Читать книгу Обнимая русло реки - Любовь Завьялова - Страница 14

Не хочу заострять внимание на череде своих жильцов. Квартира наполнялась разными людьми. Сначала они оставались ненадолго, но это во время войны. Потом вселились сразу две семьи. Они шумели на кухне так, что разогнали всех домовых с верхнего и нижнего этажей. Первой съехала семья с тремя детьми и старичком, который любил сидеть на кухне и курил очень крепкий табак, сворачивая цигарки из лоскутов газет. Но сразу на их место поселились молодожены. Вскоре и молодожены, и вторая семья тоже съехали.

После них в квартиру заселился один очень пожилой человек, к нему каждый день приходила домработница, и несколько раз за год какие-то люди в деловых костюмах с темными кожаными портфелями. Через несколько лет пожилого человека отвезли в больницу, где он и умер. Затем в квартире поселилась большая семья: бабушка обставляла все подоконники растениями, особенно весной, дети гремели велосипедами и санками в прихожей, родители часто шумели на кухне, то ссорились, то пели песни. Однажды дети принесли в квартиру сразу двух котят, и они оба остались здесь надолго. А потом была еще большая мохнатая собака. Два уже взрослых кота поделили между собой территорию квартиры и забавно нападали на пса, не давая тому выйти из кухни. Пес скулили и приходил ко мне жаловаться на неугомонных усатых хулиганов. У меня несколько раз переклеивали обои и почти каждую весну красили побелкой потолок. Эта большая семья, хоть и была шумной и создавала много суеты в каждом уголке квартиры, принесла сюда очень много жизненной энергии. Мои силы выросли, я стала не только слышать мысли людей, но и посылать им свои. Правда, чаще всего людям казалось, что это только их случайная фантазия…

Но и эта семья через какое-то количество лет куда-то уехала. А потом в квартире был большой ремонт. Несколько месяцев рабочие ломали стены, прокладывали провода и трубы, снимали старые двери и окна и ставили на их место новые, с пластиковым блеском. Я не поняла, как так получилось, но наша трехкомнатная квартира в уже более чем столетнем доме превратилась во что-то новое и блестящее. Правда, меня оставили почти без изменений, только поменяли окно и дверь. А к смене обоев я уже привыкла.

И вот, в блестящую пластиком и металлом квартиру въехала она – Хозяйка. По крайней мере так её стали называть все остальные наши жильцы. Хозяйка была уже не молода. Она сразу заняла две большие комнаты, которые теперь соединялись между собой аркой на манер дворцовых залов. А меня, маленькую, примыкающую к кухне, она стала сдавать в аренду.

Первыми ее квартирантами и моими новыми жильцами стали две женщины. Они приехали в город на заработки, но не вместе, из разных мест. Одна, с черными волосами, с трудом говорила на принятом в этих краях языке (на том, который я учила по гимназической азбуке, когда брат обучал сестру грамоте). Другая говорила хорошо, но в ее речи было много странных слов. Вскоре я поняла, что она из далекого края и там жала в маленькой деревне, где у нее остались муж, дети и старенькая мама. Только острая необходимость в деньгах и то, что ее попросили уволиться с фабрики, где она проработала много лет, отсутствие работы и в деревне, и в райцентре, вечно уставший муж, который 2 дня работал водителем «скорой помощи», а 2 дня таксовал, заставили женщину бросить семью и приехать сюда на заработки. «Повылазти из долгов», – говорила она. Звали ее Таня, и она была не намного моложе Хозяйки. И если бы не лучистые голубые глаза и складная слегка полная фигура, можно было бы принять ее за хозяйкину приятельницу. Но они, приятельницы Хозяйки квартиры, которые иногда по одной или вдвоем заходили в гости и сидели подолгу на кухне, все как одна были худыми, с морщинистыми лицами и темными въедливыми глазами.

Вторую квартирантку звали Айгуль и ей было около двадцати пяти лет. Она любила сидеть на полу, поджав под себя ноги, спать ложилась в плотных брюках и длинной рубахе, а по утрам долго расчесывала и заплетала в две косы свои длинные густые черные как сажа из камина волосы. Говорила она мало, но это только оттого, что еще плохо знала принятый здесь язык.

Рано утром женщины вместе уходили на работу, тихо, почти молча. Только дверь Таня закрывала с грохотом, как будто пыталась проверить – возможно ее выломать только силой рук или нет. А вот приходили порознь. Таня обычно пораньше. Стягивала с себя рабочий комбинезон, ложилась на кровать и так лежала минут 15—20, могла даже уснуть, но всегда не позднее, чем через час просыпалась. Таня старалась наладить здесь тот быт, к которому она привыкла у себя дома. Для этого разложила на столе салфетки, повесила на стены фотографии детей и каждый вечер готовила вкусную горячую еду. Это был ритуал. Она повторяла все ровно так, как и должно было быть в той, счастливой жизни, когда она, молодая и легкая, прибежав с работы, готовила вкусный ужин на всех, потом бежала в детский сад за младшим, вернувшись домой, занималась детскими делами своего чада, и они уже вместе ждали старшего из школы и папу – с работы, поглядывая в окно и прислушиваясь к шороху за дверью.

Таня и сегодня приготовила что-то вкусное, запахи с кухни разлетались по всей квартире. Потом расставляла вещицы на столе, то в одну сторону, то другую, пытаясь прикинуть как уместить на нем несколько больших тарелок и одно глубокое блюдо. Потом ждала с работы Айгуль, как будто та могла заменить ей старшего ребенка, задерживающегося после школы. Не дождавшись, села на табуретку у стола, сгорбилась, уперлась полными локтями в ажурную салфетку и тихо заплакала. Не из-за Айгуль, а от жалости к себе и к своим детям. Ей было очень тяжело: работа была каторжная, изнуряющая и, казалось, вынимала из Тани все силы. Она понимала, что когда вернется домой, уже не будет здоровой. «Главное не стать обузой», – думала женщина. Заработанных денег хватало ровно на то, что было остро необходимо ее семье там, в далекой деревне, и на скромную пищу себе и оплату за проживание Хозяйке. Таня боялась, что скоро будет холодно, а у нее отвалилась подошва у теплых ботинок и нет денег на то, чтобы купить себе хоть что-нибудь кроме мыла и зубной пасты, хотя бы теплые носки… Таня достала из сумки маленькую иконку, поставила её перед собой и начала про себя молиться.

Айгуль зашла в комнату тихо, почти бесшумно. Увидев, что ее соседка в слезах и с иконой в руках, Айгуль достала из-под кровати свой зеленый коврик, села на колени и стала читать молитву. А надо сказать, что люди часто спорят из-за того, какие молитвы и как они читают, что не имеет никакого смысла. Потому что, улетая из мира материального в тонкие миры разных высот, все молитвы на всех языках звучат одинаково – они становятся красивыми песнями, которые подхватывают и принимаются петь ангелы. А ангелам понимать человеческие языки ни к чему, они слышат души…

И вот, две искренние молитвы двух разных женщин понеслись мягким потоком красивой песни. Ангелы спустились с неба и замерли напротив моего окна: им нравилось звучание этих душ, они слушали и подпевали, брали в свои светящиеся руки нити потоков мелодий молитв и подбрасывали их вверх – на самое небо, подпевая и украшая своими голосами каждый такой поток. Мелкие бесы, которых расплодила Хозяйка со своими подругами, разбежались по углам квартиры, подальше от моей двери. Даже на кухню они боялись показаться, забились во все углы хозяйкиных комнат.

В это время на кухне засвистел чайник, в его носике сильно забулькала вода, вырываясь наружу. Крупная капля воды упала прямо на синий лучик огня газовой плиты. Огонь вспыхнул рыжим пучком пламени, этот пучок пробежал вокруг горелки и упал прямо в лужицу. Горелка погасла. Айгуль, поклонившись в пол в последний раз, быстро подскочила и убежала на кухню. Вернулась оттуда она с чайником в одной руке и куском мяса в другой: