Читать книгу На пороге (То, чего не было, – не вернуть) - Людмила Ясна - Страница 2

Закончились осенние каникулы. Началась вторая четверть в десятом классе. Уже неделя, как снова сидим за партами. Правда, идти в школу не хотелось, утешало только то, что это последний учебный год, а потом будет чудесная взрослая жизнь: студенчество, работа, одним словом – будущее, которое уже можно потрогать, ощутить его возбуждающий запах, попробовать на вкус. Не огорчало даже то, что судьба разбросает нас, одноклассников, по свету, и вспомним мы друг друга разве что в старости, ностальгируя по юности. Все случится уже совсем скоро…

Вчера наш 10-В устроил культпоход в кино. Хотя событие было и незначительное, но все обрадовались, дружно отправившись в клуб, сереющий в парке. Типичная советская постройка. Все клубы в селах были одинаковыми – правда, у нас, в Кегичевке, он назывался «Дом культуры». Все-таки райцентр!

Показывали «Войну и мир», первую серию.

Возле меня села Клава Товкач. Я люблю украдкой наблюдать за ней. Клава всегда одета как-то по-особенному. Точнее, у нее такая же школьная форма, как и у других девочек, но на ней все смотрится очень аккуратно и красиво. Белый и черный фартуки ее мама сшила так, чтобы подчеркнуть в своей дочурке все самое лучшее. Воротничок на платье не просто белый, а в черный крупный горошек, туфли – на невысоких каблуках. Бледное, чуть широковатое Клавино лицо с большими глазами и четко очерченным ртом обрамлено крашеными волосами цвета пшеницы, ниспадающими прядями на лоб и уши, а на затылке стянутыми в «конский хвост». Клава кажется уже совсем взрослой дамой и словно спешит жить, как будто у нее меньше времени, чем у других. Она хитрая и самолюбивая. Осмотрительная. В глаза скажет одно, а за глаза – другое. Конечно, эта девушка знает себе цену и замуж, наверное, выйдет по расчету.

Клава поглядывала в ту сторону, где сидел Сергей Головко, которого будто шило в известном месте донимало. Он вертелся, смеялся, выстукивал костяшками пальцев какую-то барабанную дробь и качал в такт головой, увенчанной роскошным густым чубом в стиле киногероев начала нашего ХХ века. Сергей остроумный и веселый, однако, как ни странно, я его не очень хорошо знаю… Так вот, я наблюдала за ним и Клавой, поскольку на это у меня были веские причины.

Впереди нас ни на минуту не умолкал Толя Соловей, комментируя фильм: на уроках ни гу-гу, а здесь разошелся!

Немного сбоку сидели Коля Проценко и Соня Лапата. Он купил ей билет и, конечно, потом проводит домой. Коля, похоже, самый красивый парень в нашем классе. Но это понимают не все, поскольку его лицо еще не возмужало, было по-детски кукольным. Хотя уже и сейчас видно, что Соня значительно проигрывает рядом с ним, а еще и ломается, крутит носом. Зато Коля перед ней просто млеет, преданно заглядывая в глаза, как породистый щенок. Соня же – некая смесь дворняжки с болонкой – отворачивается, глядя куда-то в сторону невыразительными глазками сквозь светлые, грязноватые с виду пряди.

В этом году с нашими парнями и девушками случилось что-то непонятное. Все вдруг стали поголовно влюбляться. Сергею Головко нравится Клава Товкач, Вася Рыбка бегает за Надей Черной, у моей лучшей подруги Вали Грачевой только и разговоров о Косте Пинчуке, с которым она училась до восьмого класса, а потом тот уехал в Харьков – поступил в какой-то техникум. Я с ним не знакома, поскольку пришла в этот класс из другой школы – Бессарабовской восьмилетки – вместе с еще несколькими одноклассниками. Среди них мой сосед Леня Гринько и Зинка Ароненко, которую я не люблю, и она отвечает мне тем же.

В Бессарабовке я дружила с Любой Липатовой и Таней Зеньковой. С Любой мы жили на одной улице и ежедневно вместе бегали в школу, а с Таней знакомы с малых лет. Она – моя первая подружка. Живет по соседству с моими бабушкой и дедушкой – папиными родителями.

О Тане я давно ничего не слышала и начала скучать по ее серым внимательным глазам, искренней преданности и врожденному чувству справедливости. У нее не было отца, и она много помогала своей матери по хозяйству: ухаживала за коровой и свиньями. Поэтому руки у нее были красными, в цыпках от холодной воды и недетского труда: до восьмого класса она вымахала в плотную сельскую девушку.

Танина мать сторожила на свиноферме и немного подрабатывала шитьем. Она хромала на одну ногу и вообще много болела, поэтому не могла выполнять тяжелую работу. Иногда Таня даже заменяла ее ночью, спала в чулане, неподалеку от свиней. Потом от нее несколько дней так разило, что хоть нос затыкай.

Таня после восьмилетки уехала в Харьков учиться на токаря-универсала. Мне очень хотелось с ней увидеться, рассказать, как мне живется уже здесь, в райцентре, узнать, что у нее новенького. Пожалуй, только с ней я могла бы сейчас откровенно поделиться тем, что творится у меня на душе. Есть один парень в нашем классе, который мне очень нравится, я даже боюсь вслух называть его имя. Пишу стихи о нем: «Ты, милый, как звезда, сияешь, хотя меня не замечаешь…»

В Бессарабовке с пятого класса я дружила еще и со Светой Семенченко. В тот год к нам как раз пришли дети из начальной школы соседнего села. Мне очень понравилась худенькая, круглолицая, со стройными ножками девочка. Это и была Светочка. Мы заинтересованно рассматривали друг друга. Пожалуй, она также почувствовала ко мне симпатию, поскольку предложила сесть за одну парту. Светлана тоже перешла со мной в Кегичевскую десятилетку. Но мы уже давно не дружим, даже не знаю, почему.

Скоро двенадцать, полдень. Мы учимся во вторую смену – значит, пора собираться в школу. Жаль, по геометрии задача не получилась. Надо отправить также работу по стенографии на Московские заочные курсы, где мы учимся с Соней Лапатой.

Соня у нас отличница. Живет недалеко от меня на военной базе, потому что ее отец – офицер. Она невысокого роста, у нее коротенькие ножки, русые редкие, слегка вьющиеся волосы и очки, которые Соня не любит носить. Но у нее есть определенный шарм, она нравится не только Коле Проценко. Соня держится уверенно, со многими кокетничает, хорошо знает русский язык, поскольку жила раньше в каком-то большом городе (не то, что мы – деревенщина, «серяки», как говорит мой папа). Соня обещала купить мне шариковую ручку на базе, а оказалось, что их там уже нет. Ну да ничего, мне принесет ручку Лариса Липная, с которой я сижу за одной партой. Она сказала, что их у нее две.

Наш класс, к сожалению, не отличается особой дружбой – не то, что параллельный 10-А. Там действительно «один за всех, и все за одного». А у нас если и дружат – то группками, возможно, потому что много новых учеников пришло из соседних сел. Я дружу с Валей Грачевой и Ниной Ройко. А еще в нашей компании два Василия – мы называем их Васильками – Тищенко и Рыбка.

Валя похожа на типичную русскую красавицу: русая коса, серые глаза, алые, словно нарисованные, губы. Одеть ее в сарафан – и в ансамбль песни и пляски. Простая, скромная, с ней легко дружить, на нее невозможно рассердиться. Но она не всегда держит слово, поскольку думает прежде всего о себе.

У Нины смуглое лицо, высокий и широкий лоб, зеленые глаза. Немного угловатая, смотрит исподлобья. Никому не причинит зла, хотя и ничего хорошего не сделает. Влюбляется в каждого встречного. Немного навязчивая и легкомысленная.

Васильки по характеру похожи – оба молчуны. Тищенко еще по-детски полноват, хотя под носом уже усики пробиваются, лицо нежное, как у девушки. Серьезный и справедливый – что думает, то и говорит, хотя иногда бывает резким. Верный товарищ. Мне нравятся в нем трудолюбие и прямота. По нему сохнет наша староста Нина Сухова. У нее длинные пепельные волосы, заплетенные в толстую косу, мягкие черты лица, красивые губы. Но она чересчур робкая. Даже удивительно, что ее назначили старостой.

Рыбка с виду мужественный, похож на Маяковского – с выступающей вперед нижней челюстью. Глаза живые, голубые. Постоянно что-то недоговаривает, поэтому создается впечатление, будто он знает какую-то неведомую тайну. Любит красивых девушек. Впрочем, кто их не любит!

В этом, к сожалению, не повезло Гале Кийко и Томе Дуб. На вид они совсем серые мышки. Сидят вдвоем за партой и, кажется, никто им больше не нужен. Тома учится лучше Гали и, похоже, во многом помогает подруге.

Выделяется в классе еще одна группка, а в ней, прежде всего, Оксана Перун – черноволосая веселая бойкая девушка, которая за словом в карман не полезет. Но чем-то важным с ней делиться не стоит, так как завтра об этом узнают все. Своим острым язычком она достанет любого. Вторая из группы – Зоя Свитленко – тихая и безобидная, необщительная, часто не имеет собственного мнения. Красит волосы гидроперитом и причесывает их так, что кажется, будто у нее надо лбом солнце восходит. Третья – Леся Москаленко – отличается мелодичным голосом. Она в каждом найдет нечто плохое; очень скрытная, хотя вначале может показаться, наоборот, откровенной. И, наконец, Наташа Запара – маленькая, симпатичная, вертлявая и легкомысленная.

Они везде ходят вместе и живут недалеко друг от друга – кстати, на том же углу Кегичевки, что и я. Дружат с солдатами из военбазы. Мне кажется, всем четверым нравится один и тот же – какой-то Аркашка. В свободное от службы время он приударяет то за одной, то за другой. Сейчас его фаворитка – Запара. Однажды я ходила к Соне заниматься стенографией и, уже возвращаясь домой, увидела такую картинку: на лавочке – четыре школьницы и один солдат. Он обнимал Наташу и в то же время пытался положить руку на колено Перунки.

В этой воинской части служат стройбатовцы, так что порядок соблюдается не слишком четко. С утра до вечера солдаты что-то строят на территории района. Многие из них женились и осели здесь, в Кегичевке – чаще всего со старыми девами, родившимися раньше их на десять, а то и более лет. Наша соседка Матвеевна тоже вышла замуж за бывшего солдата Сеню. Он младше ее на целых 16 лет! Неграмотный, но у него золотые руки. Плотничает. Этим и зарабатывает на жизнь.

Пожалуй, об одном и том же человеке каждый скажет что-то свое. Так хотелось бы услышать о себе! Я не обиделась бы, пусть даже меня раскритикуют!

Какая я? Компромиссы с совестью не приемлю. Не боюсь сказать человеку то, что о нем думаю. Стараюсь быть справедливой, каждого выслушать и понять. Не мелочная. Но характер у меня недостаточно твердый, не умею добиваться цели. Хочу большой любви и настоящей дружбы. Хотя при этом бываю грубой с теми, кого люблю. Не женственная, поскольку очень худая… Ничего себе портрет нарисовала!..

Ну что же, надо идти в школу. Надела свое коричневое платьице, заплела волосы и оценила увиденное в зеркальной дверце шифоньера. Удивительно, но когда смотрю прямо – больше себе нравлюсь. А если слегка поворачиваю голову – впечатление портится: вижу впалые щеки и худое бледное лицо. На нем выделяются большие серо-голубые глаза. Но и у них есть своя негативная особенность. Иногда те, на кого я даже мельком взгляну, раздражаются: «Что ты смотришь?» И я смущаюсь, не понимая, почему мой взгляд неприятно поражает других…

Однако вертись – не вертись перед зеркалом, а пора идти. Беру портфель, обуваю туфли – и на улицу. До занятий осталось полчаса. Успею.

На русской литературе спонтанно возник диспут о фильме «Война и мир». Многим кино почему-то не понравилось. На что Тришка – так мы нарекли учителя литературы за его постоянное «ще трішки», что звучит совсем не на том языке, который он преподает – возмущенно заметил:

– Ничего вы не понимаете. Когда эту ленту показывали за рубежом, все были в восторге. Даже скандировали «Слава советскому киноискусству!» И это же капиталисты, буржуазия!

Школьники смотрели на него, будто бы веря, но реагировали слабо. Ясно, что за бугром загнивающий капитализм, а у нас роскошная жизнь, так пусть завидуют! Никому и в голову не приходило желание воочию увидеть, как там, за железным занавесом.

Мне фильм понравился, особенно Пьер Безухов, которого играл Сергей Бондарчук. Посмотреть бы следующие три серии!..

Затем была химия, и я получила четверку. Наша химичка Раиса Петровна всегда спокойная, никогда не ругается, четко объясняет новый материал. Эта простая полноватая женщина какая-то уютная, словно родная тетя. Мне комфортно на ее уроках.

Ее муж Иван Степанович преподает у нас биологию. Недавно провел особый урок – отдельно для парней и для девушек. Начал с пестиков и тычинок, а потом стал подробно рассказывать о том, откуда берутся дети. Все перешептывались и тихонько хихикали. Девушки уже были с сиськами, а ребята давно догадывались, что там у них под юбками.

Я вспомнила, как лет в четырнадцать вдруг осознала, что от «этого» как раз и рождаются дети! Было такое потрясение! Мне не хотелось в это верить, и было даже неловко. Возможно, потому, что как раз накануне Люба Липатова рассказала, что подсмотрела, как мать с сожителем этим занимались, а потом она под периной нашла сырую липкую тряпку. Я почувствовала страх, отвращение и еще что-то неуловимое – какое-то разочарование. И в очередной раз удивилась тому, что, хотя уже и большая девочка, а многих вещей не понимаю. Такая у меня особенность: чего-то не зная, я стесняюсь об этом спросить, поэтому различные «открытия» не иначе, как внезапно, сваливаются время от времени на мою голову.

Впрочем, о том срамном, что бывает между мужчинами и женщинами, я знала чуть ли не с рождения. Помню, как соседский мальчик, которому было годика три, как и мне, пытался посмотреть, что там у девочек не такое, как у мальчиков, а потом своим «пестиком» хотел коснуться меня, почему-то пристраиваясь сзади. Я почувствовала глухое возмущение и оттолкнула его: почему он стал позади меня? Когда, повзрослев, вспоминала тот случай, – не могла понять свое поведение. Разве я была бы не против спереди? И откуда я тогда знала, как «правильно»?…

Вспомнился еще один эпизод из детства. Где-то в третьем классе мы с подружкой Таней и другими детьми сидели на лавочке возле школы. Среди нас был и забияка Женька – смелый и остроумный сын своего отца, известного тем, что мог танцевать даже на пузе и на голове. Он был еще и моим родственником, троюродным братом. Мы засиделись дотемна, а когда решили идти домой, Женька вдруг вскочил со скамейки:

– Давайте я вас провожу!

Мы как рванули от него! Таня заскочила в свой двор, а мне пришлось бежать дальше. Я так неслась, что даже забыла о канаве возле нашего забора и упала в нее. Меня обуял ужас – вдруг Женька догонит! Хотя что он сделал бы мне?… Проявился, наверное, инстинкт самосохранения, с детства живущий в каждой женщине…

Учебный день в школе закончился, и домой я пошла с Оксаной Перун и Зоей Свитленко. Мы жили на одной улице. Девушки снова начали говорить о фильме. Но я не принимала участия в разговоре. Я иногда полностью отстраняюсь от людей, событий, от всех условностей. Меня часто волнует что-то мистическое, потустороннее, когда ты вроде бы здесь, и в то же время в другом месте, – и тогда нынешнее и реальное значительно уступают глубинам времени и пространства, будущему и прошлому. Мы – такие ничтожные песчинки на поверхности Земли, мчащейся куда-то в Космосе, и все вокруг суета сует…

Я нечасто делюсь своими мыслями с родными и друзьями, но еще реже нахожу понимание. Возможно, только Соне можно открыться, поскольку задушевные беседы с ней приносят удовольствие. Хотя иногда кажется, что она просто жонглирует словами, а на самом деле не очень-то и проникается тем, о чем говорит.

– Ты чего молчишь? – Оксана дернула меня за локоть. – Идешь, набундючилась.

Я посмотрела на нее. Она рассмеялась, запрокинув назад голову с шапкой густых черных волос, и меня опять как-то странно удивил ее рот с неровными, по-особому расположенными зубами. Передние верхние росли в ряд, а остальные – слева и справа за ними – словно прятались друг за дружкой, резко заворачивая в глубь рта, поэтому по его бокам темнели пустоты. Я всегда замирала, как зачарованная, когда Оксана широко открывала рот или смеялась. Вот она вполне справедливо могла бы сказать: «Чего ты смотришь?!» Но Оксана на такие вещи не обращала внимания. Энергичная, бедовая, обо всем она имела собственное неоспоримое мнение, хотя везде, где бы ни появлялась, ее становилось слишком много. Я тоже в больших количествах ее не выдерживала, поэтому была рада, что мы поравнялись с моим двором.

– Я уже дома. Пока! – и поскорее к калитке.

– Пока… – Зоин тоненький голосок мне вслед.

– Будь здорова и не кашляй! – Перункин басок.