Читать книгу Ангелы мщения. Женщины-снайперы Великой Отечественной - Любовь Виноградова - Страница 4

В конце августа 1942 г. чуть ли не каждое советское и многие западные периодические издания освещали небывалый визит. Советские фронтовики приехали с официальной делегацией комсомола в США, на Международную студенческую ассамблею. Программа визита, однако, была намного шире, чем просто участие в конгрессе: планировалось, что делегация пробудет в США несколько недель, выступая по всей стране перед самыми разными аудиториями c целью привлечь внимание к Восточному фронту.

Такого интереса и такой симпатии к СССР, как осенью 1942-го, раньше никогда не было и вряд ли будет. Россия – еще совсем недавно страна-изгой, закрытый, отсталый и воинственный колосс, заключивший пакт с нацистами, нападавший на соседние страны с целью захвата территорий, – теперь предстала перед Западом в новом качестве: страны, отчаянно, изо всех своих сил борющейся с безжалостным и очень сильным агрессором, стянувшей на себя огромные немецкие силы. Коммунисты и профсоюзные активисты в США и европейских странах требовали от своих правительств большей помощи России. Немцы, захватив огромную часть советской территории, дрались за Сталинград. Каков будет исход этой битвы? Если не в пользу русских, всем придется плохо. Люди жадно следили за новостями с Восточного фронта, слово «Россия» было у всех на устах, успехи Советской армии ощущались во многих семьях как свои собственные.

Нельзя было придумать лучшего момента для приезда в США делегации из СССР, да еще с двумя орденоносцами-фронтовиками.

Руководителем делегации назначили секретаря по пропаганде МГК ВЛКСМ Николая Красавченко. Он занимался формированием групп, забрасываемых в тыл к немцам, так что в Америке его часто представляли аудиториям как партизана [22]. Двое других членов делегации были снайперы-орденоносцы, в недавнем довоенном прошлом студенты-старшекурсники – Герой Советского Союза Владимир Пчелинцев и Людмила Павличенко.

Почему выбрали двух снайперов, а не танкистов или летчиков? Скорее всего, потому, что у других родов войск Красной армии на тот момент дела шли не блестяще. Зато снайперское движение набирало размах, и немцы русских снайперов боялись. Пресса много писала о них, подчас преувеличивая их подвиги. А эти молодые симпатичные снайперы к тому же были яркими представителями настоящей коммунистической молодежи. На фронт оба ушли со старших курсов вузов, были подкованы идеологически и хорошо могли говорить на разные темы. Оба были связаны с НКВД – Пчелинцев по роду войск, Павличенко – через отца [23], а таких за границу можно посылать смело.

Та поездка в Америку подробно освещена в воспоминаниях Владимира Пчелинцева, к моменту международного визита – знаменитого снайпера Ленинградского фронта, по праву считавшегося одним из основателей снайперского движения в Красной армии [24].

Поездка стала для Пчелинцева полной неожиданностью. Двадцатидвухлетнего снайпера, который только что был отозван из действующей армии на работу в снайперскую школу под Москвой, разбудили среди ночи и отвезли на встречу с Николаем Александровичем Михайловым, в то время первым секретарем ЦК ВЛКСМ. Михайлов сразу объяснил причину вызова, но сначала Пчелинцев не поверил своим ушам. Посылают в Америку? Володя «внутренне замер. Уж не ослышался ли я? Кажется, он что-то сказал об Америке? Какая Америка, когда идет война?» [25].

Михайлов подтвердил, что да, именно в Америку, на студенческую ассамблею, но Пчелинцев все еще не мог прийти в себя и только хмыкнул. Америка для него была все равно что Марс. «Американский империализм» воплощал в себе все ужасы капитализма с растленными нравами, повальным расизмом, загнивающей экономикой и продажной прессой. Пропаганде беспрекословно верили, ведь ни в Америке, ни вообще где-либо за пределами СССР почти никто не бывал.

Не ездили советские люди за границу. У большинства населения – крестьян – вообще не было паспортов, так что они даже свой колхоз покинуть не могли.

А сейчас, потрясенно думал Володя Пчелинцев, шла война, решалась судьба страны. Как же они поедут в Америку? Однако времени на такие размышления особо не было. На следующий день в кабинете Михайлова Володя встретил Людмилу Павличенко, которую видел раньше в снайперской школе в Вешняках, и высокого молодого человека – Николая Красавченко. Их отвели к начальнику Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрову, разъяснившему всю важность поездки. И тут же стали поспешно снаряжать в дорогу: за несколько часов подогнали по Володе и Людмиле военную форму из генеральского магазина, перешив на нее их лейтенантские знаки различия, дали в придачу великолепные гражданские костюмы, белье, пальто и обувь, какие им и не снились, снабдили запасом деликатесов, чтобы удивляли капиталистов, и немалой суммой денег, чтоб ни у кого не одалживались.

Вскоре они полетели долгим и сложным маршрутом в обход оккупированных нацистами стран, с многочисленными посадками. Летели через Тегеран, поразивший ослепительными витринами в богатом центре и обилием прилипчивых нищих, через Каир, где тоже были нищие, а еще пирамиды и магазин часов – там Пчелинцев приобрел незаменимую для снайпера вещь: швейцарский хронометр. В Каире члены делегации видели на авиабазе союзников «замысловатые белые шкафы», оказавшиеся обыкновенными холодильниками – их в СССР еще в глаза не видели. На приеме в столице Нигерии представители СССР решили, что чернокожие официанты обслуживают гостей в белых перчатках для того, чтобы не вызывать у тех брезгливости своим цветом кожи. В Аккре – столице Золотого Берега – на приеме у английского генерал-губернатора Володя попробовал странный фрукт, наполнивший его рот «отвратительным вкусом мыла» и вызвавший тошноту. Выплюнуть было невозможно, пришлось глотать. Так он впервые попробовал грейпфрут. Другой «замысловатый фрукт, размером с небольшую дыньку и с кожурой как шкура у крокодила, с шипами и острыми иглами», Володе понравился: его вкус представлял собой «нечто среднее между апельсином и земляникой» – ананас.

Потом – «прыжок через океан» и короткая остановка («даже не верится») в Бразилии, где самолет обкурили от чумы и сунули им в рот «какие-то стеклянные трубочки» – термометры, таких они тоже раньше не видели. Дальше – вдоль побережья. Бразилия, Французская Гвиана, Иль-дю-Дьябль, Суринам, Венесуэла, посадка на острове Тринидад и (они не отрывались от иллюминаторов) Карибское море – сильнейшее впечатление, «поразительный цвет воды». Пуэрто-Рико и, наконец, на одиннадцатые сутки пути, Флорида! На четырнадцатый день пути они оказались в Вашингтоне, где их доставили прямиком в Белый дом, объявив, что советской делегации будет оказана особая честь: они сутки проведут здесь.

Президент был в отъезде, ими занялась лично Элеонора Рузвельт, которая произвела на них большое впечатление. Прямая, высокая и элегантная, с «грубоватым лицом», на котором резко выделялись морщины, эта женщина была умна, эрудированна и имела вес в обществе не только как жена президента.

На следующее утро у советского посольства делегацию встретила «громадная толпа журналистов и фотокорреспондентов», ослепившая вспышками. Вспышки будут ждать их повсюду, куда бы они ни приехали во время своего турне. Не заставили себя ждать и вопросы журналистов. Публика хотела знать все о советской делегации, особенно о снайперах, особенно о Людмиле.

Слово «снайпер», занявшее свое место в словарях в начале ХХ века, после Англо-бурской войны, для западного человека содержало неприятный оттенок: снайпер – стрелок, убивавший исподтишка, а не в честном единоборстве.

Теперь у них появилась возможность познакомиться с молодой привлекательной женщиной, убившей из засады более трехсот человек.

29 августа 1942 года многие газеты перепечатали заметку:

«26-летняя лейтенант Людмила Павличенко – очаровательная королева воинов, имеющая самый высокий личный счет среди лучших снайперов Красной армии, вчера сделала две вещи, о которых не могла бы и подумать всего несколько недель назад, когда во время обороны Севастополя она застрелила своего 309 фашиста.

1) Она приехала в Вашингтон, став первой амазонкой Красной армии, посетившей столицу США.

2) Она ночевала в Белом доме в качестве гостьи президента Рузвельта и американской первой леди…

Мисс Павличенко награждена орденом Ленина и имеет четыре ранения» [26].

Она была совсем не похожа на убийцу. Павличенко и Пчелинцеву выпало разрушить целый ряд стереотипов: советские офицеры, коммунисты, снайперы, имеющие на счету сотни жертв, предстали перед американцами совершенно обычными, молодыми и симпатичными, людьми.

Загадочная девушка-снайпер, разумеется, вызвала у публики необычайный интерес.

Как вспоминал Пчелинцев, на долю Павличенко приходились «самые каверзные, а иногда даже неприличные вопросы. Любопытству журналистской братии не было предела». «Красят ли женщины на фронте губы и какую помаду при этом они предпочитают? Какие сигареты курят? Разрешит ли госпожа Павличенко печатать ее портреты на коробках сигарет? Фирма готова уплатить за это миллион долларов!.. Какое белье предпочитает леди Павличенко и какой цвет ей нравится?..» [27]

Павличенко сначала стушевалась, но ненадолго: за словом она в карман не лезла. На память о той поездке сохранились короткие видеоролики [28], и достаточно посмотреть их пару минут, чтобы понять, что это была за девушка: с тонким красивым лицом и выразительными глазами, бойкая и острая на язык, с характерным южным говором. «Это у нее [общение], прямо скажем, получилось неплохо, гостей и хозяев завораживали ее улыбка и раскованность. Признаться, у нас с Николаем так не получалось…»[29] – вспоминал Пчелинцев . Павличенко скоро освоилась с тоном нахальных вопросов и от обороны перешла к нападению.

Ей пришлось нелегко. На каждом шагу – непрестанное внимание прессы, вспышки фотоаппаратов, вопросы, внимание к каждой мелочи. Газеты писали, что Павличенко сделала перерыв в выступлениях, когда в Америке ей срочно вставили белый передний зуб вместо золотого: пока шла работа с зубом, она из-за присвиста не могла выступать на радио [30]. Писали о ее коренастой крепкой фигуре, о высоких «русских армейских сапогах», о скромной оливково-зеленой форме. Только, по мнению прессы, форма плохо на ней сидела. Журналисты писали, вызвав возмущение советского посольства, что с длиной юбки что-то не так: будь она покороче, Павличенко казалась бы стройнее. Отмечали невысокий рост советского снайпера и то, что она «плотная», «полноватая». Пчелинцев даже отметил в воспоминаниях о поездке, что с Павличенко злую шутку сыграло пиво, которого они из-за жары пили очень много. «Наша Люда начала полнеть», – писал Пчелинцев. Кто знает, может быть, у советских дипломатов, когда они видели Павличенко в жизни или на фото в газетах, даже возникала тревога. Не усомнится ли придирчивая западная публика в том, что эта полная молодая женщина могла часами ползти по-пластунски и по нескольку дней обходиться без еды: она утверждала, что некоторые из ее поединков с немецкими снайперами длились сутки и больше.

Но восторга по поводу девушки-снайпера было гораздо больше, чем критики и насмешек. Такие, как она, молодые русские сейчас спасали мир от фашизма. Писали о ее очаровательной улыбке, о глазах, сияющих как холодные звезды на красивом лице, цитировали смелые, остроумные ответы на злые вопросы.

«Людмила за словом в карман не лезла, – завидовал Пчелинцев, – не зря училась на историческом факультете». Отвечала смело и ярко, ответы запоминались. На вопрос о косметике: «Кому придет в голову на войне пудрить нос!» [31] О нижнем белье и длине юбки – что для нее длина юбки не имеет никакого значения, как и наличие или отсутствие под формой шелкового белья. «Это советская форма, и я ношу ее с гордостью» [32]. На вопрос о том, почему она, девушка, выбрала себе такую профессию, она, выступая перед огромной аудиторией в Чикаго, дала ответ, который потом цитировался сотни, тысячи раз: «Джентльмены, мне двадцать пять лет. На фронте я уже успела уничтожить триста девять фашистских захватчиков. Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго прячетесь за моей спиной?!» [33] (Толпа замерла на минуту, а затем взорвалась неистовым шумом одобрения.)

США, Канада, Великобритания. Встречи, митинги, интервью. Турне продолжалось два месяца. По газетным статьям, интервью по радио и телевидению, цитатам из речей, произнесенных Павличенко на очередной встрече с американской, а затем канадской и английской аудиторией, можно было составить представление о героической фронтовой биографии этой женщины.

Теперь тем, кто интересовался ее историей, было известно, что Павличенко 25 лет (на самом деле ей было 26, она родилась 12 июля 1916 года), что старшие классы школы она заканчивала, параллельно работая на заводе шлифовальщицей, занималась планерным спортом и стрельбой в Осоавиахиме и пошла на фронт добровольцем в самом начале войны, хотя ей оставалось закончить всего один курс университета, где она училась на историка.

Счет она открыла в августе 1941 года, обороняя Одессу, там же была дважды контужена и один раз легко ранена. Несмотря на контузии и ранение, Павличенко удалось довести свой личный счет до 187.

После падения Одессы Приморскую армию перебросили на оборону Крыма, и Людмила Павличенко восемь месяцев обороняла Севастополь. Именно под Севастополем имели место наиболее важные эпизоды ее снайперской биографии. Вместе с напарником она разгромила наблюдательный пункт врага, тренировала молодых снайперов, нередко участвовала в дуэлях с немецкими снайперами. Всего вражеских снайперов на счету Павличенко было 36, во время одной из дуэлей она сутки пролежала на одном месте, подстерегая осторожного врага. Когда на рассвете второго дня ей наконец-то удалось заметить и застрелить его, Павличенко вместе с винтовкой забрала у врага снайперскую книжку, из которой явствовало, что тот начал воевать в Дюнкерке и к моменту роковой встречи с русской девушкой-снайпером на его счету было уже 500 солдат и офицеров противника.

В Севастополе Людмила снова была ранена и контужена (всего у нее было три ранения и четыре контузии) и на подводной лодке вывезена в Новороссийск, где лечилась в госпитале. После госпиталя командование решило, что жизнь Людмилы Павличенко представляет собой слишком большую ценность для того, чтобы рисковать ею, и перевело ее в снайперскую школу обучать новичков.

Восторженным западным аудиториям Людмила Павличенко рассказывала о том, что немцы знали о ее существовании и боялись ее, что они даже приглашали ее через громкоговоритель перейти к ним, обещая сделать офицером и давать ей шоколадные конфеты и пирожные [34], о том, как лежала на одном месте без движения по 15–20 часов (даже зимой), как специально за ней были посланы четверо автоматчиков, которых ей удалось уложить (она принесла в расположение советских войск их документы и четыре автомата), о том, что немцы угрожали разрезать ее на триста девять кусков по количеству застреленных ею врагов [35].

В Америке советская делегация произвела фурор. Для нее пел Поль Робсон, певец Вуди Гатри написал песню о Людмиле Павличенко, а великий Чарли Чаплин, как вспоминала Павличенко, «на виду у всех – бережно усадил меня на диван и принялся целовать мне пальцы. «Просто невероятно, – приговаривал он, – что эта ручка убивала нацистов, косила их сотнями, била без промаха, в упор» [36].

В Великобритании, где года за полтора до описываемых событий невозможно было бы представить ничего подобного, советскую делегацию, в первую очередь Людмилу Павличенко, ждала не менее восторженная встреча, чем в США и Канаде.

Газета Derby Evening Telegraph писала 6 ноября 1942 года о том, как Людмила Павличенко проинспектировала Отряд местной обороны [Home Guard] в Лондоне: «Одетая в форму снайпера Красной армии, лейтенант Людмила Павличенко сегодня выпрыгнула из машины перед Министерством информации. Она без предисловий проинспектировала выстроенный в ее честь Отряд местной обороны министерства… Промаршировала вдоль строя в своих высоких русских сапогах, то и дело останавливаясь, чтобы схватить чью-то винтовку, оттянуть затвор и заглянуть в ствол. Когда фотокорреспонденты попросили ее прицелиться, она быстро развернулась в их сторону, прицелившись в ведущего фотографа».

Случалось им, конечно, выступать перед более консервативными и даже враждебно настроенными аудиториями – как, например, в студенческом городке Питтсбургского университета [37]. Но там, где аудитория была рабочая, советских делегатов, особенно девушку, просто носили на руках.

«Девушка-снайпер получает три подарка от британцев», – писала «Нью-Йорк таймс» 23 ноября [38], рассказывая об очередном восторженном приеме, оказанном героине двухтысячной женской аудиторией. Девушка с военного завода подарила героине револьвер, чтобы та била врага. Студентка из Оксфорда – книги по истории, которые пригодятся Павличенко в послевоенной учебе, а домохозяйка – серебряный чайник как символ мирной жизни. Во время этой встречи собрали свыше 350 фунтов стерлингов на медикаменты и перевязочный материал для России. Воспитанники из дома детей-инвалидов, не имея денег, пожертвовали свою коллекцию редких бабочек.

Безусловно, многие все же сомневались, не аморально ли восхищаться снайпером, пусть даже этот снайпер – молодая и необыкновенно смелая женщина. Но вот в чем в чем, а в правдивости ее историй сомнений не возникало. Такой был момент, что ни в СССР, ни на Западе никто не задавал вопросов. А теперь они напрашиваются сами собой, подсказанные простой логикой и той информацией, которая есть у нас сегодня [39].

В октябрьском номере за 1942 год канадский молодежный журнал New Advance опубликовал статью Джесси Стори, делегата студенческой ассамблеи. Рассказывая читателям о советской делегации, Стори писал: «Какая выдающаяся женщина – лейтенант Красной армии Л. Павличенко! Я открыл для себя интересный факт, помогающий глубже понять ее антифашистский характер, за завтраком в Белом доме, где госпожа Рузвельт принимала канадскую делегацию. Мы находились в гостиной, непринужденно беседуя с госпожой Рузвельт, когда она вдруг сказала, что накануне принимала здесь же советскую делегацию. Один из вопросов Людмиле, который задала ей миссис Рузвельт, был: «Как ей, женщине, удавалось стрелять в немцев, видя их лица в момент прицеливания? Американским женщинам трудно понять это!» Лейтенант Павличенко коротко ответила: «Я видела собственными глазами, как погибли мой муж и мой ребенок… Я – находилась рядом…»

История цитируется здесь по воспоминаниям Пчелинцева [40]. Знал ли Пчелинцев, что это неправда? Рассказ Павличенко другому западному корреспонденту, уже после войны, о том, что у нее недавно родился сын, тоже далек от истины. Сыну Павличенко Ростиславу в 1946 году было уже 14 лет. Людмила родила мальчика в шестнадцать лет, брак со студентом Алексеем Павличенко, который был старше ее, сразу же распался. Из-за этой истории семье пришлось переехать из городка Белая Церковь, где все были на виду, в Киев. Растила мальчика бабушка, позволив Людмиле работать, учиться и воевать. Биографы Павличенко никогда и нигде не упоминают о Ростиславе Алексеевиче Павличенко, прожившем жизнь в тени знаменитой матери; он не вписывается в стройную биографию девушки-снайпера [41]. И даже в путеводителе по Новодевичьему кладбищу, где Ростислав Павличенко похоронен рядом с матерью, не указано, кем он ей приходился [42].

Русские суеверны. Они считают: соврал, что болен, непременно заболеешь. А уж на тему смерти никому и в голову не придет выдумывать. Американский журналист мог допустить неточность, или Пчелинцев неправильно понял его. Но большие сомнения вызывают и многие другие заявления и истории Людмилы Павличенко.

Как быть с рассказом о трехсотом немце, которого она сама себе подарила на день рождения? День рождения у Людмилы Павличенко 12 июля; Севастополь был захвачен немцами еще в конце июня, а 3 июля об этом оповестила сводка Информбюро. Согласно источникам, Павличенко эвакуировали с тяжелым ранением, – но с середины июня раненых из Севастополя уже не эвакуировали. Сама Павличенко в воспоминаниях, которые увидели свет почему-то лишь в 2015 году, упомянула, что была эвакуирована из Севастополя 22 июня [43]. И если все же она и биографы спутали дату ее ранения и эвакуации и 12 июля она «подарила себе» трехсотого врага, то когда же успела убить еще девять? Ведь если верить рассказам Павличенко, немецкие агитаторы кричали по громкоговорителю [44], что разрежут ее на 309 кусков. («То есть знали мой счет!» – утверждала она.) Получается, она оставалась на фронте и после дня рождения, достаточно долго для того, чтобы немцы успели разведать ее счет? Но где это происходило, если Севастополь давно уже пал?

Слава пришла к Людмиле Павличенко внезапно и лишь после того, как ее личный счет исчислялся уже почти двумя сотнями врагов. Честно говоря, история, рассказанная в самой первой публикации о Павличенко в центральной советской прессе, странная. Статья представляла собой письмо некоего сержанта Григорова, который вдруг решил поведать стране о подвигах снайпера, имевшего самый большой личный счет из всех советских снайперов. Почему не прислали корреспондента раньше? В воспоминаниях Людмила Павличенко объясняет это тем, что толком в то время никто не знал, что это за фронтовая профессия – снайпер, а также ссылается на то, что снайперы – не очень веселые и разговорчивые люди, в отличие, например, от пулеметчиков: о пулеметчице Нине Ониловой из ее полка писали много [45].

Сержант Григоров описал в письме такой случай. Людмила засекла немецкого наблюдателя, спрятавшегося в кустах, и стала его караулить. Наблюдатель был опытный, и поймать его в прицел было сложно. Снайпер ждала. Сначала немец показывал ей надетую на палку каску, однако «зоркая комсомолка» не поддалась на провокацию. После этого «по тропинке вдруг прошла домашняя кошка. Это было необычно. Неопытный стрелок мог бы отвлечься и начать глазеть на кошку, а наблюдатель тем временем сделал бы свое дело». Стоит ли говорить, что комсомолка не поддалась и на провокацию с использованием кошки? Но на этом история не закончилась. Появилась… «забавная собака, которая становилась на задние лапы». Однако и собака не отвлекла снайпера. (Удивительный и единственный в своем роде случай применения кошек и собак против снайпера.) Наконец «прямо из-под земли выросло искусно сделанное чучело фашистского солдата… в полной форме, с винтовкой. Это было уже интереснее: само по себе чучело выпрыгнуть не могло, – его мог поднять только человек. Значит, немец именно здесь. Значит, он сейчас появится». Наконец блеснул бинокль, и Павличенко «плавно нажала на спусковой крючок». Немец «клюнул носом и покатился вниз» [46].

Российский историк Олег Каминский первым провел серьезное исследование, проверив правдивость историй о девушке-суперснайпере. Он нашел странные моменты уже в рассказах о самом начале ее фронтового пути. В рассказе Павличенко о боях в Одессе приводится совершенно другой район, чем тот, в котором, согласно документам, вел бои ее полк. Как пишет Людмила Павличенко, командарм Иван Ефимович Петров лично приказал ей набрать взвод снайперов и руководить им [47]. Однако в 1941 и 1942 годах в Красной армии еще не было снайперских взводов. Кроме того, свою фронтовую карьеру Павличенко закончила в звании старшего сержанта, так что командовать могла разве что отделением. Рассказывала Павличенко и о том, что немцы однажды бросили против ее взвода целый взвод своих снайперов и состоялся поединок стрелков советского и немецкого взводов [48]. Это неправдоподобно: у немцев и снайперов-одиночек тогда было мало, а уж о целых их взводах не могло быть и речи.

Решив разгадать загадку Людмилы Павличенко, Каминский обратился к наградным листам ее части и сделал удивительное открытие: «застрелившая 187 фашистов» Павличенко даже не была награждена за бои под Одессой. Как это может быть, ведь награждали для поднятия боевого духа не только отличившихся чем-либо солдат, но и поваров, и писарей, и артистов фронтовой бригады? А снайперам давали медаль за 10 убитых или раненых врагов и орден – за 20. Счет, доведенный до 75, гарантировал звание Героя Советского Союза. Почему не награждали Павличенко? Во время обороны Севастополя она довела свой счет до 260 всего за полгода. За это она наконец получила почему-то лишь медаль «За боевые заслуги», а первый орден – лишь намного позже, когда после падения Севастополя лечилась в госпитале. В воспоминаниях Павличенко упоминает награждение Нины Ониловой, которое, по ее словам, совершенно не вызвало у нее зависти: ведь главным было то, что уничтоженные и ею, и Ниной враги уже никогда не будут воевать. Что касается Владимира Пчелинцева, воевавшего одновременно с Павличенко на другом фронте и имевшего счет в два раза меньше ее, Павличенко объясняет его успехи (звание старшего лейтенанта и звезду Героя Советского Союза) тем, что он был мужчина и умел, в отличие от нее самой, подладиться к начальству.

Почему эта женщина, о которой до падения Севастополя никто ничего не знал, так стремительно стала знаменитой? Из-за того, что наверху, сначала не обратив внимания на ее невиданные боевые успехи, вдруг опомнились? Более вероятно другое объяснение. Оборона Севастополя, история которой полна примеров истинного героизма, окончилась катастрофой. Приморская армия, о которой Людмила Павличенко не упоминала в своих интервью, после Севастополя прекратила существование, от нее ничего не осталось. Прижатые немцами к морю, люди отчаянно сопротивлялись, ожидая, что вот-вот подойдет помощь, что их эвакуируют на кораблях. Но помощь не пришла. Горстке людей удалось пробиться в горы. Более ста тысяч было ранено, погибло, оказалось в плену. Эта катастрофа, уже не первая за год войны, еще больше подорвала моральный дух армии и народа. Нужны были героические примеры, в том числе женские, ведь именно в этот момент руководство страны, видя невозможность полностью компенсировать понесенные армией колоссальные потери, приняло решение о массовом привлечении в армию женщин [49]. Чтобы придать имени Павличенко больше веса и блеска, 16 июля 1942 года ее наконец наградили орденом Ленина – но все равно не «Золотой Звездой»! Звание Героя Советского Союза ей дали уже после турне по США и Англии.

Если верить биографам, Павличенко эвакуировали из Севастополя (на подводной лодке!) из-за тяжелого ранения в лицо – как она сама писала, в скулу [50], но почему на фотографиях заграничного турне, сделанных всего через пару месяцев, мы не видим на ее гладком молодом лице ни одного шрама? Почему нигде не прочитаешь рассказов однополчан о Людмиле Павличенко? Да, почти все погибли, но хоть кто-то должен был уцелеть из тех, кто был с ней вместе в бою? Воевавшие в Приморской армии, даже в том полку, где она служила, пишут о героической разведчице Марии Байде [51], о Нине Ониловой [52], награжденной двумя орденами Красного Знамени и, посмертно, звездой Героя, о Зое Медведевой [53], вслед за Ониловой ставшей отличной пулеметчицей, о разведчице Аннушке, попавшей в плен и прошедшей немецкие застенки [54], но Павличенко не упоминают. Более того, если верить биографу Павличенко, именно опубликование во второй половине 1970-х годов мемуаров участников обороны Одессы и Севастополя подвигло ее начать работу над собственными воспоминаниями [55] – не потому ли, что в воспоминаниях командиров и однополчан она нигде не фигурирует?

Почему во время турне по Америке Павличенко почти никогда не демонстрировала свою стрельбу? В воспоминаниях Пчелинцев пишет, что, куда бы они ни приехали, людям не терпелось посмотреть на них с Людмилой в деле, увидеть, как стреляют красные снайперы. Им везде дарили оружие, на всех военных заводах, поставлявших оружие СССР, уговаривали пострелять. Но делал это всегда, причем очень охотно, Пчелинцев – он был стрелок от Бога, увлекался снайперским делом еще до войны. Упоминая о том, что на всех военных заводах им подсовывали оружие, чтобы они показали свое искусство, Пчелинцев рассказывает об одном таком дне: «Однажды в Вашингтоне ситуация сложилась так, что отшутиться не удалось, и стало понятно, что одному из нас придется защищая «честь мундира»… Конечно, корреспондентам хотелось, чтобы свое искусство продемонстрировала Людмила. Не без труда удалось убедить, что это сподручнее сделать мне» [56]. О том, что Людмила тоже стреляла во время визита, Пчелинцев упоминает всего один раз, отзываясь о ее стрельбе как о «бесшабашной» [57].

Все эти вопросы, думаю, навсегда останутся без ответа. Как будто мало путаницы, которую создала сама Людмила Павличенко, в дело включились и биографы, упоминающие даже ее снайперскую книжку. Если такая книжка и существует, она поддельная: в Красной армии снайперские книжки появились только в 1943 году, когда Павличенко уже закончила снайперскую карьеру.

Уже упомянутые воспоминания Павличенко читаются как роман. Молодая женщина до войны закончила в Киеве снайперскую школу Осоавиахима, придя туда после стрелкового кружка на своем заводе (после первого опыта в стрельбе руководитель кружка заявил ей, что у нее редкие врожденные способности) [58]. Ушла на фронт добровольцем и скоро доказала, что является прекрасным снайпером. То со взводом, то с напарником, то вообще одна она не только «охотилась» на нейтральной полосе, но и уходила далеко в тыл врага, уничтожая солдат и офицеров, штабы, вражеских снайперов. Почти каждый рассказ об очередной удачной «охоте» заканчивается описанием: снайпер Павличенко, одна или с товарищами, обыскивает тела убитых врагов и помещения и забирает трофеи, как будто совсем не боясь того, что кто-то здесь остался в живых или немцы пришлют подмогу [59]. В рассказах о действиях других снайперов таких историй, как правило, не найдешь – как и рассказов о том, что, инспектируя тела мертвых врагов, женщина-снайпер определяла «своих» – убитых в переносицу или в висок [60].

Отношения с сильными мира сего играют в книге большую роль. Если верить воспоминаниям, Павличенко пользовалась большим расположением командующего армией Петрова: тот подарил ей именную снайперскую винтовку и назначил командовать взводом [61]. Да что там Петров, Павличенко с другими делегатами напутствовал перед поездкой по Америке лично товарищ Сталин (о чем другие участники по какой-то причине не упоминают). На его вопрос, чего им не хватает для поездки, Павличенко ответила, что ей бы нужен учебник английского языка и словарь: ведь она должна «таких союзников, как и врагов, знать в лицо» [62]. Видимо, полученные от «великого человека» книги помогли: в воспоминаниях Людмила Павличенко пишет, что нередко говорила в поездке на английском [63] (об этом умолчали все корреспонденты, и западные, и советские!). Никак не обойтись без английского ей было и при близком общении с первой американской леди. В воспоминаниях Павличенко рассказывает о том, как свалилась в воду, катаясь на лодке по пруду в поместье Рузвельтов, куда делегацию пригласили в знак особого расположения. Пригласив ее к себе в спальню, Элеонора Рузвельт собственноручно обрезала и подшила для нее свою пижаму, пока Павличенко принимала душ и сушила одежду (почему-то Людмиле не во что было переодеться), и сам президент, приехавший в инвалидном кресле на половину дома жены, так как та опаздывала к обеду, нашел двух женщин за непринужденной беседой. При виде его русская снайпер вскочила, придерживая на бедрах полотенце, и выпалила: «Прошу прощения, господин Рузвельт!» [64] Стоит ли говорить, что по возвращении знаменитая снайпер снова оказалась – на этот раз уже одна – в кабинете Сталина? Приглашена она была как человек, знакомый с четой Рузвельт («Расскажите, что они за люди…» – попросил Людмилу Верховный главнокомандующий, сделав глубокую затяжку) [65]. Когда в конце разговора Людмила Павличенко попросилась снова на передовую, вождь взял карандаш и произвел на бумаге вычисления, показав снайперу, что, оставшись в тылу и обучая новых бойцов, она принесет своей стране намного больше пользы.

После войны Людмила Павличенко окончила Киевский университет, но историком не стала. Не стала и инструктором стрелкового дела. Работала в Главном штабе ВМФ, затем – в Комитете ветеранов войны, не показав себя с какой-либо выдающейся стороны. Она непрерывно курила и, поговаривали, пила [66].

Приходя в гости к подруге, Людмила Михайловна иногда рассказывала ее сыну-школьнику истории о войне, в том числе одну, неизменно его ужасавшую. Устраивая себе снайперскую позицию, где она могла бы хорошо замаскироваться, снайпер Павличенко иногда ползала по полю боя и стаскивала в кучу трупы, затем устраивалась за ними. Иногда чья-то мертвая рука сползала ей на лицо, и Павличенко поправляла ее [67]. Стоит ли комментировать?

Все архивы Приморской армии, где служила Людмила Павличенко, погибли вместе с армией. Никаких документов, подтверждавших счет Павличенко или то, что она числилась в полку снайпером, не сохранилось. Все, что мы знаем о ней, известно с ее собственных слов, и истории эти полны противоречий.

Можно было бы анализировать и другие рассказы самой известной советской женщины-снайпера, но лучше рассказать о других снайперах. О тех, которые значатся в документах своих дивизий, в списках с цифрами напротив их фамилий: единицами, реже двойками. О тех, кто не ходил на нейтральную полосу, не лазил на деревья, не совершал рейдов во вражеский тыл. Кто, заняв свое место в траншее у амбразуры перед рассветом, часами через бинокли и прицелы всматривался слезящимися глазами в немецкий передний край, карауля врага – не десяток, а лишь одного, одну жертву. И жертва стоила долгих часов ожидания, мороза или жары, дождя или палящего солнца, жажды и голода. «Убей немца», – требовала от них строками великого Ильи Эренбурга советская пропаганда. Другого пути спасти свою страну и вернуться к мирной женской жизни они не видели.