Читать книгу Да будет день! - Людмила Кулагина - Страница 4

Как долог путь к искусству. Я его прошла.

Мне обещали встречу с ним во время оно.

Как бабочку, с надеждою пасла,

Я предвкушенье чуда в трубке телефона.

И вот звонок – судьбы звенит сигнал.

Он голосом звучал художницы Ирины.

Был праздник города в тот день – «базар—вокзал».

Чужие звали, мне не надо, я шла мимо.

Мне праздники свои лишь по нутру.

Я их в душе своей вынашиваю нежно.

Они – как солнца свет сквозь шторы поутру,

Как долгожданно—неожиданный подснежник.

Звонок раздался, так как час его настал,

Он предугадан был течением событий.

С собой беру я свой нехитрый капитал —

Стихи и фото – с красотою плод соитий.

Автобус полз, в нём с «капиталом» в рюкзаке

Я обливалась пóтом, не учтя погоды.

Плюс грел рюкзак в зажатом кулаке:

Компактно в нём мои лежали годы —

Часть в снимках отразившись, часть – в стихах.

Я ехала одна к прекрасному на встречу.

Дорога к чуду не была отнюдь тиха:

На площади у Ленина звучали чьи—то речи.

Там микрофон про город что—то лгал

И призывал сограждан к долгу и свершеньям.

Но от толпы дорога не была долга,

И фарс на площади её был завершеньем.

По лестнице с непраздничным амбре

Взошли мы в мастерскую, что «на крыше»,

Внизу толпы оставив шум и сивый бред,

Реальность принимая ту, что выше.

Я погружалась в зазеркальные миры —

Плыла душа по облакам—полотнам,

Где, постигая дух фантазии игры,

Сама становишься в какой—то миг бесплотной,

Сливаясь с образом воздушным на холсте,

Проникнув в суть его, фактуру, цвет и запах,

И за виденьями уже не замечая стен.

Когда б спросили, не нашла б, где юг, где запад.

Пространства—времени я пребывала вне,

Но всё прекрасное в земном имеет точку.

Я ухожу, неся подаренные мне —

Час чуда и ещё – фигурку Ангелочка.

… Опять «веники» припёрли из парка,

опять мусор выносить.

Из разговора

Затем и собирала я букеты,

И отвоёвывала их у комаров и ос,

Чтоб на столе волшебствовало лето

И радовало глаз и чуткий нос.

А ты предвидишь – снова будет «веник»

И мусор от увядших лепестков,

Но в жизни красота – всегда мгновенье.

Она – как бы мираж среди песков

Зыбучих повседневности и быта,

Колючек, саксаулов суеты.

Она – как жизнь – была и вот забыта.

Но что есть жизнь, коль нет в ней красоты?!

Пришла на выставку. Увидевши картины,

Услышав флейту, расцвела душа,

Недавно выбравшаяся из тины,

Где жизнь не стоит и паршивого гроша.

Увидела: не всех ещё трясиной

Меркантилизма затянуло вглубь, на дно.

Художник жив, его душа – картина,

А пища – вдохновение одно.

Смотрела на полотна. Звуки флейты

Баюкали, былого боль глуша:

Не плачь, душа, о прошлом не жалей ты,

Смотри, как жизнь в полотнах хороша.

Она всё та ж, и всё—таки другая, —

Привычкой глаз, как катарактой, замутнён.

Здесь красота – воспоминанье рая —

Не ведает пространства и времён.

Её лишь научиться надо видеть,

Взяв непосредственность ребёнка, простоту.

Нас можно обокрасть, и оболгать, обидеть,

Но не отнять у жизни красоту.

И.Бирюковой

В твоих полотнах – образ чувства,

Что вдохновением зовётся.

Созвучно мне твоё искусство —

Струною каждой отзовётся

Душа на красок сочетанья

Воздушно—матово—жемчужных.

Их не постичь: сие есть тайна.

А тайну раскрывать нам нужно ль?..

Здесь свет играет на свирели.

Цветы питаются тем светом.

А вот как будто птичьи трели

В кустах сирени. Это… Это

Непостигаемое нечто

Умом. Но чувствами – пожалуй.

Здесь так легко ложится вечность

На вдохновения скрижали.

И.Бирюковой

В мастерской твоей пахнет краской,

И над дверью в рядок – холсты.

Оживают на них цветосказки,

Что на крыше придумала ты.

Как птенцы из яйца, Арлекины

Вылупляются – два близнеца.

Мир границ и деталей покинут —

Только цвета игра без конца.

Тут Венеция вся голубая,

Экзотических видов цветы

Или яблоки, будто из рая,

Где с мольбертом их видела ты.

А когда снова сходишь на землю,

Где деревья в пыли и кусты,

Отраженью небесному внемля,

Контур кущ различаешь в них ты.

Здесь, «на крыше», легка атмосфера,

А реальности смутны черты.

Здесь иные пространства и меры

На холстах узаконила ты.

Вдохновенье здесь зримо, поверь мне.

Облекаются плотью мечты.

Кто—то перья оставил под дверью.

Может, Ангел то был, не коты?..

Всё. Баста. Завязала с фотографией.

Нет денег лишних, покупать чтоб плёнку.

Не оскудеет и без фото биография.

Но… как я вспомню про забавного котёнка,

Лежащего вальяжно на асфальте?

Букет, пронизанный июньским чудным светом?

Собаку, показавшую мне сальто?

Луга, и лес, и небо в речке летом?

А как же радуга? Её я прозевала

О прошлом годе. Мыслила застать бы.

Природа столько шансов мне давала.

Могу ль неблагодарною к ней стать я?

Цветут люпины, колокольчики, ромашки.

И цапля в небе, а в руках – синица.

Пора мне, знаю, урезать свои замашки.

Но это лето мне уж не приснится…

Я посажу в заветном месте вербу,

И куст смородины, и что—нибудь ещё.

И буду жить с надеждою и верой,

Пока Господь свой не предъявит счёт.

Успел бы глаз запечатлеть все краски

Земных цветов, закатов, радуг, вод.

Пусть говорят про рай, что это сказки,

Но вот же он, ужель не видишь, вот!

Всё, что прекрасно, в том есть отблеск рая.

Чуть погоди: сады распустят цвет.

В душе такая будет радость неземная!

И пусть мне говорят, что рая нет.

Мне жаль, что лишь в душе художник я.

Когда смотрю, как высвечены солнцем

Цветы в букете – пёстрая семья —

Душа моя сама цветком к ним клонится.

Ночной фиалки так пленяет аромат —

Влюбленных спутник, романтических свиданий.

И формами и красками богат

Букет цветов, букет любви преданий.

Пион раскрыл свой цвет звездой в ночи.

Шиповник в пачке бальной – словно снится.

Ромашка жёлтый глаз открыла и молчит,

Слегка подрагивая белыми ресницами.

Вот колокольчик протянул свой синий клюв,

И солнечную язычком вкушает пищу.

Когда меняю воду им, шиповник: «Уколю!» – Предупреждает, мои пальцы ищет.

Он – недотрога, и людских не терпит рук

И носа наглого, простите, не выносит…

Я понимаю, что цветам плохой я друг.

Оправдываясь: всё равно ведь скосят.

А нет – увянут, месяц – будто жизнь,

Пожухнут, потемнеют, огорошив

Своею неприглядностью – мир лжив! —

И львиный зев и для мышей горошек.

А так хотя б мгновенье красоты

Иссиня—жёлто—розово—пурпурной

Подарят мне чудесные цветы.

Их красота не поглотится урной, —

Она, как образ памяти, во мне жива:

Цветы в ней так же удивительно—прекрасны.

Я этой красотой дышала и жила,

И рядом с нею не казалась жизнь напрасной.

И всё ж мне жаль, что не художник я:

Букет увянет, красоты в тот день убудет,

А так хотелось вам дарить её, друзья,

И сохранить для тех, кто после в мире будет.

Лежат в шкатулке камешки цветные.

Ценны не сами по себе, но – для меня.

Своё тепло они мне дарят, как живые,

В них столько света переливов и огня.

Здесь родонит: он тёпл и томно—розов,

Вот бирюза – небесная слеза.

А это кварц – роса в ложбинках розы.

А вот нефрит – русалочьи глаза.

Янтарь златой хранит частичку солнца,

От многих защитит болезней, бед:

От зоба, кашля и простудного прононса,

И счастьем одарит удачи и побед.

Хрусталь прозрачен – тайный камень—призма,

Связующее космоса звено.

Есть сердолик – хранит от катаклизмов,

И аметист, чтоб в меру пить вино.

Вот слёзы нимф – морских печальниц – жемчуг,

А это – майский зелень—малахит,

Врачует от тоски он и от желчи,

Изводит неудачи и бронхит.

По—своему мне каждый камень близок,

Но ближе всех сегодня лазурит.

Чтоб мир не потускнел от жизненных коллизий,

Он мне о небе синим цветом говорит.