Читать книгу Уравнение с тремя неизвестными - Людмила Мартова - Страница 6

Лена всегда просыпалась рано. Привычка выработалась еще с юности, поскольку вырастивший Лену дед был убежден, что долгий сон по утрам – признак распущенности и лени. Сам он, сколько Лена помнила, всегда просыпался ровно в половине шестого. Внучке же позволялось поспать на час дольше, и она открывала глаза в шесть тридцать вне зависимости от того, во сколько легла накануне. Если спалось дольше, то это было признаком того, что она заболевала. Ну или забеременела.

Вот и сегодня она открыла глаза ровно в шесть тридцать, словно внутри сработал невидимый таймер. Наверное, так оно и было, по крайней мере, будильником она никогда не пользовалась. За окном стояла чудесная, совсем летняя погода. Ярко светило солнце, из открытого окна не доносилось даже дуновения ветерка, зато громко пели птицы и струился свежий аромат сирени и лип. Лена потянулась и блаженно зажмурилась. Чудо как хорошо.

Она скосила глаза на спящего рядом мужа. Под ее взглядом он шевельнулся, сонно спросил, не открывая глаз:

– Уже встаем?

Виктор Дорошин, в отличие от своей жены, любил поспать, вот только позволял это себе редко, практически никогда. Будучи человеком дела, он считал непозволительным расслабляться и утверждал, что отоспится на пенсии.

– Можем встать, можем остаться лежать, – лукаво сказала Лена.

Снизу доносились приглушенные голоса. Ну да. Так и должно быть. Вадим Горелов предупредил, что ему надо рано уезжать, а Татьяна, будучи тоже жаворонком, пообещала ему завтрак.

– Я предпочитаю остаться лежать, – сообщил муж, примерился и поцеловал Лену в белевшую в вырезе ночной рубашки шею.

Она засопела, потому что это было чувствительное место и поцелуи туда никогда не оставляли ее равнодушной. Губы Дорошина и его руки стали более настойчивыми, и Лена подалась к нему, предвкушая удовольствие. Несмотря на то что они были женаты уже семь лет, их занятия любовью ей ничуть не приелись. Конечно, у них обоих была работа, а у Дорошина еще и командировки, да и наличие в доме двух маленьких детей накладывало свои ограничения, но на желание мужа Лена откликалась всегда, и оно будило в ней такое же ровное, яркое, струящееся по венам ответное пламя.

Сейчас, в поездке, практически в мини-отпуске, когда дети впервые остались дома, под присмотром близких друзей, никто и ничто не могло им помешать. Лена обвила шею Дорошина руками, жарко ответила на его поцелуй и замерла, услышав нечеловеческий крик, раздавшийся с первого этажа дома.

Жадно и бесстыдно целующий ее Дорошин тоже остановился, приподнялся на вытянутых руках. Крик повторился, и он тут же кубарем слетел с кровати, натянул трусы, которые уже успел сбросить, а следом стал надевать штаны, прыгая на одной ноге и путаясь в штанинах. Лена вскочила тоже, схватила лежащий на кресле халат, судорожно запахнулась, затягивая завязки.

– Что случилось?

– Что-то плохое, – сквозь зубы ответил Дорошин и выскочил из комнаты.

Натянув тапочки, Лена бросилась за ним. На первом этаже никого не было. Ни в гостиной, ни в столовой. Двери в спальни, в которых ночевали Невская и Горелов, оказались открытыми нараспашку, а сами спальни пусты. Крик, точнее, тонкий вой, в котором нет ничего человеческого, доносился из второй части дома. Той самой, где располагалась бывшая мастерская художника Никанорова, а ныне художественная галерея.

Дорошин и Лена побежали туда. Их глазам открылась ужасающая картина. Посредине большой комнаты в неудобной, скрюченной позе лежало тело Эдуарда Киреева. То, что это именно тело, становилось понятно при первом же взгляде. Живые люди так лежать не могут. Кроме того, под головой Эдика успела натечь довольно большая лужа крови, уже свернувшейся. Эдик был одет в бархатный халат, тяжелый, богатый, со шнурами и вензелем на груди. Мягкая, толстая серая ткань впитала часть крови, и у плеча халат был покрыт отвратительными буро-красными пятнами.

В трех шагах от Киреева Вадим Горелов удерживал его жену. Татьяна продолжала выть на высокой, очень тонкой ноте, которая резала уши и еще, кажется, сердце. У дверей стояла, вжавшись в угол, Нина, не отрывая взгляда смотрела на Эдика и мелко дрожала.

– Что тут случилось? – коротко спросил Дорошин.

Не дожидаясь ответа, аккуратно, стараясь не наследить, подошел к телу, присел, нащупывая пульс, покачал головой и встал.

– Кто его нашел?

– Я, – тяжело дыша, ответила Татьяна, перестав выть. – Я понесла Эдику кофе. Я сварила кофе. Сначала две чашки – Вадиму и себе. Потом встала Ниночка, и я сварила еще две. Одну налила ей, а вторую понесла Эдику. Я удивлялась, что он так разоспался…

Разоспался? Лена бросила взгляд на часы. Шесть сорок две. Не так уж и много, особенно с учетом, что легли они вчера не раньше полуночи.

– У Эдика были проблемы со сном, – заметив ее взгляд, объяснила Татьяна. – Он просыпался около пяти утра, больше не мог заснуть и, будучи очень деятельным человеком, вставал, потому что терпеть не мог валяться в постели без дела. Считал это проявлением распущенности.

Лена снова вспомнила деда.

– Когда он вставал, то сразу же шел пить кофе. Он без чашки кофе не мог нормально функционировать. Даже зубы почистить становилось проблемой, не говоря уже обо всем остальном, – продолжила объяснять Татьяна. – Я потому и понесла ему кофе в галерею. Он бы путался в коридорах, не в состоянии понять, где проснулся.

– А что с ним случилось? – дрожащим голосом спросила Нина. – Кто-нибудь понимает? Ему стало плохо, он упал и разбил голову, да?

– Нет, – мрачно проговорил Горелов. – Тут не обо что так разбить голову при падении. Эдуарда ударили по голове. То есть убили.

– Ударили по голове? Убили? – В голосе Нины послышался ужас. – Но кто? Кто мог это сделать?

– Выяснится, – уверенно сказал Дорошин. – Тань, слышишь, я все сделаю для того, чтобы это преступление было раскрыто. А пока надо в полицию звонить.

– Что? – спросила Татьяна. – В полицию?

– Да. Надо сообщить в полицию, что здесь произошло убийство. И еще позвонить Грише. Ты слышишь меня?

– Слышу. – Голос Татьяны звучал ровно, даже безучастно. – Зачем звонить в полицию? Разве она вернет мне мужа? И как, скажи на милость, я могу сообщить своему единственному сыну, что его отца убили?

Она снова заплакала. На этот раз тихо, отчаянно, давясь слезами. Горелов обвел глазами собравшихся, и Лена правильно перевела его молчаливый призыв, подошла, обняла Татьяну, перехватив ее у Вадима. Он благодарно кивнул, шагнул к Дорошину.

– Помощь нужна? Что-то осмотреть, что-то сделать? На свою встречу, как я понимаю, я все равно не попадаю.

– Не попадаете, – кивнул Виктор. – Мы все свидетели. Мы ночевали под крышей дома, где произошло убийство, так что ко всем нам обязательно будут вопросы. А насчет того, чтобы все осмотреть… Давайте для начала проверим, заперты ли окна и двери в доме.

Да. Все выходы из дома Киреевых оказались надежно заперты. Из этого обстоятельства следовало, что либо у убийцы были ключи, либо он до сих пор находился в доме.

Все, что происходило дальше, Лена воспринимала как во сне, а точнее, словно через толщу воды. Ей казалось, что она лежит на морском дне, безучастно снизу разглядывая то, что происходит на поверхности. После звонка в полицию пришел участковый, а следом приехали оперативная группа и следователь, представившийся Владимиром Николаевичем Бекетовым.

Выглядел он ровесником Дорошина, то есть примерно за пятьдесят, высокий мужчина с оформившимся пузом, однако что-то в его глазах заставляло забыть и про возраст, и про лишний вес. Если бы Лена не была давно и счастливо замужем, то этот мужчина однозначно вызвал бы ее интерес.

Они долго по очереди давали показания, и он слушал, въедливо и дотошно задавая дополнительные вопросы. Тот факт, что Виктор Дорошин в прошлом полицейский, не произвел на него никакого впечатления. Впрочем, Лена его понимала: как будто бывший полицейский не может стать убийцей.

Щелкала вспышка фотоаппарата. С деловитым видом сновал туда-сюда эксперт. Весь дом наполнен людьми, и казалось, этому содому не будет конца. Краем сознания Лена отметила, что приехал взволнованный Гриша, с порога бросился к матери, увидел лежащего на полу отца, споткнулся об него глазами, заплакал по-детски, со всхлипами, словно и не был взрослым двадцатисемилетним мужчиной и отцом двоих детей. Лене стало его жалко. Совсем же еще мальчик.

Татьяне сделалось плохо, и ей пришлось вызвать скорую. Народу в доме стало еще больше, и посредине всей этой неразберихи Лена вдруг почувствовала, что отчаянно, до обморока хочет есть. Она даже постыдилась, что у нее такой нетонкий организм. Рядом труп, а у нее голодные рези в животе. Она прошла в кухню, преодолев чувство неловкости, залезла в чужой холодильник, наделала бутербродов, вскипятила чайник и заварила чай, сгрузила все это богатство на поднос, принесла в гостиную, куда все переместились в ожидании, пока труповозка увезет тело.

Оперативники расхватали бутерброды мгновенно, Лена еле-еле успела ухватить один, впилась в него зубами, успев поймать изумленный взгляд Нины. Той-то, в отличие от Елены Золотаревой, было точно не до еды. Нина выглядела измученной и бледной, и Лена вдруг поняла, что молодая женщина вспоминает другие обстоятельства, при которых она стала вдовой, и что, пожалуй, Нина Невская – единственный человек в комнате, до конца понимающий, что именно переживает сейчас Татьяна Киреева. Лена бы отдала все, что у нее есть, лишь бы только не очутиться на месте обеих женщин в подобной ситуации.

Как и всегда в моменты эмоциональных потрясений, муж почувствовал, о чем она думает, перехватил ее взгляд, улыбнулся одними уголками губ, давая понять, что с ним все будет хорошо. Утешил, как привык утешать всегда, когда она волновалась. Лена понимала, что ему сейчас тяжело. Эдик Киреев был не просто его коллегой, а настоящим другом, с которым они многое пережили за долгие двадцать лет знакомства.

Губы у Виктора сейчас были сжаты в тонкую прямую линию, на щеках ходили желваки, но лицо ничего не выражало. Полковник Дорошин хорошо владел собой и умел скрывать свои мысли и чувства.

– Либо у преступника был ключ, которым он, уходя, запер двери, либо убийца – кто-то из вас, уважаемые, – сообщил следователь Бекетов, когда труповозка наконец уехала и большая часть чужих людей покинула дом. В гостиной остались только сам Бекетов, один из его оперативников, мать и сын Киреевы, Елена с Виктором, Невская и Горелов. – Именно поэтому с иногородних я беру подписку о невыезде и убедительно попрошу не покидать Москву до моего особого разрешения. Впрочем, москвичей тоже касается. Все слышали?

– Я никуда не уеду, – подтвердил Горелов. – Более того, Татьяна, вы не против, если я пока поживу у вас? Преступник может вернуться, и мне бы не хотелось, чтобы вы остались без защиты.

– Так-то я здесь, – сухо сообщил Дорошин. – И, в отличие от вас, покинуть дом не могу. Хотя, Таня, если тебе так лучше, то мы с Леной переедем в гостиницу.

– Нет-нет, оставайтесь все! – воскликнула Татьяна. – Я не смогу здесь одна… Я буду очень признательна, если вы поживете в нашем доме какое-то время.

Лена напряглась. Ладно, у них с Виктором и Нины нет жилья в Москве, поэтому воспользоваться гостеприимством Татьяны – само собой разумеющееся дело. Но Горелову-то это зачем? Он вполне может вернуться домой, к своим делам, приезжая по вызову следователя, когда понадобится.

В дом вернулся еще один приехавший с Бекетовым оперативник, до этого уходивший опрашивать соседей.

– Все спали, никто ничего не видел, – доложил он следователю. – По словам свидетелей, вечеринка тут вчера закончилась примерно в половине двенадцатого. В районе полуночи свет в окнах погас, и до самого утра было темно и тихо. Есть только одна свидетельница, которой не спалось. Она живет через два дома по этой же улице. Вчера вместе с мужем была здесь в гостях.

– Катя Кисловская, – слабым голосом подтвердила Татьяна и живо спросила с внезапной надеждой в голосе: – Она что-нибудь видела?

– Да. Кисловская Екатерина Николаевна, сорок два года. Показала, что после вина, которое она вечером пила, ее мучила жажда, в районе двух часов ночи она вышла в кухню, чтобы налить воды, и увидела в окно человека, который прошел по улице и зашел в калитку Киреевых.

– Как это, увидела в окно? – не поняла Лена. – Окна у всех домов выходят в собственные дворы, огражденные забором. Если вы сейчас подойдете к окну, то никак не сможете увидеть улицу.

Бекетов посмотрел на нее с уважением и перевел вопросительный взгляд на оперативника. Тот ничуть не растерялся.

– Она увидела этого человека не в окно кухни, а в окно лестницы, ведущей со второго этажа. Оно расположено выше забора, поэтому из него видна улица.

– И она смогла описать этого человека?

– Этого не требуется. Она его узнала. Свидетельница утверждает, что это Григорий Киреев.

Что? Лена не верила собственным ушам. Гриша, уехавший вместе с женой из родительского дома еще до одиннадцати, потому что им нужно было отпустить сидевшую с детьми няню, вернулся сюда в два часа ночи?

– Сыночек! Что он говорит? – Голос у Татьяны был совсем измученный. По-хорошему, ей нужно лечь после сделанного врачами скорой успокоительного укола. – Ты возвращался? Зачем?

– Я забыл барсетку, а там все документы, – объяснил Киреев-младший. – Я спохватился еще по дороге, но не возвращаться же. Нужно было к детям, и Павла настаивала, чтобы я забрал все завтра. То есть сегодня. Но я не хотел оставаться без документов, тем более что пропуск на работу тоже был в барсетке, так что я отвез Павлу домой, помог уложить детей, которые никак не хотели успокаиваться, и поехал обратно.

– Во сколько это было?

– Я не смотрел на часы. Наверное, около двух, как и говорит Екатерина Николаевна. Мы уехали примерно без четверти одиннадцать, дома оказались в районе двенадцати. Пока отпустили няню, пока уложили детей, пока я приехал обратно… Ну да, около двух ночи это и было.

– И что было, когда вы приехали сюда?

– Ничего. – Гриша выглядел удивленным. – Все спали. По крайней мере, в доме было темно и тихо. Барсетка лежала на столике в прихожей. Я ее взял и ушел.

– А как вы попали в дом?

– У меня есть ключи. Это дом моих родителей, почему бы мне и не иметь от него ключей?

– И как так получилось, что они лежали не в барсетке, которую вы якобы забыли здесь?

– Так и получилось. – Гриша вовсе не выглядел нервозным. – Я не ношу ключи в барсетке. Они всегда лежат у меня в кармане. Там ключи от машины, от нашей квартиры и от родительского дома.

– Внушительная, должно быть, связка, – заметил Бекетов.

– Да, но мне так привычно. – Гриша сунул руку в карман, надо признать довольно сильно оттопыренный, и вытащил кожаный чехол, в котором находились перечисленные выше ключи. – Вот, смотрите сами.

– Вы не видели вашего отца, не заходили в галерею и не разговаривали с ним?

– Нет, я вообще не знал, что он ушел ночевать в галерею. Я был уверен, что родители наверху, в спальне, но старался не шуметь, чтобы не потревожить их гостей.

– Так, вас я тоже убедительно попрошу не покидать Москву, – сказал Бекетов сухо.

– Я и не собирался ее покидать. У меня отца убили. Неужели вы думаете, что я мог бы оставить маму одну в такой ситуации?

– Ладно. Разберемся, – все так же сухо сообщил следователь. – В завершение у меня вопрос ко всем присутствующим. Как вы считаете, кто и почему мог убить Эдуарда Киреева?

Лена с невольным вниманием всмотрелась в лица собравшихся в гостиной людей. У нее самой не имелось ни малейшего представления, кто и почему мог желать зла такому чудесному человеку, каким был Эдик. Однако его все-таки убили. И ее муж Виктор Дорошин был уверен, что незадолго до смерти обычно веселый и жизнелюбивый Эдик был чем-то встревожен. Однако сейчас муж молчал, сохраняя непроницаемое выражение лица.

– Я знаю!

Лена вздрогнула и во все глаза уставилась на воскликнувшую это Нину Невскую. Все остальные тоже перевели взгляд на молодую женщину, выглядевшую сейчас крайне взволнованной.

– Я знаю, – повторила она с горячностью. – Его убил портрет. Как и Володю, его убил потрет. Эти картины прокляты! Обе!

* * *

Нервный и суматошный выдался день. Впрочем, после случившегося ожидать другого было глупо. Как только полиция наконец уехала, все обитатели дома на улице Левитана расположились в гостиной. Татьяна лежала на одном из диванов, закрыв лицо руками, Нина пристроилась рядом с ней, периодически гладя ее по руке.

Вадим Горелов сидел в кресле, во втором расположился бледный, с дрожащими губами Гриша, Дорошин стоял у окна, глядя сквозь стекло на разыгравшийся на улице дождь. Лена облюбовала себе кресло-качалку у не работающего сейчас камина. Все молчали, погруженные в тяжелые мысли. Первым молчание нарушил Дорошин.

– Давайте соберем факты, – сказал он, поворачиваясь ко всем собравшимся. – Наверняка каждый из нас знает что-то, способное пролить свет на случившееся. Я не собираюсь подменять собой полицию, но кое-какой опыт у меня есть, и сейчас он явно нелишний. Начну с себя. За все годы, что я знаком с Эдиком, я всегда знал его как очень жизнерадостного человека. Он всегда балагурил. Но не в этот раз. С момента встречи мне казалось, что он чем-то встревожен. Вчера вечером он подтвердил, что это так.

У Лены перед глазами встала картинка того, как ее муж и Киреев о чем-то переговариваются, стоя у кустов шиповника. И лица у обоих… Серьезные лица…

Гриша встрепенулся.

– Что он вам сказал?

– Да в том-то и дело, что ничего, – вздохнул Дорошин. – Вокруг два десятка гостей. Разумеется, обстановка не располагала к серьезному разговору. Эдик только сказал мне, что у него сложилось четкое ощущение, что за его домом установлено наблюдение. Более того, в нем что-то ищут.

– Ищут? В нашем доме? – Гриша, похоже, растерялся. – Но что?

– Понятия не имею. И Эдик тоже не знал. Впрочем, с учетом, что он всю жизнь занимался предметами искусства и антиквариатом, скорее всего, искали что-то из этой сферы. Вряд ли Эд хранил дома бриллианты или другие ценности, да и к военным тайнам, которые чисто теоретически могли заинтересовать кого-то, не имел допуска. Таня, в последнее время твой муж покупал какие-то новые картины или что-то подобное?

Татьяна отняла руки от лица.

– Нет, – покачала головой она. – У нас не было свободных денег. Все, что имелось, мы вложили в покупку дома и ремонт, так что все остальное стало нам недоступно. Эдик успокаивал меня, что временно. Впрочем, меня все это вообще никогда не интересовало.

– И к нему не обращались за какой-то необычной экспертизой? Может быть, не очень легальной?

– Витя, ты же знаешь, что он никогда не переступал черту закона даже на полшажочка, – с укоризной сказала Татьяна. – Да он и не вел ни с кем дел, кроме галереи, в которой работал.

– Вадим, – Дорошин повернулся к бизнесмену, – насколько я понял, один из совладельцев галереи вы. Вы в курсе, чем занимался Эдуард в последнее время?

– Оценивал поступающие на продажу работы, в том числе и с точки зрения законности возможных сделок и чистоты провенанса, – ответил Горелов. – Ничего необычного и уж точно ничего незаконного.

– Зачем вы вчера приехали к Кирееву?

Горелов недоуменно поднял бровь.

– За тем же, что и вы. На день рождения.

– Неправда. Вы приехали по делу, а остались на вечер после того, как Эд вас пригласил. Вы появились в доме, не зная о вечеринке.

– О вечеринке я действительно не знал, но приехал специально для того, чтобы поздравить Эдуарда и вручить подарок.

– А разве он не отмечал день рождения на работе?

Горелов поморщился.

– Виктор, не пытайтесь меня подловить. В день рождения Эдуард принес в галерею торт, вино и какие-то пирожные, кажется, но меня там не было. Во-первых, я появляюсь в галерее не каждый день. Она не единственный бизнес, требующий моего внимания. А во-вторых, в то время я вообще был в Рыбинске, занимался делами отеля и маму проведывал. Вернулся позавчера к вечеру, вчера отправился сюда с подарком. Вы удовлетворены?

– Что именно вы подарили?

Когда Виктор Дорошин шел по следу, его не могли остановить такие мелочи, как нетактичные вопросы.

– «Историю русской живописи в XIX веке» Бенуа. Антикварное издание 1902 года. Вы можете проверить, она должна лежать в кабинете. Эдуард оставил ее на столе вместе с сертификатом, подтверждающим подлинность.

Виктор бросил короткий взгляд на жену. Она поняла, поднялась с кресла-качалки, прошла в кабинет, нашла на столе книгу и сертификат в рамочке, принесла в гостиную.

– Вот.

– Круто, – вздохнул Дорошин, пролистав книгу. – Весьма дорогостоящий подарок.

Лена тоже вздохнула, потому что такое издание Бенуа тянуло тысяч на сто пятьдесят – двести. Сами они с Дорошиным обошлись куда более дешевым подарком – набором кубинских сигар. Ну, да они и не бизнесмены.

– О чем вы говорили с Эдом, когда уединились с ним в кабинете?

– Ни о чем. Я поздравил его с днем рождения, вручил подарок. Он сказал, что очень рад моему приезду, потому что собирался со мной поговорить.

– О чем?

– Он не сказал. Перенес наш разговор на потом, потому что вчера, как он выразился, день был крайне суматошным. Но я, как и вы, заметил, что он встревожен. Решил, что со здоровьем что-то. Пообещал, что мы обязательно поговорим в любое удобное время и решим все проблемы.

– Таня, ты не знаешь, что его тревожило?

Татьяна отрицательно покачала головой:

– Нет. Я видела, что он места себе не находит, но он отшучивался, что это просто юбилейный мандраж. Мол, неприятно осознавать, что тебе пошел шестой десяток. Господи, он теперь навсегда останется пятидесятилетним…

Она снова заплакала.

– Гриша? – Дорошин вопросительно взглянул на молодого человека.

Тот встал со своего места, подошел к матери, опустился на колени у дивана, обнял ее за плечи.

– Нет, я тоже не знаю, в чем дело. Папа всю жизнь решал мои проблемы, а не грузил меня своими.

Голос его сорвался.

– Итак, подведем первые итоги, – сказал Дорошин задумчиво. – Надо признать, малоутешительные. Эд волновался и тревожился, хотя и скрывал это от своей семьи. Он хотел обсудить то, что происходит, со мной и с вами, Вадим, но не успел, потому что его убили. И можно предположить, что то, что его тревожило, как-то связано с этим домом. Точнее, с его бывшим хозяином.

– С чего вы это взяли? – удивился Горелов.

– Да он сам нам сказал. Как раз перед вашим появлением. Мы обсуждали купленную нами картину, оказавшуюся работой Никанорова, и Эдик обронил, что в последнее время все, что связано с Никаноровым, вызывает у него особый интерес. Тут вы позвонили в калитку, и он оборвал разговор, пообещав вернуться к нему позднее, потому что это длинная история.

– Я же говорю, что убийство связано с портретом! – с горячностью вмешалась в разговор Невская. – Назавтра после того, как мы привезли портрет мальчика кисти Никанорова домой, убили моего мужа. А назавтра после того, как в этот дом принесли портрет девочки его же авторства, убили Эдика. Разве вы не видите, что это взаимосвязано?

Лена с сомнением посмотрела на молодую женщину. Она точно знала, что «после» не обязательно означает «вследствие». Но Нина была так убеждена в причинно-следственной связи между дореволюционными портретами детей, похожих на ее сына, и двумя убийствами, что отговаривать ее представлялось делом тухлым.

– Как одна из версий, пусть и не самая рабочая, годится, – вынес вердикт Дорошин. – В конце концов, совпадение действительно налицо. Так что нужно попытаться разузнать все, что можно, об этих портретах. Как минимум – найти человека, который сдал купленную нами картину на продажу. Мне кажется, это вполне можно сделать. Этим я сам займусь. Лена, ты можешь взять на себя биографию Никанорова, особенно ту ее часть, которая связана с Рыбинском? Нужно попытаться понять, как картины из одной серии оказались в разных местах, причем одна из них без сигнатуры.

– Хорошо, – кивнула Лена.

– Второе направление работы – это гости, которые вчера были на вечеринке. Я думаю, что ими вплотную займется следствие. Но давайте постараемся вспомнить, что такое особенное могло произойти вчера вечером, из-за чего один из гостей вернулся, чтобы убить Эдика. Если он видел или слышал что-то опасное для убийцы, то кто-нибудь из нас тоже мог это видеть или слышать.

– И что? Он может убить снова? – всполошилась Татьяна, рывком села на диване. – То есть Грише тоже может грозить опасность?

– Мам, ну почему сразу мне… – попытался успокоить ее сын.

Получилось плохо.

Лена тут же вспомнила разговор балерины Гелены с ее таинственным возлюбленным, невольным свидетелем которого стала. Мог он стать причиной убийства? Молодая женщина же угрожала, что убьет оскорбившего ее чувства любовника. Вчера Лена решила, что им мог быть Гриша или Горелов, но почему бы и не Эдик? В конце концов, она не видела собеседника Гелены. Им вполне мог оказаться и хозяин дома, и рассерженная женщина вернулась, чтобы исполнить свое обещание и отомстить.

Признаться, что она подслушивала, или не признаваться? Имеет этот разговор отношение к убийству или не имеет? Лена терялась в догадках. Пока она размышляла, приехала жена Гриши Павла. Узнав о случившемся несчастье, она собрала детей и отправила их к родителям, а сама примчалась поддержать мужа и свекровь. В присутствии этой милой девушки рассказывать о вчерашнем разговоре, участником которого мог быть Гриша, Лена сочла жестоким. Павла не заслуживала того, чтобы узнать об измене мужа так.

– Одна из гостей была очень расстроена, – решилась она обойтись полумерой. – Она уходила вся в слезах. Кажется, ее зовут Геленой, а ее муж говорил, что не нужно жениться на балеринах. Может быть, это имеет отношение к делу?

При упоминании Гелены ни у Гриши, ни у Павлы не дрогнул ни один мускул. Впрочем, Вадим Горелов тоже остался совершенно невозмутимым.

– Ой, Геля – такая творческая натура, – махнула рукой Татьяна. – Точнее, она хочет, чтобы ее таковой считали. Эта напускная чувствительность, близкие слезы. Не думаю, что их нужно принимать всерьез. Ее муж Петя Волков – известный адвокат. Они с Эдиком вместе учились в художественной школе, то есть с детства знакомы. Гелена – его вторая жена, разумеется. Увела его из семьи, воспользовавшись тем, что у мужчин называют кризисом среднего возраста. А с первой Петиной женой, Ириной, я была довольно дружна. Милая женщина. Поддерживала Петю во всем, пока он карабкался наверх по карьерной лестнице, а потом в одночасье стала не нужна. Эдик ужасно на Петю из-за этого сердился. Они даже пару лет не общались, потому что, с точки зрения Эдика, Петин поступок был не чем иным, как предательством. Потом они помирились, конечно. Хотя Гелену Эдик терпеть не мог.

– Вряд ли она его за это убила, – вздохнул Дорошин.

– Татьяна Михайловна, голубушка, да как же так, я ж только узнала… – В комнату быстро вошла, практически вбежала маленькая женщина с густыми огненно-рыжими волосами. – Горе-то какое… Эдуард Николаевич… Такой человек был… такой человек…

– Надя, – слабым голосом сказала Татьяна и снова разрыдалась.

– А вы, простите, кто? – уточнил Дорошин у рыжеволосой незнакомки.

– Так как же? Я Надя. Два раза в неделю прихожу помогать по хозяйству. Убираюсь я тут. Ну, или стираю, если надо. И приготовить могу помочь.

– Это наша домработница, – сквозь слезы пояснила Татьяна. – Мы специально договорились, что она сегодня придет, после праздника в саду убрать.

– Да уж, там есть что убирать! – всплеснула руками Надя. – И мусора полно, и вещей позабытых. А они дорогие, не дай бог, пропадут. Вот, посмотрите, что я нашла.

Она протянула шарф, который держала в руках, и Лена не поверила собственным глазам. Это был расшитый каменьями шарф, в котором вчера покидала дом Гелена. Обронила в расстроенных чувствах по дороге?

– Где вы его нашли? – спросила она у домработницы.

– Так под окнами галереи, – охотно пояснила та.

Ведущая к калитке дорожка, по которой вчера Гелена и Петр покидали участок Киреевых, не проходила мимо расположенной в задней части дома галереи. Когда адвокат уводил свою жену, шарф был у нее на плечах, так что потерять она могла его только позже. Так что же это получается? Балерина все-таки возвращалась в дом? Когда? Сразу, потому что, как и Гриша, что-то забыла? К примеру, сумочку. Или позже, ночью, чтобы реализовать озвученную ею угрозу?

– Это шарф Гелены Волковой, – сообщила Лена. – Я видела. Причем он был на ней, когда Волковы покидали дом.

Татьяна вскрикнула.

– Ты точно в этом уверена? – уточнил у жены Дорошин. – Лена, ты же понимаешь, что это означает?

– Да, понимаю. И да, уверена, – спокойно ответила та. – Гелена возвращалась к дому, когда все разошлись. Скажите, кто-нибудь из вас с ней встречался?

– Так это, значит, я ее видел! – воскликнул Гриша и тут же пояснил собравшимся: – Когда я приехал за барсеткой и уже возвращался к машине, мне показалось, что в кустах у дороги кто-то есть. Какая-то тень туда шмыгнула. Я не придал этому особого значения. Мало ли кто возвращается домой по ночам? Поселок большой. Но сейчас я вспомнил, что почувствовал запах духов. Очень крепкий и такой… горький. Получается, что это была Гелена. И что ей могло быть нужно?

Балерине могло быть нужно снова встретиться с Гришей, и ради этой встречи они оба, возможно, и вернулись к дому. Во время этой встречи балерина и потеряла свой шарф. Вот только было это не на улице, а на самом участке, под окнами галереи. И что? Эдик стал невольным свидетелем их разговора? И за это кто-то из них его убил? Бред какой-то. Не мог же Гриша убить собственного отца. Или мог?

– Я позвоню Пете, пусть спросит свою жену, что все это значит. – Татьяна начала подниматься с дивана. Дорошин остановил ее движением руки.

– Не надо. Это работа следователя. Я просто передам ему все, что мы сегодня выясним. Про визит Гелены понятно. Что еще?

– Мне кажется, я слышала что-то, что может иметь отношение к делу, – запинаясь, сказала Нина. – Я выходила на улицу, чтобы позвонить Никите. Сыну. На участке очень громко играла музыка, и я решила пройтись, чтобы не перекрикивать шум. И когда возвращалась обратно, то у входа натолкнулась на Эдика. Он разговаривал с Асей Гречиной. Ну вы же все знаете Асю? Она очень известная актриса, сейчас почти во всех сериалах снимается. Недавно, к примеру, вышел «Детонатор», она там главную женскую роль играет.

Точно, актрису, которую Лена вчера узнала, звали Ася Гречина. Просто, в отличие от Нины, сериалы она не смотрела, поэтому и не сразу вспомнила звездное имя.

– И что? – подбодрила она Нину. – Что такого особенного было в их беседе?

– Ничего, – растерянно продолжила Нина. – Они обсуждали какой-то старинный сервиз. Ася хотела его купить, но сомневалась в подлинности. Просила Эдика посмотреть. А он объяснял, что не является специалистом по антикварной посуде и ей лучше обратиться к кому-нибудь другому. И советовал какого-то эксперта, которому обещал позвонить. Вот и все.

– Ну и что? – удивился Гриша. – Почему ты считаешь, что этот разговор может иметь отношение к смерти папы?

– Не знаю, – совсем смешалась Нина. – Виктор велел вспомнить, кто что слышал, вот и рассказала.

– И правильно сделала, – заявил Горелов. – Мы сами не знаем, что именно ищем, поэтому любая мелочь может иметь значение.

Любая мелочь… Лена задумчиво посмотрела на Татьяну.

– Таня, – мягко начала она, – если считать, что Эдик волновался из-за чего-то, имеющего отношение к этому дому, то может быть важным, почему вы купили его относительно недорого. Нина сказала мне, что бывшие хозяева очень спешили его продать, поэтому цена оказалась ниже той, которую вы изначально предполагали. Ты не знаешь почему?

– Нет. – Татьяна потерла лоб рукой, как будто у нее болела голова. Впрочем, может быть, именно так и было. – Когда Леня Кисловский сказал Эдику, что здесь продается дом, мы были уверены, что он окажется нам не по карману. Тут цены на всю недвижимость начинаются от пятисот миллионов. Но этот дом продавали за семьдесят. Это было чуть дороже, чем то, что мы смотрели за городом, но в городской черте, да еще в таком знаменитом месте. В общем, Эдик решил, что мы можем себе это позволить, если затянем пояса.

Лена не верила собственным ушам. Семьдесят миллионов… Да ей за всю жизнь не увидеть таких денег, даже если она продаст все, что у них с Дорошиным есть, включая собственную почку. И это еще не дорого? Ну да, если Татьяна говорит, что соседние дома «вытягивают» на половину миллиарда. Но неужели Эдик Киреев столько зарабатывал?

– Мы продали городскую квартиру, – продолжала Татьяна, – а еще Эдик согласился расстаться с тремя своими картинами, которые когда-то купил, а потом они неожиданно «выстрелили» и существенно поднялись в цене. И еще он продал работу Эрика Булатова. Тот ему ее лет двадцать назад подарил.

– Да, я помню, Эд очень гордился этим знакомством и тем, что сумел настолько расположить мастера к себе, что получил от него подарок. Говоришь, он его продал? – изумился Дорошин.

– Да. За пятьсот тысяч долларов, что позволило нам не только рассчитаться за дом, но и сделать ремонт, – вздохнула Татьяна. – Эдик очень хотел, чтобы здесь получилось родовое гнездо, которое потом перешло бы Грише и его детям. Мечтал собрать несколько поколений под одной крышей.

Татьяна снова заплакала.

Горелов что-то внимательно читал в телефоне.

– А ведь и правда, – сказал он наконец, – все, что здесь продается, стоит от пятисот миллионов до миллиарда. Самое дешевое предложение – деревянная халупа, которую нужно сносить вместе с фундаментом, – и то оценивается в сто семьдесят мультов, а вы купили вполне крепкий и функциональный дом всего за семьдесят? Что-то тут не так.