Читать книгу На пороге (То, чего не было, – не вернуть) - Людмила Ясна - Страница 3

Утром проснулась радостной. Выходной! Одна дома. Родители поехали к кумовьям в соседнее село, сестру Катю взяли с собой, а я не захотела. Готовлю обед и слушаю по радио «Хорошее настроение». Через несколько минут начнется «С добрым утром!»

Дом наш не очень большой. В нем две маленькие продолговатые спальни, в которых едва поместились узкие кровати; одну дополняет еще комод, другую – шкаф для одежды. В нашу с сестрой спальню можно попасть через кухню, а в родительскую через зал – самую большую комнату в доме. В зале – раскладной диван, посредине стол, вокруг него стулья, в углу радиола. Вот и вся мебель. Телевизора у нас нет. А очень хочется! Папа обещает купить, когда подсоберет денежек. Все оконные рамы и двери изнутри и снаружи покрыты голубой краской. Окна еще и украшены деревянными резными накладками, тоже голубыми, а сам дом побелен известью. Крыша, как и у всех в поселке, – из шифера.

За домом, с западной стороны, растет орех. Он, конечно, красивый, хорошо плодоносит, но расположен очень близко к дому, поэтому родители сожалеют, что когда-то его придется спилить, иначе корни поднимут фундамент. Когда я засыпаю, то смотрю сквозь его листья на звезды. Особенно меня привлекает одна звезда – самая большая. Она все время мерцает и как будто зовет.

Как так может быть, что Вселенная бесконечна? Сколько ни стараюсь, не могу себе это представить. Знаю, что за моим домом есть улица, за ней – другая, потом степь. За Землей – звезды, а что дальше? Стараюсь мысленно двигаться в эту бесконечность, даже мозги плавятся… Нет, это невозможно!..

Последний год в школе! Какую профессию выбрать? Журналистика – лучше всего! Изучаю стенографию. Хорошо бы еще научиться фотографировать. «Заметки будущей журналистки» – так можно назвать эти мои мысли на бумаге. Очень важно не ошибиться с выбором! Впрочем, опыта нет, и не с кем посоветоваться. Нет Учителя. Как повезло тем молодым, у кого есть старший друг – умный, образованный человек, не только дающий знания, но и развивающий душу! Многих ошибок тогда можно избежать.

Мои родители прививают мне основные нормы морали. Как живут они, так учусь жить и я. Тонкости высокой духовности, возможно, они и не до конца осмыслили, образования не имеют: поскольку три-четыре класса – не образование (правда, в армии папа еще окончил медицинские курсы). Сокровищницы литературы и искусства так и остались для них закрытыми, пусть и не семью замками, но в кладовую мировой культуры они заглядыват очень редко и случайно. Хотя мама очень талантливая рассказчица, а еще хорошо вышивает и главное – с вдохновением, творческим подходом. Вчера говорит:

– Иду я домой, и так радуюсь, что меня ждет вышивка! Просто бегу…

Если я что-то читаю, то бессистемно и, возможно, не самое лучшее. Забитая с детства, как и большинство сельских детей. Не всегда правильно оцениваю поступки других – не хватает ни ума, ни воспитания. Вот пишу все это и думаю: как же нехорошо я себя выставляю! Не то, что другие, совсем по-иному рисующие свое детство! Все они, как один, нарядненькие, умненькие мальчики и девочки, с малолетства озаренные самыми разными талантами. А тут простая сельская девчонка копается в непонятных мировых проблемах, и некому ее ни утешить, ни поддержать.

Вот и Любу, мою подружку, очень жаль. Пошла работать после восьмого класса уборщицей в клуб. Что она увидит в жизни? Чувствую здесь и свою вину: не смогла уговорить ее учиться дальше. Хотя до этого почти все всегда делалось так, как хотела я, а она меня слушалась.

Где-то в седьмом классе у меня начали болеть колени. Я вычитала, что виной тому гланды, поэтому, если их не удалить, то заболит еще и сердце. Сама пошла в Кегичевку к врачу, и тот действительно предложил мне избавиться от гланд. Я не боялась операции, но мне не хотелось одной ложиться в больницу. Тогда я подговорила еще двух одноклассниц сходить в поликлинику, научила, что сказать, и они тоже получили направление к лор-хирургу. Однако у третьей из нашей компании в канун назначенной операции начались месячные, и ей пришлось вернуться домой. А мы вдвоем с Любой мужественно выдержали экзекуцию.

Смешно было, когда мама, придя меня проведать и увидев, что я начинаю ей писать, поскольку не могла говорить, в свою очередь тоже взяла карандаш… Как мне ни было больно, я не могла сдержать смех. «Я же не глухая! – пишу ей. – Можете говорить!..»

Замечу, что к родителям мы с сестрой, как было принято в нашем селе, обращались на «вы». Впрочем, до четырех лет я всем говорила «ты», но когда папа приехал из армии в отпуск, то заставил меня «выкать» взрослым. И как я ни протестовала – обыкновенно, по-детски: падая на глиняный пол и визжа, – меня сломали. Пригрозили, что не станут разговаривать со мной, если буду «тыкать». Наверное, с тех пор отец слышал от меня только «вы», я не называла его папой…

Но вернусь к Любе. Она не слыла красавицей – можно сказать, была даже дурнушкой. Прыщавое лицо, особенно когда Люба волновалась, покрывалось еще и розовыми пятнами. Нечеткие черты дополняли невыразительные глаза и крупноватый нос. Зато фигурка была та, что надо, особенно ножки, которым я очень завидовала. Мы с Любой даже измерили обхват ее икр – 32 сантиметра. А у меня только 28!

В школу я шла мимо Любиного дома и всегда заходила за ней. У Любы был еще младший брат, а отца не было. Жили они очень бедно. Но когда мы учились в седьмом классе, ее мать снова вышла замуж. И у них родился ребенок. Что меня поразило, так это вид Любиной матери после родов. Она стала такой молодой! Я вглядывалась в ее лицо – оно было просто девичьим, свежим, каким-то вдохновленным. Я не могла отвести от нее взгляд. Но в семье ничего не изменилось к лучшему. Как и раньше, только в день зарплаты на столе появлялись колбаса, консервы, конфеты, печенье и другие деликатесы. Всегда в этот день была и водка. Все съедалось очень быстро, и до следующей получки семья жила впроголодь. Люба часто подкреплялась у нас, поскольку моя мама со святой верой выполняла завещание своей матери, а моей бабушки: «Никого не выпускай из дому, не накормив».

Кажется, у поколения, пережившего голодовку 1933 года, культ еды остался в крови. Мама рассказывала, что из детей в ее семье выжили только двое: она и старший брат Фанасько. Ей тогда было четыре года, и она целый день «паслась» на калачиках. Это такой сорняк – растет во дворах; после цветения на нем завязываются вполне съедобные маленькие семечки, похожие на зеленые сплюснутые горошины с перекрестными бороздками. Эти калачики и спасли малое дитя. Бабушка говорила маме, что считала настоящим чудом, когда ей, такой тщедушной, удалось выжить, а более крепкие дети умерли. Бабушку тоже тогда чуть не отвезли на кладбище. Тощая, ослабленная, она полулежала возле дома на завалинке, закрыв глаза, и ребята-активисты, собиравшие умерших в бричку, уже взяли ее за руки и ноги…

– Вы что делаете?! – открыла глаза бабушка. – Ну-ка идите отсюда, я еще и вас переживу!..

Затем, уже после голодовки, один из тех комсомольцев однажды зашел к ним в дом, когда все сидели за щедрым столом, и тоже примостился на скамейке, поглядывая на вареники.

– А ты что здесь делаешь? – заметила его бабушка. – Забыл, как меня заживо похоронить хотел?

Она взяла его «за шкирку» и вытолкала из дома.

А вот маминого старшего брата – своего родного дядю – я никогда не видела, поскольку тот умер сразу после войны. На фронте дядя попал в плен и всю ночь стоял вместе с другими солдатами в какой-то загородке. Шел сильный дождь. А ему так хотелось спать, что под утро, как потом рассказывал родным, не выдержал – отгреб грязь, лег на землю и уснул… Когда же в конце войны наших военнопленных освободили американцы и проводили медосмотр – здоровых забирали в Америку, а больных отпускали на родину, дядя мой услышал страшный диагноз: туберкулез легких. Он поехал умирать домой…

Рядом с его могилкой растет сирень. И если весной пойти на кладбище, когда она цветает и так пахнет, что даже плакать хочется – можно душу надорвать от жалости. Успел ли познать любовь тот юный парень, мой дядюшка родной, косточки которого покоятся в этой могиле? Целовал ли, ласкал девушку? А может, и умер девственником?…

«Я думаю о тебе каждую ночь. Я жду тебя, но ты не приходишь. И время постепенно стирает мои мечты о тебе». Эти слова только что прозвучали по радио. Неужели так произойдет и со мной? Буду любить, ждать, а он никогда не будет моим? И я его забуду, разлюблю, полюблю другого? Я не хочу этого!..

Выключила радио. Все-таки взялась за контрольную по стенографии. Затем побегу к Соне, все проверим и сразу же отправлю. Не знаю, зачем ей стенография, она же хочет стать знаменитым хирургом. Может, поступила на курсы вместе со мной с целью доказать, что она и здесь будет лучшей?…

Соня очень честолюбива. Однажды мы у нее смотрели какой-то героический фильм по телевизору, а она и говорит:

– Я обязательно добьюсь славы, вот увидишь!

Она сидела в кресле, поджав под себя ноги, и уже не следила за маленьким экраном, а направила свой мечтательный взгляд в открытое окно, будто видела что-то в далеком будущем – свое признание, себя в белом халате или не знаю, что там еще.

Я была поражена:

– Ты уверена?

– Конечно. Я чувствую: смогу достичь всего, что задумаю…

Вчера по истории я получила пятерку. А потом сидела на уроке и рисовала портрет Сергея Головко. Похож! Любуюсь теперь. Каждый раз с нетерпением жду четверга. В такие дни у нас труд. Сергей сидит напротив меня. В прошлый раз его о чем-то спросили, а он поднял на меня глаза и смотрит, смотрит… Я тоже не могла отвести взгляд.