Читать книгу Заповедник мертвецов. Мифологический детектив - Людмила Моисеевна Мурадян - Страница 4

Но получается просто блуд. Приводишь себя, сначала поглаживая пальчиком, а затем и всей пятерней жамкая, в сиюминутный восторг, а в результате полотенце оказывается в грязном белье. В этом смысле и путь к сердцу девушки приводил Кирилла в точно такой же волокнистый тупик. Он искренне не понимал и не мог принять тот факт, что результат завязан на предшествующем ему процессе. Ему казалось, что если хочется автомобиль – тот должен появиться без каких-либо усилий. Хочется девушку или счастья – это тоже должно на тебя свалиться просто так. Тем более что, как правило, корреляция между затраченными усилиями, полученными эмоциями, допустим, радостью, от достигнутого результата и, собственно, результатом, почему-то всегда оказывалась с понижающим коэффициентом не в твою пользу. Разочаровывающих примеров в жизни Кирилла было предостаточно.

Как-то раз он поиграл на игровой приставке у однокурсника всю ночь. Родители приятеля уехали на дачу, а на следующий день вернулись. Игру пришлось закончить. Кирилл сразу же захотел приставку, чтоб не зависеть от такого рода обстоятельств. Копил, работал, буквально недоедал. В результате через пару месяцев удалось заполучить, разумеется в кредит, заветный девайс, оплатив первый взнос. Наигрался за месяц, и после к приставке не притрагивался. Кредит же пришлось гасить еще год. С тех пор в справедливость обменного курса затраченных усилий по отношению к результату он не верил.

И как же можно было объяснить оперативнику отдела «Э» эту концепцию? Как объяснить, что Кириллу важны были процессы, из которых он черпал энергию жизни, а не результат, следующий за ними? Так он сидел перед оперативником в задумчивости, пока тот заполнял в бланке допроса установочные данные, и машинально вертел в руках оставленную кем-то на столе зажигалку. Неожиданно дверь кабинета распахнулась, в кабинет ворвался паренек в такой же, как у Кирилла, серой толстовке с мокрым лицом и взъерошенными волосами, и почти выкрикнул: «Где моя зажигалка?! Не оставлял?» Увидел ее в руках Кирилла, подбежал, выхватил и так же стремительно умчался. Кирилл пожал плечами, достал свою, и снова занял руки бесполезным занятием.

– Как ты попал-то в эту компанию и докатился до жизни такой? Мне просто интересно. Ты ж завсегдатай абсолютно всех акций протеста. Такое ощущение, что тебе без разницы, против чего протестовать, главное протестовать. – спросил оперативник. Не то, чтобы ему это было интересно, но надо было как-то разговорить Кирилла и подвести к нужным показаниям. – Объясни, зачем сегодня оказывал сопротивление сотрудникам полиции на несанкционированной акции протеста? Зачем оскорбительные лозунги выкрикивал в адрес президента и премьера?

– Вы будете, наверное, удивлены, но я ни в чем не виноват. Я не могу и не должен нести никакой ответственности за все эти поступки. Могу доказать.

Опер удивленно откинулся на спинку и стула и приготовился слушать.

Началось все как-то случайно. Еще в студенческие годы. Вокруг его длинноволосого неформального однокурсника Пчелкина постоянно крутилась стайка таких же безбашенных, как он, но очень миловидных девушек. Застенчивый тогда еще Кирилл предложил как-то вместе выпить пива, пообщаться. Буквально через пару выпитых бутылок, они вместе с однокурсником уже мчались на какую-то тусовку в больницу, где их общий знакомый подрабатывал сторожем. Больницу по ночам студенты благополучно использовали для пьянок и разврата. Кириллу понравились сначала пьянки и разврат, но потом, как-то незаметно, он оказался втянут в первую акцию протеста.

Выйдя утром, не то, чтобы с похмелья, а скорей еще пьяными, Кирилл вместе с шестью собутыльниками-неформалами заскочили в автобус до университета. Денег ни у кого не было. Когда автобус тронулся, Пчелкин объявил всем пассажирам: «Товарищи! Я последний король вандалов! Автобус национализирован Анархистами Седьмого дня! Платить за проезд не нужно!» Тут же кто-то достал листовки и стал раздавать пассажирам. Кирилл также подключился к раздаче. Это было весело.

Затем были и другие акции. Разбивали лагерь около крупной нефтяной компании с плакатами «Нефтяники – убийцы!», «Хватит загрязнять нашу землю!». Жили в палатках. Менты дежурили, но почему-то не пытались лагерь ликвидировать. Особого драйва от житья в лагере Кирилл не почувствовал и, скорей всего, ушел бы из него раньше времени под благовидным предлогом, если бы не реакция нефтяников. На лагерь натравили каких-то подвыпивших типов, началась драка, на кураже Кирилл умудрился одного из нападавших замотать в палатку, другого повалить на землю. Мельком зафиксировал восхищенный взгляд нравившейся ему девушки, но затем его повязала полиция.

Отсидев три дня в обезьяннике, по выходу Кирилл получил долгожданный бонус в виде начавшихся, довольно трепетных, отношений с девушкой, оценившей по достоинству его бойцовское поведение. Это были первые отношения в его жизни. Разврат в больнице никак не мог считаться таким опытом из-за постоянной смены партнерш, которые, похоже, и сами были не особо заинтересованы в моногамии. Девушка оказалась еще более радикальна, чем Кирилл, – на общих собраниях рубила сплеча, часто обвиняла соратников в трусости, если те не соглашались, например, приковать себя наручниками к грузовому поезду, на котором должны были перевозить химические отходы. Так что, хоть пьянки и разврат в больнице частично исчезли из жизни, его протестная деятельность стала еще насыщенней. Примерно так, издалека, начал подводить оперативника к главному тезису о своей невиновности Кирилл, но тот не оценил масштаба повествования.

– А боролись-то все-таки за что? И почему ты не должен за это отвечать?

Кирилл недоуменно, как на непонимающего, посмотрел на собеседника и продолжил.

– Нельзя сказать, товарищ лейтенант, чтобы я разделял идеологию протеста. Я вам больше скажу – я в нее даже не вдавался. Листовки с призывами в принципе не читал. Я парень из деревни. Искал в городе, за какую бы тусовку уцепиться, чтобы себя как-то обозначить принадлежностью к чему-то. Это, во-первых. Во-вторых, разумеется, и это самое главное, драйв и адреналин. До сих пор коленки дрожат перед всякой акцией. Помню, как-то стоял перед залом областного парламента, чтобы ворваться туда и раскидать листовки. На голове противогаз, дышать трудно, лицо горит, и, знаете, этот мерзкий холодный пот струйками вдоль позвоночника. И малодушные мысли – бежать не в зал, а на улицу. Но если переступаешь этот страх, то получаешь ни с чем не сравнимый кайф! Адреналиновое возбуждение. Уже потом, после акции, хочется рассказывать о своем подвиге, а слов подобрать не можешь, фразы глотаешь и не договариваешь, захлебываешься слюной, глаза расширены… Вы, товарищ лейтенант, испытывали такое?

Опер неопределенно покачал головой. Тогда Кирилл продолжил.

– Идеология оказалась капканом для членов движения «Анархисты Седьмого Дня». Наверное, любая идеология рано или поздно заводит своих последователей в тупик. И этих унылых борцов с коррупцией заведет. Уж я-то знаю. Если вы помните, у нас были более интересные и креативные акции, чем у нынешних. Мы захватывали администрацию города и держали оборону целую неделю. Приковывали себя наручниками к дверям различных учреждений. Митинги и пикеты представлялись нам архаичной формой протеста. Впрочем, в то время и законодательство к таким как мы было менее строгим. Если и арестовывали, то, как правило, не более чем на трое суток. Сейчас законодательство строже. Но наше движение сошло на нет не из-за этого.

Идеологи движения разочаровались в людях. Мы боролись за их интересы, сидели в каталажках, ночевали в палатках, нас избивали, но мало кто к нам присоединялся. Люди приходили, говорили о своей проблеме, просили нашей поддержки, но сами участвовать в акциях протеста категорически не хотели. Идеологи обиделись на людей. Нас юзали, а сами прятались по углам. Как будто ради мертвых стараешься. На фоне мертвецов нетрудно прослыть пассионарием. Какое-то время этот ореол героя и мученика грел, но затем наступило разочарование. Разочарование в людях.

– У тебя тоже?

– А у меня-то с чего? Я ж на акциях ради адреналина, а не за что-то конкретно. Или против чего-то. Я придумал в своей жизни только одну акцию, которую мы реализовали. И она не была протестной. Наоборот – мирной. Хотя исполнили мы ее радикально. Может, помните? «Поле мира» называлась. Я как раз тогда расстался со своей девушкой. Не то, чтобы сильно переживал, к тому времени у меня уже завелись поклонницы и свой круг общения, но было немного грустно. Девушка при расставании в сердцах довольно грубо бросила, что она в одном поле со мной даже срать не станет. Так и родилась идея акции. В то время шел нешуточный конфликт между газовиками и нефтяниками. То ли какие-то земли они не поделили, то ли месторождения, фиг их разберешь. Конфликтовали везде, где только можно, – в СМИ друг про друга регулярно компромат сливали, натравливали прокуратуру и полицию, другие проверяющие органы. Нанимали людей для уличных акций протеста. В общем, дрались – не то слово. Между ними шла настоящая война. Однако война войной, а обед, как говорится, по расписанию. На майские праздники руководство и газовиков, и нефтяников традиционно вывозили персонал за город на корпоратив. Базы отдыха находились не так, чтобы совсем близко друг от друга, но примерно в одной стороне. Вывозили всех организованно на автобусах.

Мы подменили водителей автобусов на своих соратников. В автобусах на каждое сиденье положили бутылку с водой, в которую подмешали пурген. Запаслись туалетной бумагой. Через какое-то время по просьбе пассажиров остановились около заранее выбранного поля. Кто пил воду – моментально выскочили, кто – нет, остался. Из одного автобуса выскочили нефтяники, из другого – газовики.

Теперь, товарищ лейтенант, представьте картину. Поле. Около одного автобуса у кромки поля срут нефтяники, около другого – враждующие с ними газовики. На том же поле. Мы сфотографировали все это и распространили в интернете – «Газовики и нефтяники срут на одном поле: начало мира?». Назвали акцию «Поле мира». Фотографии разлетелись по соцсетям и СМИ. Акция вызвала хорошую реакцию. После какие-то серьезные дяди из Москвы заставили враждующие стороны прекратить военные действия друг против друга.

– Рискованно. Никто на вас заявление в полицию не написал за попытку отравления?

– Обошлось. Это была последняя акция анархического движения. Все разбежались. Разочарованные. А я присоединился к борцам с коррупцией. Мне снова насрать на то, кто сколько украл. Мой организм требует адреналин. Именно поэтому я не должен нести ответственности за все эти выходки. Не я, а потребность организма в адреналине определяет мои действия.

– Если исходить из твоей логики, то наркоманы и алкоголики тоже должны быть освобождены от ответственности?

– Не-не, не путайте сознательное с осязательным. Алкоголики и наркоманы в какой-то момент сами осознанно выбрали себе путь, который привел их к зависимости. А я такой путь не выбирал. Организм у меня такой. Он не может без адреналина. Именно поэтому я не должен привлекаться к ответственности за свои действия.

– Предлагаешь тебя на лечение отправить?

– Тоже неверно – тогда давайте всех отправлять. Тех, у кого избыток серотонина, отправлять на лечение, чтоб сильно жизни не радовались. Тех, у кого дофамина в избытке, изолировать, чтобы целеустремленность снизить. И…

– Подпиши здесь и здесь. – Перебил его опер. – И свободен. До суда. А в суд можешь справку принести о своем адреналине, и как он за тебя все решает. Глядишь – прокатит.

Кирилл вышел из душного кабинета и сразу направился в туалет. Ополоснул лицо холодной водой. Он совершенно не беспокоился о том, что его ждет. Он через это уже много раз проходил. Будет суд. Так как он официально безработный, штрафовать его не будут. Назначат 100 или 200 часов обязательных работ. Тут он что-то вспомнил и кинулся бегом обратно в кабинет к оперативнику: «Где моя зажигалка?! Не оставлял?» В кабинете сидел уже другой задержанный. В такой же, как у Кирилла, серой толстовке, и крутил в руке его зажигалку. Кирилл ее выхватил и так же поспешно вышел. Ситуация ему что-то напомнила. И не только напомнила. Может, действительно в больнице справку для суда взять? И забухать, чтоб убить время.