали пленные. Наши войска пытались закрыть коридор любой ценой. Им удалось вынудить немцев отступить лишь в феврале 1943 г. По официальным данным, потери немцев – около 100 тыс. человек, советская армия потеряла около 120 тыс. человек.

Разговаривать не хотелось. Ни во время работы, ни в лагере за ужином. Тогда впервые я осознала, что такое смерть на войне. И как мало стоит жизнь. И много новых вопросов, на которые до сих пор мною не найдены ответы. Хотя теперь как командир я сама слышу эти вопросы от новых поисковиков. Но мне нечего им сказать.

Самый главный вопрос тогда был для меня, как с этим знанием жить? Уже не сделать вид, что я не знаю, что останки солдат брошены в лесу. Если бы не мы, упорно шедшие по болоту много километров и работавшие допоздна, то этих солдат никто не нашел бы. Нет смысла искать виноватых или надеяться на других. Есть только лес и болота. Поляны, за которые гибли сотни разом.

Потом я научилась спокойному отношению к останкам. В раскопе мы говорим о них «поднимаю бойца, поднимаю солдата». Не кости, а человека. Это люди, у которых были и есть родные, которые ничего не знают о судьбе отца, деда. И никогда, скорее всего, не узнают. Но знаем мы, поисковики. Знаем, где и за что они погибли. Будем помнить об этом всегда, пока живы. Наверное, так правильно.

На Вахте 1993 г. совместно с отрядом из Старой Руссы мы подняли более 300 бойцов. Медальонов найдено не было. А значит, живые все таки были и документы собрать успели. Может даже в похоронках потом указали в штабе, что эти солдаты якобы похоронены в 5 км от ближайшей деревни в братской могиле.

Тогда я узнала, как ведется подсчет поднятых останков. Нужно, чтобы были найдены большие берцовые кости и максимально весь скелет человека, если позволяют условия. В Новгородской области кости позвоночника или ребра почти невозможно найти. Они рассыпаются в руках из-за постоянной сырости. Череп часто бывает разбит или разрушен временем и по нему тоже нельзя определить, сколько найдено человек. Поэтому остаются самые крупные кости. Если найден медальон, то останки солдата пакуются в отдельный мешок, на случай, если будут найдены родственники.

Вы можете представить себе останки 300 человек? Я тоже не могла этого представить до мая 1993 г.

Большинство убитых были с той поляны, которая стала отправной точкой для меня как поисковика. Больше никогда в моей работе я не была на местах, где в таком количестве были бы оставлены павшие солдаты, как в Рамушевском коридоре, о котором нет ни строчки в учебнике истории.