Читать книгу Юрий Куранов – добрый гений России - Людмила Поликарпова - Страница 4

«Бывают жизни, которые начинаются с самого детства как чистое и вольное цветение на тёплом, на ласкающем, на духотворном ветру. Ребёнок на таком ветре распускается не иначе – что маленький цветок, он весь сияет, его улыбка откровенна, доверчива и каждый лепесток его жизни унизан живительными каплями благодатной росы», – такими словами предваряется в повести «Озарение радугой» глава о Вивальди, с детства получавшего уроки музыки, «уроки красоты в задумчивых теснинах сосняков, (уроки) радужного осязания великолепия мира…» («Озарение радугой»).

Юрий Куранов родился 5 февраля 1931 года в Ленинграде в Русском музее, в буквальном смысле, – там жила его семья и работала после обучения в Академии художеств его мать Людмила Александровна Иванова. Отец Николай Владимирович Куранов, тоже окончил Академию художеств; ко времени рождения сына он заведовал «Золотой кладовой» и реставрационными мастерскими Эрмитажа.

Вольным цветением Юра Куранов мог наслаждаться только в самом раннем детстве. В становлении его, как художника, видимо, сыграла роль творческая атмосфера в семье; и в роскошных залах величественных дворцов (воспринимавшихся как пространство своего дома), с представленными в них произведениями великих мастеров, он мог получать уроки радужного осязания великолепия мира. Эти впечатления, наряду с другими светлыми впечатлениями детства, были каплями благодатной росы для его восприимчивого сердца – так что последующие суровые испытания не смогли его очерствить и иссушить.

«Я родился в то время, когда развитию нашего искусства, нашей русской литературы, как и всей нашей культуры вообще, был положен предел. Ещё не развернулось движение вспять, но кровавый маховик этого движения уже делал первые обороты. Моя мать, сотрудница Русского музея и одна из любимых учениц Павла Филонова, в 1928 году подготовила большую выставку работ этого… гениального живописца и провозвестника эпохи всеобщей обезличенности. <…> Необычный художник… уже воспроизводил на своих полотнах те обезличенные реки вымотанных непосильным трудом и всеобщим заблуждением толп, которые вгонялись в железобетонные шлюзы новой социальной системы. Но Филонов пел их. Вскоре он сам станет жертвой этого потока» («Воспоминание о детстве»).

Жертвой этого потока станет и отец Юрия Куранова. Летняя ночь 1936 года, ночь обыска и ареста отца по сфабрикованному нелепому обвинению в троцкизме, оставит неизгладимый след в чуткой душе ребёнка.

«Мне было пять лет, когда среди ночи я проснулся в тревоге и с внезапным чувством обречённости. Я ещё не знал, что чувство это останется в сердце моём на долгие десятилетия… Какой-то странный звук оцепенил всё пространство вокруг меня, он шёл из-за дверей… Казалось множество каких-то змей заполонили квартиру и ползли по столу, по потолку, по стенам…

Мне стало страшно, но я не заплакал. Но кто-то почувствовал, что мне страшно, он осторожно приоткрыл дверь и прошёл в комнату. «Спи, Юрочка, спи», – сказал он, приблизившись к моей кроватке. Это был не змеиный, но вполне человеческий голос, и я понял, что это тётя Тоня, младшая сестра моего отца.

– Мне страшно, – сказал я.

– Ничего, успокойся, это ошибка. Всё скоро кончится, – прошептала она.

– Что кончится? – спросил я.

– Обыск, – растерянно ответила она.

– Я хочу к папе, – сказал я.

– К папе нельзя, – сказала тётя Тоня.

– Почему?

– У нас обыск.

Вой стеклянно звенел по квартире поверх змеиного шелеста.

– Это кто так? – спросил я.

– Это Полкан, – ответила тётя Тоня.

– А что с ним?

– Он плачет» («Плач»).

«…меня повели с ним (с отцом) проститься. Я совсем не понимал, что происходит, но воздух сделался вокруг совершенно непрозрачным, сквозь него видны были только общие очертания, и я видел фигуры чекистов только потому, что на них была военная форма…» (Из рукописных архивов Ю. Куранова).

Детство Юрия Куранова пришлось на период российской истории, когда в ужасающей бесчеловечности утверждалась жестокая тирания.

Здесь надо сделать пояснение.

Владимир Соловьёв в «Жизненной драме Платона» отмечает, что Платон, используя имя Сократа как героя своих диалогов, приписывает ему свои собственные мысли, порой такие, которые Сократу были не свойственны. Так в «Государстве» платоновский Сократ ратует за такое социальное устройство, в котором его бы ожидала та же участь, что и в демократических Афинах: так же несправедливо быть приговорённому к смерти. В свою очередь Владимир Соловьёв говорит о том, что Платон ещё немного бы и додумался до идеи воскрешения из мёртвых, которая была очень мила самому Соловьёву.

Занимаясь биографией и творчеством Юрия Куранова, я постараюсь избежать искушения воспользоваться авторитетом его имени для озвучивания собственных мыслей, но должна заметить, что наши мировоззрения в главном совпадают; причём моё начинало формироваться в немалой степени под влиянием общения с Юрием Николаевичем и под воздействием его творчества.

В ходе революционных преобразований в 1917 году к власти пришли большевики (знающие, чего хотят, но незнающие, чем обернуться их хотения), у которых в отличие от «либералов, отрицающих все крайности, боящихся всего последовательного», всё было «просто, всё ясно, всё исполнено особого рода преступной логики и свирепой последовательности», как говорил Константин Леонтьев о революционерах. Планы у них были грандиозные: мировая революция, в результате которой, после разрушения порядка, устанавливающегося столетиями исторического развития, и уничтожения части человечества, поддерживающей этот порядок, оставшееся человечество заживёт счастливо в новой (по их мнению, справедливой) социальной системе. Глубоких знаний – ни философии, ни истории – у большевиков не было, а атеистическо-материалистическое мировоззрение освобождало их от нравственной ответственности и способствовало отношению к человеку, как к средству для осуществления их планов. Человеческие жертвы почти не принимались в расчёт.

Несколько человек – недалёких умом, разгорячённых самомнением и ненавистью (пользуясь поддержкой сил, тайно, но уже активно действующих на мировой арене методами: разделяй и властвуй; в планы которых в конечном итоге входит экономическое и политическое господство над всем человечеством) – безоглядным напором воли, используя недовольство народных масс своим положением, разрушили традиционные устои Российской империи, развязали гражданскую войну и на многие десятилетия определили условия существования и людские судьбы значительной части человечества. Ранее богоцентрическое, вертикально ориентированное бытие российского человека перешло в горизонтальную плоскость со всеми вытекающими из такого ограничения пагубными последствиями.

Три основных лозунга российских революционеров: свобода, равенство, братство – позаимствованные у французских предшественников – на первый взгляд благие, по ходу реализации приобретают зловещую окраску. Народ был спровоцирован на безумную злую свободу. Над пафосом борьбы за свободу и независимость человеческой личности, за торжество разума восторжествовала ненависть; поначалу на существующий порядок: провозглашалась свобода от угнетения классами капиталистов и помещиков. Эти классы были лишены собственности и уничтожены. Захватив власть, большевики уже испытывают ненависть ко всем, кто может её отнять или ослабить. После разгрома Белой гвардии в гражданской войне, унесшей столько жизней, подвергается преследованию и поначалу изгнанию, а далее репрессиям и уничтожению думающая критически интеллигенция, потенциально опасная для нового режима: философы, богословы, писатели, учёные. Для управляемости народом и искоренения недовольства в крестьянстве проводится раскулачивание и насильственная коллективизация.

С установлением тирании Сталина удаляются с политической арены (и по большей части с лица Земли) бывшие соратники-революционеры. Разворачивается процесс разоблачения и истребления всевозможных врагов, якобы народа – на самом деле, процесс тотального подчинения тирану, через замкнутые на него силовые структуры и единственную партию, им руководимую.

Второе обещание – равенство – большевики проводили как тождество друг другу каждого в народной массе для удобства управления ею. Все подлежали выравниванию по установленному идеологическому образцу. Над всеми возвышался земной кумир с неограниченными полномочиями. Всякое инакомыслие жестоко наказывается. Все граждане вовлекаются в систему отслеживания таких проявлений и доносительства. Порой это выливалось в клевету с корыстной целью. Иметь яркое индивидуальное человеческое лицо становится опасным. В числе врагов оказываются думающие, талантливые, творческие, независимые – здоровый цвет нации.

Рьяными служителями нового режима были работники ЧК (Всероссийской Чрезвычайной Комиссии). Эта рьяность проистекала из-за отсутствия личной ответственности и приводила к утрате чекистами своего индивидуального человеческого облика. Не удивительно, что чекист воспринимался не как человек, имеющий своё лицо, а как носитель формы, служащий госаппарата, власть которого над каждым гражданином не ограничена.

Продолжая цитату из рукописных архивов Ю. Куранова:

«…я видел фигуры чекистов только потому, что на них была военная форма. Они стояли здесь и там в своих гимнастёрках, без глаз, носов, ушей. У них вообще не было лиц».

О реализации третьего лозунга – братства – можно судить по тому, что вслед за осуждением отца Юрия Куранова всех его родственников: родителей, старшего брата, младшую сестру и шестилетнего сына Юрия – отправляют в ссылку в далёкую деревню на Иртыше. Об этом Юрий Куранов впоследствии вспоминает в рассказе «Плач».

«Ко мне приехала тётка. <…> За семь этих дней мы вспомнили всё, что можно было вспомнить из полувековой давности моей жизни и семи десятков её. Мы не плакали, только у моей жены иногда на глазах появлялись слезы <…>

Тётя Тоня рассказывала:

– Некоторые составы останавливали на глухом перегоне. Всех выгружали. Загоняли в лес. И там расстреливали. Вот мы и решили тебя спасти. Позвонить матери. Она и раньше тебя требовала, но ты не пошёл к ней… (К тому времени мать Юры ушла из семьи. Её уход он воспринял как предательство, и надолго оставалась обида).

– Нам дали пять дней на сборы. В последний день мы ждали мать. Ты видел это. И очень плакал. Говорил, что ты хочешь быть с отцом. И энкэвэдешник, который командовал нашим вывозом, вдруг говорит: «Что же вы мальчика мучаете, он не хочет к матери, а вы его отдаёте». – «Но ведь вы же нас расстреляете, – сказали мы, – пусть хоть мальчик жив останется». Он помолчал и говорит: «Берите мальчика с собой. Вас не расстреляют, вы другой категории ссыльные».

Мы с тётей Тоней молча смотрели друг другу в глаза и не плакали. Мы научились плакать молча, когда слёзы катятся прямо по сердцу».

Ленинград – первое место, оказавшее значимое влияние на духовное развитие Куранова. Потом он будет часто возвращаться (и воочию, и мысленно), находя вдохновение для творчества, в этот город, с детства запечатлённый в его памяти в двух аспектах: многообразия радужного искусства и чего-то безликого безобразного тёмного недоброго.

Яркие детские впечатления надолго запоминаются и оказывают большое воздействие на всю последующую жизнь. К счастью у Юрия Куранова в период ссылки в Омской области было очень значимое, затронувшее душевные глубины впечатление, благотворное влияние которого потеснило и ослабило негативные тяжёлые переживания детства.

«Прошли доволъно-таки многие годы, вполне достаточные для обыкновенной человеческой жизни средней продолжительности. За эти годы моей жизни произошло многое, многое удалось осмыслить. И среди самых дорогих моему сердцу ощущений я всё чаще и чаще вспоминал одно. В шестилетнем возрасте я оказался в ссылке с родителями моего отца. А сам он заключен был на Соловки. И вот впервые попал я в настоящий цветущий лес. И какая-то деревенская девочка показала мне в глубине лесной ароматно расцветший огромный цветок. Я поражен был этим цветком настолько, что мне даже не пришло в голову сорвать его. Я лишь склонился над этим цветком и долго смотрел в него, чувствуя, как он светит мне в лицо, я дышал его благоуханием. Там, среди сосен и елей, среди берез и осин, в прохладе леса. В чистоте его». («Воспоминание о детстве»)

Ребёнок ещё обладает сверхчувственным восприятием; ему легко ощущать себя частью природы. Он ещё не вышел из неё: дышит благоуханием её красоты, звучит её музыкой, вписывается в её краски, светится её светом. Юрий Куранов, и взрослея, сохранял способность глубинного духовного общения с окружающим миром.

Ощущение единства с миром проявляется и в сочувствии другим людям. Пронзительным воспоминанием из ссыльного детства встаёт образ девочки «с синими, необычайно ясными глазами», родители которой погибли при разгроме кулацкого поселения. Она как-то уцелела и «входила (в село, где жил Юра) с той стороны, откуда по небу летели облака, мчались ласточки и пахло чистым полем. Она шла босиком. На ней было холщовое длинное платьице. Волосы её были распущены. Светящиеся невесомые волосы, которые развевались вокруг лица девочки, как маленькие золотистые облака <…> И что-то страшное было в её грустном взгляде, в её синих и так доверчиво смотревших прямо перед собой глазах». Как после пережитого ею убиения любимых и заботившихся о ней родителей можно было доверчиво смотреть? «Она входила в село не спеша и ни на кого не глядя. Словно она шагала где-то не здесь, а по какой-то ей одной ведомой земле, на которой всё не так и всё другое». В её душе не было отчаяния и страха за собственную жизнь, она пребывала в ощущении принадлежности не к этому миру ненависти и жестокости. «Я смотрел на неё, как на неторопливый огонёк свечи, к которому хочется протянуть руки, но подойти к которому не решаешься. И мне тогда почудилось, что эта девочка идёт в село совсем не по дороге, а по каким-то неподвижным облакам. И это ощущение робости перед живой нерукотворной красотой, осталось у меня на всю жизнь.

– Кулачка, – сказал сердито кто-то рядом со мной…

А девочка свернула в прогон и прошла прогоном в сторону боковой дороги, ведущей из села <…>

Так я больше и не видел той девочки, но живёт она в душе моей со своими светящимися волосами вокруг лица… и с теми застывшими облаками, по которым она шла своими босыми короткими и спокойными шагами. Так я её и запомнил. Она живёт в моих глазах всю жизнь, пока я не умру, а может быть и долее <…> девочка, от которой в сердце остаётся ощущение трепещущего крошечного огонька». («Кулачка»)

Уже тогда Юрий Куранов интуитивно почувствовал, что есть некая неизъяснимая прекрасная сила, которая может поднять человека над личным несчастьем, казалось бы, нестерпимым горем, поднять в надоблачное пространство, где живая нерукотворная красота спасается в свете, и тьма уже не может объять её.

В повести «Озарение радугой» Юрий Куранов говорит о своём детском ощущении одиночества в обезжизненном пространстве:

«Когда я слушаю орган, он поднимает меня на огненном облаке в небо. И всё остаётся внизу: поля, равнины лесов, реки, горы, моря, с одинокими парусниками, затерянными в штормах и штилях на разных просторах веков и океанов…». Кругозор расширяется, включая не только пространство, но и время. «Я поднимаюсь очень высоко и мне совсем не страшно. Я молчу, и ничего нет в моем сердце, кроме огненных звуков магических труб. И тогда мне делается одиноко. Вот в это мгновение я вижу себя далеко внизу необычайно крошечным мальчиком среди скошенного травяного поля. Мальчик сидит на стерне, обхватив колени руками, положив на колени голову, и мелко весь трясётся. Он либо плачет, либо что-то торопливо и вдохновенно произносит из себя вслух, но его пока не слышно».

Горькое одиночество в мире скошенной травы. Но в душе что-то зазвучало. Ребёнок ещё не осознаёт, откуда появилась эта музыка, но она требовательно звучит и вызывает активное желание выразить душу словами, и «в нём самом просыпается голос».

Мальчик поднимется над стернёй; и свежая трава будет пробиваться к солнцу; и небо откроет свои светлые просторы; и он поймёт, откуда в нём это вдохновляющее звучание. И его голос окрепнет и будет услышан.